День чёрной собаки

в прошлом году

– Как думаешь, Илья проснулся?

– Вроде мы вели себя достаточно тихо, а спит он на первом этаже.

– Ты тоже должен там спать, – заметила Ада.

– Да, я тоже, – промурчал Платон.

Промурчал, довольно улыбаясь, поскольку утро получилось чудесным: Ада ещё спала – на правом боку, спиной к любовнику, и заглянувшему под одеяло Платону открылся потрясающий и возбуждающий вид на её округлую попу. Удержаться от соблазна возможности не было никакой, и Платон принялся нежно поглаживать Аду, одновременно возбуждая и пробуждая её, а когда почувствовал, что женщина стала отвечать – очень мягко вошёл, прошептав: «Не просыпайся…» В ответ Ада улыбнулась – ей нравилось, что Платон берёт её полусонную, ещё не вернувшуюся в реальность. Нравилось ощущать его желание, нравилось, как он постепенно ускоряется, нравилось стонать – негромко, уткнувшись в подушку… И нравилось лежать потом в его объятиях. В полудрёме. Мягко переживая оргазм и наслаждаясь его послевкусием.

– Надеюсь, что спит.

– Раз не орёт, значит, спит.

– Почему он должен орать?

– Ну, как ночью.

– Тоша, нельзя быть таким бездушным.

Брызгун уловил в её голосе недовольные нотки и молниеносно уточнил:

– Я пошутил.

– Это была злая шутка. – Ада прижалась чуть крепче. – Не надо так шутить об Илье.

– Ещё раз извини. Когда я её произносил, она показалась смешной.

– А теперь?

– Теперь – нет.

– Спасибо. – Ада ласково поцеловала мужчину в плечо. – Я очень испугалась, когда он закричал.

– Я не особенно испугался, но он заорал… не вовремя.

Своими воплями Илья несколько смазал финал, который должен был получиться невероятно сладким, а получился просто хорошим. В результате Платон заснул не полностью удовлетворённым, однако утренняя близость вернула ему отличное расположение духа.

– Он видел во сне Розалию.

– И перепугался.

– Странно, да?

– Возможно, она захотела выпить его кровь?

– Опять начинаешь?

– Извини, вырвалось. – Платон вздохнул. – Мы не знаем, что ему снилось. Может, он расскажет, когда проснётся, может, нет. Тогда и будем решать.

– Да, тогда всё станет ясно… – Ада посмотрела любовнику в глаза. – Вы вчера только пили?

– Да.

– Точно?

– Ты же знаешь, что точно, Адька, – с неожиданной для себя серьёзностью ответил Брызгун. – Илья давно перестал принимать, а когда принимал, то не всерьёз, а так, баловался, а я с дури уже лет пять как соскочил. Даже не пыхаю.

– То есть в этом смысле вы были трезвыми?

– Абсолютно.

– Значит, так на нас действует посёлок. Ну и дата, конечно. – Ада провела рукой по груди любовника. – Навевают воспоминания.

– И видения, – тихо добавил Брызгун.

– Что ты имеешь в виду?

Он помолчал, мягко поглаживая округлое плечо женщины, поцеловал его и ответил:

– Вот уже три года мне снится один и тот же сон. Очень странный. Не пугающий, но заставляющий задуматься.

– Сон о том, что было?

– Можно сказать и так.

– Расскажешь?

– Ты действительно хочешь его услышать?

Теперь помолчала она. Потом грустно улыбнулась и ответила:

– Обязательно.

– Тогда слушай… – Брызгун перестал гладить плечо, но руку не убрал, и Ада почувствовала, что она едва заметно дрожит. – Сон всегда одинаков, повторяется во всех деталях и никогда не обрывается – я всегда просматриваю его до конца и за эти годы выучил наизусть. – Платон выдержал короткую паузу. – Сон начинается с того, что я иду по главной улице «Сухарей», я знаю, что осень, но на улице тепло, солнце светит так ярко, что режет глаза до слёз и можно проснуться от пронзительного света.

– Ты знаешь, что это сон?

– Я знаю, что уже видел всё это… Я жмурюсь на солнце, но мне всё равно немного холодно – из-за лёгкого ветра.

– Когда это происходит?

– Мне пятнадцать лет, но это, кажется, не важно. А может, важно – я не знаю, никогда не задумывался. Я иду по главной улице и вижу тебя, справа, ты стоишь у ворот Корчевниковых и разговариваешь с Русликом. Я прохожу мимо. И слышу, как Руслик спрашивает: «Кто это?» А ты отвечаешь: «Да так, пацан какой-то незнакомый».

