Дочь генерала

Глава 15

Телефон в моей комнате зазвонил точно в 21.00, прервав мой беспокойный сон. Голос в трубке сообщил:

— Я жду тебя внизу.

— Буду через десять минут, — прохрипел я, положил трубку и побрел в душевую умываться.

Гостиница для командированных офицеров в Форт-Хадли представляла собой двухэтажное кирпичное здание, смахивающее на обычный мотель. Номера были чистые, но без кондиционеров, а душевая только одна на два номера, чтобы ни у кого не возникла мысль, будто армия балует своих младших офицеров. Так что, пользуясь душем, следовало запирать дверь в смежный номер и не забывать потом отпирать ее. Из-за последнего обстоятельства нередко возникали недоразумения.

Я почистил зубы новой зубной щеткой и пастой, вернулся в спальню и распаковал свою новую рубашку, размышляя о том, как забрать из трейлера свои вещи, не напоровшись на местную полицию. Мне и раньше доводилось становиться в чужом городе нежелательным лицом, и похоже было, что доведется еще не раз в будущем. Обычно мне удавалось хотя бы договориться, что я беспрепятственно покину город на машине. Но однажды, в городке Форт-Блисс в Техасе, мне пришлось смываться на вертолете и потом почти месяц дожидаться, пока перегонят в Фоллс-Черч мой автомобиль. Я попытался было получить компенсацию за расходы из расчета девятнадцать центов за милю, но Карл отказал мне, заявив, что я сам должен расплачиваться за свою непрофессиональную работу.

Трусы оказались не моего размера, слишком маленькие: на женщин все-таки в таких вещах полагаться нельзя. Я оделся, нацепил ремень с кобурой и вышел в коридор, где увидел Синтию, выходящую из соседнего номера.

— Это твоя комната? — спросил ее я.

— Нет, я просто здесь убиралась.

— Трудно было снять для меня номер в другом конце коридора?

— Вообще-то говоря, свободных номеров сейчас нет совсем, гостиница занята резервистами, прибывшими на двухнедельные тренировочные сборы, — объяснила она. — Мне пришлось воспользоваться своим служебным удостоверением, чтобы добиться хотя бы этого номера. Я ничего не имею против того, что нам придется пользоваться общим душем, — добавила она.

Мы вышли на улицу и сели в ее «мустанг».

— На стрельбище номер шесть? — спросила она.

— Угадала, — ответил я, критически оглядывая ее с головы до ног. Она была по-прежнему в черных брючках и белой блузке, но сменила туфли на кроссовки и поверх блузки надела еще и свитер, тоже белый. Фонарик лежал между сиденьями. Я спросил ее:

— Оружие при тебе?

— Да. Но почему ты спрашиваешь? Что-нибудь может случиться?

— Преступники всегда возвращаются на место преступления.

— Чепуха.

Солнце село, всходила полная луна, так что у меня были все основания считать погодные условия близкими к тем, которые имели место во время происшествия на стрельбище ранним утром. Это должно было способствовать столь необходимому мне вдохновению и обострению шестого чувства.

Мы миновали гарнизонный кинотеатр, из которого вываливалась после фильма толпа, потом клуб для вольнонаемных, где напитки лучше, чем в офицерском клубе, еда дешевле, а девушки приветливее.

— Я была в военной полиции и видела полковника Кента, — сообщила мне Синтия.

— Похвальная инициатива. Есть новости?

— Да. Во-первых, он хочет, чтобы ты был поделикатнее с Муром. Видимо, тот ему нажаловался.

— Интересно, кому на меня жалуется сам Кент.

— Во-вторых, тебя разыскивал Карл, и я набралась смелости и позвонила ему домой. Он рвет и мечет из-за какого-то типа по имени Далберт Элкинс, которого ты превратил из уголовника в свидетеля, пользующегося покровительством правительства.

— Надеюсь, кто-нибудь и мне однажды окажет подобную услугу, — сказал я. — Что еще?

