Дочь моего друга

Глава 22

Демид

— Зачем? Зачем нам туда идти? — Арина съеживается и смотрит на меня так, словно я не про ЗАГС сказал, а про клетку с тиграми. Или с Маркеловым…

Опускаю голову и потираю переносицу. Заебался я с этим Маркеловым. Не зря всегда держался подальше от таких. Интуитивно чувствовал, что нельзя с ними связываться, что с ним, что с Ямпольским.

Но если Ямпольский хотя бы видимость цивилизованного бизнесмена соблюдает, то Ринат бандитом был, бандитом и подохнет.

Глеб всегда сторонился таких и по своей воле старался с ними дел не иметь. Как это его сейчас угораздило?

Я один шаг сделал, а уже увяз по самые яйца. Сам не заметил, как фактически начал на него работать.

Как начал, так и кончу. С такими как Ринат нельзя молчать, надо все озвучивать «на берегу», как они любят выражаться. И стоит ему потерять эти самые берега, вежливо на это указать.

Я начал с того, что принес деньги. Выложил перед Маркеловым на стол пачки стопкой и подвинул к нему.

— Это что? — поднял глаза Ринат.

— Деньги, — ответил я, глядя в упор.

— Вижу, что деньги, не слепой. За что, спрашиваю?

— За «Порше». Глеб его дочери на девятнадцать лет подарил. Здесь полная стоимость, как из салона.

Что-то видимо дрогнуло в этой заскорузлой, темной душе. Маркелов сдвинул брови и глянул из-под них свирепо.

— Это кем ты меня считаешь, Демид Александрович? Каким уебком?

Я молча выдержал взгляд.

Таким. Нехуй строить из себя оскорбленную невинность. То грохнуть девочку собирался, теперь вдруг благородным сделался.

Выдержал нужную паузу и ответил:

— Никем не считаю, Ринат Каримович. Просто играю по правилам. И хочу, чтобы у девушки остался подарок ее отца.

И Маркелов не выдержал, купился. Отодвинул деньги и сверкнул глазами.

— Забери их, Демид Александрович. Не совсем же я скот у ребенка подарок отца отбирать.

Здесь оставалось только громко поржать. Но я лишь кивнул, бросил «Как скажете» и сложил деньги обратно.

Больше не сказал ничего. На языке вертелось «Пусть Бог благословит вас на добрые дела», но это лишь в качестве сарказма. А упражняться в сарказме перед Маркеловым может прийти в голову только смертнику.

Маркелов наблюдал за мной с недовольным видом. Наверняка по его мнению я должен был обоссаться от счастья и рассыпаться в благодарностях. Но только не перед этим скотом.

— Надеюсь, она была хорошей дочерью. Дети в целом неблагодарные, — Ринату захотелось поговорить. Я как раз собирался отваливать, теперь пришлось остановиться и слушать с вежливым видом. — Я знаю, о чем говорю, Демид. У меня сын есть, Тагир. Он не со мной рос. Вот и вырос редкой сволочью.

Значит не совсем пропащий. Это если бы с папашей рос, стал бы наглухо отбитым, а так у парня есть надежда.

— У тебя дети есть? — никак не мог отъебаться от меня Маркелов.

— Нет, — мотнул я головой.

— И жены нет?

— И жены.

— Плохо, — удовлетворенно кивнул Ринат. — Дети нужны. Только чтоб рядом были. И жена.

Да блядь. Я отсюда когда-нибудь уйду?

— Прошу прощения, у меня встреча на два, — сделал я шаг к двери. — Если так пойдет и дальше, то получится закрыть ваш вопрос в течение этого месяца.

Ну давай, продолжать ебать мне мозги, пока там по твоему баблу подгорает.

— Иди уже, — проворчал Маркелов, откидываясь в кресле. И забубнил себе под нос: — Совсем эта молодежь берега потеряла. Никакого уважения…

После этого разговоров о жене и детях он со мной не заводил, я заходил к нему только чтобы донести, как продвигается его дело. И дать понять, что больше ничего на меня повесить не получится.

