Долгая дорога к дому

Глава 6: Искупление Суру

1.

Друзья задумчиво сидели в каюте. Сильно качало, доносился шум большой волны. Очевидно, они вышли из бухты в открытое море.

Элари попытался прилечь, но пароход качало всё сильнее. "Ариламия" то поднималась вверх, то опускалась. В иллюминаторе, один за другим, возникали высокие пенистые валы. Небо было затянуто серой клубящейся мутью. Море кипело. Волны одна за другой яростно ударяли в толстое стекло и скатывались вниз.

Элари любил смотреть на непогоду. В детстве, когда начиналась гроза, он всегда выбегал на улицу, не боясь промокнуть до костей. Сильный ветер приводил его в восторг. С годами детские причуды забылись, но урагана на море он никогда ещё не видел...

- Ты куда? - спросил Суру, едва Элари открыл дверь каюты.

- Наверх. Посмотреть.

- На ураган? - большие глаза Суру широко открылись от удивления. - Тебя не тошнит?

- От чего? - удивился юноша. - Ну, у меня немного кружится голова от качки, и я не уверен, что смогу есть, но...

- Из тебя выйдет отличный моряк. Только давай пойдем вместе, - я не хочу, чтобы тебя смыло за борт.

Едва они поднялись на палубу, тяжелая волна ударилась в левый борт, и, разбившись, веером опала на корабль, залив их с головы до ног. Корабль перестал оседать, встречной волной его захлестнуло, вода с шипением прошлась по всем закоулкам и надстройкам и чуть не сбила их с ног. Затем корабль начало поднимать. Он долго и медленно полз в гору, - на "Ариламию" шла новая, ещё более страшная волна. Перевалив её гребень, корабль стремительно соскользнул в кипящую бездну и на миг остановился, словно раздумывая или ища выхода. Мелкие, злые волны, словно свора собак, стремительно накинулись на него со всех сторон. Они угрожающе шипели и лезли на борта, а новый огромный вал с седой и лохматой вершиной, поднимаясь над ними, уже готов был подмять их под себя. Но корабль, направляемый опытной рукой капитана, медленно полз вверх, почти отвесно поднимаясь по водяной стене...

Теперь Элари знал, что такое двенадцатибалльный шторм. Резкий порывистый ветер выл в снастях, яростно трепал парусину на спасательных шлюпках, пробирая холодом до костей. Он так давил на уши, что ничего не было слышно, - друзья понимали друг друга лишь по движению губ. Грязные беспокойные тучи вереницей бежали на юг, хлеща ливнем. Среди волн мелькали какие-то крупные животные, - касатки или киты, отсюда нельзя было рассмотреть, - но потом исчезли и они. Осталось лишь бушующее море и воющий ветер. Всё усиливаясь, он разбивал в пыль загривки волн. Море поседело, словно вспухло, и вода стала похожа на снег. Водяная пыль мелкой поземкой неслась им навстречу. "Ариламия" скрипела, стонала, взбираясь на крутые волны, затем скатывалась в кипящие пучины. Элари никогда не думал, что вода может быть такой злой, а пароход с его мощной машиной, - таким беспомощным и жалким. Каждый раз, как корабль ложился на волну, он думал, что наступает конец, что у "Ариламии" не найдется сил выпрямиться. Но проходила минута, другая, - и она со скрипом тяжело поднималась... чтобы вскоре снова завалиться на борт.

2.

Ураган продолжался три дня. Всё это время Элари провел лёжа, чувствуя, как в животе переливаются внутренности. Ничего нельзя было делать, все под его руками и ногами ходило ходуном: палуба, стол, стулья, тарелка... Иногда палуба и потолок пытались поменяться местами, и с полок на голову сыпалось всё, что не было закреплено. Огромный морской корабль подбрасывало на волнах, как щепку. Мощные машины работали вхолостую, - винты, как говорили моряки, "не выгребали". Несколько часов "Ариламия" вовсе не имела хода, и лишь благодаря искусству капитана шторм не пустил её ко дну.

На четвертый день волны улеглись. Утро было чистое, ясное. Элари вышел на палубу, глядя на медленно встающее из-за далекого горизонта солнце и на ещё еле приметный северный берег Нанг-Ламина. Несмотря на теплую одежду, он поёживался от дохнувшего из полярного океана студеного воздуха. После сильной трепки, заданной им посреди моря ураганом, пароход шел быстро, подминая под себя волну. Было приятно ощущать, как содрогается его корпус, и видеть, как стелется за кормой широкий хвост пены. Великая сила и мощь ощущались в его движении. Море лежало спокойно и лишь мелкая зыбь, - отголосок недавнего шторма, - пробегала по его поверхности. Свежий ветер посвистывал в вантах.

Между тем, с севера вновь внезапно наплыли облака и закрыли солнце. К обеду погода испортилась: небо заволокло тяжелыми тучами, вода стала зеленой и на волнах появились барашки. Северный ветер загудел в вантах. "Ариламия" стала черпать бортом воду, но это было не самое худшее, - с северо-востока надвигался густой туман. Он окутал корабль, заливая, точно молоком, весь горизонт. Свободным остался лишь запад, хотя и там туман уже начинал ткать тонкую белую паутину. Он стелился по воде, как жидкость, и, поднимаясь вверх, закрывал небо.

Под пологом тумана ослаб ветер и меньше стала волна. Элари обрадовался, но Суру, стоявший рядом с ним, не разделял его радости.

- Это не предвещает ничего хорошего. В безветренную погоду туман здесь может держаться целую неделю, а движется он сплошной беспросветной стеной... вот как сейчас.

Туман сгущался. Клочья его уже скрывали клотик фок-мачты, и дым из трубы утопал в нем. Туман опережал "Ариламию".

Около трех часов они плыли по компасу, потом из тумана показались прибрежные скалы и капитан приказал отдать якорь. Огромный корабль застыл на волнах, едва заметно покачиваясь. Туман висел над морем тяжелым белым саваном. Он полз по береговым скалам и курился над водами необитаемой бухты, в которую они зашли, перемещаясь то в один, то в другой её конец. А там, где лежало открытое море, стояла сплошная белая стена. Лишь тяжкие вздохи волн, да острый йодистый запах водорослей доносились оттуда.

