Дочь генерала

Глава 21

Бетани-Хилл традиционно считался престижным уголком гарнизона, где проживало в основном высшее начальство. Здесь на площади в шестьдесят акров среди дубов, берез и кленов расположились кирпичные особняки в колониальном стиле, внушительному облику которых никак не соответствовала бы низкорослая южная сосна. Дома были построены еще в 1920–1930 годах, когда офицеры были джентльменами и жить им полагалось в военном городке, тогда еще маленьком.

Но времена меняются, офицеров с тех пор расплодилось в армии больше чем требуется, и уже невозможно стало предоставлять каждому отдельный дом, лошадь и денщика. Однако лица из высшего командного состава все еще могут, если захотят, заполучить в свое распоряжение дом на холме, и полковник Фоулер, по-видимому, решил, что поселиться на Бетани-Хилл будет правильным тактическим ходом. Миссис Фоулер это место тоже пришлось по душе, и не столько потому, что она старалась держаться подальше от Мидленда, считая его оплотом неприязни южан к чернокожим, хотя таковым он и не являлся благодаря десятилетиям соседства с гарнизоном, сколько из чисто практических соображений, ибо Бетани-Хилл, прозванный полковничьим гетто, все-таки более уютное местечко в житейском смысле, чем подобные ему кварталы в городе.

Единственным недостатком Бетани-Хилл является его приближенность к стрельбищам: до первого из них всего каких-нибудь пять миль на юг, и во время ночных учений стрельба наверняка слышна в особняках. Впрочем, для многих закоренелых вояк звуки выстрелов сродни колыбельной песне.

Синтия оделась в зеленую шелковую блузку, коричневатую юбку и, вероятно, в чистое нижнее белье. Я сделал ей комплимент:

— Прекрасно выглядишь с утра.

— Спасибо. Долго я еще буду видеть тебя в этом голубом костюме?

— Считай, что это моя униформа на эту неделю. У тебя темные круги под глазами, даже косметика не помогает. И припухлость.

— Мне нужно выспаться. А тебе нужен кто-нибудь помоложе.

— Ты не в духе?

— Да. Прости. — Она положила руку мне на колено. — Не совсем подходящие для восстановления добрых отношений обстоятельства.

— Это верно, но все же мы делаем успехи в этом плане.

Мы нашли нужный нам дом: внушительное кирпичное строение со стандартной зеленой дверью, зеленым багетом и зелеными ставнями. На дорожке перед домом стояли два автомобиля — многоместный «форд» и джип «чероки». Иметь машину американского производства среди офицеров высокого ранга считается непрестижным, но я в этом ничего постыдного не нахожу.

Мы оставили машину на улице, выбрались из нее и направились к дому. В этот час — семь утра — на холме было еще достаточно прохладно, но поднимающееся над деревьями жаркое солнце предвещало обычный для Юга знойный денек.

— Полковники типа Фоулера и Кента, не потерявшие надежды стать генералами, весьма чувствительны ко всему, что может испортить им карьеру, — заметил я.

— Из любого трудного положения есть выход, — сказала Синтия.

— Не всегда, — возразил я. — У Кента, к примеру, его нет.

Стрелки часов показывали ровно семь, и я постучал в зеленую дверь.

Дверь открыла привлекательная чернокожая женщина в летнем платье и, натянуто улыбнувшись, спросила:

— Мисс Санхилл и мистер Бреннер, если не ошибаюсь?

— Да, мэм, — сказал я, простив ей свойственное гражданским лицам неуважение к возрасту и рангу; признаться, среди уоррент-офицеров ранг чем-то сродни девственности у проституток: он просто отсутствует.

Поборов замешательство, мы вошли следом за ней в дом и остановились в холле. Синтия огляделась по сторонам.

— Красивый дом, — заметила она.

— Благодарю вас, — сказала жена полковника.

— Вы хорошо знали капитана Кэмпбелл? — спросила ее Синтия.

— Не очень, — неуверенно ответила супруга адъютанта, чем меня весьма озадачила: как такое могло случиться? Очевидно, миссис Фоулер была слегка расстроена и забыла о тонкостях этикета, о которых жене полковника забывать нельзя никогда.

— Вы видели после этой трагедии миссис Кэмпбелл? — спросил в свою очередь я.

— Миссис Кэмпбелл? Нет… Я была… Я была слишком потрясена случившимся.

Но не в такой же степени, как мать убитой, подумалось мне, выразила бы соболезнование хотя бы по телефону.

Я уже было собрался задать следующий вопрос, но мы приблизились к полковнику Фоулеру, который в этот момент разговаривал с кем-то по телефону. На нем был зеленый мундир, застегнутая на все пуговицы сорочка и галстук. Он указал нам на два плетеных стула за столиком напротив себя, и мы с Синтией сели.

Армия — последний американский оплот твердо установленных и определенных общественных правил, традиций, рангов и обязанностей, и если вы интересуетесь всеми тонкостями поведения в этой структуре, то к вашим услугам имеется справочник на шестьсот страниц для офицеров, где вы найдете подробнейшие объяснения на все случаи жизни военнослужащего. Поэтому любое отклонение от правил не может не вызвать удивления.

Миссис Фоулер извинилась перед нами и удалилась. Полковник Фоулер терпеливо выслушал своего телефонного собеседника и сказал:

— Я все понял, сэр. Я доведу это до их сведения. — Он положил трубку и взглянул на нас: — Доброе утро.

— Доброе утро, полковник.

— Кофе?

— С удовольствием.

Он налил кофе в чашки и указал на сахарницу. Начал он с небольшого вступления:

— Лично я почти не сталкивался с дискриминацией в армии и поэтому беру на себя смелость утверждать, что в армии ни раса человека, ни его религиозные убеждения не являются определяющими факторами для его служебной карьеры и жизни в целом. Среди военнослужащих, конечно же, возникают проблемы на расовой почве, но систематической расовой дискриминации в армии нет.

Я не совсем понял, куда он клонит, поэтому положил в кофе сахару.

— Вам доводилось сталкиваться с дискриминацией на половой почве? — спросил полковник Синтию.

— Пожалуй, да, — не совсем уверенно ответила она. — Несколько раз.

— Вы были объектом сплетен, злословия или лжи?

— Да, пожалуй, один раз точно.

— В таком случае вы должны признать, что я, чернокожий мужчина, имел меньше проблем, чем вы, белая женщина.

— Я знаю, что в армии женщинам приходится труднее, чем мужчинам, — кивнула Синтия, — но ведь и в жизни в целом происходит то же самое. Так как же следует понимать вашу мысль, полковник?

— Ее следует понимать так, мисс Санхилл, что капитану Энн Кэмпбелл приходилось несладко в этом гарнизоне. Если бы она была не дочерью, а сыном генерала и воевала в Персидском заливе, в Панаме или Гренаде, она бы стала кумиром для солдат, подобно многим сыновьям известных полководцев во все времена. Вместо этого ходят слухи, что она была подстилкой чуть ли не для всего Форт-Хадли. Извините меня за грубое выражение.

