Чикаго

2

Иллинойский университет — один из самых больших в Соединенных Штатах. Он состоит из двух отделений: медицинского факультета в западном Чикаго и остальных факультетов, расположенных в центре города. Во время его основания в 1890 году городок медиков обладал скромными возможностями, но, как все в Чикаго, он стремительно развивался и в результате превратился в огромный самостоятельный город площадью в тридцать акров и с более чем сотней зданий — кафедрами общей практики, фармакологии, стоматологии, сестринского дела, филиалами библиотеки и административными зданиями, а также со своими кинотеатрами, театрами, спортивными клубами, гигантскими торговыми центрами и внутренним круглосуточным транспортом, бесплатным для студентов. Медицинский факультет Иллинойского университета — крупнейший в мире, со старейшей кафедрой гистологии. Она занимает пять этажей современного здания. В парке, окружающем факультет, стоит бронзовый бюст: человек лет пятидесяти устало и задумчиво смотрит широко открытыми глазами в пространство перед собой. На пьедестале большими буквами высечена надпись: «Великому итальянскому ученому Марчелло Мальпиги (1628–1694), основоположнику гистологии. Дело, начатое им, мы доведем до конца».

На кафедре гистологии царит боевой дух. Входя сюда, вы сразу понимаете, что мир с его суматохой остался за стеклянными дверьми и вы находитесь в храме науки. Здесь стоит тишина, только приглушенная музыка звучит по внутреннему транслятору. Единственный осветительный прибор настроен так, чтобы не резать глаз, не отвлекать внимания и не напоминать о времени — десятки ученых и студентов не прекращают своей работы.

Гистология — слово латинского происхождения, означающее «наука о тканях». Эта отрасль знания, изучающая живые ткани при помощи микроскопа, лежит в основе медицины, поскольку выбор лечения любой болезни начинается с исследования тканей в их естественной среде. Несмотря на огромное значение гистологии, она мало популярна, а финансирование ее незначительно. Гистологией, как правило, занимается медик, не ищущий славы и выгоды (которые можно обрести, к примеру, в хирургии и акушерстве) и предпочитающий провести жизнь в прохладной закрытой лаборатории, на многие часы прильнув к микроскопу в надежде отыскать неизвестный элемент крошечной клетки, о котором люди никогда и не услышат. Ученые-гистологи — неизвестные солдаты, жертвующие благосостоянием и славой во имя науки. Со временем они приобретают черты, характерные для мастеров народных промыслов (гончаров, кузнецов, ткачей), — сидят на стуле твердо, нижняя часть тела полная, они неразговорчивы, наблюдательны, обладают проницательным изучающим взглядом, терпеливы и спокойны. У них ясный ум и необыкновенная способность сосредоточиваться и наблюдать. На кафедре работает пять профессоров в возрасте от пятидесяти до семидесяти лет, каждый из которых шел к своему званию упорным тяжелым трудом. Дни их расписаны по часам на недели вперед. Их ждут научные исследования, которые должны быть проведены, и ради этого они проводят все свое время в лабораториях, не зная выходных и редко имея шанс обменяться несколькими фразами с коллегами. Дорожа своим временем, они быстро принимают решения на еженедельных заседаниях кафедры. Поэтому то, что произошло в прошлый вторник, стало событием чрезвычайным. Заседание открылось, и профессора сели в неизменном порядке. Заведующий кафедрой доктор Билл Фридман занял место во главе стола. Это был бледный человек с широкой залысиной. Спокойные черты лица делали его похожим на главу почтенного семейства. Справа от него сидели профессора египетского происхождения — Раафат Сабит и Мухаммед Салах. Рядом профессор статистики Джон Грэхем, грузный, с жидкой бородкой и седыми вечно всклокоченными волосами, в круглых очочках, за которыми блестели умные сомневающиеся глаза, с легкой насмешливой улыбкой. Он не выпускал изо рта длинную трубку, даже когда не курил (дымить во время заседания запрещалось). Грэхем имел большое сходство с американским писателем Эрнестом Хемингуэем, и это служило поводом для постоянных колкостей коллег. По другую сторону стола сидел Джордж Майкл, которого все называли «янки» за то, что все в нем выдавало истинного американца: голубые глаза, светлые волосы до плеч, одежда в стиле casual, широкий торс, накачанные в упорных тренировках мышцы, привычка разговаривать с людьми, вытянув ноги, облизывать пальцы во время еды, постоянно носить с собой газировку, время от времени отпивая маленькими глотками, пожимать плечами и, конечно, техасский акцент, ведь он приехал в Чикаго из Техаса. Самым старшим и успешным из всех был профессор Денис Бейкер, сидевший молча. На нем была простая и чистая, но немного помятая одежда — может, потому, что ему некогда было отгладить ее как следует. Он был стар, но высок, подтянут и крепок, абсолютно лыс, с широко открытыми глазами и внимательным взглядом. Глаза его иногда блестели так, что в них угадывалась тайная власть. Коллеги подшучивали над ним, говоря, что он прибегает к речи так же редко, как шофер такси к сигналу, то есть когда уже некуда деваться.

