Денис Котик и орден бледных витязей

ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ. КЛУБ ОДИНОКИХ СЕРДЕЦ ТВЕРДИСЛАВА ЗУБОЛОМИЧА

Порядки на ладье были очень странные – это Денис приметил сразу же.

Дисциплины – считай никакой.

Распорядка – тоже.

Как сказал бы Валентин Ромуальдович, физрук школы №55, где учился Денис, "сплошной бардак и моральное разложение".

А именно: неприкрытое обжорство, запойное пьянство и переходящее все границы мыслимого лентяйство.

С утра до ночи дружинники лежали на лавках, поедали разнообразную снедь, запасы которой занимали едва ли не половину палубы, и запивали ее квасом, медом и пивом.

В оставшееся от этого захватывающего занятия время они громко вздыхали и охали над чем-то своим и, по-видимому, глубоко личным, травили анекдоты и распевали песни под недурственный аккомпанемент гусляра Еремея Дери-Горло.

Среди песен были и смешные, и грустные. Одна, например, особенно понравилась Денису и он очень жалел, что не взял с собой карандаша и блокнота, чтобы ее записать.

На болоте, на снегу

Укусил комар блоху.

Сидит заяц на березе

Умирает со смеху.

Дружинник по имени Лешак, обладатель самого звучного голоса на ладье, а заодно и самого сносного слуха, был запевалой. Первую строку он пропевал сам, и лишь на второй к нему присоединялись его товарищи.

"Умирает со-сме-ху!" – в восемнадцать глоток горланили дружинники.

Ох и громко же получалось!

Запрягу я кошку в дрожки,

А котенка в тарантас,

Повезу свою хорошую

Всем людям на показ!

Словно оперная певица прижимая руки к груди, пел Лешак. Дружинник Мирослав умело подпевал, а Тимоня и Ярослав в такт песне колотили снятыми сапогами о мачту, да так, что тряслась вся ладья.

Веселье было таким заразительным, что не только дружинники, но и слушавшие их ребята сразу забывали обо всех опасностях, что выдались на их долю в последние дни. А думать о тех, что, возможно, еще поджидали их впереди, им и вовсе не хотелось.

Как заметил Денис, на две веселые песни приходилась одна грустная. И когда дружинники запевали грустную, на сердце делалось тяжело и муторно.

Хотел я уточку убить –

Серая закрякала.

Хотел я девушку забыть –

Бедная заплакала.

Когда доходила очередь до грустной песни, лица дружинников делались серьезными, а на глаза у некоторых наворачивались слезы. Странно выглядели эти слезы на мужественных, героических лицах Лешака или бородатого Тимони. Да и кто бы мог подумать, что внутри каждого вояки, перепоясанного мечом, живет такой любитель лирической поэзии?

Впрочем, сколь бы ни были прекрасны песни, которые распевали дружинники, Дениса смущало одно: тем, что происходит за бортом ладьи, почти никто не интересуется.

И хотя ладья, помимо паруса, имела множество весел, садиться на скамьи гребцов никто не рвался. А потому, когда попутного ветра не было, – а это случалось довольно часто, – ладья просто стояла посреди моря, размашисто покачиваясь на зимних волнах.

Лишь дважды капитану Твердиславу Зуболомичу удалось заставить своих дружинников сесть на весла.

Первый раз случился еще возле острова До Свиданья.

Максим, как и обещал, пошел разбираться с морской картой и компасом, что располагались в носу ладьи. А Леся, шошарр и Денис обживали отведенную им скамеечку и болтали с Твердиславом.

Тот, мало-помалу, начал проникаться к ребятам неподдельной симпатией и даже угостил их вкусной, ароматной кулебякой и свежим душистым квасом.

Когда Максим вернулся, волосы на его голове стояли дыбом.

– Если мы сейчас же не отойдем от пристани, через полчаса начнется прилив и нас вынесет на острые подводные скалы, которые расположены прямо вон за тем мысом! Здесь опасное подводное течение!

