Арина
— Демид, дорогой, что-то случилось? — Демид держит трубку слишком далеко от уха, и мне все слышно.
— Насть, привет, не разбудил? — он отталкивается от стены и обходит номер по периметру. Я молча слежу за ним, прижимая к себе сумку. — Тут такое дело. Можешь прислать что-то из одежды поприличнее? Если есть с биркой, вообще отлично.
Что отвечает невидимая Настя, не слышно, но Демид хмурится, значит ответ ему не нравится.
— Я в отеле. Нет, не надо приезжать, пришлешь с таксистом, я сброшу геолокацию. Да, для девушки, у вас одинаковая комплекция. Нет, не для моей… Слушай, Насть, успокойся… Что за бред ты несешь? Так, все, остынь, потом поговорим, — он сбрасывает звонок и с раздражением бросает телефон на стол.
— Если бы вы были моим парнем и попросили привезти одежду для другой девушки, я бы вас тоже послала, — выпаливаю я, старательно подавляя зависть.
Будь я его девушкой, меня бы никто не тронул. Просто не посмел. Но я не представляю как можно быть с этим мужчиной.
Его энергетика слишком давящая, она буквально пригвождает к полу. Хочется пригнуться, чтобы в последний момент успеть выскользнуть из-под тяжеленного пресса.
Даже когда он просто молчит и смотрит, хочется юркнуть под стол. Или хотя бы прикрыться сумкой. Вот как сейчас, когда он давит своим впечатывающим в стенку взглядом.
— Кто тебе сказал, что она меня послала? — даже если он уязвлен, то не подает виду.
— Я так поняла.
— Совет на будущее: не влезай во взрослые разговоры, — Демид подходит к гардеробу и отодвигает слайд. Перебирает висящую на вешалках одежду. Смеряет меня оценивающим взглядом и снова отворачивается к шкафу. — Во-первых, я не твой парень, малыш. Во-вторых, кто тебе сказал, что она у меня одна?
— Как это? — моргаю непонимающе.
— Настя моя любовница, — отвечает после паузы. — У вас с ней один размер, поэтому я позвонил ей. В размере Алиски ты утонешь.
— Вы бабник? — не могу сдержать восклицательный возглас.
— Я предпочитаю такой формат, — стоя ко мне спиной, отвечает Демид. — Не люблю заморачиваться.
— Боитесь?
— Боюсь? — Демид застывает с вешалкой в руке, затем оборачивается и смотрит неодобрительно. — Чего?
— Серьезных отношений, — не выдерживаю его буравящий взгляд, отворачиваюсь как будто для того, чтобы поправить бретель бюстгальтера. Демид на удивление отвечает вполне серьезно:
— От них одни проблемы. Не люблю, когда закатывают истерики на ровном месте.
— Вы так говорите, будто это я виновата, что она вас послала, — хмыкаю и веду плечами. Безупречные брови Ольшанского взлетают вверх.
— Придержи язычок, малыш. Если мне захочется послушать проповедь, я не поленюсь и схожу в церковь. Примерь лучше вот это, — он бросает мне черную футболку и серые трикотажные штаны.
— Я в них утону, — говорю обреченно, но под требовательным взглядом Ольшанского бреду в ванную и бормочу: — Не такое оно и мятое это платье…
Штаны ожидаемо спадают. А вот футболка оказывается довольно приличной длины — по колено.
Снимаю с платья тонкий кожаный поясок и затягиваю на талии. Получается очень даже стильно. Платье сворачиваю валиком, запихиваю в сумку.
Выхожу из ванной и натыкаюсь на одобрительный взгляд.
— Так намного лучше. По крайней мере, она чистая и выглаженная.
— Вы перфекционист? — смотрю ему в глаза уже смелее.
— Почти. Где там твоя общага? Я вызову такси.
— Не надо, я сама, — достаю из сумки телефон, молясь про себя, чтобы Демиду не пришло в голову просить показать ему экран.
Захожу в приложение, забиваю в окошко пункта назначения «Дом» и подтверждаю вызов.
До приезда таксиста три минуты.
— Я пойду? — сейчас мне очень хочется избавиться от слишком навязчивой опеки. А еще глотнуть свежего воздуха. Слишком спирает в легких, когда Демид стоит так близко…
— Я тебя провожу, — он открывает дверь, пропуская меня вперед, и я молюсь, чтобы ему не пришло в голову обсуждать с водителем пункт назначения.
Мы спускаемся лифтом в холл. Если администраторы и удивились, то никак не подали виду.
Приложение оповещает, что водитель прибыл. Поворачиваюсь к Демиду и сжимаю рукой горло.
— Такси приехало. Спасибо вам еще раз, Демид!
— Знаешь, я наверное проедусь с тобой, чтобы убедиться… — он берет меня за локоть и толкает к выходу. Я упираюсь ему в грудь и торможу изо всех сил.
— Не стоит заморачиваться, вы и так на меня столько времени потратили… — и чтобы он не передумал, разворачиваюсь и выбегаю на крыльцо.
Демид идет за мной, но я ускоряюсь, и когда он подходит к машине, уже захлопываю дверь.