— Но если бы капитан Кэмпбелл была сыном прославленного генерала и, вернувшись с фронта домой, переспала со всем женским персоналом гарнизона, — заметил я, — ему не пришлось бы самому платить за свой второй бокал в офицерском клубе.

— Вы правы, — взглянул на меня полковник Фоулер. — В отношении к мужчинам и к женщинам у нас все еще сохранился одиозный двойной стандарт, который вряд ли мы потерпели бы в расовом вопросе. Так что, если у вас появится компрометирующий материал, касающийся сексуального поведения капитана Кэмпбелл, я был бы не прочь ознакомиться с ним, даже если сведения не соответствуют истине.

— В настоящий момент я не вправе раскрывать тайну следствия, полковник, — ответил я. — Сексуальная сторона жизни капитана Кэмпбелл интересует меня только в той мере, в какой она касается обстоятельств ее убийства. Я не намерен копаться в ее грязном белье из похотливых побуждений, прикрываясь расследованием ее изнасилования и удушения на стрельбище.

Я не собирался раскрывать пока перед Фоулером все карты, поэтому и не сказал о результатах вскрытия.

— Я в этом и не сомневаюсь, — кивнул Фоулер. — Я не ставлю под сомнение вашу профессиональную этичность. Но было бы лучше, если бы расследование не переросло в охоту за ведьмами.

— Послушайте, полковник, — сказал я, — мне понятно, какой тяжелый удар вы и все родственники убитой пережили. Но мы говорим не о сплетнях и инсинуациях, а об упрямых фактах, которые у меня на руках. Энн Кэмпбелл вела не просто свободный в сексуальном смысле образ жизни, что, замечу, при ее положении в армии тоже не являлось исключительно ее личным делом, она жила потенциально опасной половой жизнью. Мы могли бы все утро проспорить о двойных стандартах, но когда мне говорят, что генеральская дочка переспала с доброй половиной женатых старших офицеров из гарнизона, то я думаю о том, кто из них мог ее убить, а не о том, что напишут в бульварных газетах. Словечки типа «сучка» и «шлюха» не приходят мне в мою голову детектива, зато напрашиваются слова «шантаж» и «мотив». Я ясно выразил свою мысль, сэр?

Видимо, полковник и сам так же думал, потому что он закивал головой в знак согласия со мной, а возможно, и с собственными мыслями по этому поводу.

— Если вы произведете арест, могу я надеяться, что в вашем рапорте будет минимум информации в связи с этим аспектом?

Меня так и подмывало сказать ему о тайном хранилище приспособлений для плотских утех Энн Кэмпбелл, а также о том, что я уже пошел на сделку со своей совестью, чтобы свести ущерб до минимума.

— Вещественные доказательства, обнаруженные в доме капитана Кэмпбелл, могли бы и должны были бы быть представлены шефу местной полиции Ярдли, — сказал я. — Но мы с мисс Санхилл предприняли меры предосторожности, дабы не допустить огласки компрометирующих женщину-офицера материалов, учитывая ее возраст, привлекательность и свободу от супружеских обязательств. Так что можете судить сами, насколько мне стоит доверять, сэр: поступки красноречивее слов.

Он вновь кивнул головой и совершенно неожиданно произнес:

— Я чрезвычайно доволен вами обоими. Я посылал относительно вас запросы, и выяснилось, что у вас отменная репутация. Так что нам очень повезло, что именно вам поручили данное дело.

Я подтянул ноги, потому что вранье уже потекло через край, но сдержанно ответил, что весьма польщен такой оценкой.

Он подлил нам в чашки еще кофе.

— Значит, главный подозреваемый — полковник Мур?

— Вы правы.

— Почему именно его вы подозреваете?

— Потому что имеются вещественные доказательства его присутствия на месте преступления, — ответил я.

— Понимаю… Но прямых улик, что именно он убил ее, нет?

— Нет. Не исключено, что он побывал на месте убийства до или после того, как оно произошло.

— А есть ли у вас доказательство того, что там побывал кто-то еще?

— Никаких определенных доказательств у нас пока нет.

— В таком случае он единственный подозреваемый?

— На данный момент — именно так.

— Если он не признается, вы предъявите ему обвинение?

— Нет, тогда решение будет принято в Вашингтоне, я смогу лишь высказать свое мнение.

— Но все же от него и вашего рапорта многое будет зависеть.

— Я полагаю, что мои рекомендации и рапорт станут определяющим фактором, — сказал я, — поскольку, кроме меня, ключом к тому, что случилось, никто не обладает. И должен сказать вам, сэр, что все эти слухи относительно интрижек Энн Кэмпбелл с офицерами гарнизона вполне могут касаться и военного прокурора, и других высокопоставленных лиц, так что им трудно будет сохранить объективность и непредвзятость в данном деле. Мне не хотелось бы оказаться в роли сеятеля семян недоверия, но считаю своим долгом вас предупредить о том, что слышал.

— От кого вы это слышали?

— Этого я вам сказать не могу. Но источник, поверьте мне, вполне надежный, да вам и самому прекрасно должно быть известно, как далеко зашло все это дело. Вам самим не очистить собственный дом, у вас даже метла запачкана. Может быть, нам с мисс Санхилл это удастся.

— В этом смысле у меня для вас новости, — кивнул понимающе полковник Фоулер. — Их мне сообщил прямо перед вашим приходом генерал Кэмпбелл. Появились определенные изменения.

— Любопытно, — произнес я, заинтригованный таким поворотом событий.

— Министерство юстиции приняло решение поручить данное дело ФБР. Конечно, было принято во внимание мнение вашего непосредственного начальника полковника Хелльманна, главного военного прокурора и других заинтересованных сторон.

Проклятье!

— Что ж, в таком случае я снимаю с себя всякую ответственность за возможные печальные последствия. Мне не нужно вам объяснять, полковник, что такое ФБР.

— Да. Многих это решение огорчило. К сожалению, далеко не все в Пентагоне понимают, насколько важно сохранить контроль военных над расследованием и чем чревата его утрата, поэтому, видимо, решение и не встретило особого сопротивления, но определенный компромисс все же был достигнут.

Ни я, ни Синтия не поинтересовались, что же это, собственно, за компромисс, но полковник Фоулер сам проинформировал нас о нем.

— Завтра до обеда расследование будете вести вы. Если по истечении этого времени вы не произведете ареста и не предъявите никому обвинения, вы будете отстранены от расследования, хотя и останетесь в качестве консультантов ФБР.

— Понятно.

— Сейчас формируется следственная бригада в Атланте из сотрудников ФБР, а также следственная группа от министерства юстиции и главной военной прокуратуры. Будут привлечены и ваши коллеги из Фоллс-Черч.

