— Доброе утро, Руслан Аркадьевич, — в гостиную шагнула долговязая фигура Чуковского.
— Доброе, доброе, Николай Эммануилович. Какими судьбами?
Чуковский опустил в кресло и положил на стол бумажную папку:
— Прошу прощения, но… Где ваша жена?
— Аня утащила ее на прогулку в честь воскресного утра, так что они гуляют.
— Оне, — машинально поправил будущий детский писатель.
— Что? — не понял Руслан.
— Что? — не понял Чуковский.
Они оба озадаченно посмотрели друг на друга. Первым сообразил Николай Эммануилович:
— «Они» — множественное число для местоимения «он». Для «она» множественным числом будет «оне».
— «И завидуют оне государевой жене…», — вспомнились Лазаревичу строки Пушкина.
— Да, точно. Прошу прощения, но критик — всегда критик, — усмехнулся Чуковский.
«Почему я все время называю его Чуковским?» — подумал Руслан, — «Он еще не взял этот псевдоним, и неизвестно, возьмет ли вообще — Юля говорит, что он до сих пор отказывается т своих собственных стихов. Да и дедушкой Корнеем его даже мысленно называть неловко — ему же еще даже тридцати нет! Он младше меня!».
— Николай Эммануилович, откройте мне страшную тайну — что вы делаете с моей женой… вместе с моей женой… в чем суть ваших занятий с ней…
Оба мужчины мучительно покраснели от неловкости.
— Кхм, — кашлянул Чуковский, — поверьте мне, наши занятия… совершенно пристойны и безобидны!
— Но в чем они заключаются — вы не расскажете.
— Простите, но нет. Мне… несколько неловко…
— А Юле, значит, рассказываете…
— Она, в некотором роде, выступает моей музой…
Чуковский запнулся.
— Вы что-то пишете? — сообразил Руслан.
«Дедушка Корней» вильнул взглядом.
Пишет, понял Руслан. Только что-то… нет, не непристойное, но несерьезное. Что-то, чего он стесняется… Несерьезный жанр… Детектив?
Точно! Детектив!
Ведь Чуковский, можно сказать, сам внезапно оказался героем детектива: сначала в роли жертвы, потом — в роли сыщика-любителя. Отчего ж не описать свои собственные приключения? Правда, преступник так и не был схвачен, вообще больше не подает признаков жизни… и слава богу. Может, гибель Мациевича и нападение на самого Чуковского все же никак и не связаны, мало ли совпадений на свете, подумал Руслан. Ну или убийца и вправду существовал, но неосторожно попил холерной воды или хлебнул метилового спирта, попал под машину, или, в здешних реалиях, под извозчика, подхватил чахотку или трахому, в общем — больше не создаст проблем ни ему, ни людям, которые в будущем могли бы стать кем-то известным…
Твою маман…
— Простите?! — брови Чуковского взлетели вверх, чуть не зацепив прилизанную челку.
— Не вашу, разумеется… И вообще ничью. Это — так… эмоциональное восклицание, призванное проиллюстрировать мое душевное смятение. Я, кажется, понял, в чем был смысл действий нашего маньяка.
Чуковский вздохнул. Этот трижды клятый маньяк до сих пор был его большим провалом. О котором не знал почти никто, но ведь сам-то он — знал! Знал, что принялся играть в детектива — и проиграл! Так и не сумев вычислить убийцу.
— Забавно, — произнес он, — В деревнях «маньяком» называют падающую звезду. Считается, что это падает с небес очередной падший ангел, превращаясь в злого духа. Ведь и наш маньяк, собственно, похож на такого злого духа: возник ниоткуда, как с неба упал — вы ведь говорите, что в вашей истории такого не было? Вы верите в демонов?
— Как сказал один умный человек по имени Непомнюкто: «Я понял, что против меня действует обычный человек, когда он совершил ошибку. Ведь Дьявол ошибок не совершает».
— Не советую повторять эти слова при священниках. Безгрешен один лишь Бог.
— Я имел в виду, что не верю в сверхъестественное.
— Это говорит человек, который перенесся из будущего в прошлое.
— Я не чувствовал при этом запаха серы.
Руслан на секунду задумался. Нет, точно, не было.
— Так в чем же, вы говорите, ошибка нашего неуловимого маньяка?
— Не то, чтобы ошибка… Я просто понял, по какому принципу он выбирал жертв: вас, Мациевича… Он подслушивал наши с Юлей разговоры, узнавал о людях, которые в будущем станут знаменитыми — и делал так, чтобы не стали.
— «Не будет», — ошарашено повторил Чуковский слова своего несостоявшегося убийцы, — «Не будет».
— Вот именно.
— Но… зачем ему это было нужно?
— Когда поймаем — спросим.
Человек с высоким лбом мыслителя, аккуратной бородой и чуть печальными глазами разглядывал посетителя. Не каждый день к министру финансов приходят люди с, мягко говоря, странными предложениями.
«Странный посетитель» хладнокровно посмотрел на Коковцева:
— Сколько бы вы заплатили за решение вашей небольшой проблемы?
— Почему вы вообще считаете, что я стал бы платить?
За спиной Коковцева висело зеркало, в котором отражался его седеющий затылок, а также этот… человек. На вид — уже немолодой, темное, загорелое лицо в морщинах, тонкий, ястребиный нос, лицо бритое, за исключением длинных седых усов. Глаза поблескивают веселым молодым блеском. Одет во фрак, не самый дорогой, надо сказать, но пошит со вкусом.
— Вы — министр финансов, — пожал плечами незнакомец, — Вы привыкли все решать деньгами. Будь вы министром внутренних дел или военным министром — и пути решения были бы другими.
— Но…
— Вас что-то смущает?
— Сомнения в законности вашего предложения.
— Вы платите — я решаю. У англичан это называется business. Самая законная вещь с тех пор как в Лидии изобрели деньги.
— Пути решения.
— На мое усмотрение.
Коковцев задумчиво посмотрел на искусителя. Да, он был прав, как будто читал мысли: у Владимира Николаевича действительно появлялось желание решить одну скрипящую смазными сапогами проблему просто предложив отступных. Пока — просто желание, отчего появление усатого незнакомца выглядело чуть ли не мистическим. Да и от его предложения явственно попахивало кровью… Но, с другой стороны, те, кто горланил дурацкие частушки про министра финансов, были в чем-то правы — он и в самом деле «не из толстовцев».
— Сто тысяч, — сказал он, — но только после решения проблемы.
— Разумно, — усмехнулся незнакомец и протянул руку, — Сделка.
Министр финансов и никому неизвестный человек пожали друг другу руки.
— Как вас называть? — поинтересовался Коковцев.
— Меня зовут Моран. Полковник Моран.