Хорошо, что Арина сегодня на ужин позвала, совсем я ее из-за этого бандитского кодла забросил. Сама все приготовила, вышло вкусно. Моя девочка хорошая… Может и получится из нас что-то.

— Ты собрался на мне жениться? — она смотрит из-под длинных ресниц.

Сажусь напротив с чашкой кофе, пиздец как курить приломило. Но в доме я курить не люблю, а выходить из дома влом.

— Послушай, малыш… Я понимаю, что сейчас самое последнее, что тебе хочется, это выходить за меня замуж. Но так будет лучше для всех. Мне проще организовать твою безопасность, если ты сменишь фамилию и все документы. Кстати, ты не против, если мы тебе немного изменим имя? На Ирину. Ты станешь Ириной Ольшанской, я увезу тебя из страны, и тобой перестанет интересоваться весь этот шлак.

А я уж как-нибудь постараюсь быть тебе нехуевым мужем, малыш. Или не таким хуевым, каким оказался другом для твоего отца.

Я прав, эта новость Арину не особо обрадовала. Настроение стремительно портится от вида ее отсутствующего взгляда и поджатых губ, но я и не ждал, что она кинется мне на шею. Это вынужденная мера, и нас обоих она не сильно радует.

— Если хочешь, можем вместе не идти. Неси свой паспорт сюда, я дам поручение своим юристам. Без нас все сделают.

Арина сползает со стула и бредет к двери, на пороге нерешительно оглядывается. Подбадривающе улыбаюсь, а у самого неприятно скребет внутри.

Когда-то она хотела за меня замуж, я своими ушами слышал. Допизделся походу, больше не хочет.

И я ее прекрасно понимаю, нахуй нужен такой муж? Дома почти не бывает, а это же я еще не начал ездить. Отложил все свои выездные дела, чтобы заняться Маркеловым. И Арину одну оставлять стремно.

Ее долго нет, встаю и отправляюсь на поиски. Арина в своей комнате, сидит на кровати с сумкой на коленях, перед ней высыпано все содержимое. Ящики комода выдвинуты, вещи перерыты.

Упираюсь руками в косяки, она поднимает глаза, и я невольно отмечаю, что на исхудавшем личике они кажутся еще больше.

— Паспорта нигде нет, Демид, — говорит она в ответ на мой безмолвный вопрос, — я везде посмотрела. Наверное я его потеряла.

Отталкиваюсь от косяков и вхожу в комнату.

— Ты уверена, малыш? Ты хорошо искала?

Она поспешно кивает, и мне все это перестает нравиться.

— Загранпаспорта тоже нет?

Она качает головой.

— Нет. Они с паспортом в одной папке лежали.

Смотрит не моргая, взгляд честный. Хер его знает, может в доме забыла? Надо завтра съездить.

— Давай еще раз вместе посмотрим, — сажусь рядом на корточки, беру из ее рук сумку и заглядываю внутрь. Пусто.

Она отстраненно кивает, встает и подходит к комоду. Достает все содержимое и бросает на пол.

— Давай.

Арина

— Мы ничего не пропустили? Везде проверили? — спрашивает Демид спокойным ровным тоном, и я теряюсь в догадках.

Он реально не выкупает? Или уже давно догадался, но не подает виду, продолжает подыгрывать? Тогда возникает следующий логичный вопрос: зачем?

Мы перерыли с ним содержимое всех шкафов, ящиков, чемоданов и коробок, которые люди Демида привезли из нашего с папой дома. Терпение, с которым Демид все пересматривал, вызывает у меня тихую ярость.

Но я тоже не подаю виду. Незачем ему знать.

— И правда нигде нет, — Демид стоит посреди комнаты, упираясь руками в бока, и смотрит мимо меня в стенку.

Я молчу. Конечно нет. Потому что я его выбросила. Разрезала ножницами на несколько частей, завернула в гигиеническую прокладку и выбросила. Даже если Ольшанскому придет в голову порыться в моем мусорном ведре, разворачивать прокладку он точно не станет.

