Дочь генерала

Глава 3

Полковник повез меня к южной окраине гарнизона.

— Капитан Энн Кэмпбелл и сержант Харольд Сент-Джон находились на дежурстве в штабе гарнизона, она в качестве дежурного офицера, Сент-Джон — дежурного сержанта, — начал он.

— Они были знакомы? — уточнил я.

— Возможно, — пожал плечами Кент. — Но они служат в разных подразделениях. Он — в моторном парке, она — в школе специальных операций. Так что вместе они могли оказаться в силу служебных обстоятельств.

— А что она делает в этой школе?

— Преподает психологию. У нее степень магистра психологии, — уточнил он, не решаясь добавить словечко «была».

— Разве преподавателей привлекают к дежурству? — спросил я.

— Как правило, нет. Но Энн Кэмпбелл всегда стремилась быть образцовым офицером, во всем показывать всем пример. Сами понимаете, генеральская дочь!

— Понимаю, — вздохнул я. В армии существуют различные расписания нарядов и дежурств для офицерского, сержантского и рядового составов. В списки дежурных рано или поздно обязательно попадает каждый военнослужащий. Было время, когда женщин включали не во все списки, например, их не посылали в караул, но времена меняются. Не меняется только то, что молодая женщина ночью подвергается риску, потому что злодеев-мужчин по-прежнему обуревает неукротимое желание вонзить свой неуемный орган в первую подвернувшуюся вагину, вопреки всем армейским уставам.

— Она была вооружена? — спросил я.

— Безусловно. У нее был пистолет.

— Продолжайте.

— Так вот, примерно в час ночи Кэмпбелл сказала Сент-Джону, что намерена объехать на джипе караульные посты.

— Почему? Разве это входит в обязанности дежурного по штабу? Дежурный офицер должен находиться у телефонов.

— Сент-Джон объяснил мне это так, что начальником караульной смены был совсем еще молоденький лейтенант, не обсохший после академии в Уэст-Пойнте, и капитану Кэмпбелл вздумалось проверить, все ли там в порядке. Сами понимаете, ее же так и распирало от энтузиазма! Пароль и отзыв ей были известны, так что она села в вездеход и укатила.

Кент свернул на Райфл-Рейндж-роуд и продолжал рассказывать:

— Часа в три ночи Сент-Джон, как он говорит, стал испытывать смутное беспокойство…

— С чего бы это вдруг?

— Не знаю. Может быть, ему нужно было отлучиться в сортир и он злится, что она где-то заболталась и некому его подменить у телефонов.

— Сколько ему лет?

— Около пятидесяти. Женат. На хорошем счету у командования.

— А где он сейчас?

— Отсыпается у меня в участке. Я велел ему никуда не отлучаться.

Между тем мы уже миновали тянувшиеся вдоль шоссе стрельбища — обширные территории ровной местности, обнесенные земляными валами. Я не бывал здесь уже лет двадцать, но хорошо помнил это место.

— Так вот, — говорил полковник, — сержант Сент-Джон позвонил в караульное помещение, но капитана Кэмпбелл там не оказалось. Тогда он попросил дежурного связаться с постами и выяснить, была ли Кэмпбелл там. Дежурный перезвонил Сент-Джону и доложил, что возле караульных постов ее не видели. Сент-Джон попросил дежурного по караулу срочно прислать ему подмену и, дождавшись сменщика, поехал на служебной машине разыскивать Кэмпбелл. Он побывал у солдатского клуба, затем возле клуба для офицеров, но ни там, ни на других постах капитана Кэмпбелл не видели. Приблизительно в четыре утра, направляясь к последнему охраняемому объекту — складу боеприпасов, он заметил напротив шестого стрельбища ее джип — машина и сейчас стоит там.

И действительно, справа от шоссе на узком проезде я увидел автомобиль, в котором Энн Кэмпбелл приехала на свидание со своей смертью. Рядом с ним стоял чей-то служебный «мустанг» красного цвета.

— Где караульное помещение и сами постовые? — спросил я у полковника.

— Склад боеприпасов немного дальше по шоссе, — ответил он. — Постовой — рядовая первого класса Роббинс — утверждает, что видела свет от автомобильных фар, но ничего подозрительного не слышала.

— Вы ее допросили? Где она сейчас?

— Пока тоже у меня в конторе, отсыпается в камере.

— Тесновато у вас сегодня, однако, — заметил я. — Но мыслите верно.

