Дорога войны

18

— Отдыхаем, — решила она.

Полковник огляделся, сложил на землю брякающий груз, вытер испарину и присел рядом с ней, хотя удобнее было бы рядом с оружием. И удобней, и правильней. Но — мужчина. Она с беспокойством потрогала его лоб. Офицер держался хорошо, но весь опыт работы в госпитале кричал ей, что именно держался. Жестокое воспаление никуда не ушло, лекарство только сгладило кризис. И скоро ему станет очень плохо. И куда она тогда со старшим офицером, мечущимся в бреду?

— Что ты меня всё щупаешь, как девочку? — недовольно сказал полковник, но руку ее у своего лица задержал. — Я здоров!

— Как бык, — согласилась она. — То есть если свалитесь — не утащу.

Аккуратно высвободила руку и бросила взгляд на дорогу. Далеко внизу замерла колонна военной техники. Заправщики, реммашины, блиндер, трал-разминер… а броня сопровождения за поворотом и назад никак не сдаст. То, что надо для ее плана.

— Долго еще идти? — как бы невзначай поинтересовался офицер.

— Уже пришли. Товарищ полковник, а вы чужой санитарный вертолет сумеете увести?

— Обижаешь! — хмыкнул вертолетчик. — Перед тобой, между прочим, неоднократный призер соревнований по высшему пилотажу! Я уведу всё, что летает.

— Тогда мы сейчас вызовем санитарный вертолет, и вы улетите! — решилась она огласить свой безумный план.

Офицер замер. Потом повернул голову в сторону дороги.

— Раненых я вертолетчикам обеспечу! — пообещала она.

Полковник смотрел на дорогу и молчал.

— Товарищ полковник! — настойчиво сказала она. — Вы нужны не здесь — за хребтом! Улетайте, прошу вас!

— Нет, — твердо сказал мужчина.

— Товарищ полковник, вы взяли берет спартаковца, — усмехнулась она. — Взяли. Это… ответственность. Огромная ответственность. Выполняйте приказ начальника штаба объединения штурмовых отрядов номерных городов. Мой приказ.

— Нет.

— Почему? — полюбопытствовала она.

— Я дал слово офицера защищать тебя, — хмуро напомнил полковник. — Кому как, а для меня слово офицера не пустой звук. Так что не старайся, мы погибнем вместе. Нам ведь не уйти отсюда, даже я вижу.

— Мы погибнем, если не уберешься отсюда! — взорвалась она. — У тебя воспаление легких, дубина! Ты уже еле стоишь! Скажешь, не так?

Офицер угрюмо уставился вниз.

— Так, — неохотно признал он. — Но на один бой меня хватит.

— Тебя должно хватить на один полет, вот на что! А без тебя я легко уйду! Брошу антиснайперку и уйду, меня по горам фиг догонят!

— Куда ты уйдешь? — тоскливо сказал офицер. — Вы привязаны к трассе приказом. Не считай меня дураком. Я сказал — нет!

— Ну, не так уж и привязаны, — усмехнулась она. — У нас приказ остановить трассу, а как и где — на наше усмотрение. В передвижениях мы свободны, так что еще повоюем! Улетайте, товарищ полковник, я вас очень прошу.

— Ты считаешь меня такой же сволочью, как Батя, да? — тихо уточнил офицер. — Я, конечно, российский офицер, грязи на моей совести предостаточно, но бросить семнадцатилетнюю девчонку перед смертным боем — это даже для российского офицера… слишком далеко за пределами морали. Я поклялся тебя защитить — твоему бойцу поклялся. И себе тоже. Я — поклялся, понимаешь?

— Так защищай! — разозлилась она. — Но не здесь же!

— Не понял…

— Мы в рейде по глубоким тылам противника, если вы не заметили, — суховато сказала она и принялась разворачивать стрелковый комплекс. — Когда вернемся — к нам возникнут вопросы. Они всегда возникают к тем, кто почему-то вернулся. Очень много очень неприятных вопросов. Почему утрачено табельное оружие, например… или почему остались живы. И не сдались ли мы врагу, не завербованы ли. Очень много очень неприятных вопросов.