- Суру, расскажи мне о своей стране, - попросил Элари, когда они стояли на палубе, вглядываясь в таинственный белый полумрак.

- Как хочешь. Эти скалы - предгорья хребта Эхоттал, он идет вдоль всего северного берега Нанг-Ламина. За ним начинается Темраук - Внутренняя или Сумрачная пустыня. Она во много раз больше Уса-Ю. Там никто не живет... вообще нет никакой жизни. Все наши селения стоят вдоль северного берега моря, в предгорьях Эхоттала. Байгара - просто самое большое из них... В ней живет треть моего народа.

- А что дальше к северу? За пустыней?

- Ещё один горный хребет... горы Безумия.

- Веселое название. А что дальше?

Суру помолчал.

- Дальше? Этого никто не знает. Видишь ли, горы Безумия названы не просто так. Всякий, кто пытается их пересечь, или просто к ним приближается... сходит с ума.

- Почему? - Элари пробрал озноб.

- Я не знаю... никто из нас не знает. Говорят, что за ними лежит некая равнина Вечности... её никто не видел.

- А ещё дальше?

- Океан и ледяная шапка, что ещё?

- И никто не пробовал обогнуть горы с севера?

- Многие пробовали... немногие вернулись. Там океан почти круглый год забит льдом. А подо льдом - ревуны. И ещё бури... ураганы... полярная ночь. Тебе достаточно?

- А туманы? У вас часто так?

- Да. Особенно зимой. Здесь часто свирепствуют бури и холодные туманы, - низкие туманы, как мы говорим, они стелются прямо по воде. В переводе с нашего языка Нанг-Ламин и будет "мешок туманов". Сомневаюсь, что где-нибудь на свете они могут быть сильнее и продолжительнее.

Элари всматривался в туман. Холодный, как лед, мокрый, как испарения в тропических лесах Ленгурьи, - впрочем, юноша там никогда не бывал, - он забивал всё.

- И мы будем стоять здесь целую неделю? В этом тухлом молоке?

- Если потребуется - да. Туман настолько густ, что даже опытный капитан "Ариламии" не сможет найти вход в бухту, когда мы подойдем к столице.

Тугой и липкий туман растекался по волнам, закрывая от них берег. В нем даже всплески волн звучали тревожно, и Элари вдруг стало не по себе. Он вернулся в каюту и больше не покидал её.

Лишь на седьмой день плавания, вся белая от морской соли, "Ариламия" вошла в бухту Байгары.

3.

Здесь был безрадостный край. Северный берег Нанг-Ламина оказался просто каменистой пустыней без единой травинки. Галечный пляж переходил в усыпанную щебнем равнину, и она полого поднималась вдаль, до руинных силуэтов далеких гор, пробивавшихся вверх сквозь толщи собственных обломков. У Байгары горная цепь была разорвана и исполинский выступ плоскогорья выдвигался на юг. Город стоял там, где его гигантская скалистая стена подходила к морю, под ним, на широкой возвышенности. Здесь не было естественной бухты и файа построили циклопический мол из громадных гранитных глыб, впечатляюще массивный по сравнению со зданиями города. За ним, у пирсов, стояло множество кораблей, большей частью траулеров и небольших парусников, - здесь добывали нефть, но не слишком много.

Элари вдруг вспомнил, что всю нефть Айтулари покупал здесь... как и золото, без продажи которого страна Председателя просто не смогла бы прожить. Но теперь этот путь перекрыт, и долго ли файа смогут оставаться цивилизованным народом без машин и прочего?..

Он недовольно помотал головой. Сам город, - ровные ряды одинаковых пятиэтажек из красного кирпича, - не произвел на него особого впечатления. Файа не признавали частных домов, к тому же эти обходились дешевле. Вот корабли - другое дело. Элари никогда не видел столько их в одном месте, - не меньше сотни, но большинство вмещало лишь несколько файа. "Ариламия" оказалась самым большим кораблем, хотя в порту стояло и несколько танкеров.

Пристань тоже производила впечатление - ровно сложенная из гигантских глыб серого гранита, с широкими лестницами, спускавшимися к самой воде. Она выглядела древней, - гораздо старше, чем городские здания. Широкий проспект, начинаясь от неё, вел на север. Он рассекал весь город и исчезал, поднимаясь на склоны плато. Юноша пожалел, что его скалистые склоны закрывали обзор, - ему захотелось увидеть, к чему ведет эта дорога.

Вдруг он понял, почему Байгара показалась ему столь обычной, - там были деревья! Они плотными полосами тянулись вдоль улиц, зеленели во дворах. По обе стороны от города простерлись возделанные поля, расчерченные дорогами, по ним ползли трактора...

Юноша уже начинал догадываться, сколько труда пришлось приложить, чтобы создать эти поля и вырастить деревья на каменистой почве. Здесь не было даже глины, как в Си-Круане, только суровый гранит и пыль, и он ощутил уважение к упорному народу Суру.

"Ариламия" уже пришвартовалась и им оставалось лишь сойти на берег. Элари уже пошел к трапу, когда Суру остановил его. Его рука легла на плечо юноши.

- Вряд ли это срочно, но я должен сказать. В общем... когда будешь общаться с нашими девушками, не пытайся их облапить или поцеловать против их воли.

- А что тогда? - Элари резко стряхнул его руку.

- Получишь здоровенную оплеуху или коленом по яйцам - тоже удовольствие не слабое.

- Ну и что в этом такого?

- Если ты в ответ ударишь девушку, она, скорее всего, попытается тебя убить. А если сама не справится, любой наш парень ей охотно в этом поможет. Понимаешь?

- Они что, бешеные?

Суру рассмеялся.

- Нет. Совсем нет. Просто ты не знаешь, чему их учили мамы.

- А чему они их учили?