– Откуда ты знаешь, хотелось бы мне знать, про подводное течение, если раньше ни разу на нашей ладье не плавал? – скептически нахмурившись, поинтересовался Твердислав.

– Это на карте написано! Я всего лишь прочел предостережение! И сверился с компасом! – объяснил Максим.

– Так ты и читать умеешь! – со смесью удивления и одобрения в голосе сказал Твердислав.

– Конечно умею, – пожал плечами Максим. – А вы разве нет?

– А зачем нам? Нам читать не надобно. Мы же дружинники, а не какие-то... – Твердислав замешкался, очевидно подбирая необидное слово, – а не какие-то чтецы!

– Так что, выходит, никто из вас не знает про подводные скалы, которые окружают остров До Свиданья, оставляя лишь несколько узких проходов? – недоумевал Максим.

– Почему "никто"? Юрята знает... Он у нас грамотный... Но он же спит! – сказал Твердислав с таким видом, как будто это обстоятельство абсолютно все объясняло.

С большим трудом Максиму удалось убедить Твердислава Зуболомича в том, что опасность им угрожает серьезная. И что если немедленно не сесть на весла, корабль может погибнуть, ведь попутного ветра нет как не было!

– Эх, Юрята-ротозей, – вздохнул по этому поводу Твердислав. – Нашел время спать...

И, встав во весь рост перед гусляром и распевающим песни обществом, скомандовал:

– Слушай меня, братия! Перерывчик небольшой! Скалы там! Спасаться надо! Поэтому грести всем – живо!

– Ну во-от, опять грести, – проворчал недовольный Ярослав Запечин.

– До чего же не вовремя! Я только вот тут новую песню вспомнил, – заныл Еремей Дери-Горло.

– От работы кони дохнут! – брякнул Авдей Кулаком-Гвоздь-Забей.

Но на этот раз Твердислав проявил непреклонность.

С горем пополам ладья отплыла от До Свиданья на веслах, а к вечеру парус ладьи наполнился юго-западным ветром.

Ветер был очень кстати, потому что дружина Твердислава, как оказалось, следовала на Былин-остров, в порт Неспешен, а грести долго дружинники, они же – по совместительству – матросы, явно не привыкли. (К вечеру дружинники, все до единого, жаловались на ломоту в спине!).

Конечно, в Неспешене Денису, Лесе, Максиму и Тише делать было нечего.

Но ведь именно там, в порту, у них был шанс встретить какое-нибудь дружественное судно – волчье, человеческое или волшебное. И доплыть на нем до Копейкина острова! Или, хотя бы, до Буяна! До родного Лицея. А там свои помогут. Должны помочь!

Оказалось, что дружина Твердислава возвращалась домой отнюдь не с войны, как подумал поначалу Денис. А... со сватовства!

– Да-да, в Невестин-град мы ездили, свататься, – разоткровенничался Твердислав Зуболомич уже с наступлением темноты, под колючими звездами. Завернувшись в теплые овчинки, любезно предоставленные им капитаном, Денис, Максим, Леся и несколько дружинников сидели возле мачты и гоняли чаи. – За невестами, стало быть, ездили...

– И что? – осторожно спросил Денис, прихлебывая из своей кружки.

– И ничего. Разве ты невест у нас на ладье видишь? – саркастически усмехнулся Твердислав.

– Не-а.

– И я не вижу. А все почему? – Твердислав уставился на Дениса так пристально, словно тот был просто обязан знать ответ на этот вопрос. – Все потому, что они с нами водиться не хотят!

– А почему они с вами водиться не хотят? – осторожно спросила Леся, ласково поглаживая по шерстке шошарра, который смирно сидел у нее на коленях и наслаждался морским воздухом .

– Они говорят, что мы их недостойны! – выкрикнул с места тот, которого звали Ларионом Кислые Щи. Его худая физиономия выглядела обиженной, почти оскорбленной.