— Еще одна новость от Карла. Завтра ему предстоит докладывать главному военному прокурору в Пентагоне, и он мечтает заполучить от тебя отчет более подробный, чем тот, который ты отправил ему сегодня утром.

— Обойдется тем, что есть. Я занят.

— Я сама напечатала отчет и послала ему по факсу прямо домой.

— Спасибо. И что же ты там написала?

— Копия на твоем письменном столе. Ты мне веришь или нет?

— Верю, безусловно, просто все дело в том, что лучше на всякий случай поменьше подписываться под разными документами: ведь еще неизвестно, как обернется дело.

— Ты прав. Поэтому я подписалась твоим именем.

— Что?

— Я пошутила. Не переживай так о моей карьере, предоставь это мне.

— Прекрасно. Что нового слышно от экспертов?

— Новости есть. Прислали предварительное заключение о смерти. Она наступила не ранее полуночи и не позднее четырех утра.

— Я это знал. — Заключение, или протокол, по результатам вскрытия лишний раз подтверждало выводы судмедэкспертов, что давало мне дополнительный козырь в этой игре.

— Смерть определенно наступила в результате удушения. Обнаружены повреждения на шее и в горле, а также следы от ее зубов на языке. Все это типично для асфиксии, вызванной сдавливанием горла веревкой.

Я насмотрелся за свою жизнь на удушенных, и, можете мне поверить, это не самое приятное зрелище. Но мало того, что жертва подвергается жуткому унижению, когда ее насилуют и убивают, ее терзают еще и после смерти, вспарывая и разрезая на куски, чтобы изучить каждый в отдельности.

— Что еще? — спросил я.

— Изменения окраски кожного покрова и мышечные судороги соответствуют тому положению трупа, в котором он был обнаружен. Это означает, что смерть наступила там же и тело не было перенесено туда откуда-то еще. Кроме следа от шнура на шее, иных ран не найдено — ни на теле, ни на костях, ни в мозге, ни во внутренних полостях.

Я кивнул и задал тот же вопрос:

— Что еще?

Синтия скрупулезно описала содержимое желудка убитой, мочевого пузыря и прямой кишки, состояние внутренних органов и тому подобных важных частей организма, и я мысленно похвалил себя за то, что не доел чизбургер, потому что меня уже подташнивало.

— Однако на шейке матки обнаружена эрозия, — заметила Синтия, — что может быть как последствием аборта, так и залеченного заболевания, или же результатом введения крупных предметов.

— О’кей, — прохрипел я. — Это все?

— Пока все. Коронер пока не сделал анализов ткани и жидкостей, равно как и не провел токсикологического обследования. Похоже, она не унесла с собой никаких секретов, верно?

— Да, кроме одного.

— Это точно. Судмедэксперты сделали серологические анализы и не обнаружили в крови ни наркотиков, ни ядов, только немного алкоголя. В углах рта обнаружена слюна, стекавшая вниз соответственно положению тела. Обнаружен также пот и следы от слез, также соответствующие положению тела. Все три вида жидкости принадлежат жертве.

— И слезы?

— Да. Она плакала. Но это не было обусловлено ранением, поскольку такового не обнаружено, и вряд ли связано с удушением. Хотя и могло быть вызвано унижением, испытываемым жертвой, когда какой-то безумец связал ее и заявил, что ей предстоит умереть. Должна заметить, что все это никак не укладывается в твою гипотезу о ее добровольном соучастии. Так что придется тебе отказаться от этой версии.

— Я буду ее совершенствовать, — сказал я. — Вот ты женщина. Скажи, почему она плакала?

— Не знаю, Пол. Меня там не было.

— Но нам придется представить, как все это было. Ее не так-то легко было заставить плакать.

— С этим я согласна, — кивнула Синтия. — В любом случае слезы были вызваны эмоциональным потрясением.

— Правильно. Кто-то из ее знакомых заставил ее заплакать, даже не прикоснувшись к ней.

— Возможно. Но может быть, она расплакалась нарочно.

