Дети драконов

Фарр. Близнецы

1

К утру костер, сложенный нами меж камней, прогорел полностью.

Я лежал и смотрел на остатки пепла, которыми лениво играл легкий едва заметный ветер, и пытался понять, что меня разбудило. Не то громкий крик птицы, не то шорох в кустах... Чувства опасности не было, но сон ушел безвозвратно. Утро вступало в свои права – по-летнему звонкое, душистое, светлое. Солнце уже золотило верхушки сосен и буков, но здесь, у подножия деревьев, еще лежала тень, густая, точно сливки, собранные с ночи.

Я смотрел на тонкие завитки пепла, примятую нашими ногами траву и небрежно брошенный у костровища котелок, слышал негромкие шаги стреноженных коней, а спиной ощущал мерное дыхание брата.

Живое тепло человеческого тела.

Я не знаю, что может быть удивительней, в чем еще кроется столько Силы и жизни. Полотно самых ценных моих воспоминаний соткано из прикосновений.

Говорят, что люди не помнят своих ранних дней.

Но я и тут отличился...

Моя память хранит много такого, чего не должна. Вопреки логике и здравому смыслу.

Конечно, я не помню себя самого в младенчестве, но в моем сознании отчетливо запечатлелись разные чувства и ощущения, которые я мог испытать только тогда.

Там были страх, голод и холод. Они казались мне основой моей жизни, неизменной константой. Я не знал ничего иного и принимал такое течение судьбы за единственно возможное.

А потом впервые я ощутил прикосновение рук, которые подарили мне любовь и тепло. Это было столь отлично от всего, чем я жил прежде, что отпечаталось в моем сознании яркой золотой нитью, пронзающей все бытие.

Я полюбил эти руки еще прежде, чем узнал по-настоящему ту, которой они принадлежали. Много позже, когда искра разума разгорелась в моем сознании, я сумел сопоставить те первые прикосновения, уносящие меня из царства мрака в мир света, и женщину, которая всегда была так ласкова со мной, что я не мог до конца поверить, будто она – не моя родная мать. Это казалось ошибкой, недоразумением, обидным настолько, что порой я не выдерживал давления внутренней боли и ударялся в слезы даже посреди игры. Особенно часто это случалось в те годы, когда Даниэль уже нашел мое самое больное место, но еще не осознал насколько опасно в него тыкать.

Впрочем, после того случая в детской он больше никогда не рисковал напоминать мне, что Элея – не моя мать.

Лиан шевельнулся и что-то вздохнул сквозь сон. Я всегда удивлялся тому, как крепко он умеет спать. Бесценная способность, которую сам я утратил уже давно.

Ручей тихо бормотал свою мерную песенку в овраге неподалеку от нашей стоянки. Я взял котелок и спустился к нему. Вода была холодна и так вкусна, как это возможно только в лесу, вдали от больших городов. Напившись, я умылся, набрал полный котелок и хотел уже вернуться назад, но вместо этого, сел на влажную от росы траву и заслушался чистыми звуками утра.

Мы были в пути уже почти неделю. И кони наши – лучшие кони из всех, что только можно найти – не знали усталости, отмахивая своими копытами долгие расстояния от Золотой Гавани до Восточного удела. Чем дальше мы удалялись от дома, тем сильней сжималось мое сердце, терзаемое разлукой – не первой и не последней.

Конечно, я мог бы остаться в Золотой, не таким уж важным был этот поход, и Лиан прекрасно управился бы и без меня. К тому же отец ясно высказался против. Да и Айна не обрадовалась, чего уж там... Но за нее я не тревожился: во дворце рядом с двумя лучшими колдунами она была в безопасности – что со мной, что без меня. Отцу же я напомнил, как несколько лет назад он сам ратовал за скорейшие поиски некого одаренного юного мага. А вот отпускать Лиана одного мне не хотелось до зубовного скрежета. Хотя путешествие обещало быть коротким, спокойным и не сулящим никаких опасностей.

И все же...

И все же.

Тогда, зимой, я мысленно поклялся богам, что больше никогда не позволю его проклятью одержать верх. А оно все еще висело над ним... над нами всеми. И я ощущал его кожей и кончиками волос. Ощущал во сне и наяву. Знал наверняка – стоит дать ему лишь крохотный шанс... Часто, глядя на смеющегося Лиана, на его искреннюю белозубую улыбку, сверкающие глаза, я видел совсем другое. То, что никогда не желал бы узреть воплощенным в явь. Но он как будто не понимал, не осознавал всей серьезности происходящего – оставался таким беспечным, каким не был никогда до нашего путешествия по степи, до встречи с Шуной. Я уже с трудом мог вспомнить того мрачного темного человека, каким нашел его в старом доме у Таронских гор. Тогда он казался старше, много старше своих лет, а теперь я знал, что рядом со мной едет по широкому тракту языкастый и смешливый мальчишка, который словно и не помнит о том, что всегда стоит на краю.

