День рождения Сяопо

2. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

Сяопо не знал, фуцзянец он или гуандунец [Фуцзяньцы и гуандунцы — китайцы, родившиеся или живущие в китайских провинциях Фуцзянь и Гуандун], индиец или малаец, европеец или китаец. Но все эти люди почему-то против всего японского. «Бойкот японским товарам!» — кричат сингапурцы. А папа кричит громче всех, потому что в его лавке продаются только отечественные товары. Стоит ему увидеть что-либо японское, как он надувается, словно лягушка. Сяопо никак не мог понять, почему все так не любят японские товары.

Но однажды перелистывал учебник географии брата и случайно нашел там карту Японии. Сяопо долго ее разглядывал, а потом решил, что она действительно как-то странно выглядит: похожа на палочку жареного хвороста. А он терпеть не мог хворост. С тех пор Сяопо невзлюбил Японию.

Но кто же все-таки он сам по национальности?

Было у Сяопо одно сокровище, никто о нем не знал, даже мама и Дапо,— длинный кусок красной материи, рваный и полинявший, когда-то, видимо, служивший чалмой. Сяопо ни на минуту не расставался со своей драгоценностью, всегда носил ее при себе. Но один раз, вернувшись с уроков, он вдруг обнаружил, что забыл ее в классе. Сяопо помчался в школу, ворота были уже заперты, и сторож-индус не хотел их открывать. Тогда Сяопо сел у входа и стал громко кричать, пока не услышал учитель и не открыл ему. Он пожалел Сяопо и пустил его в школу. Сяопо бросился в класс и из-под грифельной доски вытащил свое сокровище. Смахнув слезы, он положил доску на место и быстро вышел из класса. Проходя мимо сторожа, Сяопо со злости толкнул его и, спрятав чалму за пазуху, побежал домой. Дома он пожалел о том, что так нехорошо поступил со сторожем, и признался в этом сестренке.

Когда после ужина пана купил им арахисовые орешки, Сяопо оставил самые маленькие и червивые и на следующее утро отдал сторожу, чтобы загладить свою вину. Но сторож лишь поглядел на орехи и дал Сяопо половину мандарина, который оказался кислее уксуса.

Чалма действительно была настоящей драгоценностью. Стоило обернуть ее вокруг головы, и Сяопо становился похожим на индийца. Если бы у него еще росли усы, а лицо было смуглее и если бы во время разговора он мог слегка покачивать головой, он был бы таким же красивым, как настоящий индиец. Да, вот еще что. Ходить надо было, как ходит черная цапля, не сгибая колен. А если снять чалму с головы и обернуть вокруг талии, как юбку, станешь похожим на малайку. При этом непременно надо сесть на пол, как сидят малайцы, и вообразить, что у тебя во рту жвачка — бетель.

Сяопо тайком взял у мамы чуточку румян и намазал зубы и губы. Они стали красными, будто он жевал бетель. Затем он стал плевать на землю, решив, что, если слюна окажется не очень красной, он возьмет еще кусочек румян и нарисует на земле красное пятнышко.

Он разыскал сестренку, ткнул пальцем в красное пятнышко и сказал:

— Сянь! Давай будем играть. Здесь как будто живет малайка. А ты как будто мужчина. Играй на барабане, а я буду танцевать.

Сяньпо взяла пустую коробочку из-под папирос и стала на ней играть, а Сяопо пустился в пляс, притопывая босыми ногами, изгибаясь и извиваясь то в одну, то в другую сторону. Затем они присели на корточки и стали жевать воображаемый бетель; правда, сегодня это была настоящая вяленая рыба и ели они ее с большим удовольствием.

После этого Сяопо снял свою драгоценную повязку и, с огромным трудом сколов ее булавками (они были совсем тупые), соорудил сложный головной убор. Притащил две скамейки и, как на лотке, разложил на них всякую всячину. Сяопо изображал торговца-араба.

— Сянь! А ты будешь госпожой, которая пришла на рынок. Только не покупай сразу, торгуйся. Ладно?