Кент затормозил возле автомобилей. Уже почти рассвело, и я смог разглядеть окружающих место происшествия военных полицейских — двух женщин и четверых мужчин. Слева от дорожки на скамейке трибуны, предназначенной для теоретических занятий по стрельбе, какая-то женщина в джинсах и ветровке записывала что-то в блокнот.

— Это мисс Санхилл, — пояснил полковник, вылезая из джипа.

— Почему она здесь? — спросил его я.

— Она эксперт по изнасилованиям. Я ее пригласил.

— В самом деле? И что же она делает в гарнизоне?

— А вы разве ничего не знаете о деле лейтенанта Нили? Она работала медицинской сестрой.

— Кое-что читал в газетах. Вы полагаете, что эти два случая могут быть как-то связаны между собой?

— Нет. Преступника арестовали еще вчера, до убийства Кэмпбелл. В четыре часа дня мисс Санхилл произвела арест, а в пять преступник сознался.

Я кивнул. Значит, в шесть часов мисс Санхилл тихо отмечала в баре офицерского клуба свой маленький успех, Энн Кэмпбелл была еще жива и обедала там же, а я в это время наблюдал за Синтией, размышляя, то ли мне набраться мужества и подойти к ней поздороваться, то ли совершить стратегическое отступление.

— Сегодня Санхилл должна была отбыть для выполнения другого задания, но она пожелала задержаться и расследовать это дело, — добавил Кент.

— Нам чертовски повезло, — заметил я.

— Да, хорошо иметь в таких делах помощника-женщину. А мисс Санхилл — отличный специалист, я видел ее в деле.

— Вы правы, — сказал я, попутно отметив, что у красного «мустанга», принадлежащего, скорее всего, Синтии, номера штата Вирджиния, как и у моей служебной машины, следовательно, она тоже работает на ту же контору в Фоллс-Черч, что и я. Судьбе, однако, не угодно было свести нас в родной фирме, она избрала для этого иные обстоятельства. Так или иначе, мы рано или поздно должны были вновь встретиться.

Над стрельбищем завис утренний туман. Вдоль земляной насыпи на различном расстоянии виднелись сделанные из фибрового картона фигуры вражеских солдат с винтовками, сменившие обычные силуэтные мишени. Насколько я понимаю, они должны были приучить наших солдат смотреть в глаза противнику, нажимая на спусковой крючок. Но подготовить человека к убийству нельзя, научиться этому можно, только убивая живых людей, это я знаю по собственному опыту. Так или иначе, сейчас на мишенях мирно сидели птички, смазывая эффект от их отвратительных физиономий, и распугать их мог только первый залп.

Когда я проходил боевую подготовку, стрельбище было совершенно голым, лишенным какой-либо растительности, что в боевых условиях возможно разве что в пустыне. Теперь почти все учебные площадки для стрельбы были покрыты зеленью, скрывающей некоторые мишени. Возле одной из них, заросшей травой и кустарником, я заметил двух полицейских в военной форме, мужчину и женщину. На земле, у ног фигуры, лежало нечто постороннее.

— Этот парень явно был извращенцем, — сказал полковник Кент. — Он надругался над ней прямо на стрельбище, вроде бы как на глазах у этого чучела.

Если бы чучело могло еще и говорить, подумалось мне. Я огляделся вокруг: на некотором отдалении от трибун и наблюдательной вышки возле деревьев виднелись уборные.

— Вы осмотрели весь прилегающий к месту преступления район? — спросил я у полковника. — Других жертв нет?

— Нет. Дело в том, что мы опасались уничтожить улики, — не совсем уверенно ответил полковник.

— Но ведь и не исключено, что поблизости есть еще убитые, или раненые, или нуждающиеся в срочной помощи. Улики уликами, но в первую очередь следует обращать внимание на жертвы. Так говорится в инструкции.

— Верно, — согласился Кент и подозвал сержанта военной полиции. — Свяжитесь по телефону с лейтенантом Фуллхэмом и скажите ему, чтобы он немедленно прибыл сюда со своим взводом и с собаками.

Прежде чем сержант успел раскрыть рот, с трибуны раздался женский голос:

— Я уже сделала это.

— Спасибо, мисс Санхилл, — поднял голову я.

— Пожалуйста.

Я предпочел бы не замечать ее, но это было, как я понимал, невозможно. Поэтому я повернулся и вступил на стрельбище. Кент последовал за мной, стараясь не отставать, что ему, однако, плохо удавалось, и я первым подошел к месту преступления. Двое военных полицейских молча стояли над трупом капитана Энн Кэмпбелл, стараясь не смотреть на него.