— Разумное замечание, — согласился я с ней. Экспертиза объективно свидетельствовала, что плакала именно жертва, и слез было много. Они стекали от глаз к ушам, что говорит о том, что жертва лежала на спине. И на этом экспертиза умолкает. Со сцены уходит Кэл Сивер и появляется Пол Бреннер. Слезы говорят о том, что человек перед смертью плакал. Так кто вынудил ее заплакать? Что было причиной ее слез? Почему она плакала? Когда она заплакала? И так уж это важно знать? Мне почему-то думалось, что да.

— Волоски от ткани на трупе были от нижнего белья жертвы и от ее военной формы, — продолжала Синтия. — Впрочем, убийца тоже, вероятнее всего, носил такую же форму. Волосы, найденные на теле и вокруг него, также принадлежат убитой.

— А волосок в раковине умывальника в сортире?

— Не ее. Это был черный волос, кучерявый, с головы, скорее всего выпавший, группа крови типа «0», пол установить не удалось, но Кэл считает, что волос такой длины, не подвергавшийся никакой окраске, ни воздействию специальных косметических средств, которыми обычно пользуются женщины, должен принадлежать мужчине. Волос охарактеризован как вьющийся, а не волнистый или прямой.

— Мне совсем недавно пришлось разговаривать с человеком, у которого именно такие волосы, — сказал я задумчиво.

— Да. Неплохо бы иметь образец волос полковника Мура для сравнительного анализа, — кивнула Синтия.

— Верно. Что еще?

— А еще вот что: ни на коже убитой, ни где-либо на других органах спермы не обнаружено. Нет и никаких следов смазки ее ануса или влагалища, которые позволяли бы предполагать проникновение постороннего предмета или презерватива со смазкой, к примеру.

— Следовательно, полового акта не было, — кивнул я.

— Он мог бы иметь место в случае, если бы мужчина в такой же полевой форме лег на нее, не оставив на ее теле ни волоска, ни слюны или пота, ввел бы ей свой половой орган, используя презерватив без смазки, либо без него, но не довел половое сношение до семяизвержения во влагалище. Вот в каком случае мог бы иметь место половой акт.

— Но этого не произошло, полового сношения не было, иначе остались бы следы, пусть микроскопические, но непременно бы остались.

— Я склонна согласиться с этим. Но нельзя исключать и некую стимуляцию гениталиев. Если веревка на шее предназначалась для сексуальной асфиксии, согласно твоей же версии, то должна была бы иметь место и стимуляция ее половых органов.

— Логично. Но в данном деле логике нет места. О’кей, что с отпечатками пальцев?

— На ее теле их не обнаружено. С нейлонового шнура четких отпечатков пальцев снять не удалось, зато их сняли с палаточных колышков.

— Их можно проверить по картотеке отпечатков ФБР?

— Нет, но можно сравнить с теми, что имеются здесь. Какие-то отпечатки принадлежат самой убитой, какие-то — другому человеку.

— Мне тоже так думается.

— Значит, она была вынуждена помогать преступнику либо делала это добровольно, движимая сексуальными фантазиями.

— Я склонен к последнему.

— Но тогда почему же она плакала?

— От полноты счастья, в экстазе. В порыве чувств. Некоторые люди рыдают во время оргазма, — назидательно объяснил я.

— Я слышала об этом. Короче говоря, мы теперь знаем значительно больше, чем утром, но еще многого не понимаем. Концы с концами пока не сходятся.

— А в машине нашли отпечатки пальцев? — спросил я.

— Полно. Кэл отогнал ее в ангар и все еще там возится.

— Хорошо. Знаешь, мне приходилось лишь дважды сталкиваться со случаями, когда преступники не оставили никаких следов. Мне бы не хотелось, чтобы и наш случай пополнил этот список.

— Пол, задолго до того, как додумались до научной экспертизы, существовало чистосердечное признание. Порой преступник только и мечтает о покаянии, так что нам нужно лишь попросить его об этом.

