Диагностика без анализов, врачевание без лекарств

Перелетные птицы

Каких только больных не встретит врач за полвека работы! Это и профессионально трудные или необычные случаи, это и просто интересные люди. Но особенно запомнился мне один больной. Было это в Москве летом 1979 года. Незнакомый голос по телефону попросил навестить больного на дому. Я отправился по адресу на Преображенскую площадь. Дверь открыла маленькая сухонькая старушка лет за 70. Я вошел в однокомнатную квартиру с убогой обстановкой: обшарпанный платяной шкаф, этажерка с потрепанными книгами, маленький холодильник, старый телевизор, три стула — жилье бедных пенсионеров. На кровати лежал старик лет 80 в очках с толстыми стеклами. Он жаловался на одышку, кашель, отеки на ногах. Два года назад ему поставили кардиостимулятор. В те годы установка кардиостимулятора была в Москве очень редкой процедурой, вызывавшей трепет не только у больных, но и у врачей; по-видимому, состояние больного тогда было очень тяжелым, и показания к операции неотложными. Кроме того, его оперировали по поводу катаракты, но неудачно, так что зрение было резко снижено. Говорил он из-за одышки с трудом, но производил впечатление вполне сохранного в интеллектуальном отношении человека. При обследовании была картина выраженной недостаточности сердца: большие отеки на ногах, набухшие шейные вены, увеличенная почти на ладонь печень. Диагноз не вызывал сомнений. Я назначил необходимое лечение, объяснил, как принимать таблетки и уже собрался уходить, как вдруг больной остановил меня: «Доктор, я ведь вызвал Вас не только для лечения. Мне нужен еще совет».

— «Какой же совет?» — «Доктор, мы с женой люди верующие, и нам здесь трудно жить. Мы хотели бы уехать в Израиль. Как, по-вашему, выдержу я это?». Как раз в то лето 1979 года ручеек эмиграции из СССР заметно расширился, и довольно часто можно было услышать, что кто-то из знакомых или из знакомых этих знакомых получил разрешение на выезд.

Я был ошеломлен. Сколько должно было накопиться горя, разочарований, обид, унижений у этого неприметного полуслепого старика, чтобы уже на краю могилы он тоже захотел вслед за другими оставить страну, где родился! «Есть у Вас здесь родня?» — «Никого, мы только вдвоем с женой» — «А в Израиле?» — «Там есть знакомые». Что ответить на такой неожиданный вопрос? Я немного подумал и начал говорить, подыскивая на ходу подходящие слова: «Видите ли, перелет в самолете сам по себе не является большой нагрузкой, и это, наверное, будет Вам под силу. Но хлопоты, связанные с получением разрешения, сборы перед отъездом, потом устройство на новом месте — всё это очень тяжелое испытание для любого человека. Это может сократить дни вашей жизни. Поэтому Вам надо решить, что для Вас важнее. Если Вам дорог каждый дополнительный день, то, наверное, лучше остаться. Если же для Вас главное — хоть немного пожить на Святой Земле, то можно рискнуть.». Я замолчал, сам удивляясь тому, что сказал. Но старик ответил: «Спасибо, доктор, Вы дали мне очень хороший совет!».

Я ушел, но еще несколько дней находился под сильным впечатлением… Недели через три этот больной снова позвонил и попросил повторно проконсультировать его. На этот раз его состояние было гораздо лучше: сошли отеки, исчезла одышка — лечение помогло. Конечно, меня разбирало любопытство — что же он решил, но я в своих вопросах не стал выходить за профессиональные рамки. Закончив осмотр, я просто снова написал подробную инструкцию, как в дальнейшем принимать лекарства, и уже приподнялся, чтобы уйти. В этот момент старик улыбнулся и сказал: «Что же Вы не спрашиваете о самом главном?» — «Ну, так что же Вы решили?» — «Можете меня поздравить: я уже заказал вызов!» (В то время власти выдавали разрешение на выезд только на основе приглашения от каких-нибудь родственников в Израиле. Это была простая формальность, родственники могли быть придуманными, но без бумаги с израильской печатью никакие просьбы не рассматривали). Я поздравил супругов и пожелал им удачи.