Вместо ответа Суру резко выбросил правую руку вверх, словно копьё. Элари отшатнулся, но понял, что опоздал. Файа остановил ладонь с вытянутым средним и указательным пальцами всего в сантиметре от его левого глаза, который он даже не успел закрыть.

- Это называется "рука-кинжал", - Суру повернул ладонь, показывая, как сжаты его пальцы. - Если бы я ударил, они вошли бы до третьего сустава. Этого мало, чтобы достать до мозга, но ты всё равно скоро бы умер, - ведь руки у нас не слишком чистые, особенно под ногтями. Это очень мучительная смерть. А если ты и выживешь, то... сам понимаешь.

Элари вздрогнул, но Суру безжалостно продолжал, сжав руку в кулак так, что получилась как бы лесенка с выставленным указательным пальцем.

- А если ударить вот так вот сюда, - он откинул голову и провел пальцем по горлу, - можно повредить блуждающий нерв. Тогда твое сердце просто остановится. В твоем теле около ста чувствительных точек. Семь из них настолько уязвимы, что достаточно одного тычка указательным пальцем, даже не сильного. В конце концов, она может просто пнуть тебя по яйцам, а прежде, чем ты поднимешься, - бить ногами по голове и горлу, пока ты не перестанешь дышать. Это грубо, но эффективно.

- Что это? - Элари уже решил, что не подпустит ни одну местную девушку на расстояние вытянутой руки.

- Боевое искусство, калиджат. Этому учат всех наших девчонок, - всех без исключения.

- А мальчиков - нет? - догадался Элари.

- Мальчиков - нет. Считается, что они и так сильны. А девчонкам надо чем-то компенсировать разницу в силе. В конце концов, неважно, сколько приложить сил - надо их правильно направить, и тогда можно обойтись немногим.

Юноша задумался. Вообще-то он умел драться, но...

- Расскажи мне про калиджат, - вдруг попросил он.

Суру улыбнулся.

- Я клялся не рассказывать об этом никому. Но это не только искусство убивать. Можно лишить сознания... или равновесия одним прикосновением, - поверь мне, в бою и этого обычно вполне достаточно. В общем, это искусство обращения с человеческим телом... или телом файа, без разницы. Нас учили, что надо делать, если ты заболел. Или ранен. Или ранен твой друг. Если нажать на особые точки на руке или ноге, они совсем перестанут чувствовать боль... ну, и так далее.

- А если нажать на другие точки, можно заставить человека говорить, не оставив на его теле никаких следов? - догадался Элари. - Это тоже искусство, да? И вас ему учили?

Суру вздрогнул.

- Да, учили.

- А как, интересно?

- На своей шкуре. Это очень доходчиво. И когда знаешь, что такое настоящая боль, не станешь причинять её никому без крайней нужды. Это всё же лучше, чем раздробить человеку руку или вырвать глаз, для чего не надо вообще ничего уметь. Если бы мне пришлось тебя пытать, ты бы в любом случае остался живым, неискалеченным и быстро поправился. А заодно разучился бы задавать такие вопросы.

- Попробуй.

Суру встретил спокойный взгляд широко открытых глаз Элари. Минуту они смотрели друг на друга, потом файа опустил глаза.

- Я не смогу. Мне... вообще не приходилось никого пытать. И я не хочу больше об этом говорить. Я сказал глупость. Извини, - голос Суру звучал глухо, его голова была опущена.

- Тогда зачем ты мне всё это рассказал?

- Потому, что девчонки бывают разные. Кое-кто любит бить мальчиков по яйцам, я таких видел. А другим может понравиться не твоя душа, а только симпатичная мордашка. Она затащит тебя в постель, а утром скажет братьям, что ты её изнасиловал. И тогда они выпустят тебе кишки на её глазах.

- Зачем же вы тогда их этому учите?

- По мне, пускай уж лучше девчонки бьют мальчишек, чем наоборот. Нельзя же просто так привить уважение к женщине, если оно не будет ни на чем основано! У нас всякий знает, что рискует жизнью, замахиваясь на женщину. И таких находится очень немного.

- Например воины? Ведь их тоже учат этому?

- Да. Но это страшный позор. Это карается смертью, Элари. Я не должен этого говорить, но у нас есть особые... файа, которые следят за этим. И тайно, с помощью яда... или иных средств устраняют таких... всех, кто действует во вред остальным. Это важный труд... но совсем не почетный.

- Тайная полиция?

- Если хочешь - так. Это как лимфоциты в твоем теле. Без этого не обойтись. Ладно, хватит. Пошли.

4.

К удивлению Элари, никаких пограничных формальностей не было, - здесь не бывало гостей извне. Их даже не пропускали в город, - они просто вошли в него, как возвратившиеся с лова рыбаки.

- Куда мы идем? - спросил юноша.

- У меня тут есть комната... даже две. Нам нужно отдохнуть. Потом нас примет правитель, Атхим Ир.

- Зачем?

- Я единственный выживший солдат из половины его армии. А ты мой друг, и видел больше меня. Неужели не ясно?

- Но если это так важно, то почему не сейчас?

- Правитель не желает, чтобы его взор оскорбляли истощенные замарашки, которые, к тому же, не могут и слова сказать от волнения. Нам дали пару дней, чтобы прийти в себя. К тому же, он правитель лишь формально. Вся власть принадлежит Совету, а он... как бы это сказать... его представитель. И всё.

- Я вижу, вы всё делаете вместе, - сказал Элари.

- А как иначе? Тут трудно жить. Мы или будем вместе работать... или вместе умрем.

