Глава 36

В ангаре номер три было несколько прохладнее, чем снаружи, и значительно спокойнее.

Мы с Кентом прошли мимо «БМВ» Энн Кэмпбелл и направились к месту, где был смоделирован ее дом. Я указал Кенту на одно из кресел ее кабинета, и Кент сел в него.

Кэл Сивер, одетый в мундир, по всей видимости, только что сам вернулся с прощальной церемонии. Я отвел его в сторонку.

— Кэл, — сказал я, — пожалуйста, проследи, чтобы все, кроме Грейс, убрались пока отсюда. А она пусть подготовит для меня все распечатки заметок, касающихся Кента. После этого тоже может уйти, но диск пусть оставит здесь. Договорились?

— Договорились, — кивнул Кэл.

— Есть какие-то новости от специалиста по отпечаткам ног из Окленда? — спросил я.

— Да, есть. Короче говоря, он пока не может утверждать ничего наверняка. Но, если бы все-таки ему пришлось дать определенный ответ, он сказал бы, что отпечатки полковника Кента были оставлены раньше, чем отпечатки Сент-Джона.

— О’кей. А что насчет следов краски на поврежденном дереве?

— Несколько часов назад я отправил кусок ствола в Джиллем вертолетом. Мне сообщили оттуда, что краска черная и соответствует той, которую компания «Крайслер» использует для джипов. Кстати, где этот автомобиль?

— Вероятно, в гараже полковника Кента, на Бетани-Хилл. Не послать ли тебе туда своих ребят, чтобы они сфотографировали царапину на его машине и взяли образец краски для сравнения?

— А у меня есть на это право?

— А почему бы ему не быть?

— Мне нужно письменное разрешение кого-нибудь из руководства.

— Его непосредственный начальник только что вышел в отставку и вылетел в Мичиган. Но он разрешил мне делать все, что мы сочтем необходимым для расследования. Послушай, Кэл, мы же с тобой военные люди, нужно действовать по-армейски.

— Правильно.

— Ты можешь продемонстрировать полковнику Кенту и мне твои графики следов на экране монитора?

— Безусловно.

— Отлично. И следы Кента, естественно, покажутся первыми.

— Ясно. Значит, будешь его брать? — покосился он на Кента.

— Возможно.

— Если думаешь, что это он, нужно брать.

— Правильно. А если он сам наденет на меня наручники и отвезет в камеру, ты навестишь меня?

— Нет. Мне нужно возвращаться в Джиллем. Но я тебе напишу.

— Спасибо и за это. Да, скажи ребятам на посту, чтобы пока не пускали сюда ФБР.

— Хорошо. Удачи тебе! — Кэл хлопнул меня по плечу и ушел.

Я вернулся к Кенту и присел на диван.

— Мы пытаемся кое-что уточнить, пока не прибыли агенты ФБР, — сообщил я ему.

— Я слышал, ваш свидетель по торговле оружием сбежал, — сказал он.

— Что-то теряем, что-то находим.

— А как с этим делом?

— Полный порядок. Всего один подозреваемый. ФБР готовится взять его.

Кент кивнул и спросил:

— Кто же это?

Я встал и снял китель, под которым в кобуре под мышкой скрывался мой любимый пистолет «лок-9мм». Кент сделал то же самое, продемонстрировав свою кобуру с полицейской пушкой 38-го калибра. Обменявшись таким образом любезностями, мы сели, ослабили галстуки и возобновили прерванный разговор.

— Итак, кто же он? — повторил Кент свой вопрос.

— Именно об этом я и намеревался с вами поговорить. Но давайте дождемся Синтии.

— О’кей.

Я окинул взглядом ангар. Почти все судмедэксперты уже вышли, а Грейс работала с компьютером, готовя для меня материалы.

Я взглянул на дверь служебного входа в дальнем углу ангара: Синтия пока еще не появилась. Каким бы ни было мое нынешнее отношение к ней, работу мы должны были завершить вместе, независимо от результата. Карл не станет вмешиваться, я был в этом уверен, и не потому, что он не уверен в успехе и хочет подстраховаться на случай провала, а из уважения ко мне и моей работе. Карл никогда не мелочился и не опускался до того, чтобы присвоить себе успех оперативников. Но, с другой стороны, он не особо церемонился и с неудачниками.

