Дорога войны

19

— Нет.

Сухопарый полковник смотрел со спокойным презрением. Его собеседники, наоборот, заметно начинали злиться.

— Полковник, трасса стоит с начала наступления! Проезжая часть забита войсками, «Рабаты» не могут пройти дальше храмового комплекса! Надо что-то делать с этими чертовыми русскими диверсантами, а вы говорите «нет»!

— Делайте, — неприязненно посоветовал полковник.

— Что делать?! У нас потери! Вы знаете, какие у нас потери?! Они сбивают «вертушки»! Пилоты боятся заходить на атаку! А без воздушной поддержки спецназ уходит в горы и не возвращается! Этот чертов лес жрет «Соколов Босфора» целыми подразделениями!

— Воевать не умеют, — заметил полковник.

— Вот и покажите, как надо воевать! Советовать все мастера!

— По приказу мы осуществляем техническую и информационную поддержку наступления, не более.

— Уже нет! Ознакомьтесь с мнением объединенного командования! На этот раз вам не отвертеться, полковник! Пусть альпийские стрелки покажут, каковы они в деле!

— Собственно, что-то подобное я предполагал с самого начала, — буркнул полковник и выплюнул воображаемую зубочистку. — Мои ребята уже на трассе, присматриваются.

— Надо не присматриваться, а деблокировать трассу!

— Деблокируем, — равнодушно сказал полковник. — Ребята посмотрели, сказали, что сделают.

И полковник вышел не попрощавшись. Ему проводили злыми взглядами.

— Эти сделают, — прозвучал неохотный вывод. — Все же — альпийские стрелки. Их слава не на пустом месте появилась.

Она ошиблась. Ошиблась глупо, по-детски, именно так, как ошибаются неопытные штурмовики на первом полевом выходе. Возможно, оттого, что устала. Устала настолько, что не заметила, как взвешенность решений уступила место импульсивности. Возможно, на нее повлиял голос Димитриади. Для кого-то, может, он и казался спокойным, уверенным, но только не для нее. Она-то четко слышала в приказах нового командира «Спартака» отчаяние. Сашка сделал со спартаковцами невозможное — остановил трассу. Горели бензовозы, взрывались машины с боеприпасами, вываливались из кабин водители, пораженные снайперским огнем… Спартаковцы раз за разом выворачивались из-под ударов, скупо расплачиваясь жизнями снайперов, оттягивающих огонь на себя… но когда-то должны были кончиться боеприпасы к «реактивкам», и вот этот момент наступил. Больше Сашке нечем было ответить на угрозу с воздуха. И «Спартак» начали медленно, безнаказанно уничтожать… Да, скорее всего, она сглупила именно тогда, когда над дорогой нагло, не скрываясь, прошло звено ударных вертолетов — чтоб убить ее «Спартак»…

А еще она увидела «Рабаты». Проклятые неуязвимые «Рабаты». Оснащенные активной, практически непробиваемой защитой, противоминными тралами, собственной системой ПВО… А тут танки прорыва просто стояли возле трассы, стояли с отключенной электроникой! Рядом в нарушение всех инструкций ползал топливозаправщик, танкисты торчали в люках и ходили туда-сюда, и машина-боеукладчик беззаботно подставила борт… И вспомнилось рывком, как горел расчет, заваливший первого «Рабата», ненависть пеленой заволокла сознание, и дальше руки действовали автоматически. И пофиг, что укрылась она на дорожной петле, что отступать некуда, что вышла она только разведать обстановку! Единственное, что крутилось неотвязно в голове: как жаль, что нет под руками противотанковых ракет! В ее распоряжении — только тяжеленная крупнокалиберная антиснайперка. Она — ничто против брони «Рабатов». Против танковой брони — да, а вот против топливозаправщиков, а еще лучше против боеукладочной машины… Подготовленный снайпер с крупным калибром в руках многое может! Вот она и влепила боеукладчику в двигатель, чтоб не вздумал менять такое удобное для нее положение. И продолжила стрелять в максимально быстром темпе, используя до конца немногие минуты, отведенные для жизни снайпера в современном бою — и остановилась, только когда на площадке с «Рабатами» воцарился настоящий ад. Топливозаправщик взорвался, огонь жадно плясал по стоянке, танки торопливо отползали, расталкивая и давя в лепешку подвернувшиеся под гусеницы машины. В манипуляторе боеукладчика сдетонировал снаряд, ближайшему «Рабату» свернуло набок башню… И на сердце стало немного легче. Она отомстила за смерть ребят в первом, самом жестоком бою, отомстила сполна. Выстрелян в ноль боезапас к антиснайперке, повисли на броне трупы танкистов, и осталось только уйти… да некуда. Справа и слева — широкая петля горной дороги, за спиной торопливо замыкают кольцо окружения егеря, а прямо перед — огонь, стрельба и суматоха колонны, попавшей под обстрел.