В отличие от него, я не забывал об этом ни на мгновение.

Когда Патрик сказал, что в Восточном уделе его соглядатаи нашли сразу двух детей, наделенных Силой, Лиан вызвался поехать туда, отыскать их и привезти в Золотую. Дети были сиротами, и потому никто особо не сомневался, что они охотно согласятся поменять глухую деревню на жизнь в столице под защитой короля. Это и правда было путешествие, не таящее подвоха.

Но, он еще не закончил говорить свою фразу о готовности пуститься в путь, а я уже видел, как наши кони бок о бок вздымают подсвеченную солнцем пыль на дороге.

2

Едва со дна котелка начали подниматься мелкие пузыри, я растолкал Лиана, чтобы тот кинул в воду своих чудесных трав. Сам я в них не разбирался, но меня всегда восхищал его дар сочетать растения так, что из них в итоге получались отвары, несущие бодрость, успокоение или исцеление от боли. На первый взгляд этот талант словно и не требовал вовсе умения владеть Силой, но, приглядевшись, я всегда замечал ее незримое прикосновение. Вот и на сей раз Лиан вроде бы не сделал ничего особенного, но от котелка пошел такой свежий аромат, что сразу в глазах прояснилось, хотя мне казалось, я и так уже давно проснулся.

Мы позавтракали пирогами с речной рыбой, что накануне купили в ближайшей деревне, седлали лошадей и выехали на неширокую дорогу, идущую вдоль лесной кромки. Благодаря картам я знал, что эта дорога уходит в самую глубь страны, но нам не нужно было ехать далеко – деревня, где жили эти несчастные дети, находилась в нескольких часах от места нашей ночевки, посреди леса. Она была столь мала, что о ней не ведала ни одна карта.

В том, что дети именно несчастные, сомневаться не приходилось: это стало очевидно из рассказа осведомителя. Тот доподлинно узнал, что мальчик и девочка лет десяти пришли в деревню полгода назад, зимой. Сначала жили у одного из местных, но к лету перебрались в какой-то старый полусгнивший домишко и приспособились вести хозяйство сами. Представить это было сложно, потому что мальчишка со слов соглядатая, был калекой – не мог и шагу ступить без помощи, сидел целыми днями на крылечке их худого дома да плел корзинки. Из донесения так же следовало ждать, что скорее всего, он не в ладах с разумом. Про девочку известно было только то, что она, как и Лиан, наделена даром травницы и потому деревенские не гнали ее прочь вместе с братом – ценили за умение делать настойки от любой хвори и мирились со странноватым характером.

Не гнали, но и не любили. Чуяли в девчонке колдовскую силу, которая их пугала.

– Спорим, она не захочет ехать с нами, – Лиан небрежно сорвал листок с ветки дуба, низко нависающей над дорогой.

– И спорить не буду, – ответил я. – Не сомневаюсь, что эта девочка так же общительна и добра, как ты сам был, когда жил в Феррестре. Уверен, тебе быстро удастся найти с ней общий язык.

Я пытался поддеть его, но Лиан ответил без улыбки:

– Думаю, что да. Если ей пришлось пережить хоть половину того, что выпало на мою долю, нам найдется, о чем поговорить... Полагаю, у нее и правда маловато поводов для любезности, – взгляд его сделался отстраненным и прозрачным. В этот миг я очень хорошо вспомнил, каким застал своего наатха в его старом доме. Но тень прошлого уже скользнула прочь, оставив на лице Лиана лишь грусть. – Она ведь маленькая совсем... Я был хоть постарше, когда пришлось самому добывать себе кусок хлеба. И мне не приходилось заботиться о ком-то еще... Да, братец, думаю, эта малышка давно и прочно утратила веру в людей. Но я постараюсь достучаться до ее сердца. Я постараюсь...

Внезапно он резко ударил коня пятками и вырвался далеко вперед.

Я сделал то же самое, и, когда наши скакуны поравнялись друг с другом, рта больше не раскрывал. Долгое время после этого разговора ехали молча.

– Забрались к демону на рога... Не могли поближе к другим людям место выбрать? – Лиан прихлопнул на себе надоедливого комара, и внимательно всмотрелся в очертания крыш деревушки, которая открылась нашему взору, среди раздавшихся в стороны деревьев. Была она совсем небольшая и явно небогатая – многие дома давно требовали подновления. Я даже удивился: казалось бы, лес – вот он, вокруг, бери да строй себе на радость. Но, видать, здешним других хлопот хватало. А может они нраву такого были, не самого работящего.