Я остановился в нескольких шагах от убитой, лежащей на спине. Как и говорил Кент, она была почти голой, если не считать спортивных часов на левом запястье. Неподалеку от трупа валялся ее бюстгальтер, явно из дорогих. Никакой другой одежды поблизости не было — ни униформы, ни сапог, ни шлема, ни портупеи, ни кобуры, ни пистолета, который должен был бы находиться в ней. Мало того, обращал на себя внимание еще один любопытный факт: Энн Кэмпбелл была привязана шнуром за запястья и щиколотки к палаточным колышкам. Колышки были сделаны из зеленого полихлорвинила, а шнур — из зеленого же нейлона. И то и другое, несомненно, армейского образца.

Энн Кэмпбелл было около тридцати, она была хорошо сложена: такие фигуры бывают у преподавателей аэробики — с рельефной мускулатурой ног и рук, ни грамма липшего жира. Я видел ее лицо на рекламных армейских плакатах — резко очерченное, оно выглядело очень привлекательным, прекрасно гармонируя с белокурыми волосами до плеч, подстриженными разве что чуточку ниже, чем предписывается уставом. Но в данный момент это уже не играло никакой роли.

Шея Энн была стянута тем же шнуром, что и лодыжки и кисти, но под шнур были подсунуты ее трусики, натянутые на голову, так что шнур не мог впиться в кожу шеи. Я знал, о чем это говорит, но другие вряд ли.

Подоспевшая тем временем Синтия молча встала рядом со мной.

Я наклонился и разглядел на щеках убитой кусочки высохшей и потрескавшейся пудры. Кожа обрела восковой оттенок. Покрытые прозрачным лаком ногти на пальцах рук и ног побледнели, утратив естественный розоватый цвет. Лицо было чистым, без царапин, синяков и следов укусов, как и другие части тела. За исключением непристойной позы, ничто не свидетельствовало о том, что убитая была изнасилована: не было ни спермы на ее гениталиях, лобке или бедрах, ни следов борьбы на бедрах и животе, ни травы или грязи на теле, ни крови или содранной кожи под ногтями, ни вырванных или всклокоченных волос.

Я дотронулся до ее лица и шеи — мест, где мышцы в первую очередь сковывает трупное окоченение. Но окоченения не было, и подмышки ее были еще теплыми. Темно-багровые пятна проступали лишь на ее бедрах и ягодицах, обретая густой лиловый оттенок, типичный для асфиксии, вызванной сдавливанием шеи веревкой. Я надавил пальцем на синюшные участки кожи ягодиц, соприкасавшиеся с землей, и, когда отнял палец, на месте нажима осталось светлое пятно, постепенно вновь обретающее серовато-синий оттенок. Следовательно, сделал я вывод, смерть наступила около четырех часов назад.

Я уже давно взял за правило не принимать показания свидетелей за истинную правду. Однако пока что показания Сент-Джона совпадали с моими расчетами времени.

Я наклонился еще ниже и заглянул Энн Кэмпбелл в ее большие голубые глаза, уставившиеся на солнце. Роговица еще оставалась чистой, не затянутой пеленой, что лишний раз свидетельствовало о недавней смерти. Оттянув одно веко, я увидел вокруг глазного яблока обрамление из крохотных кровоподтеков в виде пятнышек, характерное при удушении. Пока все, что сообщил мне Кент, и то, что я увидел на месте происшествия, не противоречило одно другому.

Ослабив шнур на шее Энн Кэмпбелл, я осмотрел трусики. Они не были порваны либо испачканы чем-либо. Никаких личных знаков; след от шнура, которым ее задушили, можно было заметить, лишь присмотревшись: не будь под шнур подложены трусики, повреждения горла и шеи наверняка были бы гораздо более глубокими.

Я распрямился и обошел труп, мысленно отметив, что ступни перепачканы травой и землей, — это говорило о том, что последние несколько шагов она сделала босиком. На ее правой ступне я заметил при более пристальном рассмотрении пятнышко смолы или битума возле большого пальца. Значит, она разулась, или ее заставили это сделать еще на шоссе, возле вездехода, и принудили идти босиком, а может быть, и обнаженной, пятьдесят метров до места преступления, оставив на ней лишь трусы и лифчик. Я осмотрел лифчик и не обнаружил на нем никаких повреждений или пятен.

Всё это время все хранили молчание, так что было слышно щебетание птиц на деревьях. Солнце уже поднялось над горными соснами за насыпью, и на стрельбище упали длинные тени. Утро вступило в свои права.