Юноша лишь кивнул. Он был занят - жадно осматривался по сторонам. Байгара, запретный город, в который он давно мечтал попасть, вдруг перестала ему нравиться. Слишком уж здесь всё было одинаковым, - одинаковые дома-коробки без всяких украшений, одинаковые кварталы, одинаковые улицы. Без номеров на домах тут ничего не стоило заблудиться. От самого облика этих домов, - красный кирпич голых стен, высокие деревянные крыши, дощатые балконы, узкие двери и окна, - веяло духом унылой скучной старины. Серое пыльное дерево тоже было старым. Первые этажи сплошь занимали какие-то магазинчики, учреждения и мастерские, в которых файа делали то немногое, что могли сделать из местного сырья или привезенных из-за моря деталей. В магазинах местами попадались витрины, но обычные застекленные рамы были здесь редкостью. Чаще всего окна закрывали плотные ставни, на первых этажах иногда дополненные решетками.

- Почему у вас почти нет стекол? - удивился юноша. - Разве вам не мешает пыль?

- Стекло дорого, - равнодушно ответил Суру. - И легко бьется. Дерево тоже дорого, но зато долговечнее.

Элари скривился. В глаза ему лезли всё новые признаки убожества, - электрические провода, протянутые на столбах чуть ли не посреди улицы, сложенная из каменных плиток мостовая... каменные, а не бетонные фундаменты домов... Этот город был построен сразу, целиком, и целиком состарился. Нигде никаких новых построек, лишь кое-где - следы ремонта. Всё сделано очень добротно, никакого сравнения с Си-Круаной... но они были похожи - два старых городка на самом краю света.

- У вас водопровод-то хоть есть? - спросил он.

- Есть. Ну, не везде, конечно. Мы же залезли в дома прямо с деревьев.

Элари обиженно замолчал. Он знал, что бессмысленно высмеивать город, в котором ему придется жить... особенно зная, чего стоило вообще его построить. Но, как не говори, смотреть на прохожих было гораздо интереснее. Он думал, что окажется здесь единственным человеком, но нет - среди шести-семи смуглых лиц попадалось одно светлокожее.

- Я и не знал, что здесь живут люди, - сказал он. - Я думал, что вы оставляете всех беглецов в Си-Круане.

- Беглецы бывают разные, Элари. Когда к нам приходят и просят защиты, мы не можем отказать, - это недостойно. Но преступников мы оставляем в Си-Круане, а остальных... берем сюда. У них рождаются дети...

- И у тех, кто живет в Си-Круане, тоже рождаются дети? И тоже остаются жить там?

- Если ты сам видел, - зачем спрашивать?

Элари промолчал. Иногда лица были странными, - черные волосы со светлой кожей, синие глаза на смуглых лицах, кожа разных оттенков...

- Это полукровки? - удивился Элари. - Я думал, у нас не может быть общих детей.

- У нас с тобой - не может, - ответил Суру, и Элари невольно хихикнул. - Раньше мой народ был другим... но это было так давно, что я не знаю, было ли. Но мы не любим говорить об этом. Если ты не принадлежишь ни к одному народу, жить трудно. С обеих сторон всегда полно радетелей за чистоту крови. Пожалуй, если бы у нас не рождалось общих детей, было бы лучше.

- Тогда почему вы это допускаете?

Суру удивленно взглянул на него.

- А что делать? Запретить любить, кого не надо? Уже пробовали. Это был такой идиотизм... Мы даже поселились одни, в этом гиблом месте, где больше никто не жил, чтобы не... раствориться. Куда же дальше? И кстати, ты заметил, что полукровки красивее чистокровных?

Элари кивнул, продолжая рассматривать прохожих. Всё же, в них было нечто странное. Одежда? Нет. Во всяком случае, не настолько, чтобы выйти за пределы личных причуд. И вдруг он понял. Возраст. На улицах не было никого, моложе двадцати лет... или двадцати пяти, если говорить о женщинах. Были старики, даже дряхлые, но не было ни девушек, ни юношей, ни молодых женщин, ни, тем более, детей, - всего, что составляет будущее народа.

- А где они? - спросил он. - Где дети? Вы их что, прячете?

Суру остановился и долго смотрел на него.

- Об этом тоже не стоит говорить, но... Ладно. На самом деле все наши дети живут лишь в одном месте, - в оазисе Лангпари, к северо-востоку отсюда. А когда вырастают - приезжают сюда... или в другие селения. Таков обычай... хотя никто не хочет уезжать оттуда. Там красивое место... зеленая долина, похожая на Айтулари. Я тоже там вырос... и не знаю, кто это придумал. Наверное, просто не хватило места, - а кому отдать лучшее, как не детям?

5.

Квартира Суру оказалась очень скромной - две небольших комнатки на пятом этаже длинного дома, с низкими потолками, почти пустых. Зато в её узких окнах были настоящие стекла, хотя они и пропускали мало света. Элари подумал, что Суру очень неприхотлив, - в его жилище почти не было личных вещей.

Его друг рассмеялся в ответ на такое предположение.

- Я здесь просто не живу. Все мои вещи остались в Емс-Самзе. Да и не мой это дом, тут всё принадлежит государству... как и повсюду у нас. Но зато он достался мне совершенно бесплатно, как подарок к совершеннолетию.

- У тебя хороший народ, - Элари захотелось вдруг хоть этим отблагодарить друга, спасшего ему жизнь, - и не один раз. - Я слышал, вы все живете очень дружно, - не воруете, не ссоритесь, не пьянствуете.

Суру пожал плечами.

- Тот, кто затуманивает свой разум, для нас уже не свой. Таких убивают... убивали раньше. Теперь такие просто исчезают. А насчет дружбы... бывают и ссоры, и драки, - между парнями из-за девушки, или просто так.

- Но вы не убиваете друг друга.

Суру посмотрел на него. Глаза у него были печальные.

- И убиваем. Мы не ангелы. Просто об этом не говорят... особенно чужим...

Он помолчал.

