Долгая дорога к дому

Глава 8. Конец детства

1.

После их возвращения наступили бурные и пасмурные дни. Несмотря на бушующий ветер, даль была чиста и ясна. Лишь по утрам синяя дымка прилипала к темно-фиолетовым горам, скрывая угрюмую резкость их очертаний. В редкие спокойные вечера изумительные закаты, – сияние алого пламени между гребнем черного хребта и покровом беспросветных туч, – оживляли унылую монотонность хмурых дней и беззвездных ночей.

Иногда случались закаты и более фантастические, – гряды параллельных туч принимали пурпурно-фиолетовый оттенок и алый огонь в просветах между ними к горизонту становился всё более золотым. На его фоне угрюмо чернел гребень хребта, весь в красных отблесках небесного пожарища. На востоке тени принимали цвет густейшего ультрамарина, обрывы и склоны ущелий, – терракоты, а на западе над синими горами сиял меч красной бронзы, нависавший над огненно-светлой полосой зари.

Но, как ни удивителен был мир Лангпари, Элари уже привык к нему, и жизнь покатилась вперед, плавно и незаметно. Он переселился в маленькую комнату на последнем этаже здания в Золотых Садах и в бурные ночи долго лежал без сна, размышляя и прислушиваясь то к поразительной тишине, то к далекому рокоту ветра, который приближался, и, налетая, сотрясал стекла.

У них с Иситталой не было общего жилья и юноша быстро оценил мудрость этого решения: благодаря ему каждая их встреча становилась чудом. К тому же, Иситтала была очень занята. Так как создать современную армию в долине было невозможно, ей пришлось обратиться к аморфной массе любителей древнего военного искусства, – но и превратить их в организованную силу было очень и очень непросто.

Элари старался внести в её дело свой вклад. Теперь он работал в мастерских Золотых Садов, очень похожих на мастерские Шухтунгорта, – всё их оборудование добывалось из одного источника. В них несколько десятков подростков и юношей под руководством Иккина делали оружие, – ножи, мечи, наконечники для стрел. Среди мечтательных и влюбчивых юных файа охотников возиться с металлом было немного и Элари слыл среди лучших работников. С Иккином он быстро подружился и тот вечерами учил его сражаться. Юноша, голый до пояса, азартно размахивал коротким, но увесистым мечом. Поначалу его плечи начинало ломить после нескольких минут упражнений, но постепенно пришла сноровка, и он мог заниматься так часами.

Иситтала учила его рукопашному бою, но здесь дела сперва шли хуже, и не из-за отсутствия у Элари способностей. Почему-то каждый раз их тренировка становилась лишь прелюдией к любви, в какое бы время она ни проводилась. Как ни странно, это устраивало их обоих. Но даже наслаждаясь они учились.

Иситтала объяснила ему устройство их тел и способы извлечения из них наиболее приятных ощущений. Но в конце концов она объяснила ему, как держать свои чувства под контролем и не позволять страсти вести себя. Этому учили всех файа и обычно лишь совершеннолетней молодежи разрешалось заниматься любовью. Она говорила, что иначе файа не стали бы теми, кто они есть.

Постоянно общаясь с ней, юноша ощутил тягу к красоте, в том числе, и к своей собственной. Ему нравилось быть красивым, гибким и неутомимым, и не ради неё, а ради самого себя. По утрам он, просыпаясь, бросался к окну, жадно вбирая туман, запахи лугов и леса, выпрыгивая, нырял в зябкий предрассветный сумрак. Потом босиком, в одних плавках, бегал часами – по просекам, по полям, над каменистым обрывом реки, как антилопа – большую часть времени летел в воздухе, не обращая внимания на холод и сумрак рассвета, перепрыгивал промоины и широкие ямы, упиваясь легкостью своего тела. Красивый, гибкий и неутомимый, он совсем не боялся воды – с дикими воплями бросался в самые быстрины, нырял между коряг, рискуя сломать шею, гонялся за водяными змеями, отважно заплывал в самые страшные воронки. Когда водоворот захватывал его, он набирал в грудь воздух и позволял воде тянуть его в темную ледяную глубь, потом, следуя за течением, выныривал и смеялся над глупой рекой. Холодно? Он крутится, бьет ногами по воде – и кровь ускоряет ток, согревая его. А потом, весь мокрый, он шел домой среди таких же мокрых от росы зарослей, не чувствуя холода, едва касаясь земли чуткими босыми ногами, чувствуя себя таким легким, что, казалось, мог взлететь, веселый и голодный... Всё это не отразилось на его внешности, но его движения стали точнее, стан гибче, а мягкие когда-то ступни, – упругими и твердыми.

Одновременно он знакомился с жизнью Лангпари, – в основном, прилежно зубрил файлин. Дело это оказалось непростым, но необходимым совершенно, – его родной ойрин знало лишь несколько сот файа, а книг на нем здесь не было вообще. Элари очень страдал от невежества, – он хотел во всем помогать Иситтале, но для этого ему пока что не хватало знаний. Иккин и Суру стали её заместителями, – первый по боевой подготовке, второй, – командиром того, что удалось подготовить. Элари, друживший с обеими, как с братьями, оказался в стороне, – он прекрасно понимал, что не сможет командовать файа, так как ничем не заслужил это. Так что пока единственный вклад, который он мог внести в оборону долины, – это делать оружие и обучаться владеть им, наравне со многими другими.

2.

Так незаметно прошло два месяца, самых счастливых в его жизни. Потом, одна за другой, начали приходить тревожные вести. Сообщение с Байгарой было нерегулярным и нечастым, но случавшееся в ней как-то быстро становилось известно всем. Казалось, сама природа готовит их к тяжелым испытаниям, – за эти два месяца пожелтели и опали листья, пожухла трава, а ночами стало подмораживать. Пасмурная холодная погода с бесконечными дождями упорно держалась, и долина Лангпари изменила свой облик. Влажная, она побурела и утратила прежнюю мутную и серую видимость. Темные облака с каждым днем садились всё ниже, их обрывки спускались на лес и стелились по подножию гор. Огромные полосы синего тумана ползли по долине, а сами горы становились совсем темными, черновато-синими. Всё вокруг стало резким, с темными тонами, хмурым, – и, в то же время, свежим, новым. Дожди шли целыми неделями, но недалек был срок, когда они сменятся снегом, – приближалась зима. И столь же неотвратимо к Байгаре приближалась армия сурами. Перед ней шли люди, – остатки армии Айтулари и беженцы.

Беженцев файа пропускали беспрепятственно, а солдатам предлагали вступить в их армию. Соглашались немногие. Остальных файа приходилось убивать, и тогда люди, которых они считали своими новыми товарищами, убивали их. Наконец, с гвардией Председателя было покончено. Сам он, к живейшему удовлетворению Элари, нашел свой конец в безымянной лощине на берегу вечно туманного моря.

Армия файа понесла сравнительно небольшие потери, – гвардейцы уступали им в количестве, как и во всём остальном, – и готовилась встретить сурами. Но в тылу у неё стало неспокойно. До Байгары дошла лишь малая часть спасшихся из Си-Круаны беженцев, – три или четыре тысячи человек, к тому же, измотанных тяжелой дорогой. Разместить и накормить их не составило особого труда. Но они тут же начали наводить в городе свои порядки, и между ними и людьми, бежавшими сюда от Председателя, вспыхнула непримиримая вражда. Дело дошло до ежедневных драк и даже до убийств. Прекратить рознь было некому, – армия уже ушла, а полиции в Байгаре никогда не было. Хуже всего было то, что и файа постепенно втягивались в эту вражду, отравляясь завистью и злобой.