— Именно так говорили во времена святой инквизиции, охоты за ведьмами и московских показательных процессов. Я бы предпочел иметь улики.

Я опустил стекло, и в машину ворвался прохладный ночной воздух.

— Тебе нравится Джорджия? — спросил я.

— Я бываю здесь наездами, — покосившись на меня, произнесла Синтия. — Но в общем-то нравится. А тебе?

— У меня с ней связано много воспоминаний.

Мы наконец выехали из гарнизона, и Синтия без особого труда нашла дорогу на стрельбища. Луна еще не взошла над вершинами деревьев, и вокруг было темно, если не считать асфальта, высвечиваемого фарами. Жутковатые звуки время от времени пронзали окрестную тишину — это были сверчки, древесные лягушки и цикады, и густо пахло сосной, как тогда, много лет назад, в роще Соснового Шепота, где я любил сиживать по вечерам в плетеном кресле, попивая пиво вместе с другими молодыми солдатами и их женами, слушая Джимми Хендрикса или других популярных в то время музыкантов и в любую минуту ожидая отправки на фронт.

— Что ты думаешь о полковнике Муре? — спросила Синтия.

— Вероятно, то же, что и ты: он чудаковатый неудачник.

— Это так, но еще я думаю, что он ключ к разгадке мотива убийства Энн Кэмпбелл.

— Очень может быть. Ты подозреваешь его?

— Между нами говоря, я этого не исключаю. Нам нужно с ним еще поговорить.

— Особенно если это его волос.

— Но что его могло толкнуть на убийство?

— Во всяком случае, классической ревностью я бы это не назвал.

— Ты веришь, что он ни разу не спал с ней? И не пытался?

— Да. Он слабак, вот и все.

— Любопытная точка зрения. Чем больше я общаюсь с мужчинами, тем больше узнаю интересного.

— Это тебе на пользу. А что ты думаешь об этом?

— Я тоже думаю, что полковник Мур как бы бесполый субъект. Но она могла пригрозить разрывом их платонических отношений или отказом от лечения у него, и он мог этого не вынести.

— Но для чего убивать ее столь диким способом?

— Спроси что-нибудь полегче! Они оба психологи, сам понимаешь.

— Верно. Но готов поспорить, что Мур знает ответ на этот вопрос. Он знает, как она оказалась на стрельбище, даже если не он убил ее. Он мог посоветовать ей заниматься сексом в лечебных целях на открытых пространствах. Я слышал о подобных теориях.

— Кажется, ты недалек от истины.

— Но это не более чем одна из рабочих гипотез.

Мы помолчали, и я спросил ее:

— Кстати, ты вышла за того майора, который едва не пристрелил меня тогда?

— Да, вышла, — скучным голосом ответила она.

— Что ж, поздравляю. Я рад за тебя, Синтия. И желаю тебе всего самого лучшего в этой жизни.

— Я подала на развод.

— И это правильно.

— После всего случившегося в Брюсселе я чувствовала себя виноватой перед ним, поэтому и согласилась выйти за него. Ведь мы уже были помолвлены, так что оставалось сделать последний шаг, и я его сделала. Но он так и не простил меня. Он мне больше не доверял и несколько раз даже напоминал о тебе.

— Я должен извиниться? Я не чувствую за собой вины.

— Тебе и не нужно извиняться. Просто в нем заговорил инстинкт собственника, у которого едва не отняли его вещь.

— Разве ты этого сразу не поняла?

— Нет. Я была очарована романтическими иллюзиями, пока мы не зажили с ним вместе.

— Уверен, что ты лезла из кожи вон, чтобы угодить ему.

— Если ты говоришь это с насмешкой, то ты не прав. Да, я действительно старалась угодить ему. Но всякий раз, когда меня посылали в командировку, он злился, а когда я возвращалась, он изводил меня допросами. А мне не нравится, когда меня допрашивают.

— Это никому не нравится.

— Я его не обманывала.