Месяца полтора спустя мой пациент опять позвонил и радостно сообщил: «Н.А., мы получили вызов!». Теперь первым долгом надо было собрать все необходимые бумаги. Не обошлось без курьеза. Власти пытались всячески затруднить эмиграцию. С этой целью они, среди прочего, придумали требовать от желающих уехать справку о согласии родителей отпустить своих детей за границу или же справку о смерти родителей. И вот моим восьмидесятилетним старичкам тоже пришлось обращаться в разные архивы, чтобы доказать, что их родители давным-давно скончались, и, значит, они не бросают их в возрасте свыше ста лет и не обременят ими советскую власть.

Наконец, все документы были готовы и поданы в ОВИР (учреждение, занимавшееся выдачей разрешений на выезд). Теперь оставалось только ждать ответа. К тому времени эмиграция евреев из СССР перестала быть чем-то исключительным, и даже чиновники стали относиться к ней, как к привычному делу. Обычно месяца через два после подачи заявления просители получали разрешение, и только в редких случаях следовал отказ. Люди осмелели, и количество заявлений на выезд стало расти как снежный ком. Начался прямо-таки массовый исход из страны. Такого оборота правительство не ожидало. Привычнее всего было бы запретить эмиграцию вовсе, но на это духу не хватало, и было решено просто тормозить и затруднять. Первым делом удлинили срок рассмотрения документов. Прошли «законные» два месяца, прошло три, четыре месяца, но ответа всё не было. Пытка неопределенностью и долгим ожиданием тяжела для каждого, но каково отсчитывать бесплодные месяцы старому человеку, ведь у него их осталось так мало.

Я сдружился со своим пациентом и его симпатичной преданной женой, время от времени навещал их и был в курсе их забот. Старик даже похудел от переживаний, стал плохо спать. Я был уверен, что если бы перед глазами чиновников ОВИРА оказались не бумажки, а сами эти беспомощные и беззащитные старики, то даже у них, наверное, проснулись бы изумление, стыд и сострадание… Прошло полгода, но ответа по-прежнему не было. Как-то ночью меня разбудил телефонный звонок. Звонила жена моего больного. «Н.А., Ефим Соломонович попал в больницу с воспалением легких. Лечение не помогает. Приезжайте, спасите его!». На следующее утро, испросив разрешения у заведующей терапевтическим отделением больницы, где лежал мой пациент, я отправился туда. Он лежал на высоком изголовье и тяжело дышал. Палатный врач доложил, что у больного обширная пневмония, подтвержденная рентгенологически, и зачитал протокол рентгеновского исследования: «В нижней доле правого легкого имеется пневмоническое затемнение». Далее он сказал, что несмотря на интенсивное лечение антибиотиками, состояние больного пока не улучшается. Начав свое обследование, как и положено, с перкуссии легких, я сразу же обнаружил абсолютную тупость — драгоценный, почти безошибочный признак наличия большого количества жидкости в плевральной полости! Еще через две минуты всё стало ясно тут же у постели: у больного массивный правосторонний гидроторакс вследствие выраженной сердечной недостаточности (отеки на ногах, набухшие шейные вены, увеличенная и болезненная печень), а вовсе не пневмония! По моему совету ему тотчас сделали прокол, удалили больше одного литра жидкости, и одышка сразу исчезла. Больного вскоре выписали, и он с женой вновь стали ждать.

Так прошел целый ГОД (!). И вот снова звонит мне его жена. «Н. А., у Ефима Соломоновича перестала идти моча, его отвезли в больницу, и там сделали операцию — вставили трубочку с бутылочкой. Помогите мне спасти его, я его отвезу в Израиль даже с бутылочкой!».

Когда я услышал эти слова, у меня сдавило в горле. Вот он, настоящий, незаметный героизм! Всякий раз, думая о них, я представлял себе стаю перелетных птиц, стремящихся на юг. Желание оставить прежние места так сильно, что ни старость, ни увечье — ничто не может остановить этот порыв. Вслед за сильными и бодрыми птицами пытаются подняться на крыло даже старые и больные. Лучше погибнуть в пути, только бы не остаться!.. Действительно, у моего больного возникла острая задержка мочи вследствие аденомы предстательной железы. Из-за общего тяжелого состояния урологи рискнули сделать самую минимальную операцию — через маленький разрез в нижней части живота вставили в мочевой пузырь резиновую трубку, по которой мочи оттекала в стеклянную бутылку (в Москве тогда еще не было легких пластиковых бутылок, они появились позже, вместе с заграничными прохладительными напитками). В те давние годы такую операцию — надлобковую цистостомию — делали довольно часто, и несчастные старики месяцами ходили с этой бутылкой, привязанной к бедру, ожидая второго этапа, когда, наконец, производили аденомэктомию и закрывали свищ над лобком. Конечно, в данном случае не было и речи о возможности второго этапа в будущем, так что больной был обречен до конца жизни на трубку с бутылкой.