— Надеюсь, для всех них найдется местечко в трейлерном городке, — съязвил я.

— Мы, конечно, не хотели этого, — вымучил улыбку полковник Фоулер, — и вы, как я подозреваю, тоже. Но если хорошенько подумать, то станет ясно, что этого и следовало ожидать.

— Полковник, — вмешалась Синтия, — конечно, в армии не каждый день убивают капитанов, но не кажется ли вам, что дело чрезмерно раздуто и смахивает больше на пропагандистскую шумиху, чем на методичное полицейское расследование.

— Этот вопрос также поднимался на совместном заседании, — сказал Фоулер. — Но все дело в том, что убита именно женщина, и не просто убита, но и изнасилована, и не простая женщина, а дочь генерала Кэмпбелла. Сами знаете, перед правосудием все равны, но для некоторых делается исключение, и они получают его больше, чем другие.

— Я понимаю, что это решение было принято без вашего участия, полковник, — произнес я, — но вам следовало бы обсудить эту проблему с генералом Кэмпбеллом и попросить его добиться пересмотра этого решения, а еще лучше — отмены.

— Я сделал все, что мог, поэтому-то и удалось добиться некоторых уступок. В противном случае еще вчера вас освободили бы от расследования. Но генерал Кэмпбелл и полковник Хелльманн выторговали для вас немного времени. Они считают, что вы уже близки к тому, чтобы произвести арест. Так что, если у вас имеются веские доказательства и сильные подозрения в отношении полковника Мура, можете арестовать его. Мы не станем возражать, если в этом возникнет необходимость.

Я задумался. Полковник Мур был наилучшим кандидатом на роль козла отпущения. А почему бы и нет? Даже не касаясь улик, было уже вполне достаточно и того, что этот чудак занимался какой-то странной секретной работой, на нем мешком висел мундир, генералу Кэмпбеллу не нравились его отношения с его дочерью, Энн Кэмпбелл, у него не было особых наград и медалей, и вообще его недолюбливали другие офицеры. Даже капрал военной полиции готов был с радостью помочь утопить его. Да этот парень сам шел в капкан, уткнувшись носом в книгу заумных мыслей Ницше.

— Что ж, если у меня в запасе еще тридцать часов, я согласен продолжить расследование, — сказал я Фоулеру.

Полковника такое заявление явно огорчило.

— А что мешает вам сделать решительный шаг, основываясь на уже имеющихся доказательствах? — поинтересовался он.

— Доказательств пока еще маловато, полковник, — ответил я.

— А мне кажется, что вполне достаточно.

— Это вам сказал полковник Кент?

— Да… Да и вы сами сказали, что по заключению судмедэкспертов получается, что полковник Мур находился на месте преступления.

— Верно. Но речь идет о точном времени, мотиве и в конечном счете о характере происшествия. У меня имеются основания предполагать, что полковник Мур каким-то образом причастен к случившемуся там, но я не могу утверждать, что он действовал в одиночку, с преступным умыслом, и ему вполне можно предъявить обвинение в преднамеренном убийстве. Нужно еще многое уточнить, прежде чем арестовать его и спихнуть дело в суд.

— Понимаю. Вы думаете, он признается?

— Это невозможно предугадать вплоть до самого последнего момента. Спросим и посмотрим, что он ответит.

— И когда же вы намерены это сделать?

— Обычно я задаю главный вопрос, когда и я сам, и подозреваемый уже готовы к такого рода разговору. В данном случае не исключено, что мне придется оттягивать его до последней минуты.

— Хорошо. Вам нужна помощь гарнизонной службы криминальных расследований?

— У меня есть данные, что майор Боуэс был одним из любовников убитой.

— Но это всего лишь сплетни.

— Согласен. Но если я, или нет, полковник, лучше даже, если вы спросите его как офицера, то вам он, вероятно, скажет правду. Так или иначе, поскольку у нас возникли сомнения, он обязан устраниться от данного дела. Мне также не хотелось бы обсуждать это с его подчиненными.

— Я понимаю вас, мистер Бреннер, и сочувствую, но огульное обвинение, пусть даже и признание, в половой связи с убитой еще не основание для отстранения майора Боуэса от расследования…

— Осмелюсь не согласиться с вами. Осмелюсь также предположить, что это дает основания включить его в список подозреваемых второй или третьей очереди. Мне нужно будет выяснить, имеется ли у него алиби. И в этой связи, полковник, если вы закончили, позвольте перейти к собеседованию с вами лично.

Полковник Фоулер твердой рукой налил себе еще чашку кофе. Солнце поднялось выше над горизонтом, и в лоджии, где мы сидели, стало темнее. В моем пустом желудке бурлил кофе, а в голове еще не до конца рассеялся туман. Я скосил глаза на Синтию и заметил, что она чувствует себя гораздо лучше, чем я, и это лишний раз убедило меня, что пора уже выбирать что-то между сном, сексом, питанием и работой.

— Может быть, желаете позавтракать? — спросил полковник Фоулер.

— Благодарю вас, полковник, нет.

Он взглянул на меня и сказал:

— Начинайте ваш артобстрел.

И я открыл огонь.

— Вы находились в сексуальной связи с Энн Кэмпбелл?

— Нет.

— Вам известно, кто был ее любовником?

— Полковник Кент сказал вам, что он был одним из них. Я не стану упоминать других имен, не желаю тем самым давать вам основание включить этих людей в список подозреваемых.

— О’кей, в таком случае ответьте, у кого, по-вашему, было основание убить Энн Кэмпбелл?

— Этого я не знаю.

— Известно ли вам, что младший адъютант генерала Кэмпбелла лейтенант Элби был до безумия влюблен в нее?

— Да, известно. И я не нахожу в этом ничего удивительного. Почему бы ему и не увлечься дочерью своего командира? Они ведь оба не состоят в браке, привлекательны и оба офицеры. А как, по-вашему, люди знакомятся и женятся? К тому же лейтенант не евнух.

— Аминь. А она отвечала ему взаимностью?

Полковник Фоулер немного подумал, прежде чем ответить.

— Она никому не отвечала взаимностью. Она провоцировала мужчину на роман с ней и обрывала его по собственному усмотрению.

— Не ожидал от вас такого услышать, полковник.

— Ах, прошу вас, мистер Бреннер, ведь вам и без меня все прекрасно об этом известно. Я не намерен пытаться выгородить ее перед вами двоими. Эта баба была… О Боже, мне даже трудно подобрать подходящее слово… она была даже и не соблазнительницей, и не распутницей в банальном смысле слова… — Он взглянул на Синтию: — Подскажите лучше вы, как ее следует коротко охарактеризовать.

— Я полагаю, что ее следует называть не иначе как мстительницей, — сказала Синтия.