— Я рад, что все закончилось, — сказал Кент.

— Мы все рады этому.

— Зачем вы представили меня Джону Кэмпбеллу? — спросил он.

— Мне подумалось, что вы захотите сказать ему несколько утешительных слов.

Кент промолчал.

Я заметил, что холодильник подключен к удлинителю, подошел к нему и обнаружил, что внутри полно банок пива и прохладительных напитков. Я взял три банки пива и, вернувшись к Кенту, протянул ему одну.

Мы открыли банки и стали пить пиво.

— Теперь вы уже не занимаетесь формально этим делом? — спросил он, сделав глоток.

— Мне дали еще несколько часов.

— Вам повезло. У вас в СКР платят за сверхурочные?

— Конечно. В двойном размере за каждые переработанные сутки и в тройном — за выходные дни.

— Но меня тоже ждет работа, — улыбнулся он мне.

— Я вас долго не задержу, — улыбнулся я в ответ.

Он пожал плечами и допил пиво. Я дал ему еще одну банку, он откупорил ее и сказал:

— Я не думал, что Кэмпбеллы улетят этим же самолетом.

— Меня это тоже удивило, — согласился я. — Но это был умный ход.

— Да, с ним все кончено. А ведь вполне мог бы стать вице-президентом, даже президентом. Страна созрела для еще одного президента из генералов.

— Я не очень-то разбираюсь в политике, — проговорил я, краем глаза наблюдая за Грейс. Она выложила распечатки и гибкий диск на столик рядом с компьютером, встала, помахала мне рукой и пошла к двери. Кэл подошел к компьютеру, вставил в него свою дискетку с программой графиков отпечатков ног и начал колдовать с машиной.

— Чем это они занимаются? — поинтересовался Кент.

— Пытаются выяснить, кто преступник.

— А где агенты ФБР?

— Скорее всего, ждут возле двери, пока у меня не кончится мое время.

— Я не люблю работать с ФБР, — заметил Кент. — Они нас не понимают.

— Это точно. Но зато никто из них не спал с убитой.

Дверь открылась, и вошла Синтия. Она подошла к нам и обменялась приветствием с Кентом. Я достал для нее банку кока-колы из холодильника, а для Кента — банку пива. Мы сели. Кент начал нервничать.

— Как все это печально, — начала Синтия. — Она была совсем еще молодая… Мне так жаль ее родителей и брата.

Кент не проронил ни слова.

— Билл, — обратился я к нему, — нам с Синтией хотелось бы уточнить кое-какие беспокоящие нас детали.

Кент отхлебнул еще пива из банки.

— Во-первых, вот это письмо, — Синтия достала из сумочки письмо и протянула его Кенту.

Он пробежал его, фактически не читая, поскольку, скорее всего, выучил наизусть, и вернул Синтии.

— Я понимаю, насколько вам это было неприятно, — вздохнула Синтия. — Трудно вынести такой предательский удар от любимого человека.

Кент заерзал в кресле и глотнул еще пива.

— Почему вы думаете, что я ее любил? — спросил он наконец.

— Так мне подсказывает моя женская интуиция, — ответила Синтия. — Вы ее любили, она же была слишком занята собой и собственными проблемами, чтобы ответить взаимностью на ваши искренние чувства к ней. Она была эгоисткой.

Порой сыщику, расследующему убийство, приходится плохо отзываться о жертве, разговаривая с подозреваемым. Убийце неприятно слышать, что он лишил жизни воплощение добродетели, «дитя, отмеченное и одаренное Всевышним», как охарактеризовал Энн Кэмпбелл полковник Фоулер. Полностью игнорировать моральные аспекты, как это предлагал Карл, не следует, нужно лишь несколько сместить акцент, задавая вопросы, и намекнуть подозреваемому, что понимаете, почему он так поступил.

Но Билл Кент не был слабоумным и раскусил эту маленькую хитрость, так что предпочел промолчать.

