День чёрной собаки

23 июля, суббота

– Раньше мне говорили, что мы недостаточно активны, вчера я услышал, что мы не справляемся. – Анзоров обвёл полицейских медленным взглядом. Если он думал, что оперативники опустят головы, то ошибся – они спокойно смотрели на него, всем своим видом показывая, что они своё дело делают, а мнение начальства Анзорова о способностях Анзорова Московскому уголовному розыску не особенно интересно. – Мне ещё ни разу такого не говорили.

Сочувствия следователь тоже не дождался.

– Громкое убийство известного режиссёра – последнее, что нам было нужно.

«Можно подумать, мы от предыдущих смертей в восторге…»

– К счастью, Кровосос не сделал Брызгуна невинной жертвой, а честно рассказал о его выходках, но начальство всё равно недовольно, потому что получается, что мы прохлопали предумышленное убийство в ДТП.

Анзоров выдержал паузу, и, поскольку молчать дальше было совсем не вежливо, Шиповник решил поддержать разговор и сообщил:

– Мы ДТП не занимаемся. И раньше не занимались.

Вербин опустил голову, скрывая улыбку, а Гена Колыванов отвернулся и уставился в окно. Неизвестно, ожидал ли следователь именно такой реакции на свои слова, но он уже привык к манере общения полицейских и потому остался спокоен.

– Важно то, что сначала прохлопали убийство, а теперь не можем найти Кровососа. И нами очень недовольны.

– Важно то, что мы сами собой недовольны, – буркнул Вербин.

– Поверю на слово, – кивнул Анзоров. – Что вы разузнали в «Сухарях»?

– Много, – ответил Шиповник, обрадованный тем, что разговор наконец-то перешёл в деловое русло.

– Появились настоящие улики? – оживился Анзоров.

Вербин и Колыванов переглянулись, но промолчали. А вот подполковник не ответить не мог.

– Появилась информация, которая дала нам пищу для размышлений.

– Пищу к делу не пришьёшь.

– Да, её нужно сначала приготовить, то есть – обдумать.

– И что вы приготовили?

– Готовить будем вместе, вы ведь у нас шеф-повар. – Шиповник раскрыл ноутбук. – Изъятое в «Сухарях» видео начинается с полудня четверга, четырнадцатого июля. Обо всём, что происходило до этого времени, нам известно только со слов свидетелей. Каковых не очень много.

– То есть мы не видели, как Кровосос вывозил первый труп?

– Нет. Но можем представить, как это было, по двум другим случаям. Смотрим ночь на воскресенье, семнадцатое июля. В половине второго в районе участка Брызгуна предполагаем движение…

– Почему предполагаем?

– Камера установлена далеко, мешают ветви и листья, поэтому мы можем только предполагать, что в лес выходит фигура в бесформенном чёрном плаще или дождевике, хотя было сухо…

– Прятался от камеры.

– Он очень предусмотрительный.

– Что не раз доказывал… По некоторым признакам можно предположить, что у Кровососа есть велосипед, но качество записи не позволяет сказать это с уверенностью. Кровосос уходит в лес, а в три часа шесть минут в «Сухарях» появляется фургон «LADA Largus» с опознавательными знаками несуществующей службы доставки. Водитель открывает поселковые ворота своим брелоком, въезжает на участок Брызгуна, остаётся там около двадцати минут, после чего покидает посёлок.

– Вы проследили путь фургона по камерам?

– Подмосковные коллеги пообещали помочь.

– Я хочу знать, где Кровосос прятал «Largus» эту неделю… Кстати, во сколько Кровосос вернулся в особняк?

– Мы не знаем.

– Как так?

– Запись очень плохого качества, – развёл руками Шиповник. – Мы сумели обнаружить движение только потому, что предполагали его обнаружить. И нам повезло, что не было ветра. А если бы Кровосос входил и выходил из калитки на четвереньках, мы бы вообще его не заметили.

– Думаете, он об этом знает?

– Мы не раз отмечали его предусмотрительность.

– То есть он хотел быть замеченным в ночь на воскресенье?

– Или счёл это неважным.

– Или проявил небрежность.

– В этом я сомневаюсь.

Анзоров помолчал, припомнил, что они знали о Кровососе, мысленно согласился с подполковником и спросил:

– Что было в ночь на вторник, девятнадцатое июля?

– «Largus» сразу приехал в посёлок. Движения около калитки мы не обнаружили.

– Но могли пропустить?

– Могли. – Шиповник заглянул в текстовый файл, в котором находились тезисы доклада. – Мы не знаем, где «Largus» стоял в Подмосковье, зато засекли его в Москве: в четверг, четырнадцатого июля, он был в окрестностях Верхних Полей…

– На самой улице?

– На самой улице мы его не видели, Кровосос проехал на неё через брешь в видеокамерах, причём опознали по цвету и номерам: четырнадцатого фургончик ещё не был обклеен.