Несмотря на всё это и на собственную молодость Атхим Ир сумел сделать на удивление много. Ему как-то удалось вывести с перевалов Лабахэйто все гарнизоны, за исключением одного, так что теперь его армия насчитывала 920 бойцов. Он также сформировал из добровольцев сводную ударную бригаду в 1700 штыков, кроме того, у него был отряд Кумы из девяноста девушек и "штурмовой полк" из людей-беженцев и бывших солдат Председателя, – по меньшей мере шестьсот человек, причем, все эти части оснастили вполне современным стрелковым оружием, отчасти из арсеналов столицы, отчасти трофейным. Удалось восполнить и нехватку тяжелого оружия, – из имевшихся в столице тяжелых грузовиков файа сделали тридцать бронемашин с пулеметами.

Эта объединенная армия стала действительно серьёзной силой и смогла отражать атаки сурами несколько дней. К сожалению, боеприпасов у неё осталось немного, – около миллиона патронов и три тысячи ручных гранат, – и в итоге всё вышло так, как и боялся Элари. Несмотря на превосходство в оружии и тактике, файа не смогли справиться с сурами. Тех было слишком много, и у них было слишком много оружия, захваченного у людей.

За каждого убитого файа сурами платили десятью. Люди, защищая своих близких, дрались не хуже, – но после недели боев в город вернулось лишь несколько десятков обессилевших солдат. Все остальные погибли.

Итог предсказать было нетрудно. Когда Атхим Ир призвал горожан на защиту столицы, они, как и удвоившие её население беженцы-файа, сочли это издевательством. Никто не хотел умирать за других. История Ай-Курьеха и Си-Круаны повторилась, – в Байгаре вспыхнул мятеж. Резиденция Правителя, уже брошенная, была разгромлена и сожжена. Сам он, вместе с остатками армии, предусмотрительно укрылся в цитадели. Тогда толпа устремилась в порт, но небольшой отряд Кумы успел сжечь или затопить все корабли, включая и "Ариламию". Затем они на нескольких парусниках бежали в Лангпари, где их приняли с пониманием, но без радости.

О том, что произошло в бывшей столице потом, не удалось узнать в деталях. Там воцарился хаос, склады и магазины были разграблены, потом большая часть населения и беженцы двинулись к Лангпари. Лишь немногие остались защищать город, не имея ни оружия, ни планов. Через два дня сурами взяли Байгару. Боя практически не было, – лишь отдельные рассеянные стычки, погром и резня. Спалив столицу дотла, сурами двинулись за беглецами, беспощадно расправляясь с отставшими. Цитадель они даже не пытались штурмовать, хотя оставили для её осады сильный гарнизон. Они понимали, что самое большее через несколько месяцев Атхим Ир сдаст крепость или умрет с голоду, и они сами возьмут её.

Поняв, что атаки не избежать, жители Лангпари готовились к ней с лихорадочным возбуждением. Элари понимал, что шансов у них тоже немного. В спешно сформированной армии числилось уже пять тысяч бойцов, в основном юношей и мальчишек старше пятнадцати лет, отважных и готовых драться с дикой яростью, но плохо владевших своим древним оружием. Элари уже убедился, что даже простейшие навыки обращения с мечом и метательными иглами означали месяцы тяжелых упражнений. Стрельба из лука была искусством. Сила, ловкость, даже знания мало что тут значили, – всего лишь три сотни добровольцев обладали талантом воина. Всем остальным явно предстояло погибнуть в первом же бою.

Иситтала понимала это. Она назначила в командиры ополченцев две сотни воинов-учителей и вызвала в долину шестьсот девушек-учениц Кумы, – они умели обращаться с луком и попадали в блюдце за двести шагов.

Под её руководством Суру пытался укрепить оазис – поперек ведущего в него ущелья строилась каменная стена, она же плотина со шлюзами, чтобы смыть врага, если он попробует прорваться по речной долине. Кем мог оказаться этот враг, – знали все, и старались не думать.

Элари был в их числе. Он знал, что времени ему осталось мало, – сурами подойдут к долине максимум через несколько недель, – и хотел прожить их как можно лучше, но вот как? О прогулках ему пришлось забыть – в Лангпари пришло предзимье. Тяжелые тучи заволокли небосвод, собираясь в долине, словно в чаше, – он уже начал забывать, как выглядит чистое небо. Из них постоянно что-нибудь сеялось, – морось, дождь со снегом, снег с дождем, – и всё это вместе с сильным промозглым ветром. А когда ветра не было, в долине воцарялась болотная сырость, – и туман, туман, туман...

Отчасти его утешали мысли о сурами, бредущих по ледяной грязи в вечном сером полумраке, – но лишь отчасти. Ведь перед ними брели и другие, менее всего заслужившие такую участь. Даже редко выходя на улицу, он хорошо представлял, как скверно им приходится, – но что он мог сделать? Отчасти ему удалось выучить файлин. Теперь он мог изучать историю файа и их культуру, – но на это просто не осталось времени. Военная подготовка поглощала его теперь почти целиком. Иситтала и его друзья тоже постоянно были заняты. Они все старались занять руки и голову текущими делами и как можно меньше думать о будущем. В жизни Элари остался теперь единственный просвет: он любил Иситталу, хотя она была сурова, а его натура требовала веселья. Но её уроки всё же не прошли зря, и юноша знал, что, когда придет срок платить по счетам, он докажет, что усвоил их сполна.

3.

Наконец, однажды утром его разбудил поднявшийся в здании шум. Как оказалось, именно сюда, в Золотые Сады, где хватало пустых комнат, привезли первых достигших Лангпари беженцев. Спешно одевшись, Элари выбежал на улицу. После душной спальни холодный сырой воздух показался ему удивительно вкусным и бодрящим. Без труда выяснив, куда поместили беглецов из Байгары, он направился туда.

По дороге ему встретились Иситтала и Суру, – они поздоровались, и пошли дальше уже втроем. По дороге юноша смущенно косился на своих спутников. Несмотря на холод, Суру ходил в том же сером комбинезоне и сандалиях на босу ногу. Теперь, правда, на нем была ещё куртка из коричневой кожи, – такая же, как у Элари, но тот предпочитал сандалиям теплые башмаки, дополненные рабочими штанами из грубой ткани. Вообще-то, файа переносили холод гораздо легче, чем люди, – их родной мир был холоден и суров, как и они сами, – зато жару ненавидели и переносили гораздо хуже людей.

На поясе Суру висел двадцатизарядный автоматический пистолет и ещё два кармашка с четырьмя обоймами, – там были все патроны к нему, какие ещё остались, да и сам пистолет был одним из трех в оазисе Лангпари.

Наряд Иситталы, напротив, отнюдь не отличался скромностью. Её роскошную теплую куртку из зеленой кожи украшал хитроумный тисненый узор, а темно-синие шаровары дополняли изящные сапожки из красного сафьяна, расшитого тончайшими золотыми арабесками. Всё это смотрелось ярко, пёстро, по-варварски.

