Диагноз

СИДЕЛКА

Приезд матери пробудил дремавшие воспоминания. Она уже давно вернулась в Филадельфию, но Билл не перестал думать о ней. Он представлял мать такой, какой она была раньше, представлял ее в движении, несущейся по шоссе и автострадам и не обращающей ни малейшего внимания на стрелку спидометра. Смутные очертания мебели его комнаты превращались в части ее автомобилей: красивые капоты, зеркала, выхлопные трубы, маховики и картеры, а иногда и в нее саму, когда она, воплощенное нетерпение, привставала за рулем или едва ли не ложилась на приборную доску. Теперь Билл рисовал на полу изображения матери, ведущей машину. Линии рисунков путались, рвались, а сходство существовало, пожалуй, только в его воображении. Он почти не различал рисунки, он просто представлял их. В воображении он видел себя художником, стоящим за мольбертом. Кисти и краски готовы. Мать неохотно позирует. Каждый миг воображаемая рука на воображаемом холсте посылала пачку электрических импульсов настоящей руке на полу, так что ему не надо было следить за этой рукой, вполне достаточно было следить за мнимой рукой, существовавшей только в его сознании. Это изобретение с двойным управлением было уже другой историей, не историей движения Земли в пространстве, но историей движения его памяти во времени. Вспомнилось и другое: после игр с матерью до глубокой ночи он массировал ей шею шафрановым маслом, если она об этом просила, с такой силой растирая ее выступающие лопатки, что казалось, они вот-вот треснут.

Но чаще всего Билл рисовал, как мать на большой скорости ведет машину, и изображал продольными линиями свист встречного ветра.

Эти новые картины на полу, значение которых было непонятно никому, кроме него, легли на доски поверх листьев, изображений собак, неведомых животных и растений. Когда Билл прикинул, что весь пол уже занят картинами, он начал разрисовывать нижнюю часть стен. Потом настала очередь бюро, спинки кровати и вообще любой поверхности, до которой он мог дотянуться. Биллу казалось, что он должен вспомнить каждую черту матери так, словно никогда в жизни ее не видел, глядя на них, будто они впервые всплыли в его памяти. Однако чувство отчуждения и отдаленности не проходило. Он перестал сообщаться с миром, который отходил от него все дальше и дальше, поднимаясь к вечным небесам или, наоборот, опускаясь в ад, не отклоняясь от страшной в своей неотвратимости траектории.

В первую субботу после отъезда матери настал момент, когда Биллу отказались повиноваться и руки. В его воображении руки на холсте остановились, и то же самое произошло с руками на полу. Было три часа двадцать две минуты пополудни.

Чувство, которое испытал при этом Билл, можно без преувеличения назвать облегчением. Интересно, что произойдет дальше? Паралич прогрессирует, как ему и положено. Сначала ноги, потом руки, потом кисти. С самого начала Билла удивляло то, что он может двигать конечностями, которые абсолютно ничего не чувствуют. Теперь все пришло в гармонию и согласие. Что не чувствует, то и не двигается. Конечности полностью предали его, оставив только один мозг со смутными изображениями на зрительном нерве, со звуками в спиральном ходе улитки и с запахами. Да, еще остались голосовые связки. Он может попросить Мелиссу перевезти мозг из одного угла комнаты в другой. Может накричать на жену. Теперь это было признаком жизни — кричать на Мелиссу и слышать в ответ ее крик или истерические рыдания. Такова стала жизнь в четырех стенах его болезни, в его тюрьме, в коробке, вместившей то, что от него осталось. Окна издеваются над ним, дразня картинами иного мира. Люди ходят по земле, передвигаясь собственными силами, их тела перемещаются в пространстве без посторонней помощи. Посмотрите только, какое осознание жизни принесла Биллу его болезнь. Сознание его стало величественным, хотя он не в состоянии пошевелить даже мизинцем. «Некоторые люди рождаются в таком состоянии, — думает Билл, — они парализованы уже в колыбели». От них остается только мозг. Когда-то он ненавидел их за то, что они вообще живут. За то, что воображают, будто это парализованное существование и есть жизнь.