— Едем, быстро, — бросаю водителю, а сама отчаянно машу Демиду в окно.
Он остается стоять на дороге, сунув руки в карманы, и смотрит мне вслед. А я стараюсь не думать о том, что он не стал настаивать, чтобы меня проводить. Потому что для такого сногсшибательного мужчины такая как я может быть максимум досадной помехой.
По приезду домой наливаю полную ванну горячей воды с лавандовым маслом и лежу больше часа, время от времени добавляя горячую воду, чтобы не замерзнуть. Хотя невозможно замерзнуть, думая об Ольшанском. И не думать о нем тоже невозможно.
Кажется, его черные глаза и сейчас наблюдают за мной. Как ни странно, мне не хочется ни прикрываться, ни прятаться. Его слова о любовницах задели, хотя ясно, что возле такого роскошного мужчины всегда много женщин.
Поднимаю руку, вода струйками стекает по пальцам. Они у меня красивые? Я вообще никогда раньше об этом не задумывалась. А мое тело, оно красивое?
В пансионе девочки все время говорили о парнях, но у меня эти разговоры вызывали только тоску. Я интересовалась одной учебой, одноклассницы в глаза называли меня заучкой.
Когда почти у всех девочек в классе появились парни, я начала переживать. Девчонки с ними переписывались, обменивались фото и хвастались друг перед другом. Только я и две девочки оставались без пары.
Я жила в одной комнате с Грейс, ее брат Стивен влюбился в меня. Мы начали общаться по связи, но когда я пошла с ним на свидание, увидела у него на лбу прыщ. И меня как отрезало. С тех пор я больше не могла смотреть на своих ровесников.
В университете поначалу было непривычно, что вокруг много парней. Мне оказывали внимание, но меня это не трогало. Тот же Пашка Бортников, он мне никогда не нравился. И сейчас стоит вспомнить его похотливый взгляд, липкие жадные руки, к горлу подступает тошнота.
Другое дело Демид…
Взрослый. Настоящий. Уверенный в себе. От одного взгляда которого волоски на теле встают дыбом. Который останавливает пятерых озверелых отморозков одним своим присутствием.
И если влюбляться, то только в такого как он.
Все утро придумываю причины, чтобы не идти в университет. Не представляю, что встречусь со всеми лицом к лицу. Но и прятаться от них унизительно.
Может надо было послушать Демида и заявить в полицию? Рассказывать о том, как меня лапали эти слюнявые ублюдки. Что они говорили. Что делали. В подробностях.
Меня чуть не выворачивает только от того, что я это представила. Значит придется идти, нельзя прятать голову в песок как страус.
Хоть сегодня обычный день, накладываю легкий макияж, надеваю нарядную блузку и брючный костюм. Наношу на губы прозрачный блеск, и в это время звучит сигнал вызова.
Смотрю на экран, и сердце невольно сжимается. Папа…
— Доченька, прости меня, — от искреннего раскаяния, звенящего в его голосе, к горлу подступает комок, — но вчера были очень сложные переговоры, они закончились поздно ночью, и я не стал тебя будить.
«Очень жаль, ты пропустил самое интересное. А чтобы меня разбудить, пришлось бы звонить мне в пять утра. Вряд ли твои переговоры длились настолько долго».
Но я этого не говорю, молча глотаю слезы и киваю. Я знаю, что это ложь, не знаю, почему, просто чувствую. Лучше бы он сказал правду. Но отец продолжает говорить, и я стараюсь успокоиться.
— Выглянь в окно, детка, посмотри, что там, — говорит папа, я выглядываю в окно и обмираю.
Прямо напротив моих окон стоит белый «Порше», перевязанный огромным бантом и шариками.
— Пап… — лепечу беспомощно, вытирая мокрые щеки, — пап, ты что….
— Я может и негодный отец, но что бы ты ни думала, я все равно люблю свою принцессу, — сиплый голос в трубке заставляет меня плакать навзрыд.
— Не говори так, папа, ты самый лучший.
Он всегда был таким. Невозможно обижаться, когда он так искренне сожалеет и раскаивается. Сразу чувствую себя неблагодарной и злопамятной.
— Зачем такая дорогая? Мы договаривались, что это будет бюджетная машина, я же только получила права. Я боюсь на ней ездить.
— Ты стоишь большего, Арина, — теперь голос отца звучит успокаивающе. — Первое время тебя будет возить мой водитель. Как освоишься, начнешь водить сама. А я как приеду, закатимся с тобой в ресторан и отметим день рождения.
Вопрос, когда он приедет, застревает в гортани. Нет смысла спрашивать, когда будет нужно, тогда и приедет. Сглатываю и говорю коротко, чтобы вышло меньше слов:
— Хорошо, папа. Я буду ждать.
Звоню нашему водителю, и мы вместе идем снимать бант и шары с автомобиля, которым мой отец в очередной раз от меня откупился.
— Арина, подожди! — меня окликает Натка, догоняя у входа в корпус. — Да стой же! Ты куда вечером пропала? Я весь клуб несколько раз обошла, тебя нигде не было. С кем-то уехала, да? С кем, признавайся!