Голова Иситталы была непокрыта, но густейшая грива её черных волос делала шапку излишней. Тончайшей работы серебряная диадема, отделанная сапфирами, служили ей лишь украшением, или, точнее, средством сохранения прически. На её зеленом кожаном поясе висел кинжал. Элари знал, что не только тонкой работы рукоять, но и весь клинок был из золота, но это древнейшая реликвия отнюдь не служила игрушкой, – длинные продольные царапины, оставленные на лезвии чьими-то ребрами, могли подтвердить это.

Увидев беженцев, юноша вскрикнул от изумления, – среди них он узнал Яршора, Гердизшора и ещё восемь девушек из приюта! Ему захотелось спросить, где остальные, но это он и сам уже знал. Все они выглядели ужасно, – тощие, в лохмотьях неопределенной формы, таких грязных, что нельзя было назвать их первоначальный цвет. На сей раз, Яршор выглядел хуже всех. Его лицо напоминало череп, обтянутый землистой кожей, глаза глубоко ввалились, а бритая голова делала его действительно похожим на мертвеца. Тем не менее, они сразу узнали друг друга, – без всякой радости.

– И ты здесь? – удивился Яршор. – Я вижу, тебе хорошо здесь живется, продажная тварь! Как ты сюда попал, а? Устроился на корабль с дружком и удрал, бросив нас! А мы... Ты не знаешь, что это, – хоронить девочек, умирающих у тебя на глазах, одну за другой, когда ты ничего не можешь сделать! Ты!..

Элари не испугался, – ему ничего не стоило справиться с этим живым скелетом, да и кинжал тоже был при нем, – но ему вдруг стало стыдно за свой цветущий вид и красивую одежду.

Одна из девушек вдруг потянулась к нему. Лишь когда она завладела его ладонью, он узнал её, – тогда, в школьном убежище, она так же играла с его рукой. Всё остальное исчезло для него, – он видел лишь эти большие, беспредельно печальные глаза.

– Как тебя зовут?

– Усвата... – её голос донесся словно из другого мира, так он был слаб.

– Ты хочешь есть? У меня тут есть дом... теплый, много еды... – он сам не понимал, зачем говорит всё это. Получив в ответ на свои вопросы несколько односложных "да..." он подхватил её на руки и понес, легко, словно ребенка, не обращая внимания на протестующие возгласы Яршора. Тот было попытался кинуться за ним, но Суру одним коротким тычком швырнул его на скамью. Элари этого уже не заметил.

На улице его догнала Иситтала, – раскрасневшаяся и злая.

– Тебе повезло, что она дошла сюда. Больше мы не будем никого впускать.

– Почему?

– Когда начнется осада, мы не сможем ловить рыбу. Корабли придется отогнать к востоку или сжечь. А рыба составляет треть нашего рациона, понимаешь? Если мы примем ещё хоть одного чужака, весной нам придется есть друг друга. Такого я не допущу.

– Вы будете их убивать? Убивать своих?

Она пожала плечами.

– Если впустить их, мы умрем все. А что ещё их остановит, кроме смерти? Убивать? Да, мерзко, но у нас просто нет другого выхода. Хочу ли я этого? Нет. Должна ли? Да. Когда речь идет о жизни всего народа, выбирать нечего. И ещё одно, – она положила руку на кинжал. – Суру уже рассказывал тебе, что может произойти с теми, кто крадет чужую любовь в этом месте? На сколько частей их могут разрезать?

Элари печально смотрел на неё. Он знал, что не сможет справиться с Иситталой – никогда. Даже будь у него в руках пистолет, он бы скорей сам застрелился, но не причинил ей вреда. Но при этом он знал, – если она решит убить Усвату, то прежде умрет он сам.

4.

Назавтра Суру разбудил его ещё затемно. Не обращая внимания на спящую в его постели Усвату, – сам юноша спал на полу, – он тихо сказал:

– Вчера вечером беженцы из Байгары вышли на берег залива. Иситтала решила стрелять по ним из форта.

– Атомными снарядами? – они уже шли по улице.

– Только один снаряд. Она надеется, что этого хватит. Остальные – для сурами.

– Но это... это...

– Их там двадцать тысяч. Думаешь, мы можем пойти и переколоть их ножами? Они стали лагерем в шести милях от порта. Ветер северный. Они тронутся в путь вместе с солнцем, и, если подойдут ближе, радиация накроет и нас. Это жутко, но Иситтала тебе уже всё объяснила. У нас нет выхода. Увы.

– А что я должен делать?

Суру пожал плечами.

– Я просто подумал, что ты захочешь посмотреть. Это не очень весело, зато красиво. Я имею в виду взрыв. Ты согласен?

Элари на минуту задумался. Он вовсе не хотел смотреть, как убивают людей и файа, – но с расстояния в шесть миль он не увидит ничего, кроме самого взрыва. А он очень любил взрывы, пожары, огонь, – в бедной событиями жизни Айтулари они были самыми яркими из его впечатлений. Увидеть ядерный взрыв, пусть небольшой... какой юноша восемнадцати лет от этого откажется?..

Он увидел всё с самого начала, – как открыли ворота хранилища, как трактор вывел из них тележку, на которой лежал цилиндрический контейнер с ядерным снарядом (Иситтала решила пока не трогать гаубицу, в форте тоже были шестидюймовые пушки), как процессия двинулась к устью долины. Трактор сопровождала целая вереница машин с воинами, – но сочетание панцирей и луков с грузовиками создавало впечатление маскарада, зачем-то начатого среди ночи. Рассвет ещё и не брезжил, и за пределами пятен света от фар ничего видно не было.

Добравшись до устья долины, колонна долго взбиралась по извилистой, размытой дождями дороге на крутой склон увала. Машины буксовали в грязи, норовили сползти вбок или вовсе опрокинуться. Элари предпочел пойти пешком и вышел на гребень одним из первых, затерявшись в толпе немногочисленных зрителей, пришедших ещё раньше. В форт, во входной туннель которого закатили тележку со снарядом, его не пустили.

Постепенно рассвело, но утро выдалось пасмурным и хмурым, как всегда. Ночью было холодно, теперь стало ещё холоднее. На горах вокруг Лангпари выпал снег. От увалов на юге до угрюмых пиков на севере небо затянул сплошной покров белесых мутных туч, но на востоке они уже отливали розовым, – там солнце начинало пробиваться сквозь облака. Те плыли, казалось, прямо над головой юноши. У его ног тянулись старые, обвалившиеся траншеи, потрескавшиеся, заросшие мхом доты. Ещё ниже по склону шли ржавые проволочные заграждения. Кое-где пятна вывороченной земли отмечали новые укрепления, но он на них не смотрел. Всё его внимание обратилось на западный берег отливающего свинцом залива. Там виднелся обреченный лагерь беженцев, большое смутное пятно, над которым поднимались тонкие нити белого дыма. Элари пожалел, что у него нет бинокля. Впрочем, он не слишком-то хотел видеть тех, кто сейчас умрет.Громкие крики отвлекли его. Солдаты предупреждали зрителей, что после выстрела пушки надо лечь и закрыть глаза, чтобы свет взрыва не выжег их. Толпа начала расходиться, большинство пряталось в старых укреплениях, лишь Элари и ещё несколько юношей остались наверху. На них никто не обращал внимания, – солдаты уже скрылись внутри форта.Прошло несколько томительных минут. Элари поймал себя на том, что чувствует себя как в театре, перед началом увлекательного спектакля, – он не мог осознать до конца трагизм происходящего.