Нужную хибару мы увидели почти сразу – старый покосившийся всеми стенами дом стоял чуть поодаль от остальных, возле него не ковырялись в земле куры, не лежали собаки, не играли малые дети. Он бы и вовсе показался заброшенным, если бы не тонкая струйка дыма, едва заметно ползущая к небу из темной почти до основания разбитой трубы, да маленькая аккуратная корзинка. Я увидел ее на кривом полусгнившем крыльце, когда мы подъехали ближе, не обращая внимания на лай собак, которые опасались подходить ближе, но брехали громко. Корзинка ярко выделяясь светлым пятном на фоне потемневших от старости досок.

– Вонючее пекло! – Лиан нахмурился так, что брови столкнулись у переносицы. – Эта лачуга не больно-то подходит для того, чтоб в ней жили дети...

– Она вообще ни для кого не подходит, – обронил я. – Идем, Ли. Постараемся их не напугать.

Спрыгнув с коня, я привязал поводья к невысокому дубу и зашагал к дому. Несколько местных мальчишек глазели на нас из-за чьей-то порожней телеги, но взрослые, похоже, все были заняты своими делами и не спешили узнать, что это двум чужакам понадобилось в их деревне. Лиан последовал моему примеру, и к покосившемуся крыльцу мы подошли вместе. Когда я уже занес руку, чтобы постучать, он тронул меня за плечо и, заглянув, в глаза, попросил:

– Позволь мне самому поговорить с ними, ладно?

Я кивнул.

На стук долго никто не отвечал. Мне уже показалось, что в доме пусто, когда я услышал тихий голос, похожий на вкрадчивое шипение рассерженной змейки.

– Что вам нужно здесь?

Голос доносился не из-за двери. Я осмотрелся, пытаясь понять, где притаилась девочка, которая так крепко не жалует незваных гостей.

Но Лиан увидел ее первой.

Он спрыгнул с крыльца и, запрокинув голову, помахал рукой маленькой хозяйке дома, которая недобро смотрела на нас из дыры под крышей. Наверное, раньше там, под стрехами, хранилось сено или еще какая утварь – по краям дыры остались заржавленные петли, державшие когда-то дверцу. Девчонка смотрела на нас злыми глазами, на дне которых я видел бескрайний омут страха. У нее были совсем коротко, как у мальчишки-подмастерья, остриженные волосы, торчащие уши и острые черты лица. Больше я ничего особо разглядеть не сумел – маленькая колдунья скрылась в тени.

– Здравствуй, – улыбнувшись сказал ей Лиан и вытянул вперед пустые ладони, показывая, что не имеет в них ни оружия, ни камня. – Мы слыхали, здесь живет ведунья, которая умеет заговаривать боль и раны... Надеялись найти в этом доме добрые руки.

Девчонка снова немного высунулась, сощурила глаза, пристально вглядываясь в наши лица. солнце высветило длинный уродливый шрам у нее на подбородке. Я видел как она колеблется, выбирая между страхом и... Нет, что было второе, мне никак не удавалось понять. Жажда доказать свою силу? Желание заработать? Или что-то еще?

– Нету здесь добрых рук! Не туда пришли! – бросила она в конце концов и пихнула голой пяткой комок птичьего помета, который упал прямо Лиану на голову. К счастью, помет был старый и сухой, он скатился себе наземь, а Лиан только хлопнул ресницами удивленно... и вдруг рассмеялся. И этот смех – звонкий, чистый, искренний – наполнил все пространство вокруг особым теплом. Девчонка странно дернулась, снова попав в луч света – я успел увидеть у нее на голове маленькую, размером с монетку проплешину, ощутив при этом болезненный укол жалости.

Боги, Айна была права! И дядя Пат тоже... Я клятый счастливчик, которому никогда не приходилось думать о том, как выжить и сохранить свой дар...

А маленькая колдунья уже канула в сумрак. Словно ее и не было.

– Спускайся к нам! – позвал Лиан. – Пожалуйста! Мы все равно не уйдем, пока не увидим тебя поближе!

Какое-то время ответом нам была глухая тишина, а потом вдруг распахнулась входная дверь, и хозяйка дома возникла на пороге – маленькая, взъерошенная, полная решимости пустить в ход длинный кухонный нож, зажатый в кулаке.

– Убирайтесь вон! – она походила на дикую кошку с яростно ощеренными зубами и злым блеском в глазах. Удивительно, как этой малышке удавалось противостоять тихой магии Лиана, который уже приложил все усилия, чтобы пространство вокруг наполнилось ощущением доверия и безопасности.

Мне не хотелось вмешиваться, раз уж я дал ему слово, но тянуть дальше смысла не было – девочка боялась так сильно, что даже теплые потоки Силы воспринимала как угрозу. Мне было жаль ее. И, честно говоря, совсем не хотелось рисковать.

Я медленно вдохнул и сосчитал до пяти, как учил дядя Пат, а потом посмотрел ей в глаза и открыл свое сердце.