— Мстительницей? — вскинул брови полковник Фоулер.

— Она не была жертвой злословия, как вы пытались сперва это представить, как не была и распутницей в обычном понимании этого слова. Не являлась она и нимфоманкой, то есть женщиной с больной психикой. Она просто использовала свое обаяние и тело, чтобы взять реванш, полковник, и вам это известно.

Такое развитие беседы пришлось не по душе полковнику Фоулеру. У меня возникло подозрение, что полковник Кент лишь вкратце изложил ему суть нашей с ним беседы, опустив то обстоятельство, что сексуальное поведение Энн Кэмпбелл имело специфическую цель, а именно — сделать из папочкиной внешности козью морду. Наконец полковник произнес:

— Да, она ненавидела армию.

— Она ненавидела своего отца, — поправила его Синтия.

Впервые Фоулер казался выбитым из седла. Невозмутимый по натуре человек, закаленный и проверенный в сражениях, всегда готовый дать противнику достойный отпор, он не позаботился о том, чтобы прикрыть тылы, и именно туда и нанесла удар Синтия.

— Генерал искренне любил свою дочь, — сказал он. — Поверьте, это действительно так. Но у нее выработалась в отношении него какая-то навязчивая и беспричинная ненависть. Признаться, я советовался с одним независимым психологом по этой проблеме, и хотя ему и трудно было заочно выявить истинную причину такого ее отношения к собственному отцу, он предположил, что у нее пограничное состояние расстройства личности.

— То, что мне известно о ней, не дает оснований для подобного заключения, — заметила Синтия.

— Да черт этих психологов разберет! — воскликнул полковник. — Я многое не понял из того, что он говорил, но все сводилось к тому, что дети сильных людей, пытаясь подражать им, как правило, терпят неудачу, испытывают комплекс неполноценности, теряют веру в свои силы и возможности; наконец, движимые инстинктом самосохранения, находят что-то такое, что у них неплохо получается, нечто далекое от того, чем занимается отец, какую-то сферу деятельности, где им не нужно соревноваться с ним, но при этом общественно значимую. Многие люди такого склада, как сказал мне этот психолог, занимаются общественной деятельностью, становятся учителями, медицинскими сестрами, воспитателями. А некоторые — педагогами-психологами, — добавил он с многозначительным видом.

— Я бы не назвал специалиста по психологическим боевым операциям педагогом, — заметил я.

— Это безусловно так, — кивнул полковник, — и как раз здесь и заключается особенность данного случая. Этот психоаналитик объяснил мне, что, когда сын или дочь остаются в системе ценностей своего отца, это порой указывает на их стремление навредить ему. Они не в силах соперничать с ним, но не желают или не могут стать независимыми, поэтому остаются рядом с источником своего гнева и начинают своего рода партизанскую войну, которая может выражаться как в мелких пакостях, так и в нанесении серьезного ущерба.

Полковник немного подумал и добавил:

— Они поступают так, потому что иначе не могут отомстить. И здесь мисс Санхилл совершенно права: да, именно отомстить за воображаемые или действительные обиды, нанесенные им. В случае с капитаном Кэмпбелл мы видим, что у нее для этого имелись уникальные возможности. Отец не мог ответить ей, и она добилась сама довольно влиятельного положения. Как сказал этот психоаналитик, многие дети, настроенные подобным же образом против своего отца, ударяются в разврат, пьянство, азартные игры, пускаются во все тяжкие ради того, чтобы бросить тень на репутацию отца. Капитан Кэмпбелл, видимо, решила на деле применить свои познания в психологии и пошла еще дальше, решив скомпрометировать не только генерала, но и все его окружение.

Полковник Фоулер наклонился над столом и сказал:

— Я надеюсь, вы понимаете, что подобное поведение вызвано болезнью, но ни в коем случае не отношением к ней ее отца. У всех у нас бывают воображаемые враги, но, если врагом вдруг становится отец, уже ничто не может изменить отношение ребенка к нему, как бы родители ни старались окружить его любовью и заботой. Этой женщине с нарушенной психикой требовалась медицинская помощь, но она ее не получала. К тому же этот сукин сын Мур подливал масла в огонь ее ненависти, преследуя свои личные нездоровые интересы. Мне думается, ему хотелось проверить, насколько он способен контролировать развитие событий и во что это может вылиться.

С минуту никто не проронил ни слова, затем Синтия спросила:

— Но почему генерал не попытался решительно пресечь ее происки? Разве не он руководил боевыми операциями в долине реки Евфрат?

— Там ему было легче, — ответил полковник Фоулер. — С Энн Кэмпбелл справиться было куда как труднее. Признаться, примерно год назад генерал подумывал над этим. Но я отговорил его от этой затеи. Судите сами: добейся генерал перевода в другое место полковника Мура или положи он дочь в больницу, на что имел полное право как командир, ситуация от этого только бы осложнилась. Генерал благоразумно последовал моему совету, оставив все как есть.

— Прямое давление с позиции силы на Мура и свою дочь вряд ли пошли бы на пользу карьере самого генерала, — заметил я, — потому что таким образом он признал бы наличие проблемы.

— Ситуация сложилась весьма деликатная. Миссис Кэмпбелл, мать Энн, считала, что дела пойдут лучше, если дать дочери выпустить ее неестественный гнев. Она предпочитала ни во что не вмешиваться. Но генерал все же решил действовать, и это произошло неделю назад. Но было, увы, уже слишком поздно.

— А каким образом, — спросил я, — решил действовать на сей раз генерал?

Полковник Фоулер собрался с мыслями и ответил:

— Не уверен, что это имеет прямое отношение к делу.

— Предоставьте это решать мне, полковник.

— Ну хорошо, так и быть, я вам расскажу. Несколько дней назад генерал поставил своей дочери ультиматум. Он дал ей возможность выбирать: либо она уходит в отставку, либо ложится на лечение или лечится дома. Третий вариант — она отвергает оба предыдущих, и в этом случае генерал направляет рапорт прокурору, и тот расследует ее недостойное звания офицера поведение и передает дело в военный трибунал.

Я понимающе кивнул головой: если все это было правдой, тогда именно этот ультиматум и ускорил развязку конфликта между отцом и дочерью, которая произошла на стрельбище номер шесть. Во всяком случае, так мне подсказывала интуиция.

— И как она ответила на его ультиматум? — спросил я.

— Она пообещала дать ответ в течение двух дней. Но не дала: ее убили.

— Может быть, это и было ее ответом.

— Что вы хотите этим сказать? — вздрогнул полковник Фоулер.

— Подумайте сами, полковник.

— Уж не хотите ли вы сказать, что она уговорила полковника Мура помочь ей устроить это дикое самоубийство?

— Возможно, — сказал я. — А не было ли у Энн Кэмпбелл каких-то серьезных причин затаить злобу на генерала?