С громовым раскатом, заставив его вздрогнуть, выстрелило одно из орудий форта. Он перевел взгляд на смутное пятно лагеря, чувствуя сильнейшее волнение и начисто позабыв, о чем его предупреждали. Сейчас...

Прошло уже секунд двадцать, но взрыва всё не было. Элари попытался вспомнить, как долго снаряд летит на шесть миль, – и в этот миг у моря вспыхнул эллипс слепящего сине-белого пламени, похожего на электросварку. Оно ярко озарило тучи и глаза юноши мгновенно зажмурились от острой, словно удар, рези. Он протер их руками, а потом вновь взглянул на берег. Пламя уже погасло и там поднималось плотное серое облако, похожее на кулак. За ним тянулся серо-черный столб пыли и пепла.

Запоздало вспомнив об ударной волне, Элари бросился на землю. Секунд через десять донесся мощный оглушающий удар. Воздух упруго толкнул его... и затих, но звук долго перекатывался между горами. За ударом последовал громоподобный раскатистый гул секунд на пятнадцать, а потом ещё два-три сокрушительных эха, – это производило впечатление.

Юноша поднялся, напуганный видом грибовидного облака, – всё оно стало жуткого черного цвета. Его лохматая шапка неторопливо клубилась. Вскоре она скрылась в облаках и те сразу сильно почернели, – казалось, собиралась страшная гроза. На этом всё кончилось. Неспешно плывущие тучи поглотили гриб, его ножка, оседая, превратилась в бесформенную массу сползавшей в море пыли – казалось, на берег залива спустился серый лохматый туман. И всё. Ни пожаров, ни землетрясения. Элари вспомнил, что свет был ярким, – но явно не ярче солнечного. Он был разочарован и спустился вниз. Там он столкнулся с Суру, – тот хотел подойти к месту взрыва по морю. Юноша решил последовать за ним, и легко уговорил сумрачного файа взять его на борт.

Они плыли на сторожевом корабле. Элари всё время стоял на палубе, внимательно разглядывая берег. До него было не меньше мили и уцелевших, если они и остались, отсюда нельзя было заметить.

Пыль уже снесло ветром и они издали увидели пятно оплавленного камня и песка радиусом метров в двести, – там всё было выглажено огнем, виднелись лишь потрескавшиеся опалины, комья и брызги застывшего стекла. Даже в свете пасмурного дня оно ярко блестело. Там, куда ударил снаряд, не образовалось кратера, – только нечто, похожее на блюдце, диаметром метров в сорок, с неровной, бугристой поверхностью.

– И это всё? – спросил Элари. Он был уверен, что взрыв проломит хребет, или, по крайней мере, проделает у его подножия новый залив. А тут – просто серо-черные, оплавленные, словно залитые глазурью камни, спекшийся пляж... По обе стороны от выжженного пятна ещё метров на сто тянулись поваленные и тлеющие заросли, – но это и всё.

– Три килотонны. Но, – Суру навел на берег счетчик радиации, – там две тысячи рентген. Я не стал бы даже подходить к этому пятну. А сурами вряд ли знают о радиации. Жаль лишь, что она убивает не мгновенно. Неплохо было бы создать перед Лангпари радиоактивный пояс, но у нас слишком мало снарядов. Придется стрелять прицельно, лишь по скоплениям врага...

Корабль подошел к побережью. Все по очереди смотрели на берег в бинокль. Когда очередь дошла до Элари, он жадно схватил его, наводя на самый край зоны опустошения. Лучше бы он этого не делал.

5.

На берегу лежал сплошной слой обгорелого тряпья. Элари не сразу понял, что это трупы. Потом он увидел вытекшие или вылезшие из орбит глаза, висящие на ниточках – нервах, сгоревшие на головах волосы, кожу, свисающую лохмотьями. Большинство этих жутких созданий лежало, но другие шевелились... или ходили... весь берег был полон этих корчащихся фигур. Ничего страшнее юноша в своей жизни не видел. Он чуть не уронил бинокль за борт, а потом его стало долго и мучительно рвать.

– Они же ваши! – крикнул он, когда Суру оттащил его от борта. – Ваши родители! А вы убиваете их! Вы...

– Хватит! – Суру пару раз ударил его по щекам. Острая боль привела юношу в себя. – Я сам это знаю! Но нас отрывают от родителей в семь лет, – мы не можем любить их так же, как вы. И потом, мы – будущее, они – прошлое. Что выбрать? Для эволюции тот, кто оставил потомство, уже не существует. Его уже нет в потоке жизни, понимаешь? Но мне кажется, – теперь он говорил очень тихо, – что есть вещи, которые нельзя делать никому. Говоря по-старинному, все мы навлекли на себя проклятие. Страшное проклятие. И я не думаю, что кто-нибудь из нас спасется. В Лангпари не осталось невинных.

6.

Они простились с Суру на причале, но юноша не поехал домой. Он бесцельно бродил возле реки, не обращая ни на что внимания. Увиденное отозвалось в нем сильнейшим душевным кризисом. Он всегда считал файа свободным народом, – но две трети этих жителей пустыни погибли в ней, пытаясь добраться до оазиса. Почему обитатели почти всех селений между Байгарой и Лангпари покорно покинули их и перебрались в столицу? Почему ни один корабль из рыбацких деревень не пришел сюда? Почему, наконец, они предпочли смерти в бою ужасный марш смерти, когда из ста сорока тысяч выжило всего двадцать, – да и тех их же дети встретили адским огнем? Он понимал, что ответы ему лучше не знать. Элари всегда был впечатлителен и втайне гордился этим, зная, что это отличает его от других мальчишек. Но теперь...Теперь ему было плохо. Что-то неладное творилось с его зрением. Ему казалось, что наступают сумерки, хотя ещё не минул полдень. Он понял, что сжег глаза, глядя на взрыв вопреки запрету, и боялся, что вообще ослепнет. Теперь это не слишком бы его огорчило, но что-то в нем, – что-то, знающее о его теле больше сознания, – понимало, что страх напрасен. К завтрашнему утру, самое позднее, его большие глаза вновь обретут способность различать мельчайшие детали окружающего мира. Он не знал, почему так уверен в этом. Но стоило ли смотреть на происходящее?..Короче, у Элари было скверное настроение и оно не улучшилось, когда его догнал невесть откуда взявшийся Яршор. Он был одет в новое, чисто вымыт, и его глаза блестели прежней силой. Юноша начал опасаться новой порции проклятий, теперь более чем заслуженных.

– Они убивают их! – крикнул Яршор.

– Знаю. Я уже насмотрелся, – ответил Элари, решив, что видит ещё одного свидетеля атомного кошмара.

– Те из наших, кто уцелел после взрыва, сейчас пробираются в долину, а эти нелюди ловят их, как зверей! И убивают! Смотри!

Элари встрепенулся, взглянув на опушку леса. Они были в ущелье, почти у выхода из долины, – там, где между скалами и рекой в неё можно было пройти почти незаметно. Пусть он и смотрел на всё словно через черное стекло, но острота его зрения не пострадала.

