Диагноз

ВАННА

В четверть восьмого вечера, когда жара начала понемногу спадать, Билл приехал домой, добравшись наконец до своего пригорода. Ботинки тяжело, как камни, застучали по ступенькам. В галстуке, будучи не в силах не только снять его, но даже ослабить узел, Билл плюхнулся на край кровати с четырьмя столбиками. Он не смог даже выпустить из руки портфель, продолжая держать его мертвой хваткой. Да что там, невзирая на неимоверную духоту, стоявшую в доме, Билл был не в состоянии даже снять пиджак. Он на мгновение поднял голову и взглянул на слегка раздвинутые плотные шторы. Яркий луч солнечного света косо рассекал пол и стену, высвечивая цветочный орнамент над кроватью.

В нескольких футах от него, на ковре, скрестив ноги и потягивая скотч, сидела Мелисса и пристально рассматривала Билла. Она пила с середины дня, и помада, которая обычно лежала на губах ровным аккуратным слоем, напоминая лепесток красного цветка, была размазана по щекам тонкими неровными полосами. Когда звонили телефоны, Мелисса напрягалась, как кошка перед прыжком, и ждала, когда автоответчик прервет звонок. Несколько раз она порывалась заговорить, но вместо этого прикладывалась к стакану, промокала подмышки «Клинексом» и нервно поглядывала на супруга.

Супруг же, казалось, вряд ли замечал ее присутствие. Мысленно он снова и снова переживал события прошедшего дня. Покалывание появилось и в ногах. Его положение на работе стало безнадежным: невероятное изменение судьбы для того, кто еще несколько дней назад был восходящей звездой компании и мог в ближайшее время рассчитывать на старшее партнерство. Билл не мог понять, что произошло, хотя постоянно размышлял, перемалывая в уме неприятные факты. Одно было несомненно: его обидели куда сильнее, чем он того заслуживал. Он никогда не был излишне честолюбив или корыстен. Он знал множество таких субъектов: подайте им председательские кресла и шкафы, набитые барахлом. Подайте им даже их здоровье. Он не завидовал им, действительно не завидовал. Но все же — как быть с ним? С ним, который всю жизнь играл по правилам, который хотел иметь лишь уютный домик в пригороде и любящую семью, который желал иметь приличный, но не чрезмерный доход, который мечтал со временем добиться старшего партнерства и занять в мире прочное, уважаемое место. Такой обиды и падения он не заслуживает, о нет, вовсе не заслуживает.

Когда Билл упал на край кровати, его ноги начали дрожать и дергаться. Так он просидел десять минут, размышляя и все больше расстраиваясь, не обращая внимания на новые юбки и блузки жены, разбросанные по постели, некоторые все еще упакованные в фирменные сумки и пакеты. Мелисса заговорила, но ее голос утонул в звуках телевизора и в шуме взревевшего на улице автомобильного мотора. Она помолчала и заговорила опять, на этот раз почти срываясь на крик. Наконец он поднял голову и воззрился на жену с таким видом, словно она была некстати зазвонившим телефоном:

— Что? Ты что-то сказала?

— Сегодня я искупаю тебя в ванне перед ужином, — сказала она. — Пойдем.

— Искупаешь? Я не хочу принимать ванну перед ужином.

— О Билл, не упрямься. Ванна пойдет тебе на пользу. Я купила флакон твоего любимого лимонного шампуня. Этим шампунем я намылю тебе волосы.

Допив одним глотком остатки скотча, она встала, качнулась и поманила Билла за собой. Ее бирюзовое шелковое платье, свободно свисавшее с узких плеч, казалось прозрачным в лучах клонившегося к закату солнца.

Тяжело вздохнув, Билл принялся вытаскивать из карманов записки и всякую мелочь, ища глазами, куда бы все это положить. Он нахмурился, обнаружив, что его излюбленное место для складывания всяких мелочей — французский сельский стол у окна — исчезло, а вместо него появился красноватый письменный стол с ящиками, украшенными затейливыми бронзовыми ручками.

— Я не хочу принимать ванну, — сказал Билл.

— Нет, хочешь. — Она посмотрела на часы. — Сейчас семь тридцать пять. Сейчас я на минутку спущусь вниз и поставлю курицу. Ужинать мы будем в восемь.

