— Минутку…
Лакей озадаченно остановился, глядя, как гость хозяина задумчиво рассматривает тяжелую резную дверь, как будто никогда ранее не видел дверей.
Руслан оглянулся, прищурившись, посмотрел вдоль коридора, снова вернулся взглядом к двери… Открыл ее. За дверью находилась еще одна, точно такая же дверь, массивная, дубовая, с бронзовыми ручками. Не сразу же за ней, понятное дело — кто будет ставить две двери подряд… ну, если одна из них не железная дверь в квартиру, конечно… — две пары дверей отсекали от коридора небольшой отрезок, этакий тамбурчик, метра три в длину, видимо, выполняющий какую-то функцию…
Интересненько…
Лакей, судя по всему, уже подумывал о том, не позвать ли к странному гостю врачей. Или городового. Вон какой портфель тяжелый, кто его знает, вдруг — бомба?!
Руслан пересек тамбур, открыл дверь, задумчиво посмотрел на коридор, продолжающийся до еще одних дверей. Двери — метров десять коридора — двери — тамбур — двери — метров десять коридора — еще одни двери. А за ними…
— А что там, за дверями? — спросил он у лакея.
— Зал для гостей, — тон ответа был вежливый, но где-то глубоко в нем пряталось убеждение, что вот вам, господин хороший, попасть в этот зал — не судьба-с. Для приличных людей-с.
— И если ваш хозяин решит собрать большое количество гостей… по какому-то важному поводу — они именно там и соберутся?
— Да.
Интересненько… Рискованно — но может получиться. Что значит — иногда почитывать Бушкова…
Старик Суворин задумчиво глядел на молодого американца, который попросил встречи, обещая изложить нечто важное и удивительное. Если бы он не был приятелем покойного Фрезе… впрочем, не стоит кривить душой — даже тогда Суворин, скорее всего, согласился бы его выслушать. Ведь он в молодости был журналистом, а в каждом мужчине до самой старости, да что там — до самой смерти, продолжает жить все тот же мальчишка, искренне уверенный, что ему под силу поставить на уши этот мир. А если мальчишка был еще и журналистом, то есть человеком, чья профессия — ставить мир на уши…
Что же он хочет рассказать? Неужели… Да нет, покойный Петр Александрович был человеком в возрасте, в том самом возрасте, когда можно уже умереть и своей смертью, и не обязательно искать преступление. Впрочем, американец… как там его, фамилия как у еврея… ах да, Лазаревич… может и вправду считать, что его компаньон по разработке нового автомобиля убит. Интересная конструкция, Алексей Сергеевич видел в окно, как он катится по улице. Необычно, но интересно… Или все банальнее, и он просто хочет рекламу этих автомобилей?
Радовало старика пока только одно: во внешности гостя ничего не напоминало тех личностей, с которыми разговор не состоялся бы. Не было характерного «стянутого» лица и стеклянных глаз безумца или фанатика (что, будем честны — чаще всего одно и то же), решившего осчастливить этот мир очередным изобретением, открытием или поделиться прожектом переустройства всего и вся, что, вне всяких сомнений, приведет мир к счастью и процветанию. Не было и обаятельной открытой улыбки и честных глаз, каковые старый издатель в своей жизни встречал только у мошенников и мелких торговцев вразнос (что, опять же будем честны — чаще всего одно и то же). Спокойное лицо человека, который вежливо ждет начала разговора.
Суворин предпочитал в неясных ситуациях чуть затянуть начало, до предела норм приличия, это сразу же позволяло определить очередного безумного прожектера — тот либо бросится в разговор, не дожидаясь хозяина кабинета, либо будет нервно ерзать, как посаженный на ежовую шкуру.
Нет. Спокоен как истукан.
— Ну так с чем же вы пожаловали? Как мне передали — с неким важным сообщением?
— Совершенно верно.
— И с каким же, позвольте узнать?
— Алексей Сергеевич, вам знакомы книги британского писателя Герберта Уэллса?
— Что-то знакомое… Но так сразу и не припомню.
— Им была написана книга «Машина времени».
— Вот теперь что-то припоминаю… О человеке, изобретшем машину, позволяющую странствовать в будущее и прошедшее?