– Он изменил машину после первого трупа.

– Да.

– Хитёр…

– Мы засекли «Largus» выезжающим на Люблинскую улицу, затем он через Бесединское шоссе выехал на МКАД, с которого свернул на трассу М4 «Дон».

– И теперь ждём информацию от подмосковных коллег?

– Совершенно верно.

– Хорошо, спасибо. – Анзоров сделал последнюю пометку в блокноте и посмотрел на оперативников: – А что у вас? Продуктивно провели пятницу на Оке?

Следователь явно намекал на то, что пока полицейские бездельничали на пляже, они с подполковником в поте лица трудились в душном городе. Полицейские намёк поняли, но приняли его равнодушно. Помолчали, выжидая, не скажет ли Анзоров что-нибудь ещё, после чего Гена взял слово:

– Сначала о грустном: мы опросили всех соседей, но безрезультатно – никто ничего подозрительного не видел.

– А как они отнеслись к приезжающей по ночам машине?

– Хладнокровно, – пожал плечами Колыванов. – Раз приехала, значит, надо.

И прежде чем Анзоров прокомментировал ответ напарника, Вербин продолжил доклад:

– Свидетели видели машину Брызгуна в субботу и понедельник, затем она исчезла и больше не появлялась. Когда вернулась во двор – никто не заметил. Мы считаем, что Кровосос поставил её в гараж и соседи решили, что Брызгун заезжал в дом по каким-то мелким делам. Или был проездом. Когда Брызгун сдавал особняк, домработница убиралась в нём два раза в неделю, но после того, как арендаторы съехали, Брызгун сказал, что больше не нуждается в её услугах, и забрал ключи.

– И как мы считаем, в апреле он начал завозить в подвал оборудование, – добавил Колыванов. – Кровати – точно.

– Почему вы так считаете?

– Потому что три кровати во внедорожнике привезти трудно, если вообще возможно, – объяснил Вербин. – Скорее всего, Брызгун распорядился привезти кровати на какой-нибудь склад, а затем перевёз в особняк.

– Почему вы думаете, что Брызгун купил кровати?

– Мы просмотрели его финансовые операции, – ответил Шиповник. – Он покупал кровати.

– И платил с карточки?

– Да.

– Весьма непредусмотрительно, – прищурился Анзоров. – И не похоже на Кровососа.

– Брызгун – Дракула, но до последнего не знал об этом, – уверенно произнёс Вербин. – А Кровосос убедил его, что план идеален и мы никогда не доберёмся до «Сухарей».

– То есть, помимо всего прочего, Брызгун купил кровати, перевёз их к себе и собрал?

– С сообщником.

– С Кровососом?

– Да.

– Есть идеи по поводу его личности?

– Появились.

– Серьёзно? – изумился Анзоров.

– Очень серьёзно, – подтвердил Феликс. – Поздним вечером восьмого июля, в тот день, когда Кровосос ездил в Воронеж за летучими мышами, в «Сухарях» видели автомобиль Ильи Бархина – близкого друга Платона Брызгуна. Свидетель уверяет, что машина заезжала на участок Брызгуна.

– Но подтверждающего видео у нас нет? – быстро спросил следователь.

– Нет, – ответил Колыванов. – Его стёрли.

– Тем не менее это уже кое-что. Вы посмотрели, когда этот Брахин…

– Бархин, – поправил следователя Вербин.

– Не важно, – махнул рукой Анзоров. – Вы запросили его перемещения за последние десять дней? По телефону посмотрели?

– В том-то и загвоздка, – вздохнул Феликс. – Телефон Ильи Бархина был выключен девятого июля и вновь включился только вчера.

– Что-то ты сегодня рано, – улыбнулся Антон усевшемуся за стойку Мартынову. – Трубы горят после вчерашнего?

Пятничный вечер у многих проходил бурно, и хотя участковый вчера не появлялся, бармен предположил, что он провёл последний рабочий день недели приятно для себя, но неприятно для организма.

– Не горят, просто проголодался. – На улыбку участковый ответил улыбкой и поёрзал, удобнее устраиваясь на высоком табурете. – Завтраки у вас есть?

– Ты же знаешь, что нет.

– Тогда только кофе.

– Сделать тебе бутерброд?

– Нет.

– Тогда зачем спросил про завтрак?

– Ну…

Продолжить Мартынов не успел.

– Поговорить зашёл? – спросил Антон, выставляя чашку с кофе.

– Да, – признался участковый.

– Я так и понял.

– Но не сразу.

– Сразу.

Несколько мгновений Мартынов размышлял, стоит ли продолжать спор, потом решил, что нет – бармен мог обидеться, и сдался:

– Понял, потому что я слишком рано пришёл?

– И слишком рано, и лицо не удержал. Как в дверях появился, сразу стало ясно, что по делу.

– Если ты сейчас скажешь, по какому делу я пришёл, я завою от зависти к твоей проницательности.