- Ты уже знаешь, какие у нас девушки. Некоторые... могут заколоть соперницу... - его голос звучал ровно и тихо. - Так погибла моя любимая. - Элари не посмел бы его спрашивать, но Суру продолжил: - Я просто полюбил другую девушку. Полюбил потому, что она была красивее. Я не знал, как... как моя прежняя любимая любит меня. Как бы ты поступил с человеком, который отнял у тебя всё, ради чего стоит жить? У неё был неплохой характер... только с внезапными вспышками ярости. Она взяла нож и убила её... подстерегла, когда они шла от меня... буквально искромсала в клочья. А потом пришла ко мне... что мне было делать? Донести на девушку, которая носит моего ребенка? Зная, что всё произошло из-за моей глупости? Мы решили... я сказал, что сам убил её... сознался в самом страшном преступлении для моего народа. Это было невыносимо. Со мной так обращались... на меня так смотрели... пожертвовать своей жизнью не так уж и трудно, но пожертвовать своей честью? Рассказывать, как убивал любимую... лгать над её телом... - Суру замолчал. Он сжался в комок, сидя на постели, и юноша заметил, что он весь дрожит. Его мучительно расширенные глаза тревожно смотрели в пустоту, не замечая друга. - Я очень старался, но я не умел лгать. Они быстро всё поняли. Меня отпустили... но я не смогу забыть, что говорил, чтобы со мной поскорей покончили, потому что терпеть это дальше просто не было сил... это так... мерзко... Ведь я ничего не сделал! - эти слова Суру почти выкрикнул. - В бою легко отдать свою жизнь - разом. А вот так... по кусочкам, вместе с клочьями души, зная, что в любой миг можно всё прекратить... это страшно. Но я любил её... я знал, что она продолжит меня в себе... в своем ребенке... так мы поклялись друг другу. И не нарушили клятвы. Просто она оказалась бесполезной. Они всё поняли сами... ведь мы были ещё почти детьми.

- Что с ней стало? Что с ней сделали? - Элари сам испугался своего вопроса.

- А что они могли с ней сделать? Может быть, лишь ради меня, но её не тронули. Она живет в Лангпари, как раньше. Но она сильно изменилась... стала совсем другой... выжгла в себе всё это - злобу, зависть... иногда так бывает. У нее родился сын... сейчас он уже бегает. Я по-прежнему люблю её... но не хочу видеть. Она стала на двадцать лет старше, - по характеру, не по внешности, - а я остался, как был.

- Я бы так не смог, - задумчиво сказал Элари. - Я трус.

- Ты думаешь, я лучше тебя? - юноша кивнул. - Нет. Впервые я убил в пятнадцать лет... убил файа, учителя.

- За что? - Элари был изумлен.

- Он хотел изнасиловать мою сестру. Достаточный повод, верно? Она очень красива... мы купались... порознь. Я услышал крики... побежал... оттащил его, - хотя он был раза в два старше меня... мы дрались... хотя... нет. Не думаю, что он хотел причинить ей вред, по крайней мере, сразу, - скорее, просто потерял голову. Ему было уже всё равно, - девушка или мальчик. Мы упали... боролись... голые. Он подмял меня... - Суру проглотил комок в горле и продолжил. - Вот тогда я испугался и пришел в дикую ярость. В пятнадцать лет я был уже сильнее взрослого мужчины. Я прижал его к земле, уперся коленом между лопаток и сломал шею, - сцепил руки на лбу и рванул назад и вбок. Он умер сразу, едва хрустнул его хребет. Когда я стоял над ним... мне это понравилось. Не само убийство, нет, а именно этот миг, когда я понял, что он мертв, а я - жив, что я одолел его. Это была чисто звериная радость, и я не смог этому сопротивляться. И не хотел. Меня никто не осудил за это, - осудили, если бы я этого не сделал, - но я сам понял, что хочу убивать.

- И ты стал воином?

- Да. Ты думаешь, туда идут те, кто хочет защищать родину? Есть и такие, но они плохие бойцы. Знаешь, что говорил мне мой командир? "Я убиваю за родину не потому, что люблю родину, а потому, что люблю убивать". Прирожденный воин, - это прирожденный убийца, хищник. Мы все хищники. Ваш народ произошел от обезьян. Мой - от зверей, которых вы назвали бы леопардами, и наше сходство с людьми, - лишь доказательство мощи эволюционной конвергенции. От предков нам достались лишь глаза... и часть души. Я пытаюсь сдерживать её... но это тоже я.

- Она проснулась после того, как ты убил?

- Нет. Меня всегда тянуло к жестокости. В детстве у меня были совершенно дикие фантазии... хорошо хоть, мне хватало ума держать их при себе. А подростком я выдумывал и рисовал всякие пыточные машины, и у меня неплохо получалось. Когда мой учитель увидел один рисунок, то сказал, что такая машина работала бы, и очень эффективно. Он знал, о чем говорил, - он учил нас... ну, это неважно. Я чуть не сгорел со стыда... наверное, с тех пор я и начал следить за собой. После первого убийства мои нервы просто звенели... и не только нервы. В конце концов, я пошёл к знакомой девчонке, наговорил ей массу всяких нежных слов... А потом... Мы целую неделю ходили ободранные и искусанные, особенно я. Над нами смеялись... но беззлобно.

- Это была та, которая потом заколола соперницу?

- Да. Она. Я думаю, что на сегодня нам хватит откровений, а? Ты не хочешь помочь мне в уборке?..

6.

Два дня в Байгаре пролетели незаметно. Элари быстро привык к городу, и порой ему казалось, что он живет здесь уже очень давно. Столица файа была не очень велика, - он мог пересечь её пешком в любом направлении самое большее за полчаса. В ней жило шестьдесят тысяч файа, - и десять тысяч людей. Элари ни с кем из них не познакомился, - пока ему хватало Суру и своих впечатлений. Друг подарил ему новую одежду, - зеленую тунику, точно такую же, какую он бросил в Си-Круане. Элари истерически рассмеялся, но принял подарок. Новые, хорошо пригнанные к его ступням сандалии обрадовали его куда больше, - ему уже надоело ходить босиком. Как приятно было шагать, не думая о том, куда ставить ногу!..