— Кто из ваших людей первым оказался на месте происшествия? — спросил я полковника Кента.

— Доложите, что вам известно, — обратился тот к стоявшей рядом девушке в форме военной полиции.

Рядовая Кейси, как значилось на ее нагрудной нашивке, смерила меня взглядом и по всей форме доложила:

— В четыре пятьдесят две я получила по рации сообщение о том, что на шестом стрельбище обнаружен труп женщины, примерно в пятидесяти метрах к западу от оставленного на дороге вездехода. Я находилась поблизости и в пять ноль одну прибыла на указанное место, где и увидела автомобиль. Поставив в укромном месте свою машину, я взяла с собой винтовку и прошла на стрельбище, где обнаружила тело. Я проверила, есть ли пульс, дышит ли подвергшаяся нападению, посветила ей в глаза, но признаков жизни не обнаружила. Из всего этого я сделала заключение, что жертва мертва.

— Каковы же были ваши последующие действия? — спросил я.

— Я вернулась к машине и попросила по рации о помощи.

— Вы вернулись тем же путем, что подошли к трупу?

— Так точно, сэр.

— Вы прикасались к чему-либо, кроме тела? К веревке, палаточным колышкам или к нижнему белью?

— Никак нет, сэр.

— А к машине убитой?

— Нет, сэр. Определив, что пострадавшая мертва, я ни до чего не дотрагивалась.

— Хотите еще что-нибудь сказать?

— Никак нет, сэр.

— Благодарю вас, вы свободны.

Рядовая Кейси отдала честь, повернулась кругом и встала на прежнее место.

Кент, Синтия и я переглянулись, словно пытаясь угадать мысли друг друга. Такие моменты надолго остаются в памяти. Мне никогда не забыть ни одну картину смерти, да я и не хочу этого забывать.

Я вновь взглянул на лицо Энн Кэмпбелл, зная, что мне не доведется больше его увидеть. Это крайне важно — вглядеться в лицо умершего, потому что именно в эти мгновения и возникает связующая живых и мертвых нить, общение жертвы с тем, кто обязался найти убийцу. И неким таинственным образом это помогает — не жертве, конечно, а следователю, в данном случае, мне.

Мы вернулись на дорогу, где стоял джип Энн Кэмпбелл, и заглянули в окошко, открытое со стороны места водителя: кнопка стартера была отжата. На переднем сиденье для пассажира лежала черная кожаная сумочка, явно не военного образца.

— Я хотела посмотреть, что в ней, но не решилась без твоего разрешения, — обратилась ко мне Синтия.

— Будем считать, что мы взяли удачный старт, — сказал я. — Доставай сумочку!

Она обошла машину кругом и с помощью носового платка открыла дверцу, потом тем же платком осторожно взяла с сиденья сумку и ушла изучать ее содержимое на трибуну.

Я лег на спину и, протиснувшись под вездеход, ощупал глушитель: он был еще слегка теплым. Затем я осмотрел дорожное покрытие, но ничего необычного не заметил.

— Есть какие-то соображения? — спросил меня полковник Кент, когда я вылез из-под автомобиля.

— Напрашивается сразу несколько возможных сценариев преступления, — пожал плечами я. — Но придется подождать результатов судебно-медицинской экспертизы. Полагаю, вы их вызвали.

— Безусловно. Группа экспертов уже выехала из Джиллема.

— Хорошо. — Форт-Джиллем расположен за пределами Атланты, приблизительно в двухстах милях[4] к северу от Хадли, и находящаяся там лаборатория, обладая мощным потенциалом, обслуживает всю Северную Америку. Там трудятся порядочные люди, и, как и я, они отправляются туда, где нужны. Тяжкие преступления — убийства, изнасилования — явление относительно редкое в армии, поэтому, когда нечто чрезвычайное все-таки случается, лаборатория способна бросить на помощь детективам весь богатейший арсенал своих средств. В данном случае я бы не удивился, если бы прибыл целый автопоезд.

— Как только эксперты прибудут, — сказал я полковнику Кенту, — попросите их уделить особое внимание черному пятну на ее правой ступне. Я хочу знать, что это такое.

Кент кивнул, возможно, подумав при этом: «И что эти парни из СКР хотят казаться умнее других?» Впрочем, не исключено, что он был бы прав: пятно не играло тут особой роли.