— Например? Что вы имеете в виду?

— Ну, допустим, нечто вроде комплекса ревности к матери?

Полковник Фоулер некоторое время внимательно изучал меня, словно с моего языка вот-вот должна была сорваться какая-то совершенно недопустимая неприличность, выходящая за рамки дозволенного даже при расследовании убийства, и холодно произнес:

— Я не понимаю, к чему вы клоните, мистер Бреннер, и прошу вас не пытаться мне это объяснить.

— Есть, сэр.

— Это все?

— Боюсь, что нет, сэр. Боюсь, что мы только влезли в эту зловонную кучу, полковник, а дальше будет еще хуже. Вот вы сказали, что не имели половых контактов с убитой. А теперь ответьте мне, пожалуйста, — а почему, собственно, нет?

— Как прикажете вас понимать — почему не имел?

— Я имею в виду, почему она не склоняла вас к этому, а если склоняла, то почему вы отвергли ее домогательства?

Полковник Фоулер искоса метнул взгляд на дверь, чтобы убедиться, что его не слышит жена, и только после этого ответил:

— Она никогда мне такого не предлагала.

— Понимаю. Объясняется ли это цветом вашей кожи, или же она знала наверняка, что это не имеет смысла?

— Я… Я склонен думать, что… Дело в том, что она имела половую связь с чернокожими офицерами раньше, правда, не здесь, не в этом гарнизоне. Так что расовый фактор здесь не играет роли… И я бы, пожалуй, сказал, что она наперед знала, что… — он улыбнулся, впервые за всю беседу. — Она знала, что меня ей не совратить, — он вновь улыбнулся и добавил: — Либо считала меня уродом.

— Но вы не урод, полковник, — сказала Синтия, — и даже если бы вы им и были, это не имело бы для Энн Кэмпбелл никакого значения. Мне кажется, что она таки пыталась совратить вас, но вы не поддались соблазну из чувства долга перед генералом и верности жене. И конечно, из моральных убеждений. Вот тогда-то вы и превратились для Энн Кэмпбелл в ее врага номер два.

Фоулера эти ее слова, похоже, добили, и он сказал:

— Мне кажется, со мной никто за всю мою жизнь так не разговаривал.

— Вероятно, вам не доводилось сталкиваться непосредственно с расследованием убийства, — пришел я ему на помощь.

— Да, признаться, не доводилось. Так что было бы лучше, если бы вы произвели арест, и мы покончили бы со всем этим.

— Как вам это ни неприятно, но все это закончится только после трибунала, полковник, — развел я руками. — Я не часто ошибаюсь, но если вижу, что все-таки совершил ошибку, то стараюсь ее исправить и не стыжусь о ней заявить.

— Я преклоняюсь перед вами, мистер Бреннер. Будем надеяться, что полковник Мур разрешит все ваши сомнения.

— Может быть, и так, но не исключено, что у него имеется и собственная трактовка случившегося. Мне хотелось бы выслушать все версии происшествия, так мне будет легче отличить правду от лжи.

— Вам виднее.

— У капитана Кэмпбелл были братья или сестры? — спросила Синтия.

— У нее есть брат.

— Что бы вы могли нам о нем рассказать?

— Он живет в каком-то маленьком городке с испанским названием на Западном побережье. Точно не помню.

— Но он не военнослужащий?

— Нет. Он перепробовал себя на многих поприщах.

— Понимаю. Вы с ним знакомы?

— Да. Он приезжает сюда в отпуск, почти каждый год.

— Как вы считаете, он не подвержен тому же комплексу, что и его покойная сестра?

— В некоторой степени… Но он предпочел отдалиться от семьи. Так, когда во время войны в Персидском заливе корреспонденты телевидения хотели взять у него интервью, они просто его не нашли.

— Вы могли бы охарактеризовать его отношения с семьей как отчужденные? — спросила Синтия.

— Пожалуй, точнее будет сказать, что он просто отдалился от нее. Когда же он проводит здесь отпуск, все ему рады и очень огорчаются, когда он вновь уезжает.

— А какие у него были отношения с сестрой?

— Очень хорошие, как мне всегда казалось. Энн Кэмпбелл относилась к нему достаточно терпимо.

— Терпимо — к чему? К его стилю жизни?

— Да. Дело в том, что Джон Кэмпбелл — гомосексуалист.

— Понятно. И генерал Кэмпбелл с этим смирился?

Фоулер ответил не сразу.

— Полагаю, что да, — наконец произнес он. — Джон Кэмпбелл был довольно осторожен, никогда не приводил своих любовников домой, старался не выделяться манерой одеваться и все такое. Мне кажется, что генералу было просто не до него, у него хватало проблем с дочерью. Но по сравнению с Энн Джон — весьма добропорядочный гражданин.

— Все ясно, — сказала Синтия. — Не кажется ли вам, что генерал как бы компенсировал свое разочарование в сыне, не избравшем военную карьеру, тем, что поощрял и даже, возможно, принуждал Энн Кэмпбелл взять на себя традиционно мужскую роль: поступить в военную академию и затем на службу в армию?

— Именно так все и считают. Но, как и вообще в жизни, здесь тоже не все так просто. Энн с увлечением училась в Уэст-Пойнте. Она на самом деле стремилась получить там образование и добилась немалых успехов. И военную карьеру она избрала сама. Так что у меня нет оснований считать, что генерал принуждал ее идти по его стопам, или же уделял ей недостаточно внимания, когда она была ребенком, или в чем-то обделял из-за ее нежелания выполнить его прихоть, например, поступить против своей воли в военную академию. Между прочим, такую версию выдвинул и мой консультант-психоаналитик, но она была далека от истинного положения вещей. Энн Кэмпбелл и в школе была сорванцом, так что очень даже подходила для военной карьеры. Она хотела продолжить семейную традицию: ведь и дед ее был армейским офицером.

— Но вы сами сказали, что она ненавидела армию, — напомнила ему Синтия.

— Да… Я так сказал, но ведь вы возразили мне, что на самом деле она ненавидела своего отца.

— Так значит, вы заблуждались на сей счет?

— Ну, понимаете… — развел он руками.

Всегда полезно несколько подчеркнуть ложь, даже маленькую, во время допроса: это ставит подозреваемого или свидетеля в положение оправдывающегося.

Полковник Фоулер попытался исправить допущенную ошибку.

— На самом деле Энн любила армию, — подумав, сказал он. — Но в последнее время она заметно изменилась, стала раздражительной, и у нее появились иные мотивы для продолжения службы.

— Мне все ясно, — заявила Синтия. — А теперь не могли бы вы помочь нам разобраться в ее отношениях с матерью?