Из зарослей выбежал оборванный парень. За ним гналось трое подростков-файа, – возможно, тех самых, что купались нагишом под плотиной. Они легко настигли свою изможденную жертву, – но парень оказался не так прост. Первый подбежавший к нему файа нарвался на роскошный удар ногой в живот, второй подобрался поближе – на удар кулаком в горло. Третий тем временем зашел за спину, но не ударил, а только попытался схватить, – и получил с разворота локтем между глаз. Все трое полетели в стороны, как от взрыва, и упали. Но получивший локтем в лицо тут же перекатился и вскочил, выдернув из ножен кинжал. Яршор помчался к месту драки, но Элари не двинулся, не зная, что делать... кого защищать.

Парень медленно и страшно пошел на последнего подростка. Тот не пытался бежать. Его противник был старше раза в полтора, но изможден и не слишком ловок. Вот юный файа закричал и сам бросился вперед. Началась схватка. Элари с удивлением увидел у парня знакомые движения, – Иситтала учила его им. Сейчас он перехватит руку с клинком и швырнет файа на землю...

Кинжал сверкнул, парень обвис на руке подростка и упал, захлебываясь кровью. Тот повернулся и посмотрел на них, – но ничего больше сделать не успел. На бегу Яршор выдернул пистолет. Он стрелял навскидку, почти не целясь, но файа опрокинулся в грязь с тремя пулями в груди. Второй, едва поднявшись, крутанулся, словно пытаясь разглядеть свой пробитый череп, и упал лицом в камни. Элари мгновенно выхватил кинжал, – следуя совету Иситталы, он не расставался с ним ни на миг. Впрочем, он бы не полез в такую драку, – он знал, что Яршор прав, он защищает слабейших, а эти...Похоже, у Яршора больше не было патронов. Он бросил в реку бесполезный пистолет и пошел на последнего мальчишку, получившего пинок в живот. Тот неожиданно быстро поднялся и тоже выхватил кинжал, – теперь все мальчишки в долине старше лет тринадцати носили такое оружие.

Прежде, чем Элари успел что-то сделать, противники сошлись. Мальчишка с неуловимой быстротой ударил кинжалом снизу вверх, – и целое мгновение, казалось, не происходило ничего, его словно вырвало из реальности. До ушей Элари как-то запоздало долетел мокрый, отвратительный хруст, – и лишь тогда он заметил, что сжимавшая кинжал рука очень неестественно выгнута в двух суставах сразу. Мальчишка, не понимая, ещё стоял, – но нога Яршора взлетела с презрительной медлительностью, ударив его между челюстью и ухом. Юный файа стал падать, вдруг завертевшись, как волчок, – и очень резко замер, коснувшись земли…

Яршор отшвырнул его пинком в голову, склонился над парнем... Когда он выпрямился, его лицо было страшным. Он подобрал оружие первого убитого им мальчишки и пошел к Элари, – так же, как только что шел к убитому им файа, но теперь держа наготове его кинжал.

– Интересно, да? – издали заорал он. – Интересно? Нравиться смотреть, как убивают? Ах ты...!

Элари опустил оружие. Пусть его самого сейчас убьют, но он не станет драться с другом, пусть даже с бывшим другом и убийцей. Приемы, которым научила его Иситтала, мгновенно всплыли в памяти, – и вызвали приступ животного отвращения. Да, он хотел жить, – но вовсе не любой ценой.

– Я убью тебя! – крикнул Яршор, подходя вплотную. – И всех! Хотите спасти свои шкуры чужими жизнями? Не выйдет! Все подохнете, все! Я всё равно убью тебя!Э

лари тупо смотрел на кинжал в его руке, – плоская, с насечкой, рукоять, мягко скруглённый нижний упор, – и восьмидюймовый, в смутных полосах, клинок цвета стылого зимнего неба...

– Убивай, – он швырнул свой кинжал, – тот был раза в полтора длиннее, – ему под ноги.

Яршор отпрянул. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Элари, – очень спокойно, а у Яршора глаза были совершенно безумные, – глаза человека за пределом земной ярости. Потом он взмахнул кинжалом. Элари вмиг оледенел от страха, – и тут же получил сокрушительный удар затыльником рукояти в челюсть. В последний миг Яршор всё же повернул оружие, но юноша упал, оглушенный. Яршор несколько раз наотмашь пнул его, никуда особенно не целясь, потом плюнул в глаза... и ушел.

"Если бы я решил драться, он просто убил бы меня, – подумал Элари, сжимаясь в комок. Мучительная боль в локте, в груди, внизу живота лишила его последних остатков сил. Он едва мог дышать от неё, его тошнило. – Если бы я закричал, позвал на помощь, стал бы оправдываться, – он тоже убил бы меня".

Элари не хотелось двигаться, но он всё же сел и увидел, как, уже далеко, Яршор столкнулся с тремя воинами. Трое рослых, сильных парней видели, что тут случилось, и пошли на него, выставив короткие копья, – но Яршор даже не замедлил шага. Он на ходу вырвал копьё, направленное ему в живот, и тут же с костяным стуком ударил древком по лицам нападавших, – двое повалились, словно кегли. Третий решил обойти его сбоку. Яршор почти не глядя ткнул его древком между ног. Воин выронил оружие, упал на спину и заорал, зажимая промежность. Яршор воткнул копьё в его рот и скрылся в зарослях.

Элари тупо смотрел ему вслед. Он думал, что знает друга, – но он совсем его не знал. Яршор был воином, – прирожденным воином, лучшим, чем Иситтала или Суру, лучшим, чем все воины в этой долине. Тут ему вспомнилось одно из изречений любимой про непобедимость: "совсем неважно, хорошо ли обучен солдат. Гораздо важнее, чувствует он себя правым или нет".

Яршор был прав.

7.

Элари с трудом поднялся на ноги. У скулы уже образовалась приличная шишка, увенчанная внушительной ссадиной, рука с трудом слушалась, ребра ломило.

"У меня крепкие ребра, – думал он, ковыляя к реке. – Крепкие ребра и теплая куртка. Плевать на боль. Главное – все кости целы... и яйца тоже. Пусть я поганец и дурак, но я больше не буду блевать. Не буду".

Но он не смог сдержать обещание, – когда он наклонился над водой, то увидел в ней труп, вдоль и поперек рассеченный глубокими ударами меча.

8.

Элари добрался домой уже вечером. В Садах царило нечто вроде паники, и он без труда смог выяснить причину, – возле ядерного хранилища собралась целая толпа. Земля на его вершине была разрыта и в ярком свете прожекторов рабочие долбили бетон. Заинтригованный юноша протолкался поближе. Цепь солдат у ограды никого не подпускала, но на месте внешних ворот зиял широкий пролом, окаймленный завитками обгоревшей проволоки. В главные ворота уткнулся тяжелый грузовик с разбитой кабиной. Возле него стояли Иситтала и Суру, командуя долбившими крышу рабочими. Элари закричал, чтобы привлечь их внимание, и ещё через минуту они стояли там уже втроем.

– Что с тобой? – спросила Иситтала. – Подрался?

Юноша смутился. Он знал, что внушительный синяк на скуле совсем его не украшал.

– Да. С Яршором. На его глазах трое подростков-файа убили парня. Человека. Потом он убил их. Потом... Потом мы дрались и он избил меня. Потом он побил ещё трех воинов и ушел. А что было здесь?

– Я знаю, что было, не знала, что там был и ты. Потом он пришел сюда, – она показала на грузовик. В её голосе не было отчаяния или ярости, она говорила спокойно, но Элари ощутил искусно скрытую растерянность Иситталы... и понял, как любит её. – Он был вместе с этим... учителем.