Сяньпо слегка изогнулась, выпятила нижнюю губу и, взяв вместо корзинки портфель старшего брата, стала разглядывать выставленный товар: щупала, нюхала. Подбоченившись одной рукой, а другую положив на колено, Сяопо равнодушно смотрел в потолок, делая вид, что не обращает на покупательницу никакого внимания. Ни слова не говоря, Сяньпо вдруг повернулась, намереваясь уйти. Тогда Сяопо вытянул руку, точь-в-точь как каменный Будда, и вернул покупательницу. Она снова стала рассматривать товары и, наконец выбрав железную коробочку, взяла ее в руки и принялась разглядывать со всех сторон. Сяопо назвал цену, покупательница положила коробку на место и снова повернулась, чтобы уйти. На этот раз Сяопо вскочил со скамейки и бросился за ней. С важным видом он стал требовать, чтобы Сяньпо назвала свою цену, но девочка ничего не сказала, только покачала головой. Тогда Сяопо схватил коробку, вытер ее, подбежал к окну, где было светлее, поднял и стал любоваться, делая вид, будто ему жаль расстаться с такой ценной вещью. Покупательница подошла к нему и нехотя назвала цену. Сяопо рассердился и спрятал коробку под мышку — ото означало, что за такую цену он ни за что ее не отдаст. Сяньпо снова отошла, и он снова позвал ее…

У Сяньпо ныла спина, но продавец был непреклонен. Так игра их ничем и не кончилась.

Сяопо не умел отличить гуандунца от фуцзяньца или шанхайца, хотя ему казалось, что это не так уж трудно. Говорят, что папа гуандунец. Значит, все гуандунцы должны быть похожи на папу. А вот господин Линь — хозяин магазина иностранных товаров, который рядышком с лавкой отца,— тот фуцзянец. Папа почему-то не любит господина Линя. И когда о нем заходит речь, говорит сквозь зубы: «Ох эти фуцзяньцы! В них нет ни капли патриотизма».

Что же касается Сяопо, то ему нравился не только сам господин Линь, высокий и толстый, но и иностранные товары, которые продавались в его магазине: они были куда красивее, чем папины. Взять хоть кукол. Не только Сяопо, но и сестренке они очень-очень нравятся. Сяньпо говорит, что, когда выйдет замуж, непременно купит у господина Линя иностранную куклу с закрывающимися глазами и возьмет ее с собой в дом мужа.

Сяопо не знал, хорошо или плохо торговать иностранными товарами. Зато он знал, что каждый, кто похож на господина Линя,— фуцзянец. Во-первых, у господина Линя только один золотой зуб, а у отца и его знакомых все золотые. Сяопо понятия не имел о том, что зубы можно вставить, просто он думал, что у фуцзяньцев, в отличие от гуандунцев, меньше золотых зубов. Во-вторых, господин Линь всегда был красиво одет, курил только манильские сигары (папа никогда их не курил), говорил всегда уверенно, твердо (тоже не так, как папа). Сяопо однажды видел господина Линя в летней рубашке, очень длинной. И теперь всякий раз, как он изображал фуцзяньца, он делал из своей чалмы нечто вроде халата, а зуб оборачивал кусочком желтой бумаги, как у господина Линя.

А мама как-то сказала, что те, кто не умеет говорить ни на гуандунском диалекте, ни на фуцзяньском,— шанхайцы, которые так любят рядиться во все европейское.

И теперь если Сяопо хотел изобразить шанхайца, он одевался должным образом и разговаривал с сестренкой на выдуманном шанхайском диалекте.