Полковник Фоулер подумал немного и ответил:

— Отношения между ними были натянутыми. Миссис Кэмпбелл, вопреки распространенному о ней суждению, сильная женщина, но она поступилась личными интересами ради карьеры мужа, смирилась с переездами с одного места службы на другое, равно как и с его командировками, в которые он выезжал один, без семьи, приучилась быть любезной с людьми, ей самой безразличными, и так далее. И сделала она это осознанно, потому что воспитана в старых традициях, и, раз уж она приняла на себя определенные обязательства, выходя замуж, она будет придерживаться их либо разорвет брак, если изменит свою позицию и отношение к нему. Она не станет, подобно многим современным супругам, ворчать, сетовать и дуться, но при всем при том извлекать свою выгоду. Она молча несет свой крест.

Полковник покосился на Синтию и продолжал:

— Она не поставит своего мужа неожиданной выходкой в некрасивое положение, разделит вместе с ним и беду, и радость, будет ему достойной женой и помощницей и не станет искать себе занятие типа торговли недвижимостью ради того, чтобы продемонстрировать всем свою независимость. И хотя сама она и не носит генеральских погон, но твердо знает, что муж обязан своими генеральскими звездами во многом именно ей, ее помощи, преданности и верности на протяжении многих лет. Вы попросили меня рассказать об отношениях между Энн и ее матерью. Я же рассказал вам об отношениях между супругами Кэмпбелл, так что теперь сами можете ответить на свой вопрос.

— Да, могу, — кивнул я. — Но не пыталась ли Энн как-то изменить поведение или образ мысли своей матери?

— Мне кажется, она делала такую попытку. Но миссис Кэмпбелл сразу же дала ей понять, чтобы она не лезла не в свои дела и занималась лучше собственными проблемами.

— Хороший совет, — сказала Синтия. — И после такого разговора в их отношениях ничего не изменилось?

— Мне трудно судить об отношениях между матерью и дочерью. У нас в семье было четыре мальчика, и у меня самого три сына. Я вообще плохо разбираюсь в женщинах, и мне не доводилось наблюдать отношения между матерью и дочерью. Одно мне известно: они никогда не делали ничего вместе — не ходили за покупками по магазинам, не играли в теннис и не устраивали вечеринок. Иногда, правда, вместе ужинали. Вас это устраивает?

— Да, — кивнула Синтия и задала следующий вопрос: — А ваша супруга, миссис Фоулер, хорошо знала Энн Кэмпбелл?

— Можно сказать, что неплохо, — ответил полковник. — Это вполне естественно.

— Полагаю, она неплохо знает и миссис Кэмпбелл. Так что, если вы не возражаете, мне бы хотелось с ней поговорить об отношениях между супругой генерала и ее дочерью.

— Миссис Фоулер очень расстроена всем случившимся, — не совсем уверенно проговорил полковник Фоулер. — Так что если вы не настаиваете, то я бы попросил вас отложить этот разговор на несколько дней.

— А не получится ли так, что миссис Фоулер уедет куда-нибудь отдыхать после пережитого потрясения, и я не смогу поговорить с ней? — спросила Синтия.

— Как лицо гражданское, она имеет полное право уезжать и приезжать, когда ей это будет угодно, — многозначительно посмотрел на нее полковник Фоулер.

— В таком случае, полковник, мне бы все-таки хотелось поговорить с ней сегодня, потому что потом у меня может и не оказаться такой возможности, — твердо сказала Синтия.

Полковник Фоулер тяжело вздохнул. Он явно недооценил нас и не ожидал подобного нажима от низших по званию офицеров. Мне кажется, если бы на нас были мундиры, он не стал бы терпеть все это дерьмо и давным-давно выставил бы нас за порог. Вот почему сотрудники СКР и предпочитают для грязной работы облачаться в штатское. Наконец он сказал:

— Я спрошу ее, готова ли она встретиться с вами сегодня после обеда.

— Благодарю вас, — ответила Синтия. — Лучше, если она побеседует с нами, чем с сотрудниками ФБР.

Полковник понял намек и кивнул в знак согласия.

— Чисто для протокола, — вставил я, — не могли бы вы вспомнить, где вы находились и что делали в ночь, когда убили капитана Энн Кэмпбелл?

— Я ожидал, что это будет вашим первым вопросом, — улыбнулся полковник. — Значит, вас интересует, где я был? Приблизительно до семи вечера я работал, затем отправился на проводы одного офицера в офицерский клуб. В десять часов я уже вернулся домой, просмотрел кое-какие документы, поговорил по телефону и в одиннадцать лег спать.

Я не стал задавать глупый вопрос типа: может ли это подтвердить миссис Фоулер, а вместо этого спросил:

— И ничего необычного в ту ночь не случилось?

— Нет, — сказал Фоулер.

— И в котором часу вы проснулись?

— В шесть утра.

— И что потом?

— Потом я принял душ, оделся и отправился к половине восьмого на работу. Где мне и следует быть сейчас, — добавил он.

— И оттуда вы около восьми часов утра позвонили домой мисс Кэмпбелл и оставили для нее сообщение на автоответчике?

— Именно так. Меня попросил позвонить об этом генерал Кэмпбелл.

— А почему бы ему не позвонить дочери самому?

— Он был сердит на нее, и миссис Кэмпбелл была расстроена, поэтому он и обратился ко мне с этой просьбой.

— Понимаю. Однако случилось так, что мы оказались в ее доме до восьми утра, а запись вашего сообщения уже была на кассете автоответчика.

Наступил, как говорится, момент тишины, и в доли секунды полковнику Фоулеру нужно было угадать, блефую ли я, чего я не делал, или же ему лучше придумать более правдоподобную историю. Он взглянул мне в глаза и сказал:

— Значит, я перепутал время. Видимо, это произошло раньше. В котором часу вы были в ее доме?

— Мне нужно свериться с моими записями. Следует ли мне понимать вас так, что вы не звонили ей до семи утра, чтобы сообщить, что она опоздала к завтраку, назначенному на этот час?

— Это было бы логичным умозаключением, мистер Бреннер, хотя я должен вам сказать, что иногда я звонил ей пораньше, чтобы напомнить о предстоящей встрече.

— Но по поводу данного случая вы сказали буквально следующее: «Энн, вы должны были заглянуть к отцу сегодня утром». Затем вы упомянули завтрак, после чего вашими словами было: «Сейчас вы, вероятно, спите». Таким образом, если предположить, что она уехала с поста, скажем, в семь часов ровно, то в половине восьмого она вряд ли уже вернулась домой и легла спать.

— Вы правы… Мне думается, я плохо соображал. Вероятно, я забыл, что она дежурила в ту ночь, и думал, что она спала дома и еще не проснулась.

— Но вы упомянули о дежурстве в своем сообщении. Целиком фраза звучала так: «Вы должны были заглянуть к отцу сегодня утром после дежурства».

— Это мои слова?

— Да, ваши.