Когда детская радость Элари по поводу подарка прошла, он понял, что ему... становится скучно. Не плохо, - еда, наполовину состоявшая из даров моря, была куда лучше прежней, а бытовые неудобства мало его трогали. В деревне он месяцами спал в хлеву, и не особенно страдал от этого. Но он не знал файлина, языка файа, - пробовал учить, но Суру оказался неважным учителем, - и потому чувствовал себя глухонемым. И, кроме языка, всё было слишком хорошо знакомо, - постоянный тяжелый труд, тот же строй, почти та же архитектура...

Но под этой скукой прятались свои странности. Через дворы, вдоль каждой улицы, шли туннели, в них днем и ночью шумела соленая грунтовая вода, - они исполняли функции дренажа, канализации и мусоропровода одновременно. Впервые увидев едва прикрытое широкое жерло, ведущее в такой туннель, Элари чуть было не шарахнулся. Свались он туда, он пропал бы бесследно.

Он сразу вспомнил рассказы Суру о тайной полиции, - эта подземная система была буквально создана для убийц. Стоило сбросить труп в одну из неприметных дыр, - и вода вынесет его далеко за город, в море, где прожорливая живность уже через сутки объест его до костей. С недавних пор он очень не любил подземелий, а это особенно ему не понравилось. Он мало что знал о системе этих туннелей, но они выглядели старыми, - так же как пристань, как мол. Что было здесь раньше? Почему весь город был срыт и отстроен заново?..

То, что уцелели лишь подземные или чрезвычайно массивные сооружения, привело его к ещё более невеселым мыслям. Он начал, наконец, понимать, что это за город. Не просто вместилище для избыточного населения, ради отвода глаз названное столицей. Нет - нечто, чем в случае крайней нужды можно пожертвовать, чтобы спасти остальное. Сначала Си-Круана, потом Байгара... Файа были очень расчетливы. Они предусмотрели даже вероятность катастроф... но Элари надеялся, что всё это, - лишь его мальчишеские домыслы.

7.

Утром третьего дня их, наконец, пригласили к правителю, - но не в его замок на окраине, а за город, в старую цитадель Байгары. Туда пришлось идти пешком, но Элари был только рад этому. Старинная парадная дорога была очень широкой, и ему нравилось шагать по ней.

Поднявшись на плато, он увидел уходящую вдаль бескрайнюю открытую равнину, - поразительное зрелище полной черноты. Сплошной покров аспидно-черной щебенки был здесь столь плотным и блестящим, что казался прикрытой битым стеклом бездной. Ни единой былинки не росло здесь. Ни ящерица, ни насекомое не нарушали мертвой неподвижности равнины. Лишь столбы и вихри нагретого воздуха поднимались над ней, причудливо дробя лучи солнца, и пустынные призраки, - огромные и едва заметные или маленькие, словно бы слепленные из густого тумана, - колыхались, дрожали и кланялись над развалами мертвых камней. В них черные глыбы, словно плавясь, сами принимали зыбкие, струящиеся очертания.

Щебнистое плато переходило в такие же откосы, а те - в низкие горы, словно отлитые из мутного гагата, но и горы тут расступались. Усыпанное блестящим щебнем плато тянулось до самого горизонта. Там, неожиданно далеко, посреди колоссальных естественных ворот, высилась восьмиугольная крепость из черного базальта. Она казалась ещё больше на фоне бескрайних просторов пустыни Темраук. Отсвет этих черных пространств лег на небо, и его потускневшая синева приняла страшный железный оттенок.

Элари решил, что строители крепости думали больше о внешних эффектах, чем об надежности. В совсем близких горах ей было бы самое место, но тогда она не производила бы и половины этого впечатления. Сначала ему показалось, что крепость безмерно велика, что она высится не у горизонта, а за горизонтом, словно огромная гора, но иллюзия быстро рассеялась. Её строили с расчетом лишь на эстетическую мощь, - вогнутые, без зубцов, стены, наклонные сверху и снизу, далеко выступающие прямоугольные башни и одна гигантская пирамидальная башня в центре, опоясанная острыми ребрами отклоненных наружу уступов. Её острая черная вершина зловеще вонзалась в нежную синеву небес.

Когда они подошли ближе, Элари услышал шум воды. Она рушилась с плотины скрытого за твердыней водохранилища, текла каскадами в восьмиугольном рве и исчезала в подземных туннелях. Сама крепость была не столь велика, как ему показалось сначала, но всё же огромна. Её стены вздымались метров на тридцать, а центральная башня - на все сто пятьдесят. Громадные глыбы были пригнаны столь искусно, что всё сооружение казалось единым монолитом.

Вогнутый внутрь массив ворот с острыми выступами сверху угрожающе нависал над головой. Под ними на камне был выбит барельеф, - громадный, бдительно открытый глаз с файским вертикальным зрачком. Он пристально всматривался в невидимый отсюда простор моря, и сами ворота почти терялись под ним.

Элари осторожно пересек узкий каменный мост без перил. Глубоко под ним, в мрачной темноте рва, похожего на ущелье, ядовитая даже на вид соленая вода бурным потоком обмывала стены, и, закручиваясь тугой спиралью, исчезала в жерле шахты с каким-то мерзким, чавкающим громом. Его плечи невольно передернулись от отвращения.

Ворота впечатляли. Не из стали или дерева, а каменные, - две монолитных плиты, каждая размером с небольшой дом и толщиной метра в два. За ними открылся громадный, - во всю высоту стены, - и длинный, доходивший до центральной башни зал. Элари был буквально раздавлен, - он ещё не бывал в столь больших помещениях. Толстенные, - два его роста в поперечнике, - колонны подпирали столь же массивные балки плоского потолка и широкую, с могучим перекрытием, галерею на половине высоты почти темного зала. Смутный свет пробивался откуда-то из-за колонн, словно из иного мира. Он мертвенно отблескивал на древней резьбе и почти не падал вниз, - его спутники казались юноше таинственными зыбкими тенями. Впереди, в конце зала, поднималось что-то массивное, - то ли алтарь, то ли трон, то ли целое здание.