Баллистический комплекс антиснайперки оказался ожидаемо хорош. Она с удовлетворением понаблюдала за дорогой, развернулась к полковнику.

— Руководством политотдела фронта передо мной была поставлена задача подобрать замену для командира 17-й ДШБ, — так же сухо продолжила она. — Я рекомендовала вас. Вы по основным характеристикам соответствуете требованиям, предъявляемым политическими войсками к командирам нового, социалистического типа. Возвращайтесь, товарищ полковник, принимайте бригаду. Там, на посту командира ДШБ, вы гораздо лучше сумеете нас защитить от всяких очень неприятных вопросов.

— Ну ни хрена себе… — отмер полковник. — Семнадцатилетней девочке поручили распоряжаться судьбами генералов?!

— А кому еще? — хмуро спросила она. — Вам, что ли? Так вы, лично честный, справедливый и адекватный мужчина, даже в частных разговорах с несовершеннолетней штурмовичкой с пеной у рта отстаиваете неприкосновенность армейского уклада! Вопреки собственным представлениям о морали! Поставь вам любую кадровую задачу — обязательно продвинете «своего»! А «свои» и так уже завели армию… вот сюда. Улетайте, товарищ полковник, я вас прошу. Вы очень нужны там, за хребтом.

Полковник нерешительно посмотрел на трассу. Она хорошо понимала его смятение. Легко сказать — захватить вертолет. А как сделать? Выйти в одиночку к колонне, и?.. С автоматом наперевес на батальон мотострелков?! Да к колонне даже выйти нереально. Они там после обстрелов дерганые, дадут очередью на любое шевеление в кустах.

— И лично мне вы нужны не здесь, а там, — неохотно сказала она. — Очень нужны. Вопрос жизни и смерти. Я же грачка. Ко мне после рейда будет особое отношение, очень особое.

— А как же политические войска? — саркастически осведомился полковник. — Своих не защищают?

— Защищают, — серьезно ответила она. — Только политические войска — важная часть политической жизни государства. Там… своих течений и конкуренции больше, чем хотелось бы. В результате на выходе может случиться всякое. Если нас встретит лично начальник политотдела фронта — ваша помощь не потребуется. Если он погиб… может быть всё, от торжественного оркестра до пулеметных очередей в упор. Но скорее всего меня арестуют сразу же. Если из-за сложной ситуации на фронте политический контроль ослаб, меня арестуют безусловно, армейцы не упустят момента отомстить «эсэсовцам» за все предыдущие унижения. А потом извинятся, мол, не разобрались и случайно расстреляли. Политика — грязный котел интриг, сами понимаете, а штурмовики в самой его середке. Так что попробуйте улететь, товарищ полковник. Поддержка честного и справедливого офицера для «Спартака» требуется именно там, у своих. Здесь мы… сами.

— М-да… — задумчиво протянул полковник. — А я почему-то думал, вы по молодости до таких выводов не додумаетесь… Вы вообще как тогда воюете, если все понимаете? Вы же за режим Ферра жизни отдаете не задумываясь! Чем вас так социализм манит, что вы ему все готовы прощать?!

— А при чем тут социализм? — не поняла она. — Скажете, при капитализме не так? Совсем недавно же проходили, можно вспомнить и сравнить! Как бы не хуже было, если судить по воспоминаниям… родителей. Это — человеческое зверство, оно от режима не зависит. Карьеристы, жополизы, просто сволочи лезут и всегда лезли во власть, вот они меня и встретят с нашей стороны фронта, вовсе не режим. Но социализм с ними хотя бы как-то борется. Просто я — в особой группе риска, так уж пошла наша история, национальным путем. И как командир штурмовиков, и как нерусская, с двух сторон могу получить. Улетайте, товарищ полковник, прошу вас. Улетайте и долетите, чтоб мне было куда возвращаться.

