Дочь моего друга

Глава 29

Демид

Перед дверью номера она останавливается и многозначительно смотрит на мою охрану. Перехватываю взгляд, киваю парням.

— Ждите здесь.

— Можно сначала я, Демид Александрович? — возражает Андрей, подходит к двери и спокойно вынимает из руки Виолетты ключ-карту. — Вы позволите?

Она пусть немного ошалевшая, но покорно отступает, пропуская Андрюху вперед. Такого попробуй не пропусти, здоровый черт.

Распахивает дверь, проходит внутрь, Серега остается снаружи. В номере последовательно вспыхивает свет — сначала в прихожей, затем в комнате, потом в санузле.

— Входите, — зовет он, появляясь на пороге.

Первой идет Виолетта, я за ней, парни остаются за дверями. Дохожу до середины и останавливаюсь, складывая руки на груди.

— И? — смотрю с ожиданием. — Где твои документы?

— Сейчас, — она открывает створку шкафа, где вмонтирован сейф. Достает оттуда обычную канцелярскую папку и на секунду прижимает к животу.

Смотрю на длинные пальцы, сдавливающие папку. Мне не хочется ее брать. Пиздец как не хочется, но я же вроде как подписался.

— Ладно, давай уже, — протягиваю руку, — и я пошел.

— Нет! — она вскидывается и отводит руку с папкой за спину. — Здесь смотри.

— Смеешься? — отбираю и взвешиваю в руке. — Тут работы не на один час. Или сама гребись в своих бумажках.

Сую папку ей в руки обратно, делаю шаг к двери, она меня окликает.

— Демид!

Оборачиваюсь и дальше все происходит как в замедленной съемке. Виолетта бледнеет, хватает ртом воздух. Папка выскальзывает из рук, и девушка начинает падать.

Реагирую быстро, вовремя успеваю подставить руки, чтобы она не рухнула на пол. Виолетта вцепляется в ворот рубашки, верхние пуговицы с треском отрываются и летят в разные стороны.

Опускаю ее на кровать, упираясь коленом. Платье Виолетты на тонких бретелях, одна сползает с плеча, оголяя грудь. Крупный темный сосок торчит над черным шелком, но сейчас меня это только бесит.

Дергаю бретель вверх, натягиваю шелк обратно. Виолетта открывает глаза, мутные и невидящие. Как будто что-то хочет сказать. Наклоняюсь ниже.

— Ас… астма… — хрипит Виолетта. — Баллон… чик… там… в сумке…

Она ведет рукой в сторону, я матерюсь сквозь зубы.

— Что? Астма? Черт. Только этого не хватало, — отцепляю от себя ее руки, следую указанной траектории и нахожу в сумке карманный ингалятор с лекарством. Завожу ей между зубами, распыляю лекарство.

— Вызывайте скорую, — кричу охранникам. Они тут же вламываются в номер.

— Не… не надо, — хрипит Виолетта и для верности мотает головой из стороны в сторону. — Ско-ро… скоро отпустит…

Ее лицо в самом деле розовеет, взгляд становится более осмысленным. Через минуту она уже садится в кровати, держась руками за горло.

— Извини, — все еще хрипит, — обычно я не довожу до приступов. А тут переволновалась.

— Уверена, что тебе не надо в больницу? — спрашиваю девушку. Она мотает головой пусть и заторможено, но убежденно.

— Уверена. Не беспокойся.

— Я ее забираю, — поднимаю папку с пола и показываю Виолетте. Киваю охране. — Уходим, парни.

Спускаемся по лестнице, зажимаю папку под мышкой. Как будто ничего такого, а интуиция все никак не может успокоиться. Зудит как назойливый комар.

— Вы к себе, Демид Александрович? — спрашивает Сергей. Он отводит глаза, я осматриваю себя.

Черт, вверху две пуговицы оторваны. Надо сменить рубашку.

— Да, к себе, — киваю хмуро. Хочется не просто переодеться, а отмыться.

Становлюсь под прохладные струи. Не буду сегодня смотреть документы, все завтра.

Оборачиваю вокруг бедер полотенце, выхожу из ванной. Беру в руки телефон, но в чате с Ариной по прежнему тишина.