Элари ожидал чего-то необычайного, какого-то тайного откровения, и был разочарован очень сильно, когда они свернули вбок и через тяжелую стальную дверь вышли в залитый ярким солнцем пыльный двор, мощеный каменными плитами. Слева, по внутренней стороне стены, тянулись террасы жилых комнат, столь же пыльных и явно пустых. Справа поднималась центральная башня, такая огромная, что её уже нельзя было охватить взглядом, - она казалась просто стеной, ограждающей внутренний двор. Вход в неё, как обычно в крепостях, был с другой от наружных ворот стороне, и им пришлось пройти полдвора, в котором застоялась пыльная духота. Никто не попался им по пути.

Массивные каменные ворота и здесь оказались открыты. За ними тянулся длинный сводчатый проход в невероятной толщины стене и скрытый в центре башни каменный зал с пирамидальным сводом, завешанный тканями и освещенный гроздьями электрических ламп, был не слишком большим. В нем молча ожидало около тридцати файа, очевидно, тоже приглашенных на выступление правителя. Элари никогда не бывал на столь важных собраниях, и ему стало тут неуютно.

Через несколько минут появился сам Атхим Ир, но он не впечатлил его, - высокий, сильный и красивый юноша очень походил на Суру. Элари никому не посмел бы в этом признаться, но все файа казались ему пока на одно лицо. Правитель был в длинном темном одеянии, богато украшенном синим и золотым, но с короткими, по локти, рукавами, что придавало ему несколько свирепый вид, - словно он, закатав рукава, решил сам поучить уму-разуму непонятливых подданных. Его любимая и соправительница, Иситтала Меттхай-Ир, была одета так же, - рослая, крепкая девушка с красивым высокомерным лицом. Элари она показалась строгим врачом, который при случае не прочь помучить своих пациентов. Она со скучающим видом оглядывала зал, потом остановила взгляд на нем, - наверное, потому, что его светлое лицо было здесь единственным. Юноша начал мяться, не зная, куда деть руки, и вдруг Иситтала подмигнула ему. Элари ощутил, как непонятно почему густой румянец пополз по лицу и предплечьям. Он спешно спрятал руки за спину, и тут заговорил Атхим Ир - негромко, но внятно. Юноша, увы, понимал лишь интонации, - спокойные, печальные и чуть-чуть насмешливые интонации мечтателя, привыкшего всю жизнь озвучивать чужие решения.

Суру пытался переводить ему шепотом, но не поспевал за речью и Элари путался в обрывках. Как он понял, это было что-то вроде напутствия командирам взводов, - все они собрались здесь. Маленькая армия файа не изобиловала офицерскими званиями, - лейтенанты, капитаны и майоры. Даже выступавший здесь главнокомандующий носил звание полковника. Поскольку лишь лейтенанты сами вели солдат в бой, он обращался прямо к ним. Элари не мог понять, зачем его сюда пригласили, - он в жизни не держал в руках настоящего оружия.

Насколько он смог разобрать торопливый шепот друга, новости были невеселыми. Самое плохое, - никто не знал, каковы силы и намерения противника. Си-Круана пала. Все, кто был в ней, погибли, или, большей частью, были превращены сурами в живые консервы. Они могла попасть сюда лишь с запада, посуху, в обход моря, кипевшего осенними бурями. Путь по суше занимал не меньше двух месяцев, и сурами не стоило ждать раньше. Ими двигали явно не поиски пищи, очень редкой в этом пустынном краю, а желание окончательно очистить Айтулари от других рас. Неизвестно, насколько могли сократить их армию бури и голод, но в любом случае, сюда их дойдет несколько десятков тысяч. К тому же, перед ними шли люди, беженцы из Си-Круаны, - десятки тысяч, тоже настроенные отнюдь не дружелюбно.

Положение же файа было скверным. Половина их армии, - гарнизоны Ай-Курьеха и Си-Круаны, - уже погибла, сурами захватили весь южный берег Нанг-Ламина, гарнизоны в Лабахэйто были отрезаны и должны были один за другим погибнуть в безнадежной осаде. В Байгаре осталось лишь пятьсот солдат с винтовками. С такими силами нечего было и надеяться на успешную защиту города, - это уже не имело бы смысла. Достаточно нападающим разорить поля, разрушить оросительные системы, - и все защитники умрут сами, от голода. Единственное, что оставалось файа, - послать все силы навстречу приближавшейся орде и встретить её на дальних подступах. Их отрядам предстояло нападать из засад, внезапно, ночами, - и уничтожать обозы с продовольствием. Без него нападающие умрут с голоду или повернут назад.

Атхим Ир не скрывал, что при таком неравенстве сил шансы на успех ничтожны. Практически, все, собравшиеся здесь, и все их подчиненные шли на верную смерть, чтобы спасти город. В случае разгрома армии оставалось защищать столицу силами её населения, но все понимали, что это будет уже агония.

"Интересно, где ещё двести солдат? - подумал юноша. - Наверняка, в Лангпари. Если не задержать сурами у Байгары, ещё через месяц-полтора они будут там. И тогда всё. Конец. Точка".

В этот миг он вздрогнул. Правитель заговорил на родном языке Элари - о том, что его друг подлежит казни.

8.

Иситтала прервала чтение приговора, грубо дернув Атхима за рукав, словно строгая мамаша. Похоже, здесь мало кто его уважал, - в зале захихикали. Правитель растерялся и смолк, смутившись как мальчишка, каким он, в сущности, и был, - Элари не дал бы ему больше двадцати пяти лет. Вместо него заговорила Иситтала, - закрыв глаза, Элари бы поклялся, что говорит светлолицая девушка, а не смуглая дочь пустыни.

- Я не посмею упрекнуть никого из вас в трусости. Однако, ваш товарищ Атхей Суру дважды бежал с поля боя, бросив своих солдат. Такое дважды заслуживает смерти, но: первый раз он бежал ради жизни друга, который сражался вместе с ним, и сейчас стоит перед вами.

Тридцать пар любопытных глаз сошлись на Элари, пытаясь отыскать в нем нечто особенное. Юноше стало очень неуютно. Когда он заметил, что Суру здесь нет, то с ужасом подумал, что его друг сбежал в третий раз, который ему уж точно не простят.