3

Настоящие свои имена они скрывали. Девочку люди звали Ивой, а ее брат-близнец откликался на имя Вереск. Когда-то откликался. Теперь только улыбался в ответ на любые речи, беззвучно шевелил губами и снова уходил в свои невидимые миры.

В отличие от сестры, у Вереска были длинные, до плеч волосы, прихваченные на лбу тонкой веревочкой из трав – чтобы не падали на глаза, когда руки заняты работой. Волосы эти сияли белизной, как у меня самого, да только они не всегда такими были – мальчик родился солнечно-серебряным, как и его сестра. До девяти лет они с Ивой жили, не зная бед в большой деревне на берегу реки. А потом слухи про его умение делать обереги дошли до местного барона, который любого колдовства боялся пуще огня и демонов. Барон не стал мелочиться и отправил в деревню своего старшего сына с небольшим отрядом головорезов, считавшихся воинами и защитниками той местности. Головорезы без лишних предисловий подожгли дом, где жило «колдунское отродье», а мальчишку привязали к столбу у колодца, чтобы прилюдно казнить за темные связи с демонами. Баронский сын решил, что не след ему, будущему повелителю сих земель марать свой меч грязной кровью «колдуна» и отдал приказ закидать того камнями. В ответ на ропот местных, которые потянулись за вилами, его люди напомнили, что всегда смогут вернуться с подкреплением и довершить дело, подпалив не один дом, а всю деревню. Родители близнецов к тому моменту уже лежали заколотыми, а Ива ничего и знать не знала, собирая с младшими сестрами грибы в ближайшем лесу. Когда девочки прибежали в деревню, увидав над ней столб дыма, на месте сгоревшего дома уже остались только черный остов из бревен, а баронский сын и его головорезы давно покинули деревню. У колодца Ива нашла забитого до полусмерти брата и завывающую бабку. Волосы у Вереска стали белыми, как снег, а сердце стучало так тихо, что расслышать это смогла только она сама – люди барона да и сами деревенские порешили, будто мальчишка мертв.

С той поры Вереск не говорил и ходить разучился.

Бабка, разом постаревшая до полной дряхлости, отправила внуков подальше, в какую-то еще более глубокую глушь, к родичам, где бы их точно не нашли. Хотя, сказать по правде, вряд ли кто-то сумел бы узнать в увечном мальчишке того языкастого бойкого паренька, который кому хочешь мог сплести из лозы игрушку, что приносит удачу. А про Иву в ту пору и вовсе никто не знал, что ей тоже достался колдовской дар. Кроме бабки...

Жуткую эту историю мы узнали не сразу – Ива была не из тех, кто быстро раскрывает рот.

Увидев поток света, который я открыл для нее, она от изумления опустила руку с ножом. Любой другой человек на ее месте выронил бы его вовсе, уж я-то знаю, как работает эта чистая первозданная магия... та, что исцеляет и собирает разрозненное воедино, открывает закрытые двери и возвращает утраченное... Но Ива уже давно и прочно возвела вокруг себя такие стены, что даже Сила, несущая любовь, разбивалась о них, как океанская волна о скалы.

Все, чего я добился, – это лишь кривая недобрая усмешка. Она признала в нас равных себе. именно равных, не старших. И не тех, кому можно доверять до конца.

Но, к счастью, этого хватило, чтобы что-то сдвинулось в ее искалеченном сознании: Ива посторонилась и дала нам войти, коротко бросив в спины: «Давайте тут коротко, у меня времени мало».

Но коротко, конечно, не вышло.

Долгое время говорил только Лиан: рассказывал о себе, о Солнечном Чертоге и Янтарном Утесе, о море и парусах, о том, как дядя Пат и Кайза помогли ему справиться с болью и страхом... Сам я слушал это все, не дыша – прежде история моего наатха еще никогда не звучала вслух. Я знал ее осколки, обрывки, но даже и не думал лезть с расспросами, а Лиан не считал нужным говорить об этом со мной. Однако перед этой девочкой и ее безмолвным робким братом с улыбкой небесного посланника он почему-то вывернул наизнанку всю свою душу, заставляя мое сердце сжиматься от боли.

Ива слушала молча. Длинный тупой нож лежал перед ней на грубо сколоченном дощатом столе и тускло отражал свет, падающий из маленького оконца. Вереск сидел рядом с ней на лавке, и пальцы его непрестанно двигались, выплетая какой-то невероятно сложный узор из тонких полосочек лыка. В единственной комнате этого дома всегда царил полумрак, но, когда глаза мои привыкли к нему, я наконец разглядел детей как следует.