— Я также попрошу вас прочесать окружающую местность на расстоянии, скажем, в двести метров от трупа, исключая, конечно, пятидесятиметровую зону, непосредственно примыкающую к месту убийства. Пусть ваши люди подберут все посторонние предметы: окурки, пуговицы, бумажки, бутылки и тому подобное, отмечая места находок. Договорились?

— Можете не волноваться, все будет сделано, — заверил меня Кент. — Но сдается мне, что этот парень не оставил следов. Скорее всего, он приехал и уехал на машине, как и жертва.

— Согласен с вами, но ведь нам нужно собрать материалы по делу.

— Нам нужно прикрыть собственные задницы.

— Верно. Так что будем действовать по инструкции, — сказал я, зная по опыту, что так надежнее и в некоторых случаях даже вернее. Но к этому делу я не собирался подходить формально, напротив, я твердо намеревался докопаться до истины, не оглядываясь на возможное противодействие важных персон: пусть писают кипятком, мне наплевать.

— Мне нужно ознакомиться с личным делом капитана Кэмпбелл и ее медицинской карточкой, — продолжал я. — Попрошу вас опечатать эти документы и до обеда представить их мне в вашем офисе.

— О’кей.

— И попрошу вас также выделить мне кабинет и помощника.

— Вам понадобится один стол или два?

— Полагаю, что два, — покосился я на Синтию. — Но я пока еще не решил этого окончательно.

— Послушайте, Пол, бросьте темнить! Вы намерены заниматься этим делом?

— Это зависит от того, как решат в Фоллс-Черч. О’кей, постарайтесь до десяти утра не ставить в известность офицера пресс-службы. Отправьте двоих своих парней в служебный кабинет капитана Кэмпбелл, пусть вынесут из него ее письменный стол, всю обстановку и личные вещи и поставят в участок на хранение. И пусть сержант Сент-Джон и рядовая Роббинс дождутся меня в помещении военной полиции: мне нужно с ними побеседовать. И еще одна просьба, полковник: вам придется выполнить свой печальный долг и нанести визит генералу Кэмпбеллу и его супруге. Возьмите с собой капеллана и врача на случай, если кому-то потребуется успокаивающее и срочная помощь. И не допускайте их на место происшествия, им не нужно видеть труп. О’кей?

— Боже правый, — тяжело вздохнул полковник Кент.

— Аминь. Кроме того, прикажите своим сотрудникам держать все в строгом секрете, а судмедэкспертам дайте образцы всех отпечатков пальцев и ног сотрудников военной полиции, включая вас, по долгу службы находящихся на месте преступления.

— Правильно мыслите.

— И еще: опечатайте все сортиры и не позволяйте никому туда заходить, даже экспертам, пока я сам не осмотрю их.

— Договорились.

Я подошел к Синтии, укладывающей вещи убитой обратно в сумочку с помощью носового платка.

— Есть что-нибудь интересное?

— Ничего особенного: бумажник, деньги, ключи, счет из ресторана офицерского клуба, где она ужинала вчера вечером. Она съела салат, курицу, выпила вина и кофе. Мы с ней, похоже, были там в одно время.

— Так вы знакомы? — спросил подошедший к нам полковник Кент. — Выпиваете вместе?

— Нет, мы были в баре каждый сам по себе, — ответил я. — У нас лишь шапочное знакомство. А где жила убитая? — спросил я у Синтии.

— Вне гарнизона, к сожалению: Виктори-Гарденс, это по Виктори-драйв в Мидленде, в сорок пятом блоке жилого комплекса.

— Я позвоню начальнику мидлендской полиции Ярдли, он получит ордер и встретит нас там, — сказал Кент.

— Нет, Билл, не нужно привлекать посторонних лиц.

— Но вы не имеете права обыскивать жилище убитой без специального разрешения гражданских властей, — возразил Кент. — Мидленд не в нашей юрисдикции.

— Я поведу машину, — сказала Синтия, протягивая мне связку ключей из сумочки Энн Кэмпбелл.

— Вы не имеете права! — повторил Кент, нахмурившись.

Отделив от связки ключи от машины убитой, я вручил их полковнику со словами:

— Выясните, где ее машина, и наложите на нее арест.

Я направился к «мустангу» Синтии, продолжая на ходу:

— Вам лучше остаться здесь, полковник Кент, и следить за развитием событий на месте. В своем рапорте можете отметить, что я намеревался направиться в полицию Мидленда. Ответственность за все свои поступки я возьму на себя.

— Пол, вы не знаете Ярдли, — сказал Кент. — Этот красношеий сукин сын такого не потерпит. Он задаст вам перцу.