– С Гердизшором?

– Да, с ним. Они угнали грузовик, – остановили его и убили водителя, – а потом поехали сразу сюда. Ворота Садов они просто вышибли. Они уже всё знали об этом месте... не знаю, откуда.На Элари она даже не взглянула и он ощутил гордость за любимую. Ей хватало одного взгляда, чтобы понять суть человека... впрочем, не всегда.

– Эту ограду они пробили с ходу. От короткого замыкания свет отключился во всех Садах... лишь сейчас починили. А охрана... тут была дюжина девиц. Они даже не успели ни разу выстрелить. Кинулись к машине, началась свалка, и... Трех он убил почти сразу, кинжалом, пятерых потом, когда захватил пистолет. Остальных расстрелял Гердизшор. Я до сих пор не могу понять, почему всё так получилось. Ведь это были лучшие из нас. Самые лучшие!

– Пистолет? Тут было двое парней с пистолетами...

Иситтала помолчала.– Они бросились на помощь девчонкам, – добежали до них как раз, когда те начали отступать. И даже не успели поднять оружие. Те расстреляли бы этих двоих из луков – если бы не... Вышла страшная драка – двое против двоих... хотя вряд ли учителя можно принимать в расчет. Младшего охранника они убили сразу, старший умер... недавно. Они пытали его...

– Но зачем? Ведь он всё равно не мог открыть им ворота! Код знаешь только ты, Суру, Иккин, и...

– Они не знали. Таранили их машиной, – итог ты видишь. Не знаю, как они додумались до... Хотя это очень просто, – если не можешь открыть дверь, испорти замок, чтобы и хозяин её тоже не открыл.

– И нельзя починить?

– Кодовая коробка стоит внутри бункера. В ней произошло замыкание. Они нарочно это устроили, пустив в цепь замка ток от освещения. Поломка вышла пустяковая, но... с той стороны. Эти ворота – четверть метра брони с двух сторон, а между ними – бетон. Взломать невозможно. Они около метра толщины, в общей сложности. У нас нет автогенных резаков, да если бы и были...

– А взрывчатка?

– У нас её нет. Можно выплавить из снарядов... но в ядерных снарядах тоже есть обычная взрывчатка, – детонатор, понимаешь? Если они сдетонируют – Лангпари станет пустыней. К тому же, тут нужен большой заряд... черт, да у нас же никто в этом не разбирается! Приходится долбить. Два метра железобетона, твердого, как кремень. Ломы его только царапают, а арматура из какой-то каленой стали – её ничем нельзя распилить. Мы очень стараемся, но если не пробьем крышу за несколько дней, то...

– Погибнем?

Иситтала пожала плечами.

– Может, и нет. Но придется надеяться лишь на свои силы. Говоря откровенно, эти двое почти не оставили нам шансов. Вот глупость – спрятали лучшее оружие туда, где сами не можем до него добраться! Впору локти грызть! Конечно, мы перепробуем всё, что можно, – если придется, будем жечь костры и поливать бетон водой, но эти решетки... их там слоев двадцать, не меньше. Придется взрывать... но всё это строилось с расчетом именно на взрывы, понимаешь? У меня предчувствие, что ничего не выйдет. Судьба отвернулась от нас, после того, что мы сделали. Конец. Точка. Всё.

– А что стало с ними? С Яршором? С Гердизшором?

– Они дрались, потом погибли... они были жестокими бойцами, – Иситтала говорила спокойно и тихо. Элари не знал, что творится в её душе... и творится ли. – К ним долго не могли подойти. Они стреляли из бункера, пока не кончились патроны. Троих наших убили, многих серьёзно ранили. Потом они заперлись внутри, но оттуда их быстро выкурили, – налили в вентиляцию бензин и подожгли. Они сразу выбежали, но пульт управления воротами, сигнальная аппаратура – всё сгорело. Дотла. Потом началась рукопашная – двое против сотни наших лучших воинов. Учитель рассек одному сонную артерию, было море кровищи... потом его убили. С Яршором дрались долго... вышло целое сражение. Все наши были в панцырях, но он двум отрубил головы, четырем – руки. Его хотели взять живым, но он не дался. Заставил себя убить. Он был великим бойцом. В свой последний час я хотела бы драться так же. Наверное, его рукой вела судьба. Теперь мы узнаем, чего стоим на самом деле. И стоит ли нам жить.

Она внимательно смотрела на него и Элари невольно склонил голову, не в силах выразить своих чувств. Она восхищала его своей сдержанностью, мужеством и твердостью духа... а кем был он? Мальчишкой, страдающим от постыдной боли в промежности. Его друг погиб, как подобает герою, – но теперь Элари ненавидел его. Он не любил Гердизшора, но теперь корил себя за то, что не поговорил с ним, когда был случай. Он столько должен был ему сказать! И ещё больше услышать. А теперь...

Теперь он совершенно запутался. Должен ли он по-прежнему во всем помогать Иситтале, или, напротив, продолжить дело Яршора, – хотя очень хотел жить? Он ничего не смог решить. Вспомнив, что Усвата осталась в его комнате, он отправился домой.

9.

Эту ночь, и следующий день, и ещё одну ночь Элари провел в своей комнате. Он не знал, что творится за её стенами, и не хотел знать. Любовь к Усвате поглотила его целиком. Он никогда не любил так прежде, и не знал, что в ней вызвало такую любовь. Она была некрасива, – большеглазая, большеротая, с неправильными чертами лица, нескладная, костлявая, очень наивная... Наверное, именно поэтому ему хотелось отдать за неё всё, что он имел, саму жизнь. Раньше Элари не знал, что способен на такой подъем чувств.

Он боялся их неистового напора, боялся не только за свою свободу, но и за свой рассудок, – но не хотел с ними бороться. Усвата была глуповатой испорченной девчонкой, – её лишили невинности в тринадцать лет, – но тридцать шесть часов с ней он запомнил на всю жизнь. Жалость, желание защитить, спасти, и, в то же время, сделать её лучше, – всё это сливалось вместе в его душе. Они подолгу говорили, и Элари с бесконечным терпением растолковывал ей то, чего она не понимала. Он любил её за всё, – за её наивность, за детское восхищение его силой, за то, как она спит в его объятиях, безмятежно улыбаясь во сне...

Непонятно почему, юноша знал, что уже никогда не сможет так любить, – так, чтобы в нем сливалось безотчетное желание защитить женщину и восхищение её наивностью, жалость и желание помочь, сделать лучше. Он ненавидел свое безволие, знал, что предал Иситталу и метался в мучительном раздвоении чувств... подсознательно радуясь, что это целиком поглощает его и отвлекает от мыслей о гибельном будущем.

Он никуда не хотел выходить, он даже решил умереть в своей комнате, решив, что когда в неё вломятся сурами, он твердой рукой пошлет вперед свою Усвату, а потом сам пойдет за нею... взяв столько вражеских жизней, сколько сможет.Когда в дверь начали яростно стучать, он схватился за кинжал, но тут же услышал крик Суру:

– Открой, открой, или я выбью дверь!

Элари подчинился. Файа заглянул в комнату, одним взглядом окинул её, Усвату, уютно лежавшую в его постели, самого Элари, – полуголого, встрепанного, – и усмехнулся. Не презрительно, скорее понимающе, но юношу пронзил вдруг острый стыд. Другие сражались и умирали, когда он занимался... понятно чем.