— Совершенно верно.
— Там, если не ошибаюсь, люди в далеком будущем выродились в мышей?
Подобное заявление американца несколько озадачило. Он задумался на несколько секунд, видимо, прикидывая, можно ли описать сюжет книги этими словами.
— Да, что-то примерно такое, — наконец кивнул он, — При чтении этого романа сама собой возникает мысль: если ты можешь отправляться в будущее либо прошлое — зачем так далеко? Миллионы лет вперед, к выродившимся мышам или миллионы лет назад, к динозаврам. Почему не отправиться хотя бы на сто лет вперед? Ведь это гораздо интереснее, верно? Вот, например, вы бы, Алексей Сергеевич, хотели узнать, что произойдет через сто лет?
— Пожалуй, да, — с интересом качнул снежно-белой бородой Суворин. Он даже не пытался предположить, к чему клонит необычный посетитель, ведь сейчас он все равно расскажет сам. А перебивать — невежливо, да и непрофессионально.
— У вас есть такой шанс, — коротко произнес американец и замолчал.
— Вы знаете человека, который изобрел машину времени и вернулся из будущего? Или человека, которому всего лишь не хватает небольшой суммы для постройки такой машины?
— Нет, о МАШИНЕ, — Лазаревич сделал странный акцент на слове «машина», — позволяющей путешествовать во времени, мне ничего неизвестно. Зато я знаю человека, который, так уж получилось, прибыл из будущего. Из 2012 года.
— И кто же он? — задавая вопрос, Суворин чувствовал, что уже знает ответ.
Предчувствие его не обмануло.
— Я, — просто сказал американец.
— Стоп! — тут же воскликнул он по-английски, подняв ладонь, — Прошу прощения, что перебил, но, прежде чем вы что-то скажете или позовете врачей из Преображенской больницы — позвольте я вам кое-что покажу.
Американец склонился над своим портфелем и что-то достал из него. Что-то… шкатулка?
По крайней мере, этот предмет больше всего походил именно на шкатулку — плоскую, темную… материал какой-то непонятный… эбонит?… да, пожалуй он… Что в ней может храниться?
В этот момент американец откинул крышку — и все мысли Суворина тут же разлетелись.
Внутри «шкатулки», там, где невольно ожидаешь увидеть ее содержимое, что-то лежащее в гнездах мягкого бархата, находились плоские эбонитовые квадратики, с буквами, цифрами, какими-то значками… Чем-то это напоминало клавиатуру пишущей машинки. Но самым потрясающим было не это.
На откинутой крышке, в которой находился прямоугольник темного стекла, вот этот самый прямоугольник — засветился. Проиграла короткая необычная мелодия, но мысль о том, что это — некая музыкальная шкатулка, Суворин отверг сразу же. На музыкальную шкатулку устройство походило не больше, чем подводная лодка на акулу.
На светящемся прямоугольнике — экране? — сменилось несколько картинок удивительно чистых цветов, после чего открылась картина, вернее — очень четкая и цветная фотография некоего пейзажа.
— Что это? — спокойно спросил старик, мысленно успокаивая забившееся сердце. Да, это может оказаться хитрым обманом, тщательно придуманным мошенничеством, но чутье говорило — нет. Это ОНО, то самое, за что любой журналист продаст душу дьяволу, прости Господи за греховные мысли…
Американец — да полно, американец ли он? — не врет.
Он — из будущего. И этот предмет — оттуда же.
— Это устройство из будущего, — подтвердил догадку аме… Лазаревич.
— Оно используется для показа картин?
— Оно для многих целей используется: показ картин…
Пальцы американца быстро провели по плоскому квадрату без надписей, коротко стукнули, на экране что-то промелькнуло и появилась новая картина — белый квадрат с небольшими значками и надписями. Еще один короткий пристук — новая картина. Мужчина в необычной одежде, в котором легко узнать собеседника Суворина — только без бороды — женщина в неглиже и девочка лет десяти… Это фотография. Хорошая, качественная, цветная.
— Оно показывает время…
Лазаревич указал в угол экрана, где действительно светились цифры времени. И дата…
08.04.2013
Цифры времени сменились с 18:58 на 18:59. И Суворин не увидел никаких колесиков или шестеренок, картинка на экране тоже не менялась. Кроме цифр.