— Билл, я люблю тебя. Что я могу для тебя сделать?

Что это было? Слуховое ощущение мозга, порожденное смутным силуэтом, который может быть его женой.

— Ты обещал, что не умрешь.

Еще одно электрическое возбуждение мозга. Возможно, иллюзия. Может быть, весь мир — одна большая иллюзия. Как знать? Когда ему приходится есть, мочиться или испражняться при полной беспомощности и неспособности делать это самому, то скорее всего ощущение нужды, которое при этом возникает в его окаменевшем теле, есть не что иное, как работа воображения, блуждающие электрические токи, путешествующие в пустоте, как сигналы мобильных телефонов. Мозг, как флагеллант, бичует себя из чистой скуки.

Где сейчас его рисунки? Где окончательная история Земли? Или они тоже иллюзия? Не было ли все случившееся наказанием за его неудачу?

Сиделка Дороти оказалась громадной женщиной, и действительно требовалась недюжинная сила, чтобы носить Билла в туалет и ванную.

Сначала Билла шокировало, что его, голого, таскает и переворачивает какая-то чужая женщина. Он испытывал страшное неудобство от того, что при ней болтаются из стороны в сторону его, едва прикрытые простыней, белый живот, член и мошонка. Отвратительная интимность обрушилась на него за шестнадцать долларов в час. Все расходы несло общественное здравоохранение. Дороти была даже не сиделкой, а сестрой по оказанию помощи на дому, и на ее могучем бедре висел мультитон, по которому ее могли вызвать к больному в любое время дня и ночи. Но ничего лучшего Билл и не заслужил. Еда, которой его три раза в день кормили с ложечки Мелисса или Вирджиния, пропадала даром. Тощие ноги, живот, белые ягодицы, которые он видел в зеркале ванной, не были больше его телом, превратившись в онемевшие придатки головного мозга.

Дороти обращалась с ним как с мешком картошки, но ее нельзя было назвать злой. От краснолицей сиделки пахло лосьоном для рук, потом и протирочным спиртом. Раньше, сказала Биллу Дороти, она работала с парализованной женщиной, которая полностью поправилась. А болела она какой-то болезнью, которая начинается с буквы «г».

— Главное — это любовь, — говорила она, опуская Билла в ванну. — Я чувствую, что этот дом полон любви.

— Не морочьте мне голову, Дороти, — сказал Билл. — Что мне не нужно, так это то, чтобы мне морочили голову.

— Ладно, — покладисто согласилась сиделка.

Билл мало что мог делать самостоятельно, но, оказавшись в ванне, он принялся облизывать губы и тереться затылком о кафель.

— Успокойтесь, — ласково сказала Дороти. На ее шее блеснула цепочка. Что это? Крестик? Не была ли она к тому же еще и верующей? Он скосил глаза, но смог рассмотреть только красное пятно ее лица, склонившегося над ним.

— Зачем вы занимаетесь этим дерьмом? — спросил он.

— Мне нравится это делать, — ответила женщина.

Она молча мыла его некоторое время, потом опять заговорила:

— Ваша семья любит вас.

— Я не хочу говорить об этом.

— Самое главное, — продолжала Дороти, — это чувство юмора. Вы очень мало едите. Не хотите стать такой, как я?

Часы показали пять тридцать. Смена Дороти закончилась.

Обнадеживающие звонки и сообщения от адвокатов и врачей стали сыпаться как из рога изобилия по мере приближения даты ПЭТ. Теперь можно будет проверить конкурирующие гипотезы. В день на компьютер приходило по дюжине сообщений, иногда по две дюжины.

«Я информировал доктора Петрова об анализах, которые хочу рекомендовать. Мой ассистент доктор Каннингхэм свяжется с ним из Парижа завтра утром». «Мы связались с людьми из руководства „Плимута“». «Пожалуйста, ответьте на следующие запросы до четырех часов. Спасибо». В электронном обмене письмами принял участие даже доктор Крипке. Он решил описать случай Билла в «Анналах психосоматических болезней», и ему нужен был свежий материал.