– Нет, не скажу, – рассмеялся Антон. – В «Небеса» заходят разные люди, трудно угадать, кто из них тебя заинтересовал.

Он не сомневался, что участковому понадобилась информация о каком-то клиенте, и не видел ничего плохого в том, чтобы поделиться ею.

– Ответишь на пару вопросов?

– Всё будет зависеть от того, что это за вопросы.

– Вообще-то я – полицейский, – хладнокровно напомнил Мартынов.

– Гражданский муж нашей хозяйки – тоже, – не менее хладнокровно напомнил Антон. – Старший опер с Петровки.

– Я знаю.

– Не сомневаюсь. – Бармен покосился на полупустую чашку, Мартынов покачал головой, показав, что повторять не надо. – Пойми меня правильно: я не собираюсь с тобой ссориться. Но есть вещи, которые я не смогу рассказать.

– Ты, типа, верный служащий?

– Мне нравится тут работать.

– Я не веду расследование. Просто хочу кое-что узнать… о Бае.

Заканчивая фразу, Мартынов понял, что сумел очень сильно удивить собеседника – по мере того как он произносил слова, брови Антона оставались неподвижны, но при упоминании кота они поднялись почти до линии волос.

– О Бае? – прочистив горло, переспросил бармен.

– Да.

– Ты ведь понимаешь, что мы с ним не то чтобы много общаемся? Так: «Привет! – До свидания!»

Оторопь прошла, и Антон попытался вернуться к прежней манере разговора.

– Догадываюсь…

– Что именно вы хотите знать о моём коте?

Мартынов вздрогнул, повернулся и увидел бесшумно подошедшую Криденс. Судя по всему, она вышла из кабинета, услышала произнесённое имя и решила сама поговорить с участковым.

– Я ведь не ошиблась? Вы – наш участковый?

Они знакомились, когда девушка открыла бар, однако с тех пор не общались. К тому же Мартынов пришёл в «Небеса» не в форме, поэтому Криденс решила уточнить.

– Лейтенант Мартынов.

– Очень приятно. Криденс.

Участковый осторожно пожал протянутую руку и улыбнулся.

– Мне показалось или вы не удивились моему вопросу?

– Почему я должна удивляться? – мягко улыбнулась девушка. – Бай – очень красивый, заметный, воспитанный кот. Меня многие о нём спрашивают.

– И что вы отвечаете? – невозмутимо продолжил Мартынов.

– А что вас интересует?

– Вы взяли его котёнком?

Пауза, которую выдержала Криденс, показала участковому, что он задал правильный вопрос.

– Нет, мы познакомились позже.

Она сказала о коте как о человеке.

– Расскажете, как это случилось?

– Вот теперь я хочу спросить почему вас это интересует? – медленно произнесла девушка.

– Мне любопытно.

– То есть не скажете?

Теперь помолчал Мартынов.

Он прекрасно помнил совет старого друга и собирался им воспользоваться – перестать искать странное в естественных смертях пожилых женщин. Собирался до сегодняшнего утра. А сегодня проснулся в пустой квартире, пошёл умываться и замер перед зеркалом с зубной щёткой в руке. Замер, глядя в глаза своему отражению, и беззвучно спросил себя: «Всё?» и понял, что нет – не всё. Не может быть всё, пока не проверит последнюю зацепку, не поговорит о большом чёрном коте, появившемся в его районе одновременно с «Грязными небесами». И проверить эту зацепку Мартынов решил не для доклада руководству, а для себя. Он хотел знать правду… или попробовать её выяснить.

И поэтому поехал не на дачу, как собирался, а в бар. В единственное место, где он мог получить информацию о большом зеленоглазом коте. Чёрном, как антрацит. Очень воспитанном и очень умном.

– Мне любопытно.

– Пойдёмте. – Посетителей в «Небесах» было немного, самый дальний угловой столик оказался пустым, места рядом не были заняты, и Криденс провела участкового к нему. Туда, где им никто не мог помешать. Одновременно сделала знак Антону, который принёс кофе. – За счёт заведения.

– Я могу заплатить.

– А я могу угостить. – Криденс дождалась, когда Антон отойдёт, сделала глоток и негромко произнесла: – Я стыжусь некоторых вещей, которые успела натворить. Не делюсь ими направо-налево, но и не скрываю, если спрашивают.

– Разве я спрашивал? – машинально спросил Мартынов.

– Вы поймёте, что да.

Участковый понял, что ему предстоит услышать нечто вроде исповеди и в этой истории будет фигурировать Бай. Понял, приготовился слушать, но не мог не уточнить:

– Почему вы делитесь тем, чего стыдитесь?

– Потому что признаваться в тех поступках – тоже наказание.

– А вы считаете, что должны быть наказаны?

– За некоторые вещи – да. Но не волнуйтесь – по вашей линии за мной ничего не числится. То есть… числится, но заявления на меня не подавали. – Криденс выдержала короткую паузу. – Я несколько раз обкрадывала родителей.