— У нас также имеются ее дневниковые записи о ваших интимных свиданиях с ней, — продолжала Синтия.

— Они вон там, на столике у компьютера, — добавил я.

Синтия отошла к столику, взяла распечатки и вернулась с ними назад. Усевшись напротив Кента на кофейный столик, она начала вслух читать некоторые особо красочные пассажи. Эротичными в полном смысле слова их назвать, однако, было нельзя. Это скорее были записки врача; ни слова о любви или чувствах, как это обычно бывает в дневниках, просто хладнокровное описание совокуплений. Это, безусловно, стало неприятным открытием для Билла Кента, но еще и свидетельствовало о том, что для Энн Кэмпбелл он значил не больше, чем ее вибратор. Его лицо исказилось гневом, а гнев, как известно, плохо поддается контролю и неминуемо ведет к самоуничтожению.

— Я не обязан все это выслушивать, — вскочил на ноги Кент.

— А я думаю иначе, — тоже вставая, сказал я. — Прошу вас сесть, вы действительно нужны нам.

Он заколебался, не зная, что делать — остаться или же уйти. Но нужно было решиться на поступок, потому что именно теперь вершилось самое важное в его жизни, и, если бы он ушел, это произошло бы здесь без него.

С наигранной неохотой Кент сел, и я тоже.

Синтия продолжала читать, словно бы ничего не произошло:

— «Билл наконец-то вошел во вкус сексуальной асфиксии, хотя и долго упрямился. Теперь он обожает просовывать голову в петлю, подвешенную к крюку в стене, и затягивать ее, пока я делаю ему минет. Но ему также нравится привязывать меня к кровати и душить веревкой, одновременно работая моим вибратором, и весьма умело, так что я получила глубокий и многократный оргазм…»

Синтия взглянула на Кента и начала перелистывать страницы.

Кент уже, похоже, не чувствовал ни ярости, ни смущения, ни неловкости. Он погрузился в воспоминания о тех лучших днях или же в размышления о своем мрачном будущем.

— «Билл вновь стал проявлять собственнические замашки, — продолжала зачитывать выдержки из дневника Синтия, — хотя мне и казалось, что мы с ним решили этот вопрос. Вчера он заявился ко мне, когда у меня был Тед Боуэс. Мы не успели с Тедом спуститься в подвал, и они с Биллом стали выпивать в гостиной, потом Билл затеял ссору, и Тед ушел, а мы с Биллом стали выяснять отношения. Он заявил, что готов развестись с женой и подать в отставку, если только я пообещаю жить с ним или выйти за него замуж. Ему прекрасно известно, почему я веду себя таким образом с ним и с другими мужчинами, но он вбил себе в голову, что нас связывает нечто большее. Он начал давить на меня, и я сказала, чтобы он прекратил, но он не мог остановиться, все говорил и говорил. Сегодня ему было, похоже, не до секса. Он хотел выговориться, я дала ему такую возможность, но мне не нравилось, что он нес. Почему это некоторые мужчины думают, что должны казаться рыцарями в сверкающих доспехах? Мне не нужны никакие рыцари, я сама себе и рыцарь, и дракон, и живу в своем собственном замке. Все остальные для меня лишь пешки и шестерки. Но Билл не отличается сообразительностью, он просто этого не понимает, а я и не пытаюсь объяснить. Я сказала, что обдумаю его предложение, а пока попросила его приходить ко мне только по приглашению. Это привело его в ярость, он влепил мне пощечину, сорвал с меня одежду и изнасиловал прямо на полу в гостиной. Потом слегка успокоился и ушел, все-таки довольно злой на меня. Я поняла, что он может быть опасен, но мне на это наплевать, и нужно признаться, что из всех них он один, если не считать Уэса, он один мне угрожает и даже иногда бьет меня, и только поэтому мне еще интересен…»

Синтия положила листки на столик, и я спросил у Кента:

— Так значит, вы изнасиловали ее прямо на полу в гостиной? — и кивнул в сторону воссозданной экспертами комнаты.

Кент не пожелал отвечать на вопросы, вместо этого он проговорил:

— Если вы хотите унизить меня, то у вас это неплохо получается.