Внутри волной поднимается глухое раздражение. Что я здесь делаю? Занимаюсь какой-то херней. Девок левых откачиваю, документы таскаю, которые ко мне не относятся. А моя без пяти минут жена включила игнор.

Уже любой массаж должен был закончиться. Достаю из шкафа джинсы и футболку, набираю охрану.

— Через десять минут выдвигаемся, Андрей.

— Как выдвигаемся, Демид Александрович? — в его голосе сквозит едва ли не отчаяние. — Вы же ночевать тут собирались?

Я все понимаю. Парни настроились на расслабон, а тут за руль и в дорогу. Но я должен ее увидеть, причем прямо сейчас.

— Я сам поведу. Будете с Серегой пассажирами. Десять минут и выдвигаемся.

Скорбный вздох в трубке старательно игнорирую.

Переживут. Но я должен увидеть Арину.

Папку с документами забираю в последний момент.

Арина

— Я вас не знаю, — отвечаю холодно.

Я говорю правду, мужчина, который с наглой ухмылкой пялится из-за соседнего столика, мне незнаком.

— Это все, что ты мне можешь сказать?

Пожимаю плечами, не выдавая волнения.

— Я вас в первый раз вижу. Очень надеюсь, что в последний.

Это совершенно точно, иначе я бы его запомнила. С такой-то внешностью. Он вызывающе, я бы даже сказала, раздражающе красив. И уверен в себе как положено настоящему говнюку. А от откровенного раздевающего взгляда возникает непреодолимое желание встать под душ.

— Не беда, — отвечает с раздражающей улыбкой, — можем познакомиться.

— Нет нужды, вы мне неинтересны, — отворачиваюсь, но незнакомца это явно не устраивает.

— Очень недальновидно, Ольшанская, — с тихой угрозой в голосе говорит он, и это становится последней каплей.

— Я еще не Ольшанская, я Покровская, — стараюсь, чтобы прозвучало достаточно резко, — но это не помешает мне сейчас позвонить моему будущему мужу и сообщить о маленькой проблеме в вашем лице.

Достаю телефон, собираясь провернуть тот же финт, что и с Виолеттой. Только если та сразу испугалась, то незнакомец остается абсолютно спокоен.

— Ты сама слишком быстро забыла, дорогая, что ты Покровская, — незнакомец широко улыбается, обнажая зубы в изогнутой улыбке, отчего та выглядит достаточно хищной. — И слишком доверилась человеку, которого очень плохо знаешь. Впрочем, у Покровских это семейное. Верить тем, кто вас ебет.

В его голосе звучит что-то такое, отчего я невольно опускаю телефон.

— Молодец, сечешь, — одобрительно кивает мужчина. — Я уж думал, он тебя окончательно заколдовал. Так что, Арина Покровская, ты хочешь узнать как твой ебарь, за которого ты собралась замуж, закопал твоего отца?

Мне хочется закрыть уши, хочется его послать. Хочется нажать на видеодозвон и позвонить Демиду. Мне всего хочется, но вместо этого я стою, бездумно глядя на незнакомого мужчину, на лице которого от улыбки не осталось и следа.

Мои руки безвольно повисают вдоль туловища как плети, и я сама напоминаю себе неживую куклу.

— Кто вы? — спрашиваю почти беззвучно. — Кто вы такой? Вы знали папу?

— В той тусовке, которой я вращаюсь, все всех знают, красивая моя, — снова на изогнутых губах мелькает хищная улыбка. Мелькает и исчезает без следа. — Мы с Глебом пересекались, но не общались. Ты неправильно ставишь вопрос, детка. Спроси меня, что общего у нас с твоим отцом.

Он замолкает и застывает в безмолвном ожидании. Но мне на ум почему-то приходит хищник, сидящий в засаде, у которого от напряжения подрагивает хвост и кончики ушей.

— Спроси, спроси, — делает он приглашающий жест.

Его глаза смотрят не мигая, меня обволакивает их гипнотическим воздействием. Только сейчас замечаю, какого они странного цвета. Голубые, но настолько светлые, что кажутся ледяными. Ледяной бездной, в которую я медленно, но верно погружаюсь.