– Наркотики?

– Да. – Ещё один глоток кофе. – Тяжёлые наркотики и очень плотно. Меня трижды отправляли лечиться. После первого курса я продержалась два дня, молодая была, глупая. После второго – полгода. И сорвалась не сама – меня любовник уколол, когда я спала. Ему стало обидно, что я держусь, а он не может бросить. – Грустная улыбка. – Я не ожидала, что он до такого опустится. Мальчик, мать его, из хорошей семьи… Я его любила, очень хотела помочь, а этот выродок вернул меня в тот ад… и я опять заторчала.

Ещё один глоток кофе.

– А после третьего раза? – тихо спросил Мартынов, который так и не притронулся к своей чашке. Не хотелось.

– А после третьего раза я должна была сдохнуть, – произнесла девушка, чуть повысив голос. – Когда я лежала в клинике, умерла мама. Меня отпустили попрощаться, а я сбежала с похорон, приехала домой, собрала все деньги, какие могла, и отправилась в большой трип. Я не могу сказать, зачем так поступила. Даже теперь не могу. Меня трясло при мысли, что все последние годы мама видела меня лишь в перерывах между походами в клинику. Я возненавидела себя так, что захотела обо всём забыть, а может – захотела умереть. Наверное, так и было, потому что вколола себе больше, чем нужно.

– Откачали?

– Нет.

– Нет? – удивился Мартынов.

– Придурки, с которыми я кололась на той квартире, перепугались до икоты и выкинули меня на помойку. Я не лгу – на помойку, как в каком-нибудь поганом фильме. Они думали, что я сдохла, но через несколько часов я очнулась. В куче мусора. Едва одетая. Заблёванная. А он сидел и смотрел на меня.

– Кто? – не понял участковый.

– Бай, – ответила Криденс, удивляясь несообразительности собеседника. – Никогда не забуду его взгляд. Бай смотрел так, что мне стало стыдно. Не горько, не противно, а стыдно. Я лежала, смотрела на него и рыдала. Не от боли, не от злости на себя – от стыда. От того, что кот увидел меня такой. И ещё от того, что была глупой и думала, будто очередным уколом можно стереть прошлое. Я рыдала, а Бай смотрел на меня. Вы знаете, как он умеет смотреть?

– Знаю.

– Нет, – покачала головой девушка. – Здесь Бай так не смотрит, просто таращится, как обыкновенный кот. А тогда… Тогда он сидел прямо надо мной, и я видела его глаза. Только его глаза. И мне казалось, что на меня смотрит очень старое и очень мудрое существо, которое видит меня насквозь. И всё-всё-всё понимает. Абсолютно всё. Я смотрела ему в глаза и рыдала, долго рыдала, потому что накопилось много всего, о чём нужно было рыдать, и рассказывала Баю всё, о чём рыдаю. А он слушал. И смотрел на меня так, как здесь ни на кого не смотрит. – Криденс смотрела за плечо Мартынова, но видела не зал «Небес» и редких посетителей, а себя, лежащую в вонючей куче мусора, и зелёные глаза большого кота. – Когда я нарыдалась так, что не осталось слёз, то приподнялась и обнаружила нескольких задушенных крыс. Они должны были сожрать меня, но Бай защитил. Или же я должна была сдохнуть от передоза… Как бы там ни было, я там и сдохла, если называть вещи своими именами: той Кри, которую выбросили на помойку, больше не существует. Мне повезло.

Мимо проходил Бай и пожалел умирающую девушку.

– Под взглядом Бая я поняла, что должна измениться, – продолжила Криденс после довольно долгой паузы, которую Мартынов не посмел нарушить. – Никто и никогда не смотрел на меня так, как он – тогда. Ни мама, ни отец – никто. И под его взглядом я не только устыдилась, но и обрела уверенность. С тех пор не торчу. Ни разу за три года, и даже не тянет. Без всяких клиник.

– Поздравляю.

– Спасибо, – с достоинством ответила Криденс.

Они помолчали. Мартынов понимал, что услышал очень и очень много, намного больше, чем мог рассчитывать, и пора уходить, но не мог не задать ещё один вопрос:

– Бай живёт с вами?

– Нет. Бай – свободный кот, он не принадлежит мне – мы дружим. Бай приходит ко мне, подолгу болтается в «Небесах», но живёт отдельно. Иногда исчезает на несколько дней, но всегда возвращается.

– Вы за него не боитесь?

– Почему я должна бояться? – удивилась Криденс.

А в следующее мгновение поднялась и не прощаясь ушла – поприветствовать Вербина, который явился в «Небеса» в компании худощавого темноволосого мужчины в элегантной летней сорочке и лёгких брюках.

– А здесь уютно, – оценил Бархин, оглядывая зал. – Странно, что я не слышал об этом заведении раньше.