— Я хочу найти убийцу Энн Кэмпбелл, полковник, — заявил я, — и выяснить, почему он ее убил. Это тоже немаловажно.

— Вы что же, думаете, что я… что я что-то скрываю от вас?

— Да, именно так мы и думаем, — подтвердил я и включил видеозапись одной из лекций Энн Кэмпбелл. Ее лицо появилось на экране телевизора, и я сказал Кенту:

— Надеюсь, вы не возражаете? Эта женщина пленила мое воображение, как пленила она вас и многих других. Мне хочется время от времени снова видеть ее, это мне помогает.

Тем временем заговорила с экрана капитан Энн Кэмпбелл: «В связи с использованием психологии в боевых действиях, возникает определенная нравственная проблема, поскольку обычно психология является одной из медицинских наук и служит исцелению человека».

Энн Кэмпбелл взяла с кафедры микрофон и приблизилась к камере. Она села на пол, свесив ноги со сцены, и сказала: «Вот теперь я лучше вижу вас, парни».

Я взглянул на Кента и по выражению его глаз догадался, что он, видимо, чувствует сейчас примерно то же, что и я, и ему хотелось бы, чтобы Энн была жива и очутилась вместе с нами в ангаре, и он мог бы поговорить с ней и прикоснуться к ней.

Энн Кэмпбелл продолжала говорить о нравственных аспектах психологической войны и о чаяниях, нуждах и страхах людей вообще. В частности, она сказала:

«Психология — мягкое оружие, в отличие, например, от 155-миллиметрового артиллерийского снаряда, но с помощью листовок и радиовещания вы можете победить больше вражеских батальонов, чем с помощью взрывчатых веществ. Зачем убивать людей, если можно подчинить их своей воле. Гораздо приятнее наблюдать, как солдаты противника бегут к вам с поднятыми руками и бросаются перед вами на колени, моля о пощаде, чем убивать их».

Я выключил телевизор и заметил:

— Она производила эффект присутствия, читая свои лекции, не правда ли, Билл? Ей удавалось полностью овладевать вниманием слушателей. Жаль, что я не был с ней лично знаком.

— Не стоит об этом сожалеть, — произнес Кент.

— Почему же?

Он глубоко вздохнул и сказал:

— Потому что она была само зло.

— Зло? — переспросил я.

— Да… она была… она была одной из тех женщин, которые довольно редко встречаются… она была женщиной, которую все любят, которая кажется чистой, цельной и славной, а на самом деле она всех просто дурачит. На самом деле ей на всех наплевать. Она казалась совершенно простой девчонкой, такой, о которой мечтают все парни, но обладала извращенным умом.

— Похоже, что так оно и было на самом деле, — согласился я. — Может быть, вы поможете нам получше ее понять?

Следующие десять минут говорил один Билл Кент, делясь с нами своими впечатлениями об Энн Кэмпбелл. Отчасти они основывались на реальности, но в основном были далеки от нее. Синтия принесла ему еще банку пива.

В принципе Билл выносил ей нравственный обвинительный приговор, как это делали охотники за ведьмами триста лет назад. Она была исчадием ада, воплощением зла, овладевала умами, телами и душами мужчин, прикидываясь днем трудолюбивой и богобоязненной скромницей и общаясь с темными силами по ночам.

— Вы сами можете убедиться, просматривая эти видеозаписи, — воскликнул Кент, — как умело она располагала к себе мужчин, но стоит вам лишь прочитать ее дневник, прочитать всю эту гадость, и вам станет ясно, что́ она представляла из себя на самом деле. Я же говорил вам, что она увлекалась Ницше, этой его ерундой о человеке и сверхчеловеке, антихристе и прочей подобной чушью. — Он перевел дух и продолжал: — Я хочу сказать, что ей ничего не стоило заявиться к кому-то из ее знакомых мужчин на службу ночью и заняться блудом прямо в кабинете во время дежурства. А на другое утро она могла сделать вид, что едва с ним знакома.

И так далее, и в том же духе.

Мы с Синтией молча слушали его и кивали головой. Если подозреваемый в убийстве плохо отзывается об убитой, он либо не убийца, либо объясняет вам, почему это сделал.