– А почему они говорят, что вы их недостойны? – не унималась Леся.

– Ну, не знаю у кого как... а моя Лизавета говорит, что я неряха. Что у меня, мол, борода нечесана, сапоги грязные и рубаха не стирана. Что у меня ногти не стрижены, спина не мыта и кафтан запылился! И что раз я такой-сякой, она замуж за меня не пойдет, – пробурчал Тимоня.

– А моя Настасья говорит, что я лентяй! Если, говорит, тебе дров нарубить лень, если тебе на ярмарку лень съездить за сапожками новыми мне на именины, если ты в огороде работать не желаешь, значит замуж я за тебя ни за что не пойду! – небесталанно изображая капризный женский говорок, отвечал тот дружинник, которого звали Лешко. – Придумает тоже! Это я-то лентяй?!

– А моя Авдотья говорит, что я только на гуслях гудеть горазд, а в хате крышу соломой покрыть мне не под силу будет! Ну и не умею я крышу ентую проклятую крыть, так что теперь? Век мне что ли неженатым ходить? – досадливо отозвался гусляр Еремей Дери-Горло.

– А моя и того хуже. Говорит, я ем все время! – пожаловался Твердислав Зуболомич, доверительно наклоняясь к самому Лесиному уху. – Что ты, говорит, миленький, как свинья в хлеву – жуешь и жуешь все время? Вот если поженимся, чем я тебя кормить-то буду? Я готовить день и ночь не собираюсь! Я, говорит, вышивать люблю, на танцы ходить люблю, а готовить я нисколечко не люблю! Пошел бы ты лучше поработал, чем жевать без роздыху! Вот что мне моя Синеглазка сказала. Вот она бессовестная какая! Да разве ж я много ем? Только так, чуть-чуть, для подкрепления сил! Ведь, чтобы жениться, много сил нужно! – убежденно сказал Твердислав.

– А жениться-то зело хочется, – добавил Мстислав.

– Жениться – это интересно, – мечтательно провозвестил Ярослав.

– И батюшка с матушкой проходу не дают, каждый день спрашивают – ну когда ж ты, светик наш, женишься? – влил свой голос в общий хор дружинник по имени Авдей.

– А моя зазноба, ее Таисией величают, все меня соней прозывает. Соня ты, говорит! А я за соню ни в жисть не пойду! – провозвестил толстяк Юрята, присоединяясь к честной компании. Не прошло и полдня как кормчий ладьи соизволил пробудиться.

– И что нам, бедолажным, делать, а? – спросил Твердислав.

Вопрос был, конечно, риторическим. Но Денису и Максиму показалось, что промолчать в ответ на такой вопрос – все равно что плюнуть человеку в душу.

– Что делать? Может быть, других девушек поискать? – предположил Денис.

– Других? Других бы и поискали, да эти нам больно нравятся, – вздохнул Твердислав.

– Других никак нельзя. Потому что моя Лизавета – самая красивая, – сказал Тимоня.

– А моя Настасья – рукодельница. И кафтан сшить может, и рубаху тоже, а уж пояса какие мастерит – глаза забирают! – тихо промолвил Лешак.

– А у моей Синеглазки глаза такие синие, будто море! – вдохновенно устремив взор к звездам, вспомнил Твердислав. – Ни у кого таких нет.

– А моя готовит хорошо! И блины, и расстегаи, и щи с компотами! Эх, хорошо готовит! Как вспомню, так сразу кушать хочется, – крякнул Юрята и сразу же набросился на кусок свиного окорока.

Тут каждый дружинник принялся нахваливать достоинства своей невесты. Причем так рьяно, что дело едва не дошло до драки, ведь каждый считал, что его невеста – сама лучшая. Пожалуй, если бы дело случилось днем, без драки никак не обошлось бы. Но на дворе стояла ночь. А ночью разве как следует подерешься? Даже не видно куда бьешь-то...