Болезненно худые, белокожие и светлоголовые, они походили на двух призраков. И были очень друг на друга похожи. Только Вереск почти все время улыбался, и черты его лица оставались еще по-детски нежными, а Ива в этом сумрачном свете казалась настоящим подменышем... из тех, что рисуют в книжках про хитрых лесных демонов, которые крадут младенцев из колыбели, а на их месте оставляют своих собственных отпрысков. Глядя на нее трудно было осознать, что это ребенок десяти лет – слишком взрослая горечь сквозила в ее взгляде, не по-детски выглядели острые скулы и тонкие упрямо стиснутые губы.

В этой комнате я вдруг впервые до конца, до самого донышка осознал, как много боли и страдания в мире. И какая огромная ноша ляжет на мои плечи в тот день, когда я надену корону.

Или уже легла.

«Боги много отмерили тебе, Дархи. Но и спросят с тебя не так как с простого смертного...»

Старые слова Кайзы заиграли для меня новыми красками.

И я все лучше понимал, о чем говорила моя Айна, когда c тревогой в глазах рассказывала о своем желании отыскать всех маленьких магов и защитить их от опасностей этого мира и от самих себя. Ива и Верск стали первыми. Но теперь идея моей жены была кристально ясна для меня, и я уже знал, что до последнего вздоха не сумею остановиться в этих поисках. Пока не буду знать наверняка, что истории, подобные тем, что случились с Вереском и Лианом, не повторятся вновь.

«Я найду их всех, любимая. Клянусь тебе именами моей мертвой матери и живого отца»

Ива заговорила после того, как Ли положил на стол ладонь и с улыбкой выпустил из нее лепесток огня. В этот момент глаза ее вспыхнули так же ярко, как этот огонь, а рот округлился, выдавая в ней наконец обычного ребенка, который не до конца разучился восхищаться чудесами.

Так делать она не умела. И потому маленький нехитрый фокус моего брата почему-то стал главным аргументом в бесконечном потоке доводов, склоняющих ее отправиться с нами в столицу, навсегда покинув глухую деревню посредь леса, где у близнецов не было никого и ничего.

Вдоволь налюбовавшись на лепесток пламени, Ива коротко выдвинула свои условия: у них с братом должна быть своя отдельная комната, в которую никто не сунется без ее дозволения (боги, как же это напомнило мне Айну!) и право покинуть дворец в любой момент.

Я даже изумился тому, как легко и быстро она сдалась.

Но несколько часов спустя, когда мы уже ехали по лесной дороге, я поймал ее взгляд и ощутил отчетливый укол тревоги.

Она лишь сделала вид, будто верит нам, а на самом деле оставила все свои мысли и страхи при себе. Эта девочка согласилась ехать с нами только потому, что хотела убраться подальше от мест, где все еще чувствовала опасность для себя и для брата.

4

Заночевали мы на том же месте, что и прошлой ночью. Развели костер, достали из переметных сумок еду, которой разжились в лесной деревне. Лиан бросил в котелок горсть каких-то душистых трав и вскоре у каждого из нас была в руках деревянная чашка с напитком, от которого хотелось улыбаться.

Но Ива не улыбалась.

Она долго смотрела в огонь, напиток едва пригубила (а ведь он был в самом деле очень хорош!), есть же не стала вовсе, чем изрядно огорчила нас с Лианом. Но, когда я достал флягу с вином, сверкнула глазами и затребовала поделиться. Что ж... вино там было неплохое, хоть и не феррестрийское. Я вручил ей уже пустой до половины меховой бурдюк и с удивлением увидел, как девчонка жадно припала к горлышку, осушив флягу едва ли не до дна. Красные струйки вина стекали по ее бледному подбородку, по страшноватому кривому шраму, пробуждая во мне чувство невнятной тревоги. Слишком вино походило на кровь в ярком свете огня.

Зато после этого она вдруг заговорила. Впервые с того момента, как забралась в седло к Лиану и, не оглянувшись ни разу, покинула деревню. Не отводя глаз от костра, Ива поведала нам свою историю. Лицо ее при этом было холодным и бесстрастным, точно она рассказывала о ком-то другом, далеком, не имеющем к ней никакого отношения. Только когда Вереск вдруг выронил из рук свою чашку и закрыл лицо руками, она прикусила губу и сморщилась. Я уж подумал – расплачется, но нет. Лишь вдохнула поглубже и добавила, что из той глухой деревни они сбежали сразу, как только брат снова научился держать ложку, а раны у него на теле закрылись рубцами.

Ива была травницей, но лечить с помощью Силы она не умела... Быстро поняла, что большего сделать не сможет.

Родичи смотрели на них косо, слухи про близнецов гуляли – один краше другого. В глухих селениях Восточного удела еще остались воспоминания о том, что солнечно-серебряные волосы достаются колдунам и ведьмам. Девчонка укрывала голову платком, да только все уже знали, что она сама выходила брата целебными настоями.