Кент наконец спохватился, что перегнул палку, и сбавил тон. Но у меня сложилось впечатление, что он обращался больше к самой Энн Кэмпбелл, разглагольствуя в ее воображаемом доме, чем к нам. На него произвела сильное впечатление эта видеозапись. Она словно бы ожила перед его мысленным взором. Мы с Синтией настроили его на это, и подсознательно он это понимал. Немного помогли и четыре баночки пива, которые я подсунул ему вопреки запрету использовать развязывающие язык фармакологические препараты. Это был мой испытанный прием.

— Взгляните вот на это, — предложил я, вставая с места.

Мы прошли в глубину амбара, где Кэл Сивер сидел за компьютером, и я сказал ему:

— Полковник Кент желает взглянуть на вашу схему.

— Одну минуточку, — откликнулся Кэл, и на экране тотчас же возникло графическое изображение места преступления: шоссе, стрельбище, трибуны, мишени. Не хватало пока лишь распростертой фигуры убитой. — О’кей, — пробормотал Кэл, — сейчас приблизительно час тридцать ночи, жертва подъезжает на своем джипе… — На экране в левом углу возникло условное изображение машины, которая, проехав немного вперед, остановилась. — Итак, джип останавливается, и жертва выходит из него, — прокомментировал Кэл. На экране вместо женской фигуры возникли следы ее ног. — О’кей, от уборной идет полковник Мур… — На экране появились желтые следы ног. Возле джипа они тоже остановились. — Они разговаривают, потом она раздевается, снимает с себя обувь и носки, чего мы, конечно, не видим, но мы видим, что они сходят с шоссе и направляются на стрельбище… Отпечатки Энн красные, Мура — желтые. Другие отпечатки пока мигают, до них очередь не дошла. Все понятно?

— Вам все понятно? — спросил я Кента, но он ничего не ответил, молча уставившись на экран.

— О’кей, — продолжал Сивер, — вот они остановились возле мишени, и она легла… — Возникла красная фигурка возле мишени. — Ее следов мы больше не видим, но можем проследить следы Мура, привязавшего ее к колышкам, до самого шоссе. След, кстати, учуяли и собаки — в траве на участке между уборной и дорогой, — добавил Кэл, оборачиваясь к полковнику Кенту.

— Такая картинка обычно производит на трибунал глубокое впечатление, — добавил я.

Кент промолчал.

— О’кей, теперь уже два семнадцать ночи, появился генерал Кэмпбелл на автомобиле своей жены, — продолжал Сивер.

По выражению лица Кента я догадался, что появление генерала произвело на него большее впечатление, чем встреча Энн с Муром, который оставил ее связанной на земле и ушел.

— Обувь генерала нам раздобыть не удалось, но я подозреваю, что он не отходил далеко от машины и не подходил к телу, — продолжал пояснять Кэл. — О’кей, они поговорили, и генерал уехал.

— Вы следите за развитием событий? — спросил я у Кента.

Он посмотрел на меня, но вновь промолчал.

— Полковник, — сказала Синтия, — мы хотим всем этим наглядно продемонстрировать, что ни полковник Мур, ни генерал Кэмпбелл не убивали Энн. Все, что там происходило, было ловушкой для генерала, тщательно продуманной военной операцией. Энн не собиралась встречаться на полигоне с любовником, как кое-кому из нас казалось, и на нее не нападал маньяк. Напротив, она сама готовила ответный удар своему отцу.

Кент не задал ей ни одного вопроса, он просто молча таращился на экран.

— Когда она училась в Уэст-Пойнте, на нее напала группа насильников, — пояснила сама Синтия, — и отец тогда заставил ее хранить о случившемся молчание, войдя в сговор с высоким начальством, чтобы замять происшествие. Вы об этом знали, полковник?

Кент посмотрел на Синтию, но было ясно, что он ровным счетом ничего не понял из того, что она ему говорила.

— Она воссоздала все случившееся с ней в Уэст-Пойнте, чтобы потрясти и унизить своего отца, — добавила Синтия.