— Ему придется сперва дождаться своей очереди, — парировал я. — Не ему одному захочется добраться до моей задницы. Послушайте, Билл, мне важно первому осмотреть жилище Кэмпбелл. Возможно, придется изъять кое-что, бросающее тень на ее репутацию, репутацию ее семьи, друзей и армии в целом. Вы согласны? А уже потом мы дадим порыться там вашему Ярдли. О’кей?

Кент, кажется, правильно понял меня, кивнув в знак согласия.

Когда мы с Синтией уселись на передние сиденья ее машины, я сказал Кенту:

— Скорее всего, я вам позвоню оттуда.

Синтия тронула «мустанг» с места, развернулась, и мы понеслись по пустынному шоссе, быстро набирая скорость.

— Мне как-то не по себе, — первой нарушила затянувшееся молчание Синтия.

— Паршивое дельце, — согласился я.

— Отвратительное, — покосилась она на меня. — Или ты уже привык к подобным случаям?

— Слава Богу, нет, — сказал я. — Мне доводилось расследовать не так уж много подобных дел.

— Думаю, я смогу быть тебе полезной, — с тяжелым вздохом проговорила Синтия. — Но не хотелось бы тебя стеснять.

— Нет проблем, — откликнулся я. — Но с нами всегда будет Брюссель.

— Что?!

— Столица Бельгии. — Вот дрянь!

Мы помолчали, потом Синтия спросила:

— Почему?

— Почему Брюссель столица Бельгии? Или почему он будет с нами?

— Нет, Пол, почему ее убили?

Я в этот момент думал не об убийстве, а о нашем с Синтией романе в Брюсселе.

— Ну, возможные мотивы убийства перечислены в инструкции: корысть, месть, ревность, желание скрыть другое преступление, избежать унижения или позора, а также маниакальное стремление убивать, — с неохотой ответил я.

— А в данном случае? Как ты считаешь?

— Если убийству предшествует изнасилование, это обычно объясняется желанием отомстить, или ревностью, или стремлением затруднить опознание насильника. Она могла его знать, или же впоследствии опознать, если на нем не было маски. Но, с другой стороны, — подумав, добавил я, — данный случай смахивает на убийство на сексуальной почве, совершенное садистом-маньяком, извращенцем, получающим сексуальное удовлетворение от убийства как такового, так что ему даже не обязательно было вводить ей во влагалище свой пенис. Но определенно судить мы пока не можем.

Синтия кивнула, но ничего не сказала.

— А что ты думаешь? — спросил ее я.

Она ответила не сразу.

— Совершенно очевидно, что убийство было заранее подготовлено, — наконец произнесла она. — Преступник запасся палаточными колышками, веревкой и инструментом для забивания колышков в землю. У него также должно было иметься оружие для запугивания жертвы, которая тоже была вооружена.

— Продолжай, я слушаю.

— Преступник напал на жертву внезапно, заставил ее отбросить в сторону пистолет, раздеться почти догола и вывел ее на стрельбище.

— Хорошо. Только не очень все это увязывается с ее характером. Она была не из податливых.

— Для меня это тоже остается загадкой. Возможно, преступников было двое, — сказала Синтия. — И они не обязательно были мужского пола, во всяком случае, мы не можем этого утверждать, пока нет результатов лабораторных исследований.

— О’кей, — согласился я, несколько уязвленный тем, что сам не подумал об этом. — Но почему отсутствуют следы борьбы?

— Не знаю, — покачала головой Синтия. — Обычно без применения силы не обходится. Тем не менее след от шнура тоже кое о чем говорит. По дружбе такое не делается.

— Не спорю, — согласился я. — Но и особой ненависти этот малый к ней не испытывал.

— И любви тоже, — усмехнулась Синтия.

— А вот об этом-то как раз можно поспорить, — сказал я.

— Послушай, ведь ты дока в подобных делах. А не доводилось ли тебе раньше сталкиваться с похожими преступлениями?

— Данный случай напоминает мне так называемые организованные изнасилования, — подумав, ответила Синтия. — Совершенно очевидно, что преступление было запланировано и подготовлено. Остается лишь уточнить, знал ли насильник жертву и выследил ее специально или случайно напал на нее в процессе «свободного поиска».

— Я думаю, на нем была военная форма, — предположил я. — Именно поэтому Кэмпбелл не насторожилась.

— Не исключено и такое.