– Бар открылся не очень давно, – ответил Феликс.

– Видите того парня в белом льняном костюме? – спросил Илья, лёгким кивком указав на одного из посетителей.

– Да.

– Это Славик Штырин, он в плохие заведения не ходит, а значит, и бар, и кухня здесь отличные.

– Давайте проверим?

– Нет, я плотно позавтракал, поэтому ограничусь холодным лимонадом.

По телефону Илья Бархин произвёл на Феликса впечатление очень собранного, делового, а главное – предельно уверенного в себе человека. И это впечатление пока подтверждалось.

«Полиция? Вы из той самой полиции? – рассмеялся Илья после того, как Вербин представился, – намекая на участившиеся случаи телефонного мошенничества. – А почему вы говорите без акцента? И что, по вашему, я натворил?»

«Я из той самой полиции, – вздохнул Феликс. – И меня не интересует номер вашей банковской карты. Я звоню по поводу Платона Брызгуна. Вы ведь, кажется, знакомы?»

Бархин помолчал, после чего совсем другим тоном произнёс:

«Я должен был догадаться».

«Мы сможем сегодня встретиться?»

«Вы хотите, чтобы я к вам приехал?»

«Как вам будет угодно. Но я хочу просто с вами поговорить, без протокола. Возможно, это будет наша первая и последняя встреча».

«Я планирую быть в центре по разным мелким делам. Можем где-нибудь посидеть».

«Вам удобен район Цветного бульвара?»

«Вполне».

Бархин записал адрес, согласовал время встречи и не опоздал ни на минуту, подтвердив сложившееся у Феликса мнение о себе как о деловом человеке.

– Простите, что пришлось побеспокоить, Илья Аркадьевич, но от жителей посёлка «Сухари» мы узнали, что вы давно знакомы с Платоном Викторовичем Брызгуном и считаетесь его близким другом.

– Да, всё верно, – спокойно ответил Бархин. – И, пожалуйста, называйте меня Ильёй, а Тошу – Платоном. И вам так будет проще, и мне привычнее.

– Хорошо, – покладисто согласился Вербин, которому было противно называть замазанного в убийствах режиссёра по имени-отчеству.

– Что же касается наших с Тошей отношений, то мы выросли вместе и продолжали дружить… именно дружить.

– Часто встречались?

– Довольно часто. Мои компании ему были неинтересны, а вот я на богемные тусовки хожу с удовольствием. – Бархин помолчал. – Мы познакомились в «Сухарях»… в смысле, сначала родители, конечно, потом уже мы. Выяснилось, что живём на соседних улицах, так что мы сначала дружили на даче, потом стали дружить в школе. И, несмотря на то что институты выбрали разные, продолжали плотно общаться. Повторю: мы были очень дружны, поэтому происходящее я воспринимаю… без восторга.

– Вы верите, что Платон мог совершить эти убийства?

– Нет, – категорически ответил Бархин. – Вы… точнее, не вы, конечно, а Кровосос… Кровосос обвинил Тошу в убийстве тех ребят зимой. А я две ночи сидел с Тошей после ДТП, пока срыв не прошёл, видел, как он плакал, как винил себя и горстями жрал успокоительное, а они, сука, не помогали! – Бархин медленно выдохнул и вежливо произнёс: – Прошу извинить меня за несдержанность.

– Ну что вы.

Впрочем, на ответ Вербина Бархину было плевать.

– Другими словами… – Илья сделал глоток лимонада. – Я не знаю, какие у вас есть доказательства, кроме слов Кровососа, но меня смогут убедить только неопровержимые.

– В первую очередь меня интересует не старое ДТП, а серия убийств, – произнёс Феликс, глядя собеседнику в глаза. – То, как они поданы, выдаёт в Кровососе человека с творческой жилкой.

Бархин допил лимонад, потыкал соломинкой оставшийся лёд, явно раздумывая над ответом, жестом показал официантке повторить и, не возвращая взгляд на Феликса, ответил:

– Тут мне крыть нечем: если бы Тоша действительно разрабатывал эти убийства, то придумал бы нечто подобное – вычурное и красивое. И позаботился бы о том, чтобы об убийствах узнало как можно больше зрителей.

– Он бы сделал шоу?

– Да.

– Спасибо за честный ответ.

Илья позволил официантке забрать пустой бокал, сделал глоток из полного и немного другим тоном, более прохладным, произнёс:

– Я люблю Тошу, и что бы вы о нём ни сказали – не перестану его любить, потому что он – часть моей жизни. Но я не буду выгораживать его при расследовании убийства и честно отвечу на все ваши вопросы.

– Спасибо, что принимаете происходящее именно так. – Себе Феликс заказал капучино – неожиданно захотелось вместо привычного чёрного, крепкого – и с сожалением заметил, что вкус остывшего капучино весьма так себе. – Вы посмотрели все ролики Кровососа или только последний?