Возможно, Кенту и не нужно было всего этого знать, но в том состоянии, в котором он теперь пребывал, ему это даже было полезно.

— А вы думали, что она там предается своим сексуальным фантазиям? — спросил я у него, но он ничего мне не ответил.

— Полагали, что она там принимает очередь своих любовников и те один за другим насилуют ее?

— Зная ее, многие могли так подумать, — наконец выдавил из себя Кент.

— Да. Мы тоже сперва так думали, после того как обнаружили комнату в ее подвале. И мне кажется, именно такая мысль пришла вам в голову, когда вы увидели ее там на земле. Это было вполне в ее стиле, но на сей раз вы ошиблись, замысел у нее был иной.

Ответа не последовало.

— Продолжайте, Кэл, — сказал я Сиверу.

— Хорошо. Итак, генерал уехал, и вот мы видим эти следы ног, помеченные синим цветом. Это отпечатки ваших ног, полковник.

— Нет, — возразил Кент. — Мои следы появились позже, после следов Сент-Джона и Кейси, они побывали там до меня.

— Нет, сэр, — настойчиво повторил Кэл. — Ваши следы появились там до следов Сент-Джона. Взгляните-ка сюда, вот совмещенные отпечатки ваших сапог и сапог Сент-Джона. На слепке это отчетливо заметно. Вне всякого сомнения, вы появились там до него.

— Когда вы появились на стрельбище, — добавил я, — генерал уже уехал, а Энн была еще жива. Когда же сюда приехали полковник Фоулер с женой, она была мертва.

Кент не проронил ни слова, оставаясь безучастным.

— Приблизительно в час тридцать джип «чероки», принадлежащий вашей жене, был замечен военным патрулем на автостоянке возле библиотеки напротив штаба гарнизона, — солгал я. — Затем вас засекли на шоссе вдоль стрельбищ. Мы нашли место, где вы поставили в роще у дороги на Джордан-Филд свою машину. Там остались следы шин и царапины на дереве. Краска на сосне совпадает с краской джипа вашей жены. Кроме того, мы обнаружили следы ваших сапог, — снова солгал я, — в дренажной канаве вдоль Райфл-Рейндж-роуд, они вели на юг, в направлении места преступления. Желаете, чтобы я восстановил все дальнейшие события?

Кент покачал головой.

— Принимая во внимание все имеющиеся в нашем распоряжении вещественные доказательства, — продолжал я, — включая наличие мотивов, о чем свидетельствуют дневниковые записи убитой, ее письмо вашей жене и другие доказательства вашей сексуальной связи с Энн Кэмпбелл и вашего болезненного увлечения ею, и учитывая заключения судмедэкспертов и показания свидетелей, я вынужден буду просить вас пройти испытания на детекторе лжи. Он готов, и мы можем немедленно приступить к тесту.

На самом деле полиграфа в нашем распоряжении в данный момент не было, но это не имело никакого значения.

— Если вы откажетесь пройти испытание немедленно, — продолжал я, — мне придется арестовать вас, полковник, и запросить приказ на проверку вас на полиграфе у высшего командования в Пентагоне.

Кент повернулся и пошел к макету дома Энн Кэмпбелл. Мы с Синтией переглянулись и последовали за ним.

Кент сел на ручку кресла в гостиной и уставился на ковер, — видимо, на то место, где он насиловал Энн Кэмпбелл.

— Вам, конечно, известны ваши права, — сказал я, встав перед ним, — так что не стану их вам напоминать. Но боюсь, что вынужден буду забрать у вас личное оружие и надеть на вас наручники.

Он взглянул на меня и ничего не ответил.

— Я не стану унижать вас и не повезу в изолятор при военной полиции, — продолжал я. — Я доставлю вас на гарнизонную гауптвахту, где мы и оформим все необходимые документы. Отдайте мне ваше оружие!

Он понял, что это конец, но, как всякое попавшее в западню животное, должен был попытаться вырваться.

— Вам ничего не удастся доказать! — закричал он, глядя на нас с Синтией. — И я позабочусь о том, чтобы и вас привлекли к ответственности за превышение своих полномочий в отношении офицера! Не забывайте, что я полковник!