Я высунулся из окна, подставив лицо солнцу, и с наслаждением вдохнул насыщенный запахом сырой сосны воздух. Освежившись, я поднял стекло, откинулся на спинку сиденья и стал мысленно восстанавливать картину случившегося, представляя себе Энн Кэмпбелл сперва распятой в обнаженном виде на земле, потом стоящей босыми ногами на том же месте, потом идущей от своей машины к стрельбищу и так далее. Цельной картины из эпизодов не получалось.

— Послушай, Пол, — прервала мои размышления Синтия, — у нее на одежде и обуви были метки с ее именем, как у каждого военнослужащего. Так не эти ли метки и являются звеном, связующим все пропавшие вещи? Ну что, я права?

— Абсолютно права, — согласился я и подумал, что это даже здорово, что женщины видят мир иначе, чем мужчины. В самом деле здорово!

— Получается, что убийца хотел заполучить — что именно? Трофеи? Вещественные доказательства? Сувениры на память? Это типично для психологии сложившегося сексуального маньяка.

— Однако оставил же он ее нижнее белье и сумочку! — возразил я. — Нет, все эти пропавшие вещи объединяет совсем другое, а именно то, что все они армейского образца, включая кобуру и пистолет, на которых нет имени владельца. Насильник оставил исключительно гражданские вещи — часы, сумочку, трусики и лифчик. И это при том, что по ним несложно определить, кому они принадлежат. Ну что, я прав?

— Будем состязаться, кто из нас умнее?

— Нет, Синтия. Будем расследовать убийство и обмениваться версиями.

— Ладно, не сердись. Как напарникам нам действительно нужно обмениваться своими предположениями, если мы хотим скорее докопаться до сути.

— Прекрасно. — Напарник.

Синтия немного помолчала, потом спросила:

— Скажи как профессионал, почему преступник унес только армейские принадлежности?

— В древности у воинов был обычай снимать с убитого врага доспехи и оружие, оставляя его в исподнем.

— И ты думаешь, поэтому этот тип забрал ее обмундирование и пистолет с кобурой?

— А почему бы и нет? Но это всего лишь гипотеза. Возможно, это уловка, чтобы замести следы, а может быть, проявление неизвестного мне нарушения психики. Да и насиловал ли он ее вообще? А если ему просто хотелось выпятить именно сексуальный мотив преступления? Или опозорить?

— Но зачем?

— Пока не знаю. Нужно подумать. Я склонен предположить, что преступник и жертва были знакомы.

Признаться, я в этом и не сомневался. Какое-то время мы ехали молча, потом я сказал:

— Не знаю, почему это произошло, но представим себе на минуту следующую картину: Энн Кэмпбелл покидает пост в штабе и отправляется на стрельбище, предварительно условившись о встрече с любовником. Они уже не раз проделывали подобное. Он играет роль вооруженного бандита — нападает на нее, заставляет раздеться, и они выделывают все эти дурацкие штуки с привязыванием рук и ног к колышкам для остроты ощущений. Ты понимаешь, о чем я говорю? — покосился я на Синтию.

— Половые извращения — это больше по твоей части, — сказала она. — Твоя версия похожа на фантазии самца. Я хочу сказать, какая женщина добровольно согласится на то, чтобы ее распяли на холодной земле, к тому же ради удовольствия?

Было очевидно, что спор затягивался, а я еще не завтракал.

— Ты понимаешь, почему под веревку на шее были подсунуты ее трусики? — спросил я.

— Нет. Объясни!

— Посмотри сама в учебнике в главе о сексуальных удушениях.

— Хорошо.

— А ты обратила внимание на темное пятно на ее правой ступне? Нет? Если оно от дорожного покрытия, то какого черта она уже там сняла обувь?

— Ее заставили раздеться возле ее джипа.

— Тогда почему ее белье очутилось на стрельбище?

— Она разделась у машины, или даже в машине, взяла одежду с собой и несла ее до того места, где он ее распял. Понимаешь, все это было частью их сценария, Пол. Есть такие вещи, которых нормальным людям не понять, они имеют значение только для маньяков. Может быть, его разыгравшаяся фантазия требовала, чтобы она сперва разделась, потом, голая, сама донесла свою одежду до того самого места, где он намеревался ее изнасиловать, привязав к колышкам.

— А ты говорила, что ничего не смыслишь в подобных делах! — воскликнул я. — Значит, я не единственный специалист по половым извращениям.

— Мне знакомы больше патологические половые акты и отклонения преступного характера. Но я мало что смыслю в сексуальных извращениях по взаимной договоренности.