– Все, конечно, ещё вчера. Ада мне позвонила и обо всём рассказала.

– Ада Кожина? – уточнил Вербин.

– Да.

– Мы с ней встречались вчера, в «Сухарях».

– Ада рекомендовала вас как человека неглупого.

– Спасибо.

– Я ей передам.

– А вы давно были в «Сухарях»?

Несколько мгновений Илья смотрел Феликсу в глаза, затем спокойно ответил:

– После тринадцатого июня – ни разу. – Продолжая смотреть полицейскому в глаза. – Почему вы спрашиваете?

– Есть свидетель, который видел вашу машину в «Сухарях» в этом месяце.

Вербин намерено не назвал число. И отметил, что новость не заставила собеседника занервничать.

– Какую машину? – после паузы осведомился Бархин. – У меня их две.

– Чёрная BMW седьмой серии. – Феликс продиктовал цифры номера.

– Да, это моя машина.

– Её видели в «Сухарях» восьмого числа.

– Это невозможно.

– Почему?

– Я неправильно выразился, – поправился Бархин. – Я подумал не о машине, а о себе. Видите ли, в чём дело, как раз восьмого июля я уехал в отпуск и физически не мог быть в «Сухарях».

– Где вы были, если не секрет? – поинтересовался Вербин, надеясь, что на лице не отразилось овладевшее им разочарование.

– Недалеко, можно сказать, совсем рядом…

– В Сочи?

– На Селигере. – Бархин улыбнулся. – Неожиданно?

– Если честно – да, – не стал скрывать Феликс. – С кем вы отдыхали?

– А вот здесь загвоздка, – продолжая улыбаться, ответил Илья. – Лимонад неплох.

– В «Грязных небесах» очень стараются.

– Я вижу. – Бархин выдержал коротенькую паузу. – Загвоздка заключается в том, что я был один. Раз в год я обязательно устраиваю себе полную перезагрузку: уезжаю на Селигер, в самую глушь… там ещё осталась такая… и блуждаю по лесам, стараясь ни с кем не встречаться.

– И выключаете телефон?

– В этом смысл.

– Интересная привычка, – протянул Вербин, чувствуя, что разочарование рассеивается.

– Для меня эти дни очень важны, я в буквальном смысле слова обновляюсь во время походов. – Бархин медленно провёл рукой по волосам. – Попробуйте как-нибудь и поймёте, что я имею в виду.

– Вы исчезаете на три недели, несмотря на высокую должность?

– Я хорошо работаю, приношу большую пользу компании, поэтому руководство относится к моей привычке с пониманием.

– Получается, никто не может подтвердить, где вы были с восьмого июля и по вчерашний день?

– Мне нужен адвокат? – поднял брови Бархин. Однако нервозности, которая была бы более чем уместна, Феликс в нём не почувствовал – Илья оставался абсолютно спокоен и уверен в себе. – Мой приезд на Селигер подтвердят люди, у которых я оставил машину и провёл ночь на субботу. Что же касается дальнейшего пути… Я дважды звонил заместителю.

– Когда?

– По понедельникам. Во время походов я всегда звоню в офис по понедельникам: узнать, как дела, отдать распоряжения и вообще показать, что со мной всё в порядке.

– Только в офис? – уточнил Феликс. – А жене?

– Жене… я тоже звонил. – Бархин помолчал. – Один раз.

– Понятно, – кивнул Вербин, припомнив, где находился собеседник с девятого по тринадцатое июня. Судя по всему, взаимоотношения в этой семье не были особенно тёплыми… И Феликс неожиданно поинтересовался:

– Простите, у вас есть дети?

– Какое это имеет значение?

– Просто спросил… но можете не отвечать. Извините.

– Нет у меня детей. – Судя по тону, Бархин слегка растерялся. – Не вижу причин скрывать.

Вопрос явно сбил Илью с толку. Он его не ожидал, не готовился отвечать, не понял его смысла и потому… занервничал. А ведь остался спокоен, даже услышав, что его машину видели в «Сухарях».

«Ты тщательно готовился к нашей встрече, – понял Вербин. – То ли ты человек такой, то ли давно знал, что встреча состоится…»

А вопрос о детях не был предусмотрен.

– Вы каждый год ходите в поход?

– Обязательно, – подтвердил Илья.

– В одно и то же время?

– Как правило – в июле.

– Кто знал, что в этом году вы отправитесь в поход именно в эти числа?

– К сожалению для вас – довольно большой круг людей: и на работе, и многие друзья. – И опять отлично сыгранные ответы: выверенный набор слов, удивительно правильная интонация. – Что же касается машины, то я уехал на «Range Rover». BMW осталась в Москве.

– У вас есть водитель?

– Он в отпуске до понедельника.

– Где вы оставили BMW?

– Не помню, где-то около дома. Я не запоминал специально.

– В подземном паркинге?

– У нас старый дом, без подземного паркинга.