– Сурами вышли к нашим укреплениям, – спокойно сказал Суру. – Мы их уничтожили, но это был лишь передовой отряд. Основные их силы подойдут через несколько дней, но у нас не будет уже ни минуты покоя. Мы стреляли в них из форта, – пока не вышли все снаряды. Они захватили пристань. Флот ушел на восток... не знаю, сколько ещё он будет в безопасности. Тебя хочет видеть Иситтала. Ты идешь?

По его глазам Элари видел, что если он скажет "нет", его друг просто повернется и уйдет... только навсегда. Любовь к Усвате и долг перед другом сошлись в его душе, паля её мучительным огнем... но стыд пылал ещё жарче – и долг победил.

10.

Иситтала ждала его у заводи, за пределами Садов. Там ничего не изменилось, – так же рушилась с плотины вода, так же ярко сияли огромные окна электростанции. Только теперь лицо любимой стало суровым.

– Сурами было больше двух тысяч, – тихо сказала она. – И вдоль берега они вели несколько кораблей с припасами. Мы сожгли и разбили их из пушек сторожевика, но у сурами тоже были орудия, трофейные. Они подбили наш корабль, мы едва успели снять экипаж, прежде чем он затонул. Потом расстреляли их батарею и лагерь из форта, истратив весь его боезапас. Теперь пулеметы, – самое сильное наше оружие, хотя патронов тоже осталось немного. Когда сурами полезли на стену, мы открыли шлюзы плотины и смыли их в море, как мусор, но вряд ли они вновь попадутся на эту уловку...Сегодня мы не понесли потерь, но в следующий раз всё будет совершенно иначе. Хотя почти вся армия сурами погибла под Байгарой и в дороге, сюда дойдут двенадцать или пятнадцать тысяч. За ними идут ещё несколько тысяч их поселенцев, – а у нас в запасе всего несколько десятков мин и гранат. Сейчас, когда ты знаешь всё это, я спрошу – что ты намерен делать?

Элари задумался. Он знал, что пришло время выбора, – самого главного выбора в его жизни, – и ошибаться нельзя. Он не хотел умирать просто так, – правду говоря, вообще очень не хотел умирать, – а хотел совершить что-то особенное, спасти всех. Внезапно он понял, что нужно сказать. То был уже третий раз в его жизни, когда слова вылетали из его рта, – а он слышал их с удивлением.

– Я пойду в твердыню Унхорга, что в пустыне Темраук. И приведу помощь. Или погибну. Я сказал.

– Я бы назвала тебя трусом, – задумчиво ответила Иситтала, – но вижу, что ты говоришь правду... сейчас. Только никто не ходит по Великой Пустыне зимой. Ты погибнешь, не выполнив обещания, а если и дойдешь – они пошлют тебя назад, даже не выслушав.

– Я постараюсь. Даже если я приведу хоть одного воина, мой путь не будет напрасным.

– Ты их не знаешь, обитателей тайной твердыни, – не знаешь! К тому же, путь займет много дней. Может статься, что спасать будет уже некого.

– Можно будет отомстить.

– Смысл? Если у нас останется меньше пятисот женщин и хотя бы тридцати юношей – мы умрем как народ, умрем медленной смертью. А там их меньше. Я имею в виду женщин. Их там вообще не должно быть, но ночи в пустыне так долги... и скучны... – её глаза вновь приняли странное, задумчиво-мечтательное выражение.

– Я пойду, – повторил Элари. – Я должен это сделать – ради всех нас.

– Иди, – просто сказала она. – Но не один. Ты не знаешь пустыни, – если пойдешь один, то будешь мертв уже на второй день. С тобой пойдет Иккин. Он знает пустыню и знает Унхорг. И знает тебя, что тоже важно.

– Хорошо, – Элари знал, что слова тут уже не нужны.

– Вообще-то, идти надо мне, – сказала Иситтала. – Я жила в Унхорге, я знаю там всё, каждый угол... и многих парней, – она вновь усмехнулась, краем рта. – И там сейчас Атхим Ир, мой прежний любимый, – он бросил цитадель Байгары и пробился в Унхорг, потеряв половину отряда. Они не связаны клятвой и могут пойти с тобой. Я бы хотела узнать, почему Атхим не ушел из столицы сюда, – в конце концов, он мой муж. Но я не могу. Здесь я – словно камень в своде. Уйди я – и всё рухнет.

– Свод в хранилище так и не пробили?

– Нет. Углубились, но не пробили. Нужно ещё несколько дней. Мы применили снаряды по прямому назначению, и я не знаю, правильно ли это. Возможно, я убила всех нас... но прошлого не вернуть. Ладно. Хватит терять время. Пошли. Нам надо найти Суру и Иккина.

11.

Они нашли друзей в мастерских Садов, – те обсуждали производство оружия. Иккин тут же согласился пойти в пустыню и сразу заговорил о главном:

– Там нет дороги. Зимой не видна даже тропа. Из-за камней нельзя идти ни на санях, ни на лыжах, только пешком. Пойдем сегодня же. На сборы нужен... примерно час. Может, и меньше.

– Так быстро? – Элари был удивлен.

– А чего ждать? Идти можно и ночью.

Элари думал, что они выйдут завтра утром и он проведет эту ночь вместе с Усватой. Но теперь отступать было уже поздно.

Сборы и впрямь оказались недолгими. В сущности, они свелись к погрузке припасов в рюкзаки и подбору подходящей одежды. Как и говорил Иккин, через час они уже были готовы.

Элари повел плечами. Плоский прямоугольный ранец так удобно пригнали к его спине, что тяжесть двух пудов припасов почти не ощущалась, – притом, он знал, что этого едва хватит на дорогу в один конец. Одежда была тоже удобной, – толстые, теплые, высокие башмаки, плотно обнимающие ногу, и шуба, – длинное, почти до пят, меховое одеяние с капюшоном, в котором, как говорил Иккин, можно спокойно спать даже на снегу. Перетянув шубу ремнем, Элари прицепил к нему кинжал. Иккин взял только меч, оставив бесполезный панцырь и лук.

– Там нет ничего живого, – сказал он. – В сущности, оружие там вообще не нужно, но мало ли что...

Элари попросил посмотреть меч, – как он знал, последний настоящий древний меч, оставшийся в Лангпари. Такого оружия он ещё не видел – плоский клинок четверть дюйма в толщину и длиной в восемнадцать дюймов. У основания меч был двух дюймов ширины, к середине суживался, а к скругленному концу расширялся вновь.

– Зачем это? – спросил Элари, показывая на изгиб.

Иккин молча приложил лезвие к своей шее.

– Чтобы не соскальзывал, видишь? Вообще-то, это не оружие – он слишком короткий и тяжелый, чтобы им фехтовать. Драться им нельзя. Можно только убивать.

– Так это инструмент палача? – Элари с сомнением посмотрел на меч. От его тяжести отвисала рука – он весил килограммов пять. Плоский, глянцево-черный, кроме лезвия. Оно выглядело очень чистым, очень ярким и очень острым, – мелковолнистая кромка, которую именно эта рябь делала адски опасной. Попадись под такой клинок рука – не будет руки. Попадет человек – развалит наискось, от плеча до пояса. А уж голову смахнуть...