— Да, сэр, — согласился я, — это ваше право. И судить вас будут равные вам по званию. Если вас признают невиновным, вы сможете выдвинуть против нас обвинение. Вы, возможно, и избежите ответственности за убийство, но обвинение в недостойном офицера сексуальном поведении вам опровергнуть не удастся. Так что лет пятнадцать в тюрьме за уклонение от супружеских обязанностей, супружескую неверность, сокрытие следов преступления, разврат, изнасилование и другие правонарушения вам обеспечены. Дисциплинарный устав вы знаете не хуже меня.

— Вы ведете нечестную игру, — сказал Кент, выслушав меня.

— Это почему же? — поинтересовался я.

— Ведь я сам рассказал вам о своей связи с ней, чтобы помочь найти убийцу, а теперь вы обвиняете меня в супружеской неверности и сексуальных преступлениях и пытаетесь представить меня убийцей. Все это шито белыми нитками.

— Билл, не морочьте мне голову!

— Нет, это ты не морочь мне голову! Ты утверждаешь, что я побывал на стрельбище до Сент-Джона, и после этого ее обнаружили уже мертвой. Если хочешь знать, так я уверен, что убили ее Фоулер и генерал.

— Билл, это все ерунда, — сказал я. — Это не пройдет! — Я положил ему руку на плечо. — Послушайте, будьте же наконец мужчиной! Будьте офицером и джентльменом! Вспомните, что вы полицейский, черт подери! Да я вообще не должен был просить вас пройти проверку на детекторе лжи, вы просто сами должны были сказать правду, без всякого детектора, не дожидаясь, пока я припру вас к стенке доказательствами, не дожидаясь изнурительных допросов. Не доводите дело до всех этих неприятностей! Они никому из нас не нужны.

Кент взглянул на меня, готовый разрыдаться. Он понял, что я это заметил, и покосился на Синтию, не видела ли его слез она: это было для него важно, как я догадался.

— Билл, — продолжал я, — мы знаем, что это сделали вы, и вы сами это знаете, и все мы знаем, почему вы это сделали. Тому была уйма причин, и мы это понимаем. У меня не хватило бы духу сказать, глядя вам в глаза, что она этого не заслужила…

Конечно, я мог бы это сказать, потому что Энн действительно этого не заслужила, но ведь приговоренному к смерти дают же в последний раз любое блюдо по его желанию. Так что и я имел моральное право сказать то, что ему хотелось услышать.

Кент с трудом сдержал слезы и попытался изобразить из себя оскорбленного. Он закричал:

— Она заслужила это! Она была стервой, сукой, потаскухой, она сломала мне жизнь и разрушила мою семью!

— Я знаю, — перебил я его, — но теперь вы должны все исправить. Ради армии, ради своей семьи, ради Кэмпбеллов и ради самого себя.

По щекам Кента лились слезы, и я понимал, что он предпочел бы умереть, чем рыдать передо мной, Синтией и Кэлом Сивером, наблюдающим всю эту сцену издалека.

— Я не могу уже ничего исправить, — судорожно проговорил Кент. — Уже поздно что-либо исправлять.

— Нет, вы можете, — возразил я. — И вы это знаете не хуже меня. Не старайтесь опровергнуть факты. Не позорьте себя и других. Это все, что вы еще можете сделать. Просто исполните свой долг. Сделайте то, что сделал бы на вашем месте любой другой офицер и честный человек.

Кент встал и обтер руками лицо.

— Прошу отдать мне оружие, — сказал я.

— Только без наручников, Пол, — взглянул он мне в глаза.

— Сожалею, но таковы правила. Я должен их выполнить.

— Но ведь я офицер, черт побери! Если ты хочешь, чтобы я вел себя, как офицер, так обращайся со мной, как это положено.

— Сперва начните вести себя, как подобает офицеру, — заявил я и крикнул Кэлу: — Принеси мне пару наручников!

Кент выхватил свой револьвер из кобуры и крикнул:

— О’кей! О’кей! Смотри! — Он приставил револьвер к виску и спустил курок.

Загрузка...