Она сыплет вопросами со скоростью триста слов в минуту, а я внутри обмираю. Выходит, Бортников никому не сказал, что произошло в отеле? Выходит, они все промолчали?
Когда Богдан уводил Риту, они видели, что я вернулась за сумкой, и вполне могли решить, что я не стала возвращаться в клуб. Сразу уехала домой.
Неопределенно пожимаю плечами. Натка идет за мной до двери, но когда понимает, что ничего внятного от меня не услышит, отстает.
До начала лекции еще пятнадцать минут, в аудитории никого. На улице тепло и солнце, все или пьют кофе в вестибюле, или тусуются перед корпусом. Но мне не хочется никого видеть, захожу в пустую аудиторию и занимаю свободное место ближе к окну.
— Арина, — слышу за спиной сиплый голос, и внутри нарастает неконтролируемая ярость, — Арин, послушай…
— Отойди, — шиплю сквозь зубы, — а то сейчас сумкой задвину.
— Ну, пожалуйста, Арин, давай поговорим, — плаксиво тянет Бортников. Оборачиваюсь и еле сдерживаюсь от того, чтобы в самом деле не ударить.
— Так ты больше не предлагаешь нормально потрахаться? Потому что один? А когда один, у тебя не стоит, ты только толпой можешь? — яростно выплевываю в ненавистное лицо.
Но сейчас там нет и следа от того наглого и развязного парня, который закрывал мне рот и лапал за грудь. Передо мной тот же Пашка, которого я знала раньше. Немного стеснительный, неловкий, с открытой и широкой улыбкой.
Правда, теперь никакой улыбки. По парню видно, что он подавлен, вот только меня это нисколько не трогает. Покрасневшие глаза и дрожащие губы не вызывают никакого сочувствия, только отвращение.
— Тише, — он испуганно оглядывается, — не кричи.
— А то что? — выпрямляюсь и мстительно смотрю в упор.
— Арин, — он несмело касается локтя, — прости меня, сам не знаю, что на меня нашло. Мне пацаны предложили попробовать колеса, я никогда раньше не пробовал…
— Еще скажи, что ты ничего не помнишь, — прищуриваю глаза, он мотает головой.
— Помню. И я от себя в шоке. Просто я… Просто… — он вскидывает голову, — ты мне нравишься. Но ты же сама видишь, какой я. Ты ко мне как к другу, потому я и подумал, что если мы там будем вдвоем, у меня получится… Я не знал, что они все захотят…
Непонимающе моргаю, переваривая информацию, а когда до меня доходит, в груди вспыхивает настоящий пожар. Щеки горят изнутри, в глазах прыгают красные точки.
— Подожди, так ты все это нарочно подстроил, — мучительно выталкиваю слова из пересохшего горла. — Облил коктейлем и заманил в номер?
— Мне Руслан предложил, — втупившись в пол, бормочет Бортников, — сказал, что они уйдут, и мы сможем с тобой вдвоем остаться. А они не ушли…
Почему подло поступил Паша, а от стыда горю я? Потому что так глупо подставилась? Позволила себя заманить в ловушку?
— Ты мог предложить по нормальному, — сиплю, потрясенно глядя на бормочущего одногруппника. — Я же тебя другом считала.
Хотя друг, это громко сказано. Мы несколько раз выпили кофе и прошлись по набережной. Еще несколько раз сидели вместе на лекциях.
— А ты бы согласилась? — Он осмеливается посмотреть мне в глаза, но столкнувшись с моим горящим взглядом, снова отворачивается. — Ты же гордячка. Всех отшиваешь. Я потому и дружил с тобой, чтобы хоть как-то…
— Разве это повод, чтобы меня насиловать? — теперь уже у меня дрожат губы. Снова ощущаю на теле потные руки и палец в сухом влагалище.
— Ты не понимаешь, Арин, — понуро качает головой Бортников, — твою девственность уже весь универ обсуждает. И надо мной ржут, что мы с тобой за ручки ходим. Что я как лох…
— И что ты сейчас от меня хочешь? — сверлю его злым взглядом.
— Скажи, ты… — он все же поднимает голову, — ты будешь заявлять в полицию?
— Демид настаивает, — холодно киваю, — но я еще не решила.
Сама не знаю, почему приплетаю Демида, но его имя действует на Бортникова ошеломляюще.
— Вы что, с Ольшанским… — он не договаривает. Я не опровергаю и не подтверждаю. Просто молчу. Пашка смотрит на меня с неподдельным ужасом. — Арин, попроси его, чтобы ничего отцу не говорил. Мне ж тогда пиздец. Хочешь, я на колени встану?
У него такой вид, как будто он точно бухнется на колени, несмотря на то, что аудитория начинает заполняться.
— Отойди, а то меня сейчас на тебя вывернет, — тихо говорю в ответ и сажусь на место, выставляя перед собой сумку как щит.
Бортников еще немного мнется рядом, затем отходит, но всю лекцию я чувствую на себе сверлящий взгляд.