Она могла бы еще принять бой. Боезапас к антиснайперке кончился, но осталась безотказная «птичка» и сотня патронов к ней. Сто патронов для снайпера — очень много. Укрыться в лесу, почаще менять позиции… да кто ж даст? По переговорам спартаковцев она четко представляла, что ее ожидает в таком случае. Никто на нее в атаку не пойдет, нечего и надеяться. Вывесят несколько «летающих глаз» с хорошей поисковой аппаратурой, засекут позицию и накроют одним плотным ударом. Вон они, многоствольные пулеметные установки, ищут ее прицелами, ждут координат… Именно так погибают сейчас ребята возле трассы. Именно так должна погибнуть и она. Только не дождутся.

Там, на дороге, наверняка представить не могли, что страшный разгром учинен всего одним человеком. Тем более — девушкой. Юной, так похожей на местных красавиц девушкой… она зло усмехнулась, машинально, как последнее средство, проверила легкость хода клинка. Достала из нагрудного кармана спартаковский берет. Откинула с головы маскировочную сетку. Повесила на плечо по диверсионной привычке стволом вниз верную «Фогель-65» и легко зашагала к дороге. Могла скромная, уважающая себя девушка удалиться в кустики перед самой заварушкой? Могла. Да в кустах наверняка полколонны попряталось при первых же выстрелах! И вот теперь, когда все закончилось, храбрые бойцы выползают из канав — ну, и она тоже возвращается под надежную мужскую защиту. А на все нехорошие вопросы у нее имеется жетон-опознаватель, снятый с одного из «морских котиков». Ну не могут же рядовые бойцы из колонны иметь доступ к личным данным европейского спецназа! А на все любопытные расспросы имеется хорошо проработанная еще с Давидом легенда, подкрепленная неплохим знанием грузинского, средним турецкого, откровенно слабым, но тем не менее тоже знанием армянского, абхазского…

Что она сразу не сообразила — по трассе никто не ходил пешком, только ездили. И, естественно, фигурка девушки, бредущей непонятно куда, мгновенно привлекла к себе внимание.

— Кого потеряла, гогона? — тут же поинтересовались у нее. — Ты чья?

Вопрос, конечно, благожелательный, но и на него требовалось отвечать. Она молча предъявила жетон-опознаватель. Бойцы военной полиции переглянулись в затруднении.

— Европейцы, вроде, дальше по движению… — неуверенно сказал боец. — Так ты отстала или догоняешь?

И что отвечать? Ребята ведь сообразят проводить ее до указанной машины, и что тогда?

— Эти, что ли, твои? — внезапно спросил боец. — Иди, видишь, ждут!

Она развернулась. Из боковой дверцы подъехавшего броневика на нее уставилась такая знакомая по военным фильмам квадратная физиономия под тактическим шлемом, такая холодная, равнодушная, такая «исконно» фашистская, что у нее невольно вырвалось:

— EntschuldiegenSie bitte…

Остальные слова от волнения, как назло, словно волной смыло. Вообще-то она в свое время получила необходимый минимум из армейского разговорника по основным европейским языкам, но когда это было? А тут — только что говорила по-грузински, лихорадочно думала по-русски, и вдруг потребовалось на немецком. И не с такой подготовкой растеряешься.

Она жалобно моргнула и сделала шаг вперед. Бойцы военной полиции не воспрепятствовали. Офицер в броневике посмотрел холодными бесцветными глазами несколько мгновений, протянул жесткую ладонь и задернул ее внутрь. Два бойцы тут же сдвинулись на сиденье, освобождая для нее немного места. Броневик мягко покатил вниз.

— Прекрасную фройнлейн обучал плохой инструктор, — заметил офицер. — Так и передайте начальству вашей разведшколы. Инструктор — плохой. У него отвратительный немецкий.

Она внезапно для самой себя разозлилась. Казалось бы — что ей до мнения немецкого спецназовца о разведшколах Грузии? Однако европейское высокомерие ее не на шутку взбесило.

— Однако я вас понимаю, — заметила она холодно. — А вы нас — нет.

Фройнлейн полагает, это важно — понимать всяких туземцев? — рассеянно спросил офицер и знаком приказал водителю остановиться.

— В чужой стране и именно для вас — понимание есть жизнь.

Офицер не ответил. Облокотившись на выставленную в дверь коленку, он внимательно наблюдал за происходящим на дороге и особенно — возле нее, в прилегающем лесочке. Том самом, из которого она вышла совсем недавно.

Они дождались, когда цепь солдат покажется из леса.

— Поехали! — бросил офицер водителю. — Цирк окончен, никого в лесу не было.

— Но кто-то стрелял, — заметил сидящий рядом с Зитой боец. — И хорошо стрелял! Лучше, например, чем я, а я штатный снайпер группы.

— Кто стрелял, тот сейчас на дороге, — сказал офицер и вежливо улыбнулся Зите одними губами. — Больше ему деваться некуда. Или ей. Не так ли, прекрасная фройнлейн? Кстати, разрешите глянуть на опознаватель? Не обижайтесь, это просто формальность.

Он забрал жетон-опознаватель одним коротким движением, она даже не успела среагировать. Забрал, еще раз извинился, передал жетон водителю и равнодушно уставился в окно. Водитель сунул жетон в считыватель и коротко хохотнул:

— «Морские котики», капитан! Она — «морские котики»! Смешно, правда?