Ива скопила еды, обрезала косы и сколотила брату кривую, но прочную тележку о двух колесах. Однажды рано утром, до рассвета, она впряглась в нее и ушла так далеко, насколько хватило сил. Эти двое продолжали свой путь до того момента, пока не выпал снег, засыпав все дороги. Лишь это остановило их в какой-то деревне на краю небольшого озера. А по весне близнецы снова отправились в путь. Ива слыхала, что где-то далеко, у моря, в столице водятся настоящие лекари, которым под силу то, с чем не справилась она сама. Увы, для двух детей, один из которых – калека, путь от одного края страны до другого может превратиться в вечность... Они шли уже почти три года, но Вереск был слишком слаб для долгих дорог, и Ива все чаще принимала решение задержаться на одном месте подольше.

Нам очень повезло, что мы их нашли.

Вскоре после вина Ива уснула в обнимку с братом. Левой рукой она крепко обнимала мальчика за худые плечи, а правой сжимала рукоятку того самого кухонного ножа. Девчонка всюду носила его с собой, храня в самодельных ножнах, притороченных к поясу.

Над головами у нас проступали первые звезды.

Лиан отрешенно смотрел в огонь. И молчал. Ну, он за сегодня и так уже сказал больше, чем за все время нашего знакомства... но это молчание было тяжелым, как небо перед грозой. Я успел выпить три чашки его отвара, сходить до ветра и подбросить дров в костер, прежде, чем он наконец поднял на меня глаза, пронзив долгим, полным боли взглядом.

– Уже слишком поздно, да?

Я знал, о чем он спрашивает и не хотел лгать ему в ответ.

– Не знаю, Ли...

Мы разом посмотрели на близнецов, которые во сне походили на единый организм о двух головах и четырех руках, переплетенных, как ветви дерева.

– Мальчик утратил свой дар, – голос моего брала звучал глухо и горько.

– Да.

– Это... не лечится?

– Я не знаю. Тут ты лучше разбираешься, чем я.

– Нет... – Лиан казался растерянным. Или даже скорее потерянным. – Это не то... Не тело. Я никогда не сталкивался с таким, – он бросил в огонь очередной кусок веточки, которую давно уже разламывал на части и скармливал языкам пламени.

– Я тоже...

Костер весело потрескивал, принимая подношение, дым уходил прямо в небо. Где-то в лесу тихо шуршали звери и перекликивались ночные птицы. Здесь было спокойно и хорошо – как и прежней ночью, да только на сей раз мы оба сидели без сна в глазах, и мысли наши были полны сумрака.

Я понял, что очень хочу домой.

Залезть в купальню, смыть с себя усталость дороги, разочарование и холодный, как лед, взгляд Ивы. А потом долго-долго обнимать любимую, зарыться лицом в ее душистые темные волосы, вдыхать сладкий родной запах, ощущать биение сердца, биение самой жизни... двух жизней. Улыбка почти тронула мои губы, когда я подумал о том, каким бесценным даром наградила меня судьба. Но потом взгляд мой снова упал на двух спящих детей и мое собственное сердце словно покрылось ледяной коркой.

Лиан обещал Иве покровительство, лучших учителей и спокойную жизнь... Но что из этого она готова взять на самом деле? Кем она станет в доме моего отца? Еще одним магом, способным защитить Закатный Край от зла или посмешищем для придворных? Я даже свою жену не мог до конца уберечь от злых языков, а уж это несчастное дитя... куда мне спрятать ее там, чтобы ни одно едкое слово не коснулось ее ушей? Или же на самом деле ей давно нет дела то чьих-то слов?

Очередная сломанная веточка полетела в костер.

– Давай спать, Эли, – сказал я со вздохом и лег, отвернувшись лицом к лесу. – Будет день – сгинет тень. Что-нибудь придумаем.

5

Вереск ехал в одном седле со мной.

Это не было моим выбором – так решила Ива: она сразу дала понять, что из нас двоих больше предпочитает общество Лиана. Может, ей понравилось, как мой братец выворачивал перед ней свою щедрую душу, может, просто глянулся. На лицо-то он более, чем хорош (особенно теперь, когда волосы отрастил, да отъелся немного) и по годам ей намного ближе, чем взрослый зануда вроде меня. Время от времени девчонка даже пыталась изобразить для него на лице улыбку – кривоватую, но все же. На меня Ива всегда смотрела так, словно подозревала во всех грехах сразу.

Зато Вереск, наоборот, казался доверчивым котенком. Я усадил его перед собой, боясь, что этот легкий, как перышко, странный мальчик вывалится невзначай из седла. И всю дорогу до Золотой ощущал себя так, словно держу в руках хрупкий кувшин с тончайшими стенками.