– Ваша жена пользуется этим автомобилем?

– У неё своя машина.

– Вы кому-нибудь разрешаете пользоваться BMW?

– Если просят – не отказываю. Мне не жалко.

– Кому угодно?

– Только друзьям, разумеется.

– Платон Брызгун брал у вас когда-нибудь машину?

– Периодически.

– Зачем он её брал?

– Тоше нравились быстрые седаны, – объяснил Бархин. – Но он прижимист… Чёрт… – Илья тихо выругался. – Тоша был немного прижимистым. Он считал, что известному человеку нужно ездить на большой и заметной машине, а вторую – на лето – покупать скупился. Поэтому брал у меня.

– Но когда вы уезжаете из города, воспользоваться автомобилем затруднительно, не так ли? – прищурился Феликс. – Где Платон мог взять ключи?

– Машине положено два комплекта, и второй частенько застревал у Тоши.

– То есть Платон мог не ставить вас в известность, что берёт машину?

– Мог, – пожал плечами Бархин.

– И это… нормально? – удивился Вербин.

– Тоше можно… – Опять короткая пауза. – Тоше можно было много.

– И ваша жена не была против?

– А почему она должна быть против? – теперь удивился Бархин. – Это ведь всего лишь машина. К тому же машина, которой она не пользуется.

Ответ прозвучал настолько спокойно и естественно, что Феликс удивился тому, что задал вопрос. Действительно – что странного в том, что друг взял твою машину? Он ведь друг, захотел покататься – пусть покатается.

– Хотите поговорить о чём-то ещё? – Илья небрежно посмотрел на часы. – Боюсь показаться невежливым, но я только вчера вернулся в Москву, а за время отсутствия накопилось много дел, которые необходимо разгрести до понедельника.

– Я понимаю и благодарен за то, что вы сумели уделить мне время.

– По вашему голосу я понял, что встреча неизбежна, а то, что вы рассказали о машине, подтвердило мои подозрения.

– Какие подозрения?

– Что встреча неизбежна, – легко ответил Бархин. – И к сожалению, она не станет последней.

– Да, с машиной нам придётся разбираться. – Вербин помолчал. – Заключительный вопрос, Илья.

– Конечно.

– Вы знали Платона едва ли не лучше всех. Скажите, кто мог так сильно его ненавидеть, чтобы учинить такое зверство?

– Тут я вам не помощник, – твёрдо ответил Бархин, глядя Феликсу в глаза. – Даже представить не могу, чтобы у Тоши завёлся подобный недруг.

Незаконченность.

Так иногда бывает: дело вроде сделано; тщательно продуманный спектакль сыгран, хладнокровно и с невероятным мастерством; не будет, правда, выхода на поклон, однако этими овациями можно пренебречь. Даже нужно пренебречь и насладиться произведённым фурором из-за кулис.

И в этот радостный момент возникает ощущение незаконченности. Как у писателя перед финальным вариантом рукописи. Как у художника перед сохнущей картиной.

Не хватает детали. Едва заметного мазка, после которого прозвучит радостное: «Да!»

Не последняя точка, а слово, которое сделает последнюю точку по-настоящему яркой. Чтобы восклицание: «Шедевр!» – прозвучало не только из уст поклонников, но и в душе творца.

Незаконченность.

Убийца не ждал, что почувствует её.

Прагматичный, хладнокровный, расчётливый… и вдруг – пронзительно ощутил отсутствие в грандиозном шоу подлинной гармонии. Разум категорически требовал оставить опасную затею, доказывал, что времени на подготовку нет, что придётся довериться хакеру, который указал местонахождение цели…

«Хакер может сдать тебя полиции! – так говорил разум и добавлял: – В конце концов, невозможно провести акцию красиво, как все ждут».

Разум был абсолютно прав.

И потому проиграл чувствам.

Проиграл иррациональному, необъяснимому желанию создать идеальное произведение. Проиграл желанию, которому невозможно противостоять, потому что оно родилось внутри, там же, где появилось желание это произведение создать. Поэтому противиться ему убийца не смог.

И разум сдался, лишь попросив о компромиссе.

– Этот штрих не должен стать самоцелью, – твёрдо сказал себе убийца. – Сделать это нужно или сегодня, или никогда, но времени сегодня у меня в обрез. А значит…

А значит, всё упирается в везение цели, как бы странно это ни прозвучало для убийцы, привыкшего всегда и во всём полагаться на точный расчёт.

– Если наша встреча получится безопасной для меня – тебе придётся расплатиться за содеянное, – прошептал убийца, мысленно обращаясь к цели. – И может, для кого-то твоя история послужит хорошим уроком.

Распрощавшись с Бархиным, Вербин отправился на Петровку, сказал, что постарается вернуться к закрытию бара, но не успел, даже несмотря на то что в ночь на воскресенье «Грязные небеса» закрывались в три. Точнее, в бар бы он успел, но Кри неожиданно почувствовала усталость от шума, написала Феликсу, что не дождётся, и отправилась домой пешком, планируя проветриться и отдохнуть в тишине ночного города.