Встряхиваю головой в надежде выйти из-под этого влияния. Отчаянно сопротивляюсь, мысленно отталкиваясь от дна и всплывая на поверхность.

Я не буду подчиняться. Не буду.

— Не спрошу, — спрашиваю пересохшими губами, — пока не скажете, кто вы такой.

— Тогда я сам скажу, — он меня будто не слышит. — И меня, и Глеба утопил один и тот же человек. Различие в том, что я не считал его другом. А еще в том, что у меня нет дочери, которой можно выебать все мозги…

— Довольно! — меня трясет. — Замолчите! Не смейте говорить так о Демиде. Вы несете полный бред, я вам не верю.

— Правильно, — неожиданно кивает он с одобрением, — ты и не должна мне верить. А кому ты готова поверить, красивая моя? Вот ему поверишь?

Он сверлит взглядом, словно сканирует, затем рывком поднимает телефон, лежащий до этого на столе, и поворачивает экраном ко мне. Меня не покидает ощущение постановочности, нереальности происходящего. Но затем я вижу на экране папу, и у меня отнимает речь.

— Аринка, дочка, — хрипло заговаривает он, глядя прямо на меня, — если ты это смотришь, значит меня уже нет.

У меня подгибаются ноги, я мягко оседаю на стул, цепляясь непослушными пальцами за столик.

— Прости меня, дочь, я был хуевым отцом. Но я всегда любил тебя, любил и люблю.

— Папа… — смотрю на экран, вцепившись в столешницу. По щекам катятся крупные слезы, но я их не замечаю.

Папа говорит очень странно, рвано, между словами и фразами целые промежутки. Эта запись похожа на одеяло, сшитое из лоскутков.

— Я очень виноват перед тобой. Я поверил… я верил больше чем себе…называл меня другом, клялся в преданности… пережил настоящее предательство. Мне стыдно перед тобой, дочь, я…надеялся, что вы сблизитесь. А теперь понимаю…бог отвел. Я даже рад, что так получилось. Заклинаю тебя не верить никому, как бы тебе ни клялись в любви и верности. Если бы я понял это раньше, ты могла бы меня простить…

Запись резко обрывается, а я ничего не чувствую. Совсем. Внутри все заледенело, даже слезы на щеках кажутся льдинками. И я рада, потому что если бы мои чувства сейчас вырвались наружу, меня бы просто уничтожило этой адской волной.

Незнакомец внимательно наблюдает, откладывает телефон и кладет на стол папку с бумагами.

— Спроси себя, почему это видео не дошло до тебя, красивая моя.

Поднимаю на него затуманенный взгляд.

— Это монтаж. Вы лжец.

На незнакомца мои слова не производят ни малейшего впечатления.

— Твой любимый стер его из телефона твоего отца. Глеб не успел его тебе отправить. Мне повезло, что есть люди, которые умеют вытащить любые файлы даже из чертовой задницы, но сама видишь, что не полностью, а по кускам.

Я мотаю головой, а он двигает ко мне папку.

— Посмотри вот на эти документы. «Инвест Холдинг». Просто запомни это название. Глеб вложил туда деньги, а твой любимый утопил «Инвест Холдинг», поэтому у вас все отобрали. Отобрали и поделились с твоим Ольшанским. Я могу предоставить тебе доказательства. Но ты можешь идти, красивая, идти к своему любимому. Жить с ним долго и счастливо, не думая, что счастье твое построено на костях твоего папаши.

— Кто вы такой? — шепчу и прижимаю к лицу ладони. Ледяные дорожки превращаются в горячие струйки, которые обжигают щеки.

Незнакомец смотрит в потолок, на мгновение задумывается и отвечает:

— Думаю, ты можешь называть меня Зорро. Да, точно, сейчас это подойдет больше всего, — и глядя, как мои глаза округляются, добавляет снисходительно: — Просто Робин Гуд это слишком устаревшее. Пускай будет Зорро.

— Вы сумасшедший, — вырывается у меня. Он сгребает со стола папку, телефон и встает.

— Как скажешь, красивая. Как скажешь.

И больше ни слова не говоря выходит из кафе.