Полковник сглотнул. Снова непроизвольно посмотрел на трассу, забитую противником.

— Я буду ждать тебя за линией фронта, — твердо сказал офицер. — Я — буду — тебя — ждать. И я долечу. Мне бы только до «вертушки» добраться. Шансов, конечно, маловато, но и тут я тебе обуза, против правды не попрешь… Командуй, Зита.

Она удовлетворенно кивнула. Понял, все же он понял и принял ее правоту. Задавил офицерский свой гонор, презрение к женскому роду, к младшим по званию. Она не ошиблась, рекомендуя его на высокую должность.

— Оставьте здесь наше оружие, — посоветовала она. — Даже личное табельное. С ним — никаких шансов, если заметят. Возьмите автомат, израильскими трещотками половина турецкого спецназа вооружена. Вместе с маскировочной накидкой на пару минут должно хватить, а больше и не потребуется, за это время или убьют, или прорветесь. И выдвигайтесь заранее к дороге, там безопаснее будет. Когда начну стрелять, они тут небо с землею перемешают… Приземлится «санитарка» — дождитесь от меня знака готовности и выходите на дорогу. Главное — не скрываясь и не спеша, это важно! Сетку не накидывайте, все должны видеть ваше лицо! И — танком к вертолету, мол, срочно надо! Местные перед европейцами заискивают, вполне могут пропустить без лишних вопросов. Должны пропустить! Вид у вас действительно больной, и неспециалист заметит! И обязательно что-нибудь мысленно проговаривайте на английском, обязательно!

— Я им проговорю! — мрачно пообещал полковник. — На великом и могучем!

— Товарищ полковник! — взмолилась она. — Это важно! Фонетика накладывает на мимику мельчайшую сетку, в обычном состоянии незаметно, но здесь война, нервы на пределе, может у кого-то сработать интуиция! Вы должны выглядеть «морским котиком», пожалуйста!

— Да понимаю я! — досадливо сказал полковник. — Это я так… по привычке. Жетоны-опознаватели снайперов ты поэтому сказала забрать, да? Еще тогда все запланировала?

— Идите, товарищ полковник, — тихо сказала она. — Удачи. Обязательно встретьте меня за линией фронта. Я буду надеяться и ждать.

— Х-хе! — с удовольствием сказал офицер. — А вот это лучшее, что я услышал за день! Ну, теперь я точно долечу, с такой-то морковкой под носом!

Полковник подмигнул на прощанье и ушел. Она печально посмотрела ему вслед. На самом деле шансов у него было очень мало. Что, если между разнонациональными подразделениями приняли систему паролей? Или в колонне находится непосредственное начальство «морских котиков»? Или найдется офицер, свободно владеющий английским — а он обязательно найдется… Да и одно дело — захватить вертолет. Пусть даже на дороге, забитой солдатами противника. Это, в принципе, не настолько невозможное дело, бывают операции и покруче. Вот улететь на нем за линию фронта — как? Ведь и свои, и чужие постараются сбить! И собьют, естественно…

Она сосредоточилась и выкинула лишние мысли из головы. Чтоб полковник дошел до вертолета, ей требовалось стрелять безошибочно.

И — начали… Негромко хлопнула безотказная «Фогель-65», далекая фигурка возле блиндера крутнулась и рухнула. Она не сомневалась, что это офицер. А кто бы еще бродил внаглую по дороге, когда бойцы дисциплинированно сидят по местам? Только офицер, им же законы не писаны. Что в российской армии, что в любой другой.

Упали пятеро, когда в колонне поднялась реальная суматоха. Тэкс, сейчас прилетит ответка, и лучше б мимо… она непроизвольно втянула голову в плечи. И ответка прилетела, да такая, что она чуть не оглохла. Машины сопровождения лупили вслепую, но зато мощно. Лупили и ожидали от нее дальнейших действий. От нее — действий. А от корректировщиков из колонны — поправок. И тогда ей конец, потому что надежного укрытия в ее распоряжении нет. Но она больше не стреляла. Зачем, собственно? Ранеными она противника обеспечила, причем тяжелыми, вон пятеро валяются… о, уже не валяются, прибрали. Так что пусть считают, что уничтожили снайпера массированным огнем. Или отогнали. И вызывают наконец санитарный борт, а не ударные вертолеты.