Собрание прошло в обычном режиме. Но как только профессора собрались расходиться, Фридман попросил их задержаться. Лицо его покрылось красными пятнами, как всегда, когда он собирался что-то заявить. Заглянув в разложенные перед собой бумаги, он спокойным голосом произнес:

— Мне нужно с вами посоветоваться по одному вопросу. Как вы знаете, отдел стажировок по договоренности с нами направил сюда египетских аспирантов для получения кандидатской степени по гистологии. Сейчас у нас учатся три аспиранта — Тарик Хасиб, Шайма Мухаммади и Ахмед Данана. На этой неделе к нам пришли документы еще на одного аспиранта. Его зовут… (завкафедрой запнулся и с трудом прочитал имя) Наги Абдалла Самад. Он отличается от остальных. Во-первых, получает не кандидатскую, а магистерскую степень, во-вторых, не работает в университете. Меня это сначала озадачило. Зачем ему нужна научная степень по гистологии, если он не проводит исследований и не преподает? Сегодня утром я связался с ответственным лицом из отдела стажировок в Вашингтоне. И мне сказали, что этому студенту было отказано в обучении в Каирском университете по политическим мотивам и что получение магистерской степени в то время, когда он судится с университетом, будет для него плюсом. Я ознакомился с его личным делом и нахожу этого студента перспективным — высокий общий балл и «отлично» по английскому. Как вы понимаете, оплатит его обучение отдел стажировок. Я хочу знать ваше мнение. Зачислять ли нам его? Не секрет, что в магистратуре у нас ограниченное число мест. Слушаю вас. И если мнения будут расходиться, придется ставить вопрос на голосование.

Фридман обвел взглядом присутствующих. Первым попросил слова Джордж Майкл. Он сделал глоток из банки с пепси и сказал:

— Против приема египтян я не возражаю, но напоминаю вам, что мы — крупнейшая в мире кафедра гистологии. Учиться здесь престижно, и редко кому выпадает такой шанс. Мы не можем принять студента из Африки просто потому, что он собирается судиться со своим правительством. Я полагаю, что у нашего образования более высокие задачи. Этот студент займет место настоящего исследователя, который смог бы провести серьезную работу и совершить научные открытия… Я против зачисления.

— Хорошо. Таково ваше мнение, Майкл. Что скажут остальные? — спросил председатель с улыбкой.

Раафат Сабит поднял руку.

— Давным-давно я был египтянином, — начал он, будто собирался рассказать анекдот. — Мне известен образ мыслей этих людей. Они учатся не ради знаний, получают магистерскую или кандидатскую степень не для научных исследований, а ради карьерного роста или выгодного контракта в странах Персидского залива. Такой студент повесит диплом на стенку в своей каирской приемной, чтобы убедить больных, что он сможет их вылечить.

Фридман с удивлением взглянул на него:

— Как же такое допускают в Египте? Ведь гистология — академическая наука, не связанная с врачебной практикой.

Раафат усмехнулся:

— Вы, Билл, не знаете этой страны. Там все дозволено. Там люди вообще не знают, что такое гистология.

— Вы, Раафат, наверное, преувеличиваете? — негромко переспросил Фридман.

— Конечно, преувеличивает, — вмешался Салах.

Раафат повернулся к нему и резко ответил:

— Кому, как не тебе, знать, что так и есть на самом деле!

— Сейчас не время спорить об этом, — вздохнул Фридман. — Итак, у нас два голоса против зачисления нового студента… Что вы скажете, Грэхем?

Грэхем вынул изо рта незажженную трубку и нервно начал:

— Господа, вы рассуждаете, как агенты спецслужб, а не университетская профессура!

Пробежал ропот возмущения, но Грэхем громко продолжил:

— Истина очевидна. Каждый, кто пройдет тестирование, отвечающее нашим требованиям, имеет право на поступление. И не наше дело, что он будет делать с дипломом. И не наше дело, откуда он приехал.

— Подобные разговоры привели Америку к трагедии 11 сентября! — высказался Майкл.

Грэхем взглянул в его сторону и усмехнулся:

— Если что и привело нас к трагедии 11 сентября, так это то, что люди, принимающие за нас решения в Белом доме, рассуждали как вы. Поддерживали тоталитарные режимы на Ближнем Востоке, чтобы удвоить доходы торговцев нефтью и оружием, пока вооруженное насилие не хлынуло к нам. Подумайте: студент оставляет родину, близких и ради знаний едет на другой конец света. Разве это не достойный поступок? Разве не заслуживает он уважения? Не наш ли долг оказать ему помощь? Вы, Майкл, всегда были против приема неамериканских студентов. Но вы, Раафат! Ваши слова подпадают под статью о дискриминации!

— Я ничего такого не говорил, товарищ Грэхем! — бросил Раафат с раздражением.

Грэхем повернулся в его сторону и, подергивая бородку, сказал:

— Если вы назвали меня товарищем в шутку, то мне, право, это нравится. Но повторяю еще раз: ваша речь преступна. Дискриминация — это убежденность в том, что люди разных национальностей не равны, что другие народы обладают меньшими способностями. Это вы и имели в виду, когда говорили о египтянах. Удивительно, что сами вы — египтянин.

— Я родился египтянином, но уже перестал им быть, товарищ. Когда же вы признаете выданный мне американский паспорт?

Председательствующий Фридман сделал знак рукой:

— Вы отклонились от темы. Грэхем, вы за прием студента. А вы, Салах?

— Поддерживаю.

После слов доктора Салаха Фридман расплылся в улыбке.

— Два за и два против, — сказал он. — Свое мнение я пока держу при себе… Хотелось бы послушать доктора Дениса Бейкера. Не знаю только, соблаговолит ли он сегодня заговорить, или нам придется подождать денек-другой?

Присутствующие разразились смехом, и атмосфера, накаленная спорами, несколько разрядилась.

Бейкер улыбнулся, немного помедлил, зрачки его расширились, и он произнес сиплым голосом:

— Лучше, чтобы голосование было официальным.

Председатель кивнул головой в знак того, что предложение принято. Он записал несколько слов на бумаге, затем откашлялся и заявил серьезным тоном:

— Господа! Это официальное голосование. Поддерживаете ли вы зачисление египетского студента Наги Абдаллы Самада на магистерскую программу по гистологии? Кто за, поднимите руку.