– Не совсем. Это жертвенный меч. Им казнили пленных врагов, когда приносили их в жертву... впрочем, это уже неважно.

Элари вновь посмотрел на меч. Вдоль клинка бежали непонятные золотые знаки. Лезвие было из красноватого металла, не похожего на сталь.

– Из чего он?

– Кобальт. Крепче и гибче стали, и ещё не ржавеет. Раньше умели делать даже такие простые вещи. Ладно. Давай его сюда. Нам пора.

Элари вернул оружие. Затем ему пришлось прощаться с Усватой и это оказалось тяжело. Она разрыдалась у него на груди и сам юноша чуть не заплакал. Он плюнул бы на всё и остался здесь... если бы тут не стояли ещё его товарищи, и не смотрели на него, словно на героя, решившегося на недоступное им.Потом, уже на улице, Элари сказал Суру:

– Сохрани её. Усвата мне дороже жизни. Это не фраза. Я люблю её.

– Хорошо, – просто ответил файа. – Я клянусь.

– Правда? – Элари взял его за плечи и несколько секунд они пристально смотрели в глаза друг другу. – Даже если ценой окажется жизнь?

Он тут же смутился, поняв, что вовсе не хочет, чтобы Суру жертвовал жизнью ради Усваты или кого угодно ещё. Окончательно запутавшись, он отпустил его и отвернулся, но Иситтала тут же взяла его за руку.

– Я тоже клянусь, что не причиню ей вреда, – сказала она. – Но судьбой распоряжаюсь не я, и может быть всякое, – она не угрожала, а напоминала.

Элари вдруг по-детски уткнулся в её сильное плечо. Он буквально разрывался между ней и Усватой, и лишь сейчас понял, чем на самом деле был этот спасательный поход, – попыткой убежать от самого себя. Он с радостью отказался бы от этой бессмысленной затеи, но он уже не мог. Не мог.

– Береги себя. Не лезь в драки, – он понимал, что говорит глупости, но уже не мог остановиться. – Я вернусь, как только смогу, вернусь, если только буду жив!

– Может, этот поход будет для тебя важнее, чем ты думаешь, – она легонько оттолкнула его от себя. – Может, ты, наконец, станешь взрослым. Я знаю Ньярлата, и хочу, чтобы он тебя выслушал и помог тебе. Возьми, – она запустила руки за воротник и достала медальон на цепочке, – украшенную лучами овальную пластину из литого золота. С неё пристально смотрел живой серый глаз, – совсем как глаз Иситталы. – Это мой знак Высшей. С ним тебя, по крайней мере, станут слушать.

Элари сжал медальон в кулаке, потом спешно надел его, – под одежду, на кожу, и тяжелое золото, ещё хранившее тепло её тела, уютно устроилось в ложбинке на его груди. Юноша невольно повел плечами, чувствуя это теплое прикосновение.

– Теперь всё, – Иситтала взяла на секунду его руки и отпустила их. – Иди... и возвращайся.

Она отошла. Элари хотел проститься с Суру, стоявшим поблизости, но не смог даже толком его разглядеть, – в его глазах стояли слезы.

12.

Начало путешествия оказалось до скуки обыденным. Простившись с друзьями, они забрались в ожидавший их автобус, и тот тут же тронулся, направляясь к перевалу. Салон был пуст, никто больше с ними не ехал, и целый час они просидели молча, глядя в окно и размышляя. Задумчивый и грустный, Элари не обращал внимания на пейзаж. Машина, раскачиваясь и сотрясаясь, ползла по бесконечному подъему.

Дорога на перевал, – всего лишь накат по щебнистой почве, – вилась по дну узкой долины. Слой снега вокруг был ещё очень тонок, из него выступали мелкие камни, пучки травы, и вместо ровной снежной белизны склоны холмов казались пёстрыми. Черная щебенка со снегом давала чистый серый тон на откосах, а торчавшая из-под него трава окрашивала обочины бледной желтизной. На скалах поотдаль сидели орлы и хмурый вид хищников гармонировал с угрюмыми низкими тучами.

Всё ниже ползли эти суровые тучи, всё сильнее свистел ледяной ветер, врываясь в салон, и Элари как-то вдруг понял, что зимой в пустынных равнинах Темраук негде укрыться от холода...

Потом они вышли в маленьком пустом селении и автобус тут же укатил вниз. Их никто не встречал. Элари осмотрелся. Вся долина Лангпари лежала у его ног, серая, туманная, безвидная. Серые тучи скрывали вершины гор. Он попытался разглядеть постройки Золотых Садов, потом махнул рукой и обернулся.

Дорога кончалась, дальше по заснеженным склонам вилась тропа, поднимаясь к последнему посту на недалеком уже перевале. Низко нависшие тучи скрывали его и тропа, казалось, уходила за край мира. Юноша ощутил уже привычную радость, – сейчас он увидит новые земли, где будет пусть не лучше, но интереснее, чем здесь.

– Ну что, пошли? – он повернулся к Иккину и поправил лямку рюкзака.

Селение скоро осталось позади. Медленно поднимаясь, они вскоре окунулись в холодный туман облаков. Весь мир исчез, осталось лишь несколько метров земли под ногами. Идти в гору с тяжелым грузом за плечами, да ещё по неровной, заснеженной тропе, было нелегко, и Элари скоро начал уставать. Но он не жаловался, не просил остановиться. Он просто шел, шаг за шагом, ровно дыша, и усталость незаметно отступила. Он не заметил, как прошло несколько часов, как воздух заледенел и начал резать легкие, – он шел, охваченный предчувствием новых впечатлений.

Перевал открылся неожиданно. Клубящиеся вокруг тучи разогнал яростный ледяной ветер, и они замерли на самой седловине. Здесь было несколько метров относительно ровной скалы и дом для охраны, скрытый меж утесов. Из него вышло несколько солдат, но с ними говорил Иккин, и Элари их почти не замечал. Он смотрел вперед, не обращая внимания на бьющую в глаза снежную пыль.

Солнце уже зашло. Был вечер, ясный, – тучи кончались сразу за перевалом. Облитая пронзительной синевой Ируланы, перед ним лежала бескрайняя равнина, покрытая снегом, проткнутая скалами, бугристая, неровная. Она исполинским скатом уходила у них из-под ног, потом выравнивалась и тянулась в наползающий мрак, видимая на несколько дней пути. Где они будут сегодня спать? Элари не знал этого. Дальше не было тропы, только девственный снег, – но это его не пугало. Перед ним был открытый путь – и этого хватало.

– Всё. Пошли, – подошедший сзади Иккин сдвинул промерзший шлагбаум и ступил на нетоптаный снег. Внезапно он обернулся. Их большие глаза, темные и таинственные в темноте, встретились на несколько секунд. Потом Элари тоже посмотрел назад.

По обе стороны седловины высились заснеженные скальные кручи, такие огромные, что глаз уже не мог их охватить. За ними безмолвно и жутко клубились облака, отходя назад, – словно во вратах иного мира. Элари смотрел на них, пока не понял, что эта картина навсегда отложилась в его памяти. Затем он повернулся к другу.

– Пошли.

Через два шага под его ногами заскрипел нетронутый снег. Идти вниз было легко, они почти летели, и Элари хотелось смеяться от радости. Вслед им никто не смотрел. Они шли быстро и уверенно в надвигавшиеся сумерки.