Билл машинально кивнул, вполуха слушая, что говорят по телевизору. У мужчины в теннисном костюме, явно наслаждавшегося отдыхом, брали интервью. «Я сказал себе: ты хорош в пищевом маркетинге. Особенно же хорошо ты разбираешься в замороженной пище. Но рынки меняются. Приходится все время спрашивать людей о том, что им нравится. Например, если вы займетесь продажей мячей для гольфа, то вам придется интересоваться мнением людей, играющих в гольф. Какие мячи для гольфа вы предпочитаете?» Мячи для гольфа, мысленно повторил Билл. На какое-то мгновение он задумался, пытаясь понять, что именно продавал он сам или, лучше сказать, чем он вообще занимался на работе последний месяц, хотя, конечно, нельзя было до такой степени упрощать его работу.

Он не без труда разделся и направился в ванную, где испытал пусть небольшое, но удовольствие от прикосновения ногами к холодным кафельным плиткам и от звука льющейся в ванну воды. Текущая вода напоминала о белом шуме усыпляющих машин, и Билл захлопнул дверь, чтобы избавиться от телевизора и телефонов. Сняв оставшуюся одежду, он сел на край ванны, чтобы ощутить наслаждение от брызг теплой воды, ударявших его по голой спине. Отсутствующим взглядом принялся рассматривать предметы на мраморной полке: эмалированную мыльницу из Парижа, туалетную воду в бутылке из стекла цвета лаванды, коробку с тальком, электрическую зубную щетку, часы. Это были жидкокристаллические часы, новое приобретение Мелиссы, цифры беззвучно появлялись на поверхности экрана и так же беззвучно исчезали, словно всплывали, а затем тонули в маленьком голубом пруду. Сидя на краю наполнявшейся ванны, Билл внимательно смотрел, как, сменяя одна другую, появляются и растворяются цифры, и слушал плеск воды. Потом внимательно осмотрел место, где лежали журналы, закинул ногу на ногу — и снова поставил ногу на пол. В трубе горячей воды раздались чавкающие звуки. Он перевел взгляд на бронзовые краны над раковиной, посмотрел на оливковые и коричневые плитки пола и снова взглянул на всплывающие и тонущие цифры.

На этот раз часы быстро наскучили ему. Он встал и, накинув на плечи полотенце, выглянул в открытое окно ванной. На противоположной стороне покрытой гравием улицы, достаточно широкой, чтобы на ней могли разъехаться два автомобиля, стояли укрытые в тени кленов двухэтажные, обшитые досками домики. Садовые пульверизаторы с шипением разбрызгивали воду, и блестевшие лужайки отливали таким чистым и насыщенным зеленым тоном, что казались синими. Напротив Оливия Коттер чистила свой огромный газовый гриль де-люкс, разговаривая с кем-то по радиотелефону. Билл никогда раньше не замечал, что она такая нервная. Стоя на траве, Оливия не переставая переминалась с ноги на ногу. Трое ее детей босиком бегали по двору, бросая друг другу наполненные водой пузыри. Билл сморщился от одной мысли о том, что Оливия могла узнать от Тима о его фиаско с портфелем. С ней Билл общался больше, чем с другими соседями, всегда советуясь, что подарить Мелиссе. Через несколько участков от дома Коттеров перед фасадом своего облупленного и заросшего плющом викторианского особняка в шезлонге сидел крошечный Макс Педерский. Внезапно подъехавший в своем «БМВ» Боб Турнаби подал резкий сигнал. Жена Боба, дама в широкополой соломенной шляпе, безмятежно проигнорировала клаксон супруга и продолжала как ни в чем не бывало подстригать розы. Подростки, сестры Эллисон, выскочили из своего дома и, простучав высокими шпильками черных туфелек по бетонированной дорожке, сели в поджидавший их автомобиль.

О, подумал Билл, как хорошо было бы снова стать молодым. В голове замаячили былые образы. Палатка в кукурузном поле. Удар по мячу, сильный и ловкий. Сломанная правая дверца «триумфа» шестьдесят третьего года. Да, кажется, на такой машине ездил Питер. Он вдруг почувствовал угрызение совести от того, что приехал слишком поздно и не застал дома Алекса. Кроме того, он не удосужился ответить ни на одно из сообщений сына. Билл отвернулся от окна и начал вспоминать, чем занимался в выходные. Он изо всех сил пытался понять, сколько времени было уделено Алексу. Субботнее утро можно было смело сбросить со счетов. С половины десятого до полудня в отеле «Хайатт-Ридженси» проходила встреча Совета Бостонского Руководства. В половине четвертого он играл со Стивеном Роу на новых закрытых теннисных кортах в Уолтхэме. В какое-то время он забрал из прачечной рубашки, купил собачью еду для Герти, взял у сапожника черные туфли и отвез в ремонт микроволновую печь. В половине седьмого они с Мелиссой встретились с ее бывшей однокурсницей и ее мужем и поужинали с ними.