Когда после выписки из урологического отделения я вновь навестил его, то увидел плачевную картину. Как это часто бывает у старых людей, внезапное острое заболевание привело к психической декомпенсации. У больного по ночам стали возникать приступы возбуждения и галлюцинации, он всё время вскакивал и кричал, так что его жена тоже не спала, пытаясь успокоить его. А днем, когда он впадал в забытье, бедная старушка должна была отстирывать от мочи груды белья и пеленок. Она и раньше-то было худенькой, а сейчас превратилась в былинку и еле держалась на ногах. С большим трудом удалось ликвидировать и это обострение. Спустя несколько недель состояние больного улучшилось, и их жизнь вошла в привычную колею. Однако ответа не было по-прежнему. Тяжело было смотреть на несчастных стариков, жизнь которых таяла в бесплодном и всё более безнадежном ожидании свободы. Как разжалобить эту холодную и неприступную государственную машину? Многие с этой целью писали Брежневу, Андропову, в ЦК КПСС, Генеральному прокурору, но тщетно. Обычно такие письма оставались без всякого ответа. И я решил написать от имени своего больного письмо первому секретарю московского комитета партии Гришину. В то время он входил в первую пятерку кремлевского руководства, но по своей должности вроде бы не имел отношения к вопросам эмиграции. Я рассчитывал, что такое письмо покажется секретарям Гришина непривычным, и они его, по крайней мере, прочтут. Вот что я сочинил: «Уважаемый Виктор Васильевич! Мне 82 года, жене моей 75 лет. Я член общества слепых. Три года назад мне поставили батарейку для сердца, а недавно у меня перестала отходить моча, и мне поставили трубочку с бутылочкой. У меня с женой здесь нет родных, мы люди верующие и хотим уехать в Израиль. Здесь мы обуза для государства. Помогите нам, пожалуйста, уехать!». Через неделю мне позвонила его жена: «Н.А., дорогой, мы получили разрешение!».

Наконец-то их мучения кончились! На прощание он подарил мне свое сокровище — иврит-русский словарь Ф.Л.Шапиро, изданный в Москве в 1963 и сразу же ставший библиографической редкостью. Теперь осталось только упаковать свои убогие пожитки — битые кастрюльки, потертые пальто, несколько десятков книг, стулья, обитые выцветшей клеёнкой, и другие вещи в таком же роде и отвезти их на таможню. Когда я пришел к ним в последний раз, уже накануне отлета, старушка рассказала мне о своем приключении на таможне. В очереди на покупку авиабилетов она познакомилась с семьей, также получившей разрешение на выезд. Это были очень состоятельные люди. Чтобы вывезти всё свое имущество, они попросили ее взять на свое имя часть их мебели. Она согласилась. И вот на таможне вслед за битыми кастрюлями и обшарпанными стульями распаковывают для досмотра роскошный бильярдный стол красного дерева с шарами из слоновой кости! Таможенник изумился и спросил: «Бабушка, зачем тебе этот бильярдный стол?». «А я уже придумала, что сказать — говорит она мне, — и отвечаю: «У моего старика батарейка в сердце. Скоро её надо будет менять. Вот я и продам бильярд, чтобы купить новую батарейку» — «Нет, бабуля, бильярд я не пропущу!». «Села я в сторонке, не знаю, что делать. Вдруг подходит ко мне грузчик. «Что, бабуля, грустишь?» — «Да вот бильярд не пропускают.» — «Есть у тебя пятьсот рублей?» — «Я дала ему деньги. Вижу, он подошел к столу начальника, положил туда в ящик деньги и что-то шепнул начальнику. Тот вернулся к своему столу, заглянул в ящик и потом говорит мне: «Ну ладно, бабушка, пропущу я твой бильярд.». Таким оказался их последний контакт с советским государством.

Спустя полгода я узнал от нашей общей знакомой, что они благополучно прилетели в Израиль и поселились под Иерусалимом в Мевассерет Цион. Вскоре израильские урологи сделали старику второй этап операции аденомэктомии, так что он избавился от трубки с бутылочкой. Еще через год эта знакомая, тоже пожилая женщина, сообщила мне, что он скончался и добавила: «Умер-то он как цадик (праведник) — в Иерусалиме.». Звали его Ефим Соломонович Рафалович.