«Вертушка» прилетела как по расписанию. Все же эвакуация офицеров у противника поставлена неплохо.

— Готова! — улетело по связи.

— Выхожу! — тут же напряженно откликнулся далекий полковник.

Она приникла к прицелу. Начнут стрелять на движение в лесу или нет? Если начнут — она ничем полковнику не поможет. Но не должны бы сразу стрелять, как-то же к ним выходят собственные разведчики? И если полковника пропустят до колонны, но не пустят к вертолету, дальнейшее почти целиком зависит от нее. От ее точности, скорости реакции, правильной оценки ситуации.

Полковник уверенно шел по дороге к «вертушке». Она невольно восхитилась им. Как держится, как он все же держится! Брезгливо, заносчиво — настоящий европеец! И ведь даже отвечает что-то бегущему рядом бойцу! Интересно, на каком языке?

Полковник не дошел до вертолета. Ну, он и не должен был дойти, если честно, не настолько же турки беспечные, но жила внутри надежда, жила… Ему преградили путь, когда до «вертушки» осталось не более пары десятков метров. Видимо, начальство, имеющее право потребовать объяснений. В сопровождении бойцов, к сожалению. И тогда она выстрелила. Не в патруль, нет — в пулеметчика на броне. И продолжила стрелять, быстро и избирательно. Главное — не сколько убить, а кого именно…

Полковник ждал и среагировал мгновенно: пригнулся, заорал, вроде как предупреждая об опасности, метнулся вбок, потом одним стремительным рывком — к вертолету, в который торопливо заканчивали грузить раненых. Зита парой выстрелов подчистила ему путь, потом ей — нет, им с полковником! — несказанно повезло, ибо пилот решил высунуться из кабины, чтоб поторопить с погрузкой. Она тут же влепила ему в голову, полковник прыгнул, выдернул тело и исчез под колпаком. Все, дальше он сам, она могла только отвлечь внимание. И она отвлекала изо всех сил, только броня на дороге гремела. Трупов, правда, не прибавлялось — попрятались, сволочи. Потом вертолет подпрыгнул и косо ушел вверх, и ему вдогонку не понеслась зенитная ракета. Или не сообразили, что произошло, что скорее всего, или… А потом на нее посыпалось столько, что пришлось срочно уносить ноги, даже полковнику на прощанье помахать ручкой не получилось. Хорошо, корректировщики решили, что она засела гораздо дальше, туда и направили основной удар. На это тоже был расчет, обычно снайпера и работали с дальних дистанций, берегли себя любимых. Ну а она стреляла с двухсот, сквозь кроны деревьев, из малошумной «птички». И успела смыться до того, как началось прочесывание.

— Зита, что у вас? — поинтересовался далекий Димитриади.

— Полковник улетел на трофейной «вертушке», — доложила она кратко. — Иду вниз.

— Фокусники, — после молчания сказал Димитриади. — Не геройствуй там. Мы пока что держимся.

«Пока что держимся…» Она поняла все, что не захотел сказать штурмовик. Пока что держатся. А потом останется надеяться на чудо. Или на то, что некий отчаянный боец проберется к мосту возле храмового комплекса и закупорит его десятком точных выстрелов хоть на сколько-нибудь. Боец, похожий на местных, владеющий языком. Никому другому сквозь забитый войсками городок не пройти. И по-другому там никак, мост возле Мамаадамии — единственный, не имеющий скрытых подходов. Лес вокруг сведен за столетия подчистую, голые склоны, любого видно за несколько километров, никакой «хамелеон» не поможет…

Она упрямо сжала губы и прибавила шагу. Тяжелая антиснайперка повисла на плечах давящим грузом.