- Второй раз он бежал, не в силах делать то, что нам велит долг, но что противно нашей сути. Такое можно понять и простить, но ещё он убил лучшего друга этого юноши, - убил на его глазах, - и поэтому виновен перед ним, а не перед нами. Примешь ли ты искупление кровью, Айскин Элари?

- Да, - совершенно не представляя, о чем идет речь, ответил юноша. По его позвоночнику пробежал неприятный холодок. Не обрек ли он друга на смерть?

- Быть по сему.

Вдруг в зале стало очень тихо. Проследив за направлением взглядов, он увидел Суру. Тот показался в одном из темных боковых проходов и теперь шел к нему, странно покачиваясь, явно нетвердо держась на ногах. Обеими руками он сжимал синюю чашу из глянцевитой керамики, украшенной странным узором. В чаше плескалось что-то красное... с недавних пор Элари был очень хорошо знаком этот цвет - кровь.

Лицо Суру, всего несколько минут назад смуглое, стало пепельно-серым, и, увидев его левое запястье, обмотанное тканью, Элари догадался, чья это кровь. Её было много, - ровно столько, сколько может отдать файа, ещё оставаясь на ногах. Юноше вдруг стало страшно. Он почувствовал, как слабеют ноги.

Суру остановился перед ним. Элари увидел, как дрожат его крепкие руки, сжимающие чашу, и увидел его глаза, совсем не такие яркие, как недавно, - взгляд существа, уже лишь наполовину осознающего мир, наполовину плавающего в сонной темноте. Он представил, каких усилий стоит Суру просто стоять на ногах... крови было так много... совсем свежей - над ней ещё поднимался пар.

- Я убил твоего друга, - Суру говорил очень тихо, но понятно. - Убил в приступе безумия, чтобы избавить от мучений, хотя мой долг требует бороться за жизнь товарищей до последнего вздоха, - моего или их. И я ранил тебя больнее, чем мог бы оружием. Если ты согласен простить меня - прими этот дар, - он протянул Элари чашу.

Тот осторожно взял её, с ужасом чувствуя, какая она тяжелая... и теплая... теплая, как кожа, под которой минуту назад текла эта кровь...

- Что... что я должен... с этим делать? - с трудом проглотив комок в горле, спросил Элари.

- Выпить. Всю, до капли. Прямо сейчас.

Элари заглянул в чашу и его замутило.

"Она же ещё живая! - с ужасом подумал он о крови. - Живая! Она ещё его плоть! Я не могу пить кровь друга, который смотрит в мои глаза! Не могу! Не могу!"

- Я убил часть твоей души, твоей жизни, - она умерла вместе с твоим товарищем, - сказал Суру. - Взамен я даю тебе часть своей жизни. Это справедливо. Ты можешь принять её... или не принять.

- А если нет? - голос Элари задрожал.

- Отказаться от уже принятого дара жизни, - смертельное оскорбление. Тогда через три дня мы сойдемся в поединке, и смерть рассудит, кто из нас прав.

- Прощение - дело добровольное, да? - голос Элари зазвучал неожиданно зло. - Хочешь - прощай, не хочешь, - умирай, да?

- Ты можешь выбрать любое оружие, место - всё, кроме времени.

- Да? Мне уже предлагали, какой смертью умереть. Ты же... - Элари задохнулся от злости.

Суру промолчал, спокойно глядя на него, и юноша вдруг понял, что этот прирожденный боец просто позволит себя убить, - чтобы он, дурак, не умер от собственной глупости... или заставит убить, если он не захочет.

Элари захотелось грохнуть чашу об пол и завопить во весь голос... он уже сделал движение, когда Суру схватил его за руки. Они дрожали... но их хватка была крепкой.

- Слушай, ты, идиот! Если ты так поступишь с жертвенной кровью, ты смертельно оскорбишь не только меня, - весь мой народ. Такого мы не прощаем никому. Здесь тридцать Воинов - лучших из лучших. Разбив чашу, ты не проживешь и секунды. Ради своей жизни, и ради моей тоже, - прими дар!

- Ладно! - Элари стряхнул его руки, чуть не расплескав содержимое чаши. - Всё как хочешь! - он поднял чашу и резко припал к краю, чтобы покончить с этим побыстрее. В последний миг он ощутил запах... и его замутило. Он испугался, что сейчас его вырвет, - прямо в чашу.

"Интересно, что они со мной тогда сделают? - подумал он с внезапно холодным любопытством. - Заставят умереть медленной смертью? Или очень медленной?"

Эта мысль придала ему мужества и он сделал глоток. Его рот наполнился кровью... ещё живой кровью. В первый миг его желудок взбунтовался, но потом...

Потом он понял, что значит быть хищником, - он пил кровь друга, и ему нравился её вкус.

9.

Когда Элари опустил чашу, Суру невольно попятился. Перед ним стоял совсем другой юноша, - гибкая фигура подобралась, мускулы напряглись, лицо стало твердым, глаза смотрели внимательно и остро. От их пристального блеска файа стало не по себе, - они даже не просили добавки, а спокойно оценивали, - взять ли её сейчас или подождать удобного случая.

Потом Элари моргнул и наваждение исчезло... но осталась эта невесомая легкость движений... и этот внимательный взгляд...

- Что с тобой? - спросил Суру.

- Я не знаю, - юноша прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. - Словно я...

- В тебе - часть моей жизни. Теперь мы братья - ты и я.

- Наверно. Я чувствую... - Элари несколько раз повернулся с пугающей грацией, потом вдруг прямо с места прыгнул на целый метр вверх, кувыркнулся в воздухе и вновь стал на ноги. Его сандалии ударили в пол с шумом пистолетного выстрела, но тело даже не дрогнуло, - оно осталось пружинистым и твердым. Вдруг он заметил, как смотрит на него Иситтала - совсем как...

Прежде, чем он успел понять это, Суру начал оседать, и юноша подхватил его на руки, не удивленный тем, насколько он легок.