— Допустим, однажды такое случилось.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Короче, я пришла к заключению, что брак и военная жизнь несовместимы. Он настаивал, чтобы я ушла из армии. Я отказалась. Он рассвирепел, и мне пришлось защищаться с пистолетом в руке.

— Бог мой, какие страсти! Тебе повезло, что у него в этот момент не было при себе пистолета.

— Он у него был, но я заблаговременно вынула боек. Послушай, это все настолько мерзко, что мне даже противно вспоминать. Просто мне подумалось, что стоит рассказать тебе, как я жила после Брюсселя.

— Весьма признателен. Так он починил свой автоматический пистолет?

— С ним все в порядке, — рассмеялась Синтия. — Он сам устал от этих сцен ревности. Сейчас он делает неплохую карьеру и завел себе новую подружку.

— И где теперь служит этот счастливый психопат?

— В школе рейнджеров в Беннинге.

— Это немного успокаивает.

— Он понятия не имеет, где я сейчас нахожусь. Тебя это волнует?

— Нет. Мне просто нужно кое в чем разобраться. Осмыслить свое прошлое, настоящее и будущее.

— Разве мы не можем быть просто друзьями?

— Можем. Я только спрошу у полковника Мура, где его оскопили.

— Ты такой примитивный. Нет, довольно с меня ревнивых сумасшедших!

— Давай вернемся к этому разговору завтра или через неделю.

— Договорились.

Спустя минуту я спросил:

— Ты с кем-нибудь еще встречаешься?

— Разве уже прошла неделя?

— Я просто не хочу, чтобы меня застрелили. Так у тебя есть кто-нибудь?

— Нет, никого у меня нет.

— Замечательно. Значит, меня не застрелят.

— Пол, заткнись наконец, или я сама тебя застрелю. Ты меня уже достал.

— Только не стреляй!

— Прекрати! — рассмеялась она.

Примерно с милю мы ехали молча, потом я произнес:

— Притормози здесь и выруби свет и мотор.

Небо было освещено ясным лунным светом, заметно похолодало, но это было даже приятно. Такие ночи созданы для романтических прогулок под крики ночных птиц и шелест сосен.

— Я очень скучал без тебя, — сказал я.

— Я знаю. Я тоже, — ответила она.

— В таком случае почему мы не вместе? — спросил я.

— Может быть, мы сами все испортили, — пожала она плечами. — Я хотела, чтобы ты… Впрочем, все это уже в прошлом.

— Так что же ты от меня ждала?

— Я хотела, чтобы ты увез меня тогда от него.

— Синтия, я так не могу. Ты приняла решение, а я уважаю чужие решения.

— Боже мой, Пол, ты ведь такой проницательный сыщик, верно? Ты способен вычислить убийцу, читать его мысли на расстоянии, угадывать по глазам, когда тебе врут. Но ты не разобрался в самом себе, а уж в женщинах и подавно.

Я застыл на месте, понимая, что она права, чувствуя себя полнейшим идиотом, не в силах выразить словами обуревавшие меня эмоции. Я хотел бы сказать ей: «Синтия, я люблю тебя, я всегда тебя любил. Давай убежим вместе». Но не мог произнести это вслух. И вместо этого я сказал:

— Я понимаю, что́ ты имеешь в виду, я согласен с тобой, я пытаюсь что-то с собой сделать. Мы что-нибудь придумаем вместе.

— Пол, бедняжка, — сжала она мне руку. — Я тебя расстроила?

— Да.

— Тебе тяжело сейчас?

— Немного легче.

— Я заметила некоторое улучшение после Брюсселя. Ты изменился.

— Я стараюсь.

— Ты испытываешь мое терпение.

— У нас все образуется.

— Хочется верить, — она поцеловала меня в щеку и выпустила мою руку. — Что теперь?

— Теперь займемся делом. — Я открыл дверцу «мустанга».

— Но ведь это не стрельбище номер шесть.

— Это стрельбище номер пять.

— Тогда зачем мы выходим?

— Захвати фонарик, — сказал я, вылезая первым из машины, и она последовала за мной.