Загранпаспорт спрятала под матрас. Сунула внутрь между самим матрасом и наматрасником, одернула покрывало и села сверху. В последний момент успела, как раз вошел Демид.

Если бы я могла, я бы ему в лицо оба паспорта бросила. Но я теперь ничего не могу. Не имею права.

Подумать только, что позови меня замуж Демид еще какой-то месяц назад, я бы впереди него с паспортом в ЗАГС бежала. А теперь молюсь, чтобы ему не пришло в голову лезть под матрас.

Потому что он хочет жениться из жалости. А я так не хочу.

И вот это его «Неси сюда свой паспорт, нам придется пожениться» пусть своим любовницам говорит. А я обойдусь.

— Завтра съезжу в дом, там поищу, — Демид трет руками лицо.

На какой-то миг во мне подает признаки жизни сострадание — он столько работает, мало спит, дома почти не бывает. Я сама плохо сплю, поэтому точно знаю, когда Демид встает и когда ложится. Следом просыпается совесть.

Он столько сделал и продолжает делать для меня. А я себя веду как неблагодарная тварь.

Но это длится недолго, и муки совести заглушаются голосом разума.

Если объективно. Я не могу со стопроцентной уверенностью утверждать, что Ольшанский все это время посвящает работе. Я все еще помню про эти чертовы три дня без секса, они выгравированы в подсознании пламенеющими буквами.

Дальше хуже.

Что, если он не появляется дома из-за меня?

Папа говорил, что Демид одиночка, что он физически неприспособлен жить с кем-то. И ни разу, никогда ни с кем не жил. А теперь получается, он вынужден мириться с моим присутствием.

И контрольный в голову. Демид ничего не делает ради меня. Ради девушки по имени Арина. Все, что он делает — это в память о папе. Не имеет значения, кто я и как меня зовут. Я Покровская, дочь его друга. И кто бы ни был на моем месте, Демид делал бы все то же самое.

Не будь я Покровской, он бы ради меня и пальцем не пошевелил.

Сразу становится легче. Это хорошо, лишние терзания изматывают, а мне страдать некогда. Надо думать, что делать дальше.

Будь у меня деньги, я могла бы снять квартиру и съехать. Можно продать драгоценности, на первое время хватит. Только их у меня немного, я побрякушки не особо люблю, поэтому папа обычно дарил другие подарки.

А еще можно продать машину.

От этой мысли в груди образуется неудобный бесформенный ком, который безостановочно проворачивается, доставляя немалый дискомфорт.

Папин подарок. Последний. «Порше» теперь ассоциируется у меня с отцом, и сама мысль, что я должна его продавать, вызывает саднящую боль.

Но это лучше, чем становится обузой для Демида. Или еще хуже — навязанной женой.

На следующий день Демид звонит знакомому, тот обещает восстановить паспорт как можно скорее. Когда Демид уезжает, я лично выношу пакет с содержимым моего мусорного ведра в бак на заднем дворе дома.

Загранпаспорт пока не трогаю — пусть лежит под матрасом, вряд ли Демид додумается там его искать. Просматриваю варианты жилья, затем вакансии на сайтах по трудоустройству. Везде нужны с опытом работы.

Спустя несколько часов поисков у меня опускаются руки. На те зарплаты, что предлагают в сети для таких как я, хватит лишь на аренду квартиры. Больше ни на что.

На телефоне вспыхивает экран, на нем высвечивается незнакомый номер.

— Здравствуй, Арина. Ты меня не знаешь, меня зовут Виолетта, я подруга Глеба, — говорит из трубки подозрительно молодой голос. — Я хотела бы с тобой встретиться.

Уважения и эмпатии во мне кот наплакал, поэтому спрашиваю, не задумываясь.

— Это вы должны были стать моей мачехой?

Судя по сдавленным всхлипам, доносящимся из динамика, я угадала.

— Хорошо, давайте встретимся, — сдаюсь, не признаваясь даже себе, что мне самой хочется на нее посмотреть.