Его раздумья были прерваны, когда внутренние часы подсказали Биллу, что ванна наполнилась. Так оно и оказалось. От ванны клочьями поднимался пар, окутывая зеркало над мраморной полкой. Сбросив полотенце на пол, он погрузился в бархатистую горячую воду, окрашенную в зеленый цвет эмалированной ванны, удобно прислонив голову к прохладной, выложенной плиткой стене. В ванную вошла Мелисса с шампунем, пахнущим свежестью и сладким лимоном. Не говоря ни слова, она принялась пальцами втирать шампунь в волосы Билла.

— Ах! — Билл с наслаждением выдохнул и закрыл глаза. — Ты видела сегодня Алекса? — пробормотал он.

— Конечно, я видела Алекса. Я приготовила ему ужин. Он пошел на ярмарку с Брэдом и каким-то другом Брэда.

Алекс. Билл вздохнул и вяло почесал лоб. Пальцы Мелиссы продолжали втирать шампунь в его волосы.

— Я сильно отстал по работе, — сказал он, не открывая глаз.

— Ты всегда выпутывался, — возразила Мелисса. — Ты — самый умный из всех, кого я знаю. Поэтому я и вышла за тебя замуж.

Она нежно помассировала ему шею и плечи и начала поливать теплой водой голову. Она поливала до тех пор, пока ему не показалось, что она и ее любовь окутали его нежной пеленой, захватили своим неудержимым потоком. Он позволил себе расслабиться и отдался теплой влаге ее любви, которая захлестнула все его существо. От такой близости ее аромата, многократно усиленного влажным теплом ванной, он ощутил порыв желания и нежности. Нет, все же она любит его больше, чем кто бы то ни было другой. Если не считать матери, она, Мелисса, была первой и единственной женщиной, которая по-настоящему любила его. В его мозгу, как звезды на бескрайнем небосклоне, вспыхнули и ярко засветились отдельные моменты их совместной жизни. Вот на траве лежит книга, открытая на стихотворении, которое она читала. Вот ее взгляд, когда они однажды зимой шли по берегу моря, и в воздухе повисал перистый пар их дыхания, и он держал ее теплую руку в своей. Ее плечи, облитые солнечным светом в то самое первое утро. Интересно, помнит ли она те моменты, остались ли они в ее памяти, невзирая на годы безразличного совместного существования? Его снова захлестнул ее близкий аромат.

В затуманенном горячим паром свете он медленно и осторожно открыл глаза, увидел прямо над собой ее голову и волосы, разглядел капли пота на шее. Мыльными руками потянул вверх рукав ее платья, чтобы увидеть маленький рубец под мышкой.

— Я очень люблю его, — сказал он, коснувшись шрама. — Можно я возьму его?

Она рассмеялась. Он притянул ее к себе и слизнул пот с ее шеи. Она застонала, словно от раны.

— Когда это было последний раз? — шепотом спросила она. Закрыв глаза, она склонилась к мужу, лежавшему в воде.

— Не помню.

Платье соскользнуло на пол, между грудями скользнули, сливаясь, две капельки пота.

Он начал целовать ее, проводя языком по шее, плечам, под грудью, по мягкой округлости живота, по бедрам.

Он вздрогнул и отпрянул, когда она впилась пальцами в его грудь и куснула в плечо.

— Здесь у тебя нет онемения, — невнятно произнесла она и приникла лицом к его груди.

Потом они прижались друг к другу, опершись на мраморную полку. Звуки испарились из ванной — за окном перестали гудеть автомобили, в комнатах перестали звонить телефоны. Не было слышно даже ее прерывистого дыхания. Только цифры в часах то появлялись, то исчезали в такт с колыханием ее сосков в зеркале. Он прижал голову к ее белой спине.