— В данном случае неясно, как распределялись роли, — заметил я.

— Но не думаю, что Энн Кэмпбелл добровольно согласилась, чтобы ее раздели, распяли на земле голой, изнасиловали и задушили, — сказала Синтия.

— Всякое возможно, — усмехнулся я. — В любом случае не приведи Господь вступить с кем-либо из этой парочки в брак.

— Нам нужно провести вскрытие и получить наконец результаты судмедэкспертизы. И непременно опросить людей, — воскликнула Синтия.

Нам? Я уставился в окно и постарался вспомнить, что́ мне было о ней известно. Она была родом из сельской глубинки штата Айова, образование получила в университете, специализируясь на криминалистике, затем прошла курс повышения квалификации по армейской программе. Для выходцев из деревни, гетто или бедняцких районов армия предлагала гораздо большие возможности, чем любая другая фирма, в финансовом, образовательном и престижном плане. Мне вспомнилось, что Синтия высказывала мне свои взгляды на связанные с военной службой преимущества: возможность путешествовать, некий ореол романтики, стабильность, престижность и тому подобное. Все это выглядело заманчиво для сельской девушки.

— Я думал о тебе, — сообщил я ей.

Ответа не последовало.

— Как твои родители? — снова обратился к ней я.

— У них все хорошо. А у твоих?

— Тоже. Они все еще надеются, что я наконец стану взрослым, обзаведусь семьей и осчастливлю их внуками.

— Для начала неплохо бы повзрослеть, — заметила она.

— Хороший совет. — Временами Синтия брала саркастический тон, но это случалось, когда она нервничала и искала способ защиты. У людей, когда-то связанных сексуальными отношениями, если они еще не утратили способность чувствовать и остались людьми, не может не сохраниться доброй памяти о минувшем и нежности к бывшему любовнику. Однако когда вдруг вновь оказываешься, как мы с Синтией, бок о бок, то испытываешь определенную неловкость и не сразу находишь нужные слова и тон.

— Я думал о тебе, — повторил я. — А ты когда-нибудь думала обо мне?

— Я тоже думала о тебе, — сказала она, и мы оба надолго замолчали, замерев и уставившись на ленту шоссе.

Кстати, несколько слов о Поле Бреннере, сидящем на месте для пассажира в красном «мустанге». Родом из Южного Бостона, ирландский католик, вряд ли узнает корову, если даже увидит ее, получил высшее образование, из рабочей семьи. В армии я оказался не потому, что хотел удрать из Южного Бостона. Армия сама нашла меня, потому что затеяла войну в Азии и почему-то решила, что из рабочей среды получаются хорошие пехотинцы.

Видимо, я и в самом деле был неплохим солдатом, потому что умудрился выжить на фронте, пробыв там почти год. Потом я получил спецподготовку в различных военных колледжах, благодарность от армии, а также закончил курсы криминалистов и повышения квалификации. Меня больше не тянет назад в родной Южный Бостон, но и мало радует рутина офицерского быта с его непременными приемами в доме полковника, где каждый наблюдает, сколько ты выпил, и с ни к чему не обязывающими беседами с офицерскими женами, которые либо слишком противны, чтобы с ними вообще разговаривать, либо слишком привлекательны, чтобы ограничиться простой болтовней.

Итак, Синтия Санхилл и Пол Бреннер, представители противоположных частей Северной Америки и разных социальных миров, любившие друг друга в Брюсселе, вновь встретившиеся в глубинке Юга и только что созерцавшие обнаженный труп дочери генерала. Спрашивается, может ли при подобных обстоятельствах между ними вновь вспыхнуть любовь и дружба? Я был склонен сильно сомневаться в этом.

— Вчера, когда увидела тебя в баре, — сказала наконец Синтия, — я просто слегка ошалела. Так что извини, если была с тобой груба.

— Никаких «если» я не принимаю, — возразил я.

— Хорошо, я тебе нахамила. Прости. И все равно я тебя ненавижу.

— Однако же хочешь вместе со мной расследовать это дело, — усмехнулся я.

— Хочу и буду стараться быть с тобой полюбезнее.

— Ты будешь всегда со мной любезна, потому что я старший по званию. А если не будешь себя хорошо вести, придется упаковывать чемоданы.

— Не выпендривайся, Пол. Никуда ты меня не отправишь, да я и сама не уеду. Нам надо раскрыть это преступление и наладить наши отношения.

— И только в такой последовательности, — улыбнулся я.

— Вот именно, только в такой.