– Я тебя не узнала?

– Не знаю, но, услышав ответ, я не обижаюсь и не останавливаюсь, иду дальше и вижу слева Илью. Он стоит у поворота на нашу улицу и разговаривает с Русликом. Я прохожу мимо и слышу, как Руслик спрашивает: «Кто это?» А Илья отвечает: «Да так, пацан какой-то незнакомый». Но я не обижаюсь, потому что чувствую, что я – незнакомый пацан. Меня это не смущает. Я иду по улице, подхожу к дому Розалии, прохожу мимо её ворот, делаю следующий шаг… и оказываюсь в лесу, перед калиткой на твой участок. Солнца больше нет, лес тёмный и мрачный, накрапывает дождь, всё как тогда, в ту ночь…

– Но ведь только что был день, – удивилась Ада.

– Мы в моём сне, – напомнил Брызгун.

– Извини.

– Ничего… – Его рука почти перестала дрожать. – Я стою прямо перед калиткой и точно знаю, что вы стоите на полшага позади меня. Ты – справа, Илья – слева. И время… ты ведь знаешь, какое на часах время?

– 02:45…

– Да, оно – 02:45. – Платон едва заметно улыбнулся. – Я протягиваю руку, нажимаю на мокрую ручку… и просыпаюсь.

– Всегда одно и то же? – после паузы уточнила Ада.

– Всегда одно и то же. – Рука снова дрогнула, но только один раз. – А ещё пару дней назад ко мне приходила чёрная собака.

Это сообщение заставило женщину резко приподняться:

– Что?!

Платон догадывался, что Ада среагирует эмоционально, поэтому остался спокоен, и голос его в отличие от руки не дрожал:

– Не хочу вдаваться в подробности, но она приходила.

– У нас не получается это отпустить, – очень тихо сказала Ада.

– Это всегда будет с нами, – очень тихо сказал Платон. – Внутри нас. Потому что это – часть нас. И так будет всегда.

– Это слишком тяжело.

– Я знаю. – Платон приподнялся на локте: – Ты не куришь в спальне?

– Мы не курим в доме, – напомнила Ада.

– Извини. – Он вновь улёгся на подушки и продолжил: – Пятнадцать лет прошло, а воспоминания всё такие же острые.

– Плохо не то, что воспоминания острые, а причина, которая делает их такими острыми, – сказала Ада.

– И в чём ты видишь причину?

– Мы не уверены, что поступили правильно.

– Она убила Руслика, – с необычной для себя жёсткостью ответил Брызгун. – Из-за какой-то поганой собаки убила нашего друга!

– Руслика убила не она, – напомнила Ада.

– Детали не имеют значения, – прежним, очень жёстким и даже злым тоном сказал Платон. – Розалия знала, что его убьют. Знала! И должна была заплатить!

Руслан был самым энергичным из них.

Илья – умным, Платон – чувствительным фантазёром, а Руслан – заводилой. Торопился жить, словно знал, что времени ему отмерено немного. А точнее – совсем мало. Всегда спешил. Всегда хотел быть первым. Всегда на драйве, на азарте, увлекался страстно, полностью отдаваясь предмету увлечения, но при этом – необыкновенное свойство – точно знал черту, которую ни в коем случае нельзя переходить.

И лишь однажды не сдержался…

Руслан пробовал наркотики – самые разные. «Экспериментировал» вместе с Платоном, но если Платону, чтобы избавиться от зависимости, потребовалось длительное квалифицированное лечение, то Руслан просто перестал их принимать. Сказал, что ерунда, и завязал. Никто не знал, была ли у него ломка и если была, то насколько сильная – Руслан никому об этом не рассказывал, зато все знали, что он захотел завязать – и завязал.

Руслан был любвеобилен, реагировал на все оказавшиеся «в зоне досягаемости» юбки, а молодость и смазливая внешность гарантировали ему ответное внимание. Ходили слухи, что Руслан ухитрился переспать с несколькими скучающими матерями своих друзей и сёстрами своих друзей, в том числе – младшими, однако он ни разу не оказался в центре скандала.

Руслан обожал скорость, но машиной управлял внимательно, никогда не рисковал просто так, а разгонялся будучи уверен в дороге. Он бросал кости и часто ставил на «зеро», но и в казино не терял голову… Точнее, терял – за карточным столом.