– А у моей Авдотьи зато фигура! – басил Еремей.

– А у моей Феодоры зато коса до земли! – отвечал ему Мирослав.

– Да что твоя коса! За моей приданое дают такое, что закачаешься! – возражал Ярослав. – Табун лошадей, десять сундуков с шелком да бархатом, а еще – такую вот ладью, как наша, но только лучше!

– Полно врать-то! Да лучше нашей ладьи во всем Архипелаге не сыщешь! – возражал Твердислав.

Еще долго спорили дружинники, у кого невеста краше да родовитей, пока вновь не возвратились к той же самой грустной теме, с которой разговор начался.

И тут в мужской разговор вклинилась Леся, вежливо помалкивавшая весь вечер.

– Послушайте, добры молодцы, а ведь у меня есть идея! – сказала она.

Гомон и перебранка вдруг стихли и дружинники враз уставились на девочку. Ведь, все-таки, она была единственной представительницей прекрасного пола на борту ладьи.

Максим и Денис тоже воззрились на свою боевую подругу с интересом. Что это она еще придумала?

– Моя идея очень простая, – сказала Леся. – Но я, кажется, знаю, как вам расположить к себе ваших невест. Только каждому придется постараться по-своему...

– Мы согласны стараться! – в один голос сказали дружинники. – Уж больно жениться хочется!

– Тогда так. Вот, например, ты, Твердислав Зуболомич. Скажем, говорит тебе твоя Синеглазка, что ты ешь много... А ты ешь меньше!

– Да я же умру, если буду есть меньше! – вытаращился на нее Твердислав. – Умру от голода! Я же богатырь все-таки, а не какая-то девица. А богатырю нужно хорошее питание!

– В таком случае, тебе нужно есть тогда, когда Синеглазка тебя не видит! Вот пойдет она куда-нибудь – например, в лес, по грибы. А ты тогда садись – и ешь. А при ней – не ешь! И тогда она не будет говорить, что ты обжора!

– А что, это и впрямь неглупо! – сказал Твердислав. – В конце концов, всегда можно есть ночью!

– А мне, мне что делать, Леся? – спросил Тимоня.

– А тебе, – Леся внимательно осмотрела Тимоню, который действительно выглядел так себе, неопрятно. – А тебе делать надо вот что: первым делом сходить в баню, вторым – к цирюльнику, чтобы он тебе бороду и волосы подстриг, по новой моде. Затем – кафтан погладить и сапоги начистить. Глядишь, и Лизавета твоя больше тебя неряхой называть не будет и слово свое назад возьмет!

– А мне, стало быть, лениться надо перестать? – предположил Лешко.

– Ну хотя бы на время, – пожала плечами Леся. – А может и не перестать совсем, а просто лениться чуть меньше...

– А мне что, выходит, хату ей соломой перекрыть надо? Чтоб не думала, что я какой-то недотепа безрукий? – предположил гусляр Еремей.

– Именно! – сказала Леся. – А если не умеешь, то возьми себе мастера в подмогу. Он все сделает, а ты ему только солому подносить будешь. А когда все сделаете, скажешь, что это он тебе помогал, а не наоборот!

– А что, девчонка дело говорит! – пробормотал Ярослав.

– И как же мы раньше сами не додумались? Ума не приложу! – отозвался Мирослав.

– А что, ведь попробовать не долго будет! Вот поплывем в Невестин-град в следующем месяце, и рецепт-то девчонкин опробуем!

– Годится!

– Решено!

– Я согласен!

И на радостях дружинники разлили по кружкам остатки пива, разделили пироги с маком и снова грянули песней (хотя почему-то женской – видать, услышанной в Невестин-граде).

Приезжали меня сватать

С позолоченной дугой.

Пока пудрилась, румянилась

Уехали к другой!

Под эти-то разудалые напевы в ту ночь и заснули Денис, Леся и Максим, на скамье близ ладейной мачты.