— Ну, в таком случае, отнесите их на счет моей ошибки во времени. Может быть, на самом деле я позвонил ей в половине восьмого. Это было сразу же после того, как мне позвонил генерал. Видимо, капитан Кэмпбелл согласилась встретиться со своими родителями в семь часов, рассчитывая уйти с дежурства пораньше, оставив на посту дежурного сержанта: это практикуется. У вас что, какие-то затруднения с этим, мистер Бреннер?

— Нет, все в порядке, — ответил я, потому что затруднения возникли не у меня, а у него, и серьезные. — Учитывая натянутые отношения между капитаном Кэмпбелл и ее отцом, я хочу спросить вас: почему она согласилась позавтракать вместе с ним?

— Видите ли, они ведь время от времени все же ужинали вместе. Я же говорил вам, что она довольно часто приезжала проведать свою мать.

— Не должна ли была Энн Кэмпбелл за завтраком дать ответ на ультиматум отца?

— Вполне возможно, — подумав, ответил Фоулер.

— Не кажется ли вам подозрительным, что всего за несколько часов до того, как ей предстояло дать ответ, ее находят убитой? Не думаете ли вы, что здесь прослеживается некая связь?

— Нет, я думаю, что это совпадение.

— Лично я не верю в случайные совпадения. Позвольте мне спросить вас, полковник: генерал Кэмпбелл выдвигал в своем ультиматуме какие-нибудь другие условия?

— Например?

— Например, назвать ему некоторые имена. Имена мужчин из гарнизона, с которыми она спала. Не намеревался ли генерал Кэмпбелл одним махом разделаться со всеми?

Полковник Фоулер подумал и сказал:

— Такое вполне возможно. Но Энн Кэмпбелл не боялась огласки своих похождений и с радостью поведала бы о них своему отцу.

— Зато ее боялись офицеры, спавшие с ней, особенно женатые, и особой радости от огласки они бы не испытали.

— Я в этом не сомневаюсь, — согласился со мной Фоулер. — Но большинство из них, если не все, и не рассчитывали на ее молчание. Видите ли, мистер Бреннер, в отношении своих любовных подвигов на стороне у большинства женатых мужчин двоякое чувство. — Полковник взглянул на Синтию и продолжал: — С одной стороны, у них кровь стынет в жилах при одной лишь мысли о возможном разоблачении женой или кем-то из членов их семьи. Но с другой, они гордятся своими достижениями и сами же и разбалтывают о них. А когда победа одержана над прекрасной дочерью их босса, им очень трудно держать свой рот на замке. Вы уж поверьте мне в этом, все мы через это прошли.

Я улыбнулся:

— Вы правы, полковник. Но одно дело — разговоры, а другое — фотографии, имена и письменные доказательства. Я предполагаю, что кому-то стало каким-то образом, быть может, от самой Энн Кэмпбелл, известно, что у генерала иссякло терпение и он потребовал от дочери подробного отчета о всем ее распутстве. И кто-то мог решить, что пора избавиться от свидетеля. Избавиться от Энн Кэмпбелл.

— Такая мысль и мне приходила в голову, — кивнул полковник Фоулер. — Признаться, я понимал, что ее убил кто-то из ее знакомых. Но объясните мне, зачем понадобилось убийце привлекать внимание к сексуальному характеру преступления. Почему он не покончил с ней как-то иначе?

«Хороший вопрос», — мысленно отметил я и сказал:

— Возможно, это было сделано умышленно, чтобы скрыть истинный мотив преступления. Злоумышленнику нужно было убрать ее, но он специально представил убийство как следствие изнасилования, чтобы сбить сыщиков с толку. У меня было два случая, когда мужья убивали своих жен, обставив это так, словно бы убийцей был незнакомый жертве насильник.

— Это уже из сферы компетенции судмедэкспертов, — заметил Фоулер, — не мне об этом судить. Я понял вашу мысль, но согласитесь, не каждый решится на убийство женщины ради того, чтобы заткнуть ей рот. А лучше уж предстать перед судом за недостойное поведение.

— Согласен с вами, полковник. Но так думаем мы, люди из рационального мира. В мире же иррациональном, где действуют иные внутренние законы, одним из главных побудительных мотивов убийства является стремление избежать позора и унижения. Так сказано в инструкции.

— И вновь это поле вашей деятельности, а не моей.

— Но все же подумайте над тем, кто из любовников Энн Кэмпбелл мог решиться на убийство, чтобы избежать позора, развода, трибунала и увольнения со службы?

— Насколько мне известно, мистер Бреннер, ваш главный подозреваемый, полковник Мур, не был с Энн Кэмпбелл в половой связи. Так что у него не было и объективных причин затыкать ей рот. Но у него вполне могли быть другие мотивы, чтобы изнасиловать и убить ее. Поэтому вам лучше бы сосредоточиться именно на его возможных побудительных мотивах, если только это удерживает вас от произведения ареста.

— Я учитываю и такую возможность, полковник. Мне нравится проводить расследование убийства по схеме боевых операций пехотных и бронетанковых частей — отвлекающий маневр, пробная атака, главный мощный удар, прорыв и окружение противника. Как говорится, окружаем и добиваем.

Полковник криво усмехнулся и сказал:

— Так вы только ослабите свои силы и утратите инициативу. Бейте сразу наверняка, на поражение, мистер Бреннер, а всю эту теоретическую дребедень оставьте для учебных занятий.

— Возможно, что вы и правы, полковник, — согласился я. — Скажите, когда вы прибыли в то утро на службу, вы видели дежурного сержанта Сент-Джона?

— Нет. Позже до меня дошли слухи, что в штабе остался только один дежурный капрал и прибывший на смену дежурный офицер поднял большой шум. Капрал сказал, что дежурный сержант покинул пост уже несколько часов тому назад и как в воду канул, впрочем, как и дежурный офицер. Мне об этом сразу не доложили; майор Сандерс, штабной офицер, решил сперва связаться с военной полицией, и оттуда ему сообщили, что дежурный по штабу сержант Сент-Джон сидит у них в камере, хотя пока и неясно, за что именно. Все это мне стало известно лишь в девять утра, и я тотчас же доложил обо всем генералу Кэмпбеллу, который приказал мне разобраться.

— И никто не поинтересовался, куда подевалась Энн Кэмпбелл?

— Нет. Позже, конечно, все встало на свои места, но тогда я решил, что Энн просто ушла с дежурства пораньше, оставив вместо себя сержанта, который поручил охрану штаба капралу, а сам отправился по своим личным делам, может быть, шпионить за своей женой. Такое ведь в армии часто случается: мужчине вдруг приходит в голову, что его жена ему изменяет, пока он на службе, он все бросает и мчится домой.

— Да, мне доводилось расследовать два убийства и одно избиение с тяжелыми последствиями в аналогичной ситуации.