Иностранцев сразу узнаешь: у них все особенное — цвет лица, нос, волосы, глаза — и говорят они так же непонятно, как шанхайцы. А может быть, все они приехали из Шанхая? Брат вот тоже учит иностранный язык, а недавно из Шанхая приехал новый учитель китайского языка. Наверняка иностранный язык и шанхайский — одно и то же. Словом, тут можно совсем запутаться. Сингапурцы обычно носят туфли на босу ногу, а иностранцы надевают носки. Сяопо ни разу не видел, чтобы они ходили в туфлях на деревянной подошве. Значит, когда изображаешь иностранца, нужно непременно надевать носки и туфли. Но Сяньпо ни за что не хочет надевать носки, и лучше не заставлять ее. Мало кто из иностранцев не носит носков, а вот в военной форме ходят многие. Иногда Сяопо делает из своей чалмы пояс, почти как у военных. Ну а нос, чтобы стал подлиннее, и все остальное сделать не так уж трудно.

Главное — надеть пояс, тогда нос сразу становится длиннее, а глаза синеют. Правда, сестренка уверяет, что все это Сяопо только кажется, что нос у него все равно приплюснутый, а глаза вовсе не синие, но говорит она так ему назло.

Сяопо сразу узнаёт иностранца, хотя бывает, что и он ошибается. Но кто он сам, Сяопо так и не знает. Он убежден, что все люди одной национальности. Просто некоторым нравятся желтые лица, а некоторым — черные. И лицо и фигуру человек может изменить, стоит только захотеть. Иначе как могло лицо Сяопо становиться темнее, а нос длиннее, когда он надевал красную чалму? Вот, например, у детей, которых Сяопо встречает на улице, лица разного цвета, хотя все они говорят по-малайски (он и сестренка тоже). Не значит ли ото, что все люди вначале были малайцами, а потом у них просто изменился цвет кожи? Возле школы висит красная карта Сингапура. Оказывается, Сингапур не круглый и не квадратный: он какой-то непонятной формы, как рисовое печенье, которое получается у мамы очень невкусным, если она в плохом настроении. И на этой карте нет ни Китая, ни Индии, ни других стран. А мама почему-то говорит, что она и папа приехали из Китая, а сторож папиной лавки — из Индии. Но ведь на карте Сингапура нет ни Китая, ни Индии! Значит, мама все выдумала. Но слушать ее все равно очень интересно.

Какой Дапо вредный! Всегда рассказывает папе, что Сяопо играет с фуцзяньскими, малайскими и индийскими ребятами. А папа запрещает Сяопо с ними играть.

— Когда мы играем,— говорит Сяопо старшему брату,— я заставляю их изображать китайцев. Почему же мне нельзя играть?

Но брат слышать ничего не хочет и снова бежит ябедничать папе.

Папа говорит, что ему надоели все эти «негуандунцы». И мама тоже. Почему они им надоели? Сяопо не понимает. Однажды он спросил у мамы, был ли папа в детстве малайцем. Мама, как всегда, долго молчала. Хорошо, сестренка выручила.

— На Восточной улице,— сказала Сяньпо,— у всех папы — малайцы, значит, и наш тоже.

— Верно! — обрадовался Сяопо.— Все малайцы — из Шанхая. А ведь папа терпеть не может шанхайцев? Теперь попятно, почему он не любит малайцев.

— Наш папа родился в Гуандуне. А мама говорит, что гуандунцы — самые хорошие и самые богатые люди на свете! — наставительно, как старшая, сказала Сяньпо.

— Гуандун — это, наверное, Индия,— заявил Сяопо.

— Конечно! — поддержала его Сяньпо.

— Сянь! А ты когда вырастешь, куда пойдешь искать себе дочку или сына?

— Я? — Сянь тряхнула косичками, перевязанными красной ленточкой.— К индийцам.

— Верно! У индийских девочек и мальчиков носики маленькие, губки красные, а белки глаз белые-белые. Они очень красивые, правда?

— Правда!

— Только мама, наверно, не разрешит тебе!

— А я скажу ей, что когда ребенок подрастет, он может превратиться в китайца. Вот смотри, наши цыплята совсем желтенькие, а когда они вырастают, перья у них становятся черными и красными. Почему же у детей не может изменяться цвет кожи?

— Верно, Сянь!

Так был разрешен национальный вопрос.