Почему именно карты действовали так сильно, сказать не мог никто, даже сам Руслан. Это непредсказуемо и необъяснимо, это где-то в глубине: кто-то не может справиться с наркотиками, кто-то – с алкоголем, кто-то – превращается в адреналинового наркомана, а Руслан стал рабом колоды карт. Он играл много, а выигрывал не часто. Ухитрился долго скрывать порок от окружающих, даже от родителей и близких друзей, и когда правда всплыла, было уже слишком поздно: Руслан не просто крупно проигрался, но совершил большую глупость. Пытаясь выбраться из долгов, молодой человек согласился подставить держателей подпольного игорного дома, без опыта и авторитета полез в большую разборку и оказался в ней крайним. Почувствовал угрозу и сбежал из Москвы, надеясь пересидеть опасное время, а потом попытаться договориться. Одинокий, потерянный, насквозь перепуганный, боящийся хоть кому-то поверить, но понимающий, что одному не выпутаться, Руслан добрался до «Сухарей» и спрятался в доме Ады – их особняк родители к тому времени продали – и оставался в нём четыре дня. А на пятый Ада получила SMS: «Старая сука меня сдала…» Троеточия в конце не было – сообщение просто обрывалось, а на вызовы телефон Руслана не отвечал.

Его отключили.

Ада позвонила Илье и Платону, втроём они примчались в «Сухари», побродили по пустому дому, в котором остались следы пребывания Руслана, хотели расспросить Розалию, но старуха им не открыла, а других соседей в посёлке уже не было – уехали в Москву. Прагматичный Илья отправился к охраннику и заплатил ему столько, что смущённое: «Никто посторонний в посёлок не въезжал» – сменилось на очень тихое: «Вашего друга забрали люди в чёрном внедорожнике, но я вам об этом не говорил».

С тех пор Руслана никто не видел.

– Я не помню, что мне снилось, – угрюмо произнёс Илья. – Я даже не помню, что просыпался, что кричал, что вы меня укладывали – ничего. В памяти осталось только то, что вчера я лёг спать, а сегодня Тошка пришёл и разбудил меня.

К полудню Ада и Платон забеспокоились и решили, что друга пора поднимать. Друг просыпаться не желал, а когда наконец выполз из спальни, выглядел совсем не отдохнувшим. И завтракал без аппетита.

– Из твоих слов мы поняли, что тебе приснилась Розалия, – сказала Ада, прихлёбывая кофе из большой кружки. Второй кофе с утра. Чёрный и очень крепкий.

– Может быть.

– Ты совсем ничего не помнишь?

– У меня есть ощущение… – Бархин жалобно посмотрел на друзей. – Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду: я не помню, но мне кажется… Так вот, у меня есть ощущение, что мне приснился неприятный сон, главную роль в котором играла Розалия. Но я не могу сказать, что это был за сон.

– Но он был неприятный? – спросил Брызгун.

– Судя по тому, с каким чувством я проснулся, – да, очень неприятным.

Илья поковырял недоеденную яичницу и отставил тарелку. К кофе он даже не притронулся.

– Не нужно было нам тут собираться, – вздохнул Платон.

– Место ни при чём – это в нас. – Ада взяла кружку двумя руками, так, словно хотела согреть ладони. – Что было – то было, ничего не изменишь.

– Да я не хочу менять. Я хочу забыть.

– Правда?

– Илья ведь забыл.

– Не похоже.

И они перевели взгляды на друга. Бархин дёрнул уголком рта, показав, что услышал, но отвечать не хочет, и произнёс:

– Надо домой ехать.

– Сейчас самый пик начнётся – в пробку влипнем.

– Мне в Москву въезжать не нужно.

– А мне – нужно.

– Можешь ехать завтра.

– Прекрасный способ сменить тему разговора.

– Не ругайтесь. – Ада сделала ещё один глоток. – Илья просто не хочет говорить о том, о чём мы с ним думаем – нам тут страшно.

– Но нас сюда тянет, – протянул Брызгун, отворачиваясь к окну.

– Потому что преступников влечёт на место преступления? – Нет.

– Нет? – удивилась Ада.

– Нет.

– Потому что мы хотим искупить свою вину?

– Нет.

– Нас сюда тянет, потому что здесь всё началось, – произнёс Бархин.

– Началось и продолжается, – тихо добавила Ада, глядя Илье в глаза. – И потому что мы не хотим ничего забывать.

Платон закусил губу.