Именно тогда, когда они нежно прижимались друг к другу, счастливые в своем коротком любовном беспамятстве, Биллу пришло в голову, что теперь он должен рассказать жене все, что случилось с ним в поезде, потому что кому еще он может все это рассказать, если не ей? И он расскажет. Расскажет, как смотрели на него люди на работе, расскажет, что у него появилось покалывание в ногах. Да, он может все сказать Мелиссе, потому что только она по-настоящему любит его. Видит ли она, какой груз он тащит на себе, какую взял на себя ответственность? Но он был счастлив от того, что заботится о ней, гордился тем, что заботится о ней, поскольку она одобряла и ценила это. Неужели она не может — пусть ненадолго — оторваться от своей старины, от встреч и хозяйственных проектов, чтобы хоть изредка похвалить и подбодрить его? Не надо каждый день, но хоть иногда. Может быть, именно сейчас он должен сказать ей, что не любит, когда в доме часто меняют мебель. Это ведь такая мелочь. Неужели она думает, что он не замечает, как в доме каждую неделю появляются новые предметы обстановки? Он скажет ей все, но сделает это мягко и нежно, так же мягко и нежно, как она мыла ему голову. Надо только подумать, как начать. «Ты не представляешь, какое бремя мне приходится все время нести». Возможно, это неплохое начало, но звучит оно очень неопределенно и выспренне.

В это время зазвонил телефон. Мелисса выскользнула из-под мужа, накинула платье и вышла из ванны. Когда она вернулась, успев почти полностью одеться, момент был упущен.

— Это Тэсс, — сказала она, помогая ему вытереть волосы. — Сегодня встреча в Бостонской ассоциации торговцев антиквариатом. Это невероятно, но я о ней совсем забыла.

Она посмотрела на часы.

— Ты должна идти.

— Я не хочу идти. — Она поцеловала его в голое плечо и прижалась головой к его груди.

— Можно послать на встречу секретаря.

Она обняла Билла за пояс:

— Пойдем туда вместе.

— Я ненавижу подобные встречи.

Она кивнула и вздохнула.

— Я оставлю ужин в печке. Ты записался на прием к неврологу?

— Нет! — закричал он, внезапно придя в ярость и поразившись злобности своего голоса. — Нет, я не приму никаких предложений Генри. Прошу тебя, ничего больше ему обо мне не рассказывай. Я сам найду невролога, когда буду готов.

Она обернулась, отложила полотенце и отвела взгляд.

— Мы оба на грани.

— Ты в состоянии вести машину? Я могу тебя подбросить.

— Я в порядке. Вернусь сразу, как освобожусь.

После того как Мелисса уехала, а Билл, поев, сел за клавиатуру компьютера, он вдруг ощутил, что его тревожность отчасти улеглась. Кожа приятно горела, волосы пахли лимонным шампунем, а тело хранило аромат Мелиссы. Повинуясь нехарактерному для него импульсу, Билл даже позволил себе полстакана виски. Алкоголь теплой волной омыл внутренности, и он почувствовал, что успокоился еще больше. Ласковый ветерок проникал в спальню через открытое окно. Все проблемы забылись, кроме одной — необходимости печатать одним пальцем. Билл уселся перед компьютером и занялся дневными задолженностями. Работа настолько поглотила его, что в половине десятого он не услышал, как Оливия учинила очередной громкий, на всю улицу, скандал своему мужу.

К половине одиннадцатого буквы и цифры на экране начали расплываться, а голова упрямо падать на подголовник стула. В этот момент он отправился бы спать, если бы не услышал внизу шуршание шин подъехавшего автомобиля. С трудом приподняв голову, он покосился на экран и заново перечитал последнюю служебную записку. Лампа горела слишком ярко, и Билл почувствовал жжение в глазах. Скоро вернется Мелисса. Придет и Алекс. Помнит ли он о завтрашней встрече? Сонным движением Билл пододвинул к себе клавиатуру и вошел в электронную почту. Надо прочесть еще одно сообщение, прежде чем лечь спать. Это было сообщение Алекса, отправленное днем.

Билл забеспокоился, не выведет ли нарушение Алексом электронных авторских прав полицию на их дом, но окутавший его ватный ком сонливости отогнал тревогу, и мысли потекли в прошлое. Он попытался вспомнить тот конкретный момент времени, когда в последний раз обнял сына, тот миг, когда он решил, что сын стал слишком взрослым для нежных объятий. Конкретный момент. Но как же трудно вернуться назад, в темные глубины памяти!

Билл вгляделся в сообщение сына, стараясь сфокусировать зрение. Потом встал и вместе с лэптопом перебрался на диван. Как обычно, он нашел диван страшно неудобным — слишком коротким, чтобы на нем лежать, и слишком длинным, чтобы на нем сидеть. В конечном итоге он пришел к компромиссному решению: уселся на середину дивана, раскинув ноги в обе стороны и поставив компьютер на живот. Плечи обмякли, голова откинулась на подушки. Прикрыв глаза, он сонно уставился на монитор.