В первое время я был почти уверен, что вместе с голосом мальчишка утратил и разум: он часто смотрел в пустоту, шевелил губами беззвучно, иногда улыбался чему-то, точно видел картины, доступные только его взору. Но постепенно я убедился, что Вереск прекрасно понимает речь – просто реагирует на нее не всегда. Как будто половина слов ему не слышна... И не догадаешься – которая.

И глаза...

Когда они не смотрели в иные миры, в них был виден ясный чистый разум такой глубины, что даже трудно представить. Желания же свои Вереск умел объяснить без труда. Только делал это очень редко, как будто боялся напоминать о себе и своих потребностях. Несчастный ребенок... Он безропотно сносил голод и холод, боль и усталость. И лишь в одном случае осмеливался робко дотронуться до моего рукава своей птичьей лапкой – когда испытывал потребность наведаться в кусты. Заглядывал мне в глаза с такой особенной смущенной улыбкой, которая словно говорила: «Извини, опять я тебе надоедаю... Ну, что ж поделать?»

Но на самом деле мне было вовсе не трудно отнести его за деревья и подержать, пока он сделает все свои дела.

Вовсе не трудно... Пьяный Лиан был в разы тяжелее.

Но я не представлял, как с этим справлялась маленькая худая Ива.

В первый-то вечер она сама потащила брата в сторону от стоянки. Сразу после своего страшного рассказа, ничего нам не сказав, подхватила на закорки и зашагала вглубь леса. Лиан догнал ее, конечно, тут же – испугался, что близнецы убежать хотят. Дурень... А когда понял, в чем дело смутился и предложил свою помощь. Но Ива только подбородком дернула:

«Без тебя управлюсь»

«Но ведь тяжело же!», – настаивал этот упрямец.

«Управлюсь, сказала! – Ива хлестнула его колючим взглядом и ловчей ухватила брата под коленки. – Жила я как-то без вас двенадцать лет, и дальше, небось, проживу»

«Неужто правда двенадцать? А с виду так и не дашь», – простодушно брякнул Лиан и заработал первую кривую усмешку.

«На себя посмотри! Тощий как дрын, плевком перебить можно... А я, ежели хочешь знать, уже год как могу сопляков нарожать такому как ты. Да только не стану ни в жись!»

По правде говоря, мне и самому трудно было поверить, что близнецы уже видели двенадцать зим. Выглядели они намного младше. Но что я знал о жизни за пределами дворца?.. Чем дальше, тем больше понимал, что ничего.

Когда Ива вернулась обратно к костру и помогла брату спуститься наземь, Лиан прицепился к ней снова.

«Послушай, малышка, до столицы еще далеко... Зачем тянуть? Давай я сейчас посмотрю, что можно сделать с его ногами?»

«Я тебе не малышка, – Ива смерила его долгим холодным взглядом. – Еще раз так назовешь, без зубов останешься, красавчик. Небось тогда твоя невеста долго плакать будет»

«Нет, – усмехнулся Лиан. – Не будет. Моя невеста сама кому хочешь зубы повыбивает, а потом заставит их съесть, – поймав удивленный и ощетиненный взгляд Ивы, он улыбнулся чуть мягче добавил: – Но я не тебя понял. Уж не стану рисковать понапрасну»

«Не рискуй. И помощь твоя не нужна мне, я говорила уже. Пусть этот твой учитель его лечит»

«Почему же нет?»

Иногда братцу удается быть исключительно несносным в своей настойчивости, но тут я счел разумным поддержать его и тоже подал голос:

«Лиан – очень сильный лекарь, Ива. Я бы не стал на твоем месте отказываться от его помощи. В целительском мастерстве он намного превзошел даже дядю Патрика. Ты не смотри, что он молод...»

Тогда-то она и сказала то, что с самого начала было очевидно, но еще ни разу не прозвучало вслух.

«Нет. Не доверяю я вам. Никому не доверяю... Посмотрю еще на этого вашего старшего... А там решу»

«Но... – Лиан искренне не понимал. – Ведь вы же сами шли в Золотую, чтобы найти для него лекаря! Как ты можешь теперь отталкивать то, что искала?!»

Она ответила не сразу. Какое-то время смотрела в пустоту, совсем как ее брат. Только спустя несколько долгих вдохов и выдохов произнесла тихо:

«По правде-то говоря, мы уже находили лекарей. Да ни один не справился. Даже тот, что из столицы вашей. Брехал, что в какой-то башне особенной учился... а сам... сказал, никто ему не поможет... Да и то верно. Мучают только все. А я уже привыкла... Мне не трудно. Я сильная, справлюсь. Я и с вами-то пошла только ради моря... Вереск всегда хотел море увидеть...»