— Значит, вы меня понимаете. Именно так я и подумал тогда. Это уже потом узнал, что Сент-Джон угодил в военную полицию и не вернулся в штаб. Но я не стал расследовать это происшествие, решив, что оно связано с преждевременным уходом с дежурства Энн Кэмпбелл. Однако увязывать это с прояснившимися позже обстоятельствами мне даже в голову не приходило.

Все это звучало весьма убедительно, хотя и требовало дополнительной проверки. Я напомнил полковнику:

— Вы сказали, что накануне задержались в штабе по каким-то служебным делам.

— Да.

— Вы видели капитана Кэмпбелл, когда она принимала дежурство?

— Нет. Мой кабинет находится на первом этаже, рядом с кабинетом генерала. Дежурный офицер и сержант находятся в комнате секретаря на втором этаже. Они принимают дежурство и вахтенный журнал, облюбовывают себе один из письменных столов и устраиваются поудобнее на ночь. Вам все ясно, мистер Бреннер?

— Да, сэр, все выглядит довольно логично, однако мне все равно придется перепроверять факты. Это моя работа, полковник, и я не умею выполнять ее иначе.

— Уверен, что и в вашей работе есть определенные допуски, мистер Бреннер.

— Весьма незначительные, полковник. Дюйм влево, дюйм вправо. Но стоит мне чуть ошибиться, и я уже лечу прямо в пасть своего босса полковника Хелльманна, который пожирает своих подчиненных, если они не осмеливаются как следует допрашивать старших по званию офицеров.

— Это действительно так?

— Именно так, сэр.

— Что ж, в таком случае я передам ему, что вы блестяще выполнили свои обязанности, не выказав ни малейшего страха.

— Благодарю вас, полковник.

— И вам все это нравится?

— Да. Мне нравится делать свое дело. Но со вчерашнего дня я не испытываю особого вдохновения, должен вам признаться.

— Я тоже не в восторге от происходящего.

— Надеюсь.

Мы замолчали. Мой кофе давно остыл, но меня это мало волновало. Наконец я спросил у Фоулера:

— Полковник, не могли бы вы устроить нам встречу с миссис Кэмпбелл сегодня?

— Я постараюсь.

— Если она и в самом деле хорошая жена солдата, как вы нам рассказывали, она поймет необходимость этого разговора. Нам также хотелось бы сегодня же встретиться с генералом Кэмпбеллом.

— Я это тоже устрою. Как мне с вами можно будет связаться?

— Боюсь, что мы будем разъезжать по всему гарнизону. Позвоните в военную полицию. А вас где можно будет найти?

— Я буду в штабе гарнизона.

— К похоронам все готово?

— Да. Сегодня после отбоя и завтра утром желающие проститься с погибшей смогут сделать это в гарнизонной часовне. А завтра в одиннадцать состоится церковная церемония, после которой тело будет доставлено на Джордан-Филд, а затем, после прощания, поднято на борт самолета, который доставит его для захоронения в Мичиган, где находится фамильный склеп Кэмпбеллов.

— Понятно. — Обычно офицеры оставляют в своем личном деле завещание и инструкции относительно похорон, поэтому я спросил полковника Фоулера: — Такова была воля покойной?

— Этот вопрос имеет отношение к расследованию убийства?

— Я полагаю, что дата составления завещания и распоряжений о похоронах имеет определенное отношение к расследованию.

— Все упомянутые вами документы были составлены накануне командировки Энн Кэмпбелл в район боевых действий в Персидском заливе, что было нормальной практикой. Если уж это вас так интересует, то скажу вам, что это она сама пожелала быть похороненной в фамильном склепе, а все свое имущество завещала брату Джону.

— Благодарю вас, полковник, и на этом разрешите закончить нашу беседу. Мы весьма признательны вам за помощь следствию, — сказал я, мысленно прощая полковнику его попытку заморочить нам голову.

Я ожидал, что теперь он встанет, как это предусмотрено этикетом, но вместо этого полковник спросил:

— Вы нашли в ее доме какие-либо компроматы?

Теперь настала моя очередь прикидываться простаком, и я с наивным видом поинтересовался:

— Что вы имеете в виду?

— Ну, дневники, фотографии, письма, списки любовников. Вы же сами все понимаете.

— Моя незамужняя тетушка при всем своем желании не нашла бы там ничего компрометирующего, даже музыки, пробудь она в доме покойной хоть целую неделю, — сказал я, что было истинной правдой, поскольку моя тетушка, при всем своем назойливом любопытстве, утратила ощущение пространства.

Полковник Фоулер встал, и мы последовали его примеру.

— В таком случае вы плохо искали, — сказал он. — Энн Кэмпбелл все документировала. Это было ее профессиональной привычкой психолога и обдуманным действием расчетливой развратительницы, не желающей полагаться на одни только воспоминания о своих забавах в стогу сена, мотеле или в чьем-то служебном кабинете. Ищите лучше.

— Хорошо, сэр. — Признаться, мне не очень-то нравилось слышать подобного рода советы от Кента или Фоулера. Откровенно говоря, Энн Кэмпбелл стала для меня чем-то большим, чем просто жертвой убийцы. Возможно, мне и удастся найти его, но ведь нужно еще и установить, почему она так себя вела, и объяснить это людям типа Фоулера и Кента. Жизнь, которую прожила Энн Кэмпбелл, не требовала ни прощения, ни сожаления. Она требовала разумного объяснения и, возможно, оправдания.

Полковник Фоулер проводил нас до парадной двери, видимо, досадуя, что разговаривал по телефону, когда мы пришли, и не встретил нас сам: наша встреча с миссис Фоулер вряд ли входила в его планы. Пожимая на прощание ему руку, я сказал:

— Кстати, мы так и не нашли памятный перстень Энн Кэмпбелл. Она всегда носила его?

— Я не обращал внимания, — подумав, ответил он.

— Но на пальце у нее остался след от перстня.

— Значит, она его носила.

— Знаете, полковник, если бы я стал генералом, мне бы хотелось иметь именно вас своим адъютантом.

— Если бы вы были генералом, Бреннер, вам без меня было бы просто не обойтись, — парировал он. — Всего хорошего.

Зеленая дверь за нами захлопнулась, и мы пошли по дорожке к машине.

— Мы почти добрались до главной тайны Энн и ее отца, но в самый последний момент вновь уперлись в стену, — сказала Синтия.

— Верно, — кивнул я. — Но мы все-таки знаем, что тайна существует, и никакие рассуждения о воображаемых несправедливостях и неестественной ненависти к ее отцу не объясняют ее. Во всяком случае, я ничему подобному не верю.

— И я тоже, — согласилась Синтия, открывая дверь машины.

— Ты обратила внимание, какой вид был у жены полковника? — заметил я, плюхаясь на сиденье.

— Конечно, обратила.

— А полковнику Фоулеру нужны новые часы.

— И это верно.