Пошла неспешно, привычным маршрутом, планируя добраться до дома минут за двадцать и даже не предполагая, что по дороге может что-нибудь случиться. Да и что может случиться? Дикий уличный беспредел остался в далёком прошлом, город стал безопасным, и если в девяностых годах ХХ века от Цветного бульвара до 3-го Самотёчного ночью можно было попросту не дойти, не говоря уж о том, что по дороге могли изнасиловать или ограбить, то сейчас Криденс отправилась в путь с лёгкой душой. К тому же лето, выходные, по дороге то и дело попадались люди, поэтому девушка спокойно шла, наслаждаясь ночной прохладой и не чувствуя тревоги. Напряжение, исчезнувшее после встречи с чёрным псом, не возвращалось, и даже приближения его не ощущалось, девушка провела два спокойных дня, и ранний уход из бара объяснялся только усталостью от шума.

«Или я разленилась, – с улыбкой сказала себе Криденс, сворачивая во дворы. – То сплю до обеда, то домой убегаю пораньше… Надо собраться и взять себя в руки».

Сказала, конечно, в шутку, но при этом подумала, что прозвучавшие «звоночки лени» намекают на то, что им с Лексом пора отдохнуть и, возможно, подумать о том, чтобы добавить к запланированным на август двум неделям отпуска ещё одну. И эту, третью, неделю провести где-нибудь в полной тишине и уединении. Лучше всего – начать с неё, как следует успокоиться, насладившись обществом друг друга, а уж потом ехать к морю.

«Пожалуй, так будет идеально…»

Криденс вновь улыбнулась, представив лицо Вербина, когда она изложит ему свой план, и то, как он начнёт отнекиваться, а в следующее мгновение вздрогнула. И даже тихонько ойкнула.

И остановилась.

Она ходила здешними дворами и переулками сотни раз, и зимой, и летом, машинально, «не просыпаясь», совершала нужные повороты, узнавала стоящие автомобили, иногда здоровалась с людьми, которых встречала неоднократно, – даже не зная, как их зовут, и никогда…

Никогда не встречала в Самотёчных дворах бездомных собак.

А сейчас увидела целую стаю в пять или шесть голов – в темноте девушка не сумела их пересчитать. Да и не собиралась пересчитывать, поскольку всё её внимание сконцентрировалось на вожаке – очень крупном и очень лохматом чёрном псе.

«Чёрный… Не может быть!»

Вожак тихонько зарычал.

«Не показывать страх. Главное – не показывать свой страх!»

Но как не показывать, если тёплой летней ночью становится очень холодно? Так холодно, словно внутренности сначала залили «заморозкой», а затем вычерпали детским совком? А собаки чуют. Стоят неподвижно, ожидая приказа вожака, и чуют. Собаки знают, что попавшийся им человек боится, но ещё не знают, что будут с ним делать.

Собаки ждут.

«Нельзя бежать!»

Конечно, нельзя. Собака быстрее человека – догонит и вцепится. Бежать бессмысленно, но как это объяснить паникующей себе? Как доказать дрожащим ногам, что ни в коем случае нельзя срываться с места? Как оставаться спокойной?

Криденс всхлипнула.

Вожак сделал шаг вперёд и зарычал. Большой чёрный вожак.

А вслед за ним – поняв, что нужно делать, – зарычала стая. Не громко. Злобно.

И остальные псы начали приближаться.

«Бежать нельзя!»

Но как прислушаться к разуму, когда трясёт так, что вот-вот вывернет наизнанку? Когда с трудом сдерживаешь крик. Когда хладнокровие улетучивается под напором одной-единственной мысли: «Они меня порвут!»

Рычание всё ближе, но стая больше не видна – глаза застилают слёзы. Криденс в ужасе. Криденс почти сдалась. Почти побежала. Почти провалилась в жуткую панику…

И закричала от неожиданного грохота.

От раздавшегося за спиной выстрела.

Собаки дружно отпрянули назад, на мгновение остановились, ожидая следующего приказа, но, заметив, что вожак предпочёл умчаться в соседний двор, последовали за ним.

– Ты в порядке? Ты как? Они тебя не тронули? – Феликс быстро провёл по телу девушки левой рукой. В правой он держал пистолет. – Ты цела?

– Ты вовремя, – выдохнула Криденс, вцепившись в мужчину. – Боже, Лекс, как же ты вовремя.

– Значит, всё в порядке. – Вербин убедился, что собаки убежали, убрал пистолет и как следует обнял девушку. – Всё хорошо, Кри, ты в безопасности.

– Да… – Она улыбнулась, вздохнула, а затем неожиданно сказала: – Но это была не та собака, Лекс, не та. Ко мне приходила другая.