— Оно позволяет печатать текст…
Пальцы защелкали по квадратикам, которые оказались кнопками и на белом прямоугольнике побежали черные буквы «Оно позволяет печатать тек…».
— Секунду.
Если это — какое-то хитрое мошенническое устройство, вроде волшебного фонаря, которое просто быстро меняет картинки так, что создается впечатление, что текст именно печатается — то мошенники не могли предусмотреть картинки на ЛЮБОЙ текст, верно?
— Напечатайте здесь… мм… Василий Апполонович Полетика.
«Василий Апполонович Полетика» — послушно появилось на экране.
Волшебство, настоящее волшебство…
— Позволяет показывать фильмы…
Суворин даже не успел удивиться, как экран устройства превратился в крошечный экран синематографа, только многоцветный, яркий, мелькающий фейерверком событий, каждой из которых озвучивалось, как будто это был не фильм, а настоящее окошечко в другой мир.
— …и многое другое. Что я не буду показывать, по крайней мере — сейчас. Мне кажется, для демонстрации того, что я — не сумасшедший, не мошенник и не выдумщик, этого уже достаточно.
— Более чем, — Суворин уже успокоился и теперь прикидывал, как удобнее и правильнее подать эту сенсацию. Пришельцы из будущего не каждый день приходят.
— Погодите… Но ведь вы уже скоро год, как работали с Петром Александровичем…
— Ну, нужно же мне было как-то зарабатывать на жизнь, кормить семью, в конце концов.
— Значит, ваш автомобиль…
— Да, это не моя конструкция, а самый обычный для моего времени серийный автомобиль. Даже устаревший.
— А Петр… Он знал?
— Знал. Иначе он ни за что не согласился бы меня взять на работу.
Суворин глубоко вздохнул. Нет, тут одной статьей не обойдешься… Или
— Вы хотите, чтобы я взял на работу вас?
Если сейчас этот удивительный человек попросит держать все, что рассказал, втайне, как он, без сомнения, поступил с Фрезе, это будет… это будет нечестно! Вот тут в полной мере испытаешь все мучения цирюльника царя Мидаса!
— Нет, — как-то печально улыбнувшись, покачал головой Лазаревич, — Я хочу, чтобы вы рассказали о будущем, которое произойдет, всем, кому сможете, всем, кто сможет найти хотя бы копейку, чтобы купить газетный листок.
— Почему?
— Потому что мне не нравится то будущее, которое произойдет. А в одиночку я изменить его не могу.
— А… что произойдет?
Через час Суворин сидел в своем кабинете, чувствуя всю истинность древнего изречения «Многая знания — многая печали». ЗНАТЬ, что произойдет через сто… да что там через сто — через три года! — оказалось невероятно тяжело.
— Но… может быть… власти…
— Знаете, как в мое время называли прессу?
— Как?
— Четвертая власть.
Суворин криво усмехнулся:
— Ее и в наше время так называют.
— Ну так оправдайте, наконец, это звание.
Издатель отчаянно хлопнул по столу:
— Пропади оно все пропадом! Я жизнь уже прожил, мне терять нечего. Даже если тиражи арестуют — мы с вами сможем прогреметь на всю Россию. На весь мир! К завтрашнему номеру, жаль, статью подготовить не успеют…
— Вот, — Лазаревич положил на стол извлеченные из портфеля листы бумаги, — Немного подредактировать — и готова статья. В утренний номер должна успеть. А вечером я хотел бы уже встретиться с теми, про кого мы говорили — издатели, писатели, журналисты — в вашем зале для гостей. Я успел взглянуть на него, когда шел к вам, он идеально подходит для того, что я хочу рассказать.
— Что-то еще?!
— Скорее, подробности того, что вы уже знаете.
— Но завтра… К чему такая спешка?
Лазаревич наклонился к Суворину и понизил голос:
— Помните, я сказал, что моя жена и дочь таинственным образом исчезли. Я боюсь, что я тоже могу… таинственным образом исчезнуть.
«Особенно если Андронов-младший успеет вернуться из Луги». Но эту мысль Суворин, естественно, не услышал.