Все эти сообщения принимал Алекс, распечатывал их, а по вечерам читал отцу вслух. Мальчик превратился в бледную тень. Футболка стала ему велика. Он сильно похудел. Сидя в ногах кровати Билла, Алекс беспрестанно повторял: «Папа, папочка».

Слушая все эти сообщения, Билл думал: что это за хрюканье доносится из другого мира? Кроме того, надо ведь что-то прохрюкать в ответ. Алекс разработал горячую линию ответов, так что Биллу оставалось только сказать ключевые слова, и сын посылал ответ в считанные минуты. Одна горячая плата для врачей, одна для юристов и одна для партнеров по бизнесу, которые все еще присылали Биллу свои деловые предложения. Алекс также создал новый сайт Сети: www.paralysis.aol.com/achalm. С помощью этого сайта он собирал всю информацию о параличах, причем каждый файл кодировался по источнику и времени передачи. После прочтения дневных сообщений Алекс возвращался в свою комнату и допоздна засиживался за своим терминалом, раскачиваясь в такт музыке из мощных динамиков, подвешенных к потолку.

«Надо было все же выдрать из стены все телефоны, пока была такая возможность», — думал Билл. Сейчас ему было трудно представить себе, что когда-то у него было тело, воля, способность к передвижению. Двадцать сообщений в день.

— Они играют с нами в свои игры, — пробормотала лежавшая на кровати пьяная Мелисса. — Пошли их подальше. Они и так уже много дел наворотили. Они что, думают, у нас много денег? Они точно так думают.

Она расплескала виски и посмотрела на Билла налитыми кровью глазами. Он скосил взгляд на жену, лежа на своем диване.

— Знаешь, что я тебе скажу? — продолжала Мелисса. — Я никогда не верила, что мы живем настоящей жизнью. Я всегда знала, что мы потеряем все, что у нас будет. Я знала, что рано или поздно это случится. Я никогда тебе об этом не говорила, но каждое утро, просыпаясь, даже в первые годы нашей совместной жизни, я знала, что наступит день, когда произойдет то, что произошло. — Она допила виски. — Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я никогда не верила в это. Генри уговаривал меня, что все в порядке. Он говорил это, когда я выходила за тебя замуж. И ты вел себя так, словно все будет в порядке. Я никогда тебе не верила. Почему ты так себя вел? — Она помолчала. — Когда я училась в школе, то знала очень богатых девочек. Девочек из богатых семей. Я знала, что никогда не буду такой, как они. Я не хотела их денег. Истинная правда, не хотела, Бог свидетель. Я хотела… я хотела чувствовать себя в безопасности. Разве это слишком много? Просто чувствовать себя в безопасности. Я этого вполне достойна. Почему я не имею права чувствовать себя в безопасности? Что мне делать?

Она уронила голову на подушку. Руки безвольно упали вдоль тела.

— Люди обходятся со мной как с невежественной южной сучкой. Может быть, я и правда сучка.

Где-то глухо, словно в механизме была вата, стучали часы. Нет, не часы. Ритм был неправильным, раздавались хаотичные стуки и щелчки. Они доносились откуда-то издалека, тихо, заполняя промежутки между тяжелыми вдохами Мелиссы. Билл открыл глаза и всмотрелся в темноту спальни. Комната была освещена неярким светом ночника в углу. Сколько сейчас времени? Два часа, три? Голова неудобно уперлась в спинку кровати, и от этого сильно болела шея. Страшно хочется пить. Может быть, разбудить Мелиссу? Интересно, сам-то он проснулся или пребывает в полудреме и ему снится, что он лежит в кровати, от него пахнет потом Дороти, а рядом, наглотавшись валиума, спит жена?

В голове раздавался какой-то звук. В душе зашевелился страх. Может быть, он уже не в состоянии отличить сон от бодрствования? Если он только воображает себе звук, то почему не воображает собственное сердцебиение? Можно ведь представить себе сердце вне бытия. Он прислушался, звук стал более отчетливым. Это рукотворный звук. Целенаправленный. И раздается он с противоположного конца холла, из комнаты Алекса. Так стучат по клавишам компьютера.