6

К концу пути я уже наловчился заранее угадывать, когда именно моему маленькому спутнику нужно сойти с коня и отдать должное природе. Не могу сказать наверняка, но почти уверен – он был искренне благодарен мне в те моменты, когда я останавливал своего вороного со словами, что пора бы и отлить. А заодно прихватывал с собой и мальчишку. Иногда Лиан тоже составлял нам компанию, и почему-то, когда мы были втроем, простой поход в кусты превращался в состязание на самую нелепую и смешную шутку. Над глупостями Лиана Вереск почему-то смеялся чаще – беззвучно, зато всем телом. И это было хорошо, потому что тогда уж точно не оставалось места для смущения.

А о серьезном мы вообще больше не заговаривали.

Ни о прошлом, ни о будущем.

Из Вереска собеседник был хуже некуда, из его сестры тоже – даром что она вполне владела речью. Приступов откровенности с ней больше не случалось, и ничего сверх прежнего узнать нам так и не удалось. Сами мы ни о чем, касательно магии, тоже лишний раз не поминали: дядя Пат довольно однозначно дал понять, что не стоит взваливать на детей знания, которые им, может статься, и не пригодятся вовсе... Лиан-то, конечно, был бы и рад пуститься в повествование о наших приключениях в степи или даже на корабле, но, я ему сразу напомнил, чтобы держал рот захлопнутым. Впрочем, это не мешало братцу всю дорогу травить какие-то совершенно невообразимые лекарские байки. Ива слушала их с кривой усмешкой на лице, но иногда не выдерживала и внезапно начинала смеяться в голос – хрипло и прерывисто, как старая чайка.

И также резко замолкала.

Словно смех был чем-то постыдными и не дозволительным в ее жизни.

Ночевали мы чаще всего где-нибудь подальше от людей – в лесу, в поле, у реки... Хватило одной попытки остановиться на постоялом дворе, чтобы понять, насколько это плохая затея. Вереск шарахался от каждого громкого звука и резкого жеста, а Ива чуть что тянулась рукой к своему игрушечному клинку. Мы ушли оттуда сразу, как только разделались с ужином. Он был хорош... Но оставшиеся несколько дней пришлось довольствоваться едой, приготовленной на костре или купленной в дорогу. Я решил, что так будет проще, чем каждый раз объяснять Иве, что никто в харчевне не желает зла ей и ее брату. А что глазеют... ну так есть на что поглазеть... Не так много шарахается по дорогам одинаковых с лица детей, один из которых немой калека, а другая похожа на демона. Если прибавить к этому приметные патлы Лиана и мою собственную прическу степного воина, выходило через чур.

Так мы и ехали – избегая людных мест и разговаривая только о пустяках.

Хорошо хоть, Лиану удалось проковырять дырочку в холодной броне Ивы с его россказнями про травы и лекарства. Тут она не только внимала, но и спрашивала, спорила, удивлялась.

Я к этим дискуссиям не прислушивался. Был занят своим делом.

Лиану Ива могла шипеть что угодно, но для себя я сразу определил – мне ее слова не указ. В первое же утро после рассказа маленькой колдуньи я сосредоточил все свое внимание на том, чтобы разобраться с мальчишкой.

Невозможно ехать с человеком в одном седле и не чувствовать его.

Я и прежде умел распознавать в чужом теле удовольствие и боль, радость и слабость, но после битвы на «Стриже» это проявилось во много крат сильней. С того момента, как я обрел способность исцелять, дар ощущать чужое тело стал для меня естественным, как дыхание.

Но с Вереском все было сложно.

Слишком сложно.

Я никак не мог ухватить, нащупать истинный источник его увечий.

Сначала это злило меня, потом приводило в отчаяние. В конце концов я смирился с тем, что и в подметки не гожусь своему названному братцу по части целительских талантов. Мне не дано видеть людей и их тела насквозь.

Однако кое-что сделать все же удалось...

Невесомо прикасаясь к тонкой и хрупкой оболочке света мальчишки, я выравнивал ее вмятины и закрывал дыры, сквозь которые Вереск годами терял свои силы. Не знаю, замечал ли он это, но в такие минуты, и без того тихий, как тень, он, казалось, вовсе переставал дышать. Зато сердце его, напротив, начинало стучать быстрей – маленькое упрямое сердце, которое не остановилось даже тогда, когда это было неминуемо.

Чем ближе становилась Золотая Гавань, тем отчетливей я понимал, что за минувшие несколько дней успел неожиданно крепко привязаться к этому ребенку. В то время, как его сестра вызывала у меня только болезненную жалость и целый ворох серьезных опасений, Вереск – чем дальше, тем сильней – казался человеком, рядом с которым мир становится лучше...

И потому особенно больно было думать о том, что он необратимо лишен своего дара.

Конечно, я надеялся, что дядя Пат, Лиан или Кайза сумеют что-то с этим сделать, но... чутье, которому я привык доверять, говорило мне о другом.

Вереск был выжжен дотла, как дом, в котором сгорело его детство.