Офицер небрежно скользнул взглядом по ее оружию. Посмотрел на рукоятку ножа в набедренных ножнах. Она порадовалась, что взяла в рейд финку вместо стандартного ножа разведчика. Порадовалась, но четко поняла — выхватить финку ей не дадут. Кашлянула и деликатно прикрыла рот ладошкой. Талисман, подаренный Андрюшкой, послушно скользнул в ладонь…

Бойцы сидели рядом с ней вроде бы без напряжения и даже без особого к ней внимания, но она чувствовала — у нее в распоряжении всего одно мгновение, потом скрутят. Ну что ж, мгновения ей хватит. Офицер, можно считать, уже не жилец. В крайнем случае — не боец. Резануть по глазам — мало ему не покажется. А потом? У сидящего рядом бойца призывно выглядывает из кармашка разгрузки граната. Но он настороже, это факт. Тогда — обратной отмашкой и ему по глазам, а потом граната. Спецназовцы, конечно, в противоосколочной броне, но в закрытом помещении да между ног граната много дел натворит… и она уйдет сразу и легко, что немаловажно.

— Прекрасная фройнлейн — «морской котик»?

Офицер смотрел холодно и требовательно. Такого ласковой улыбкой не пронять.

— Нет, из «Барсов Гомбори». Переводчица.

— Считаете, что на английском разговариваете лучше, чем на хох-дойч? — легко перешел на английский офицер.

Выслушал ее ответ и поморщился. Понятно, английский его тоже не впечатлил. Даже обидно как-то, она сама считала свой английский вполне на уровне.

— И этот инструктор — плохой! — заключил офицер. — И что же фройнлейн делала на дороге одна? Переводчица должна переводить, не так ли? Где ваша группа?

— Уничтожена, — сказала она правду.

Бойцы быстро переглянулись. Поверили? Уже знают, что «морские котики» нарвались?

— И теперь фройнлейн…

— Возвращаюсь в наш штаб, — пожала плечами она.

— И размахиваете жетоном-опознавателем «морских котиков», — ласково сказал офицер. — Чужим жетоном. Кстати, он мужской, вы не знали?

— С опознавателем быстрее передвигаться! — сердито сказала она. — Наша военная полиция уважает иностранцев больше, чем своих героев!

Офицер в затруднении побарабанил пальцами по коленке. Снова бросил взгляд на ее оружие.

— Такое вполне может быть, — признал он. — Жетон союзных сил пользуется заслуженным уважением… кстати, где вы его взяли?

Она поняла, что попалась. Тут как ни ответь, всё плохо. Сказать, что дали? А кто, если группа уничтожена? А если не уничтожена, чего тогда бродит одна? Сказать, что сняла с убитого на месте боя? Тоже не лучше. «Морские котики», суперпрофессионалы, значит, полегли, а она цела и разгуливает под пулями? И именно с целью снять жетон-опознаватель, который ей, как выяснилось, не годится?

Секунды ползли, броневик не спеша катил вниз, офицер благожелательно ожидал разъяснений.

— Сняла с убитого, — в результате снова сказала она правду. — Мастер-снайпер попал в засаду и погиб первым, основная группа была уничтожена позднее и без меня.

Она заметила легкий кивок водителя, подтверждающий ее слова. Получается, жетон они прочитали полностью? Тогда странно, почему не арестовали сразу. Впрочем, ее положение от ареста чем отличается? Ну, с их точки зрения? Они же не в курсе уровня ее подготовки.

— Господин капитан, не слишком ли много вы задаете вопросов? — сердито осведомилась она. — Для военного времени? У меня имеются инструкции от собственного начальства, им я и следую!

— Скорее мало, — улыбнулся офицер. — Очень неоднозначная ситуация. Чужой жетон-опознаватель, ваше явное нежелание общаться с собственной военной полицией… Впрочем, недоразумение легко можно разрешить. Всего лишь назовите ваш личный номер. Мы его проверим, и всё.

— У вас есть доступ к личным делам военнослужащих другого государства? — не поверила она.

— Нет, но нам и не нужно. Остановимся у любого поста вашей военной полиции, и они нам любезно окажут такую услугу.

Шах и мат. Нет, она могла бы назвать номер. И он бы даже выглядел похожим на настоящий. Но на этом все. В базе данных ее личного дела нет.

— Если вы так желаете, — легко согласилась она.

Броневик мягко затормозил и остановился. Офицер откатил боковую дверь. На нее хмуро уставился наряд военной полиции. Она мгновенно сделала то, что подсказала интуиция — дернулась выпрыгнуть. Сидящий рядом боец машинально придержал ее. За грудь. Она увидела, как гневно расширились глаза полицейских.

— Дядюшка, помогите мне! — жалобно воззвала она к старшему наряда.

Дядюшка. В грузинском дядя по отцу и дядя по маме — разные слова. Она обратилась за помощью к дяде по отцу… Пожилой майор с сединой на висках, действительно похожий на дядьку-грузина из анекдотов, решительно поднял автомат, шагнул и выдернул ее из броневика.

— Чего от тебя надо этим собакам? — злобно осведомился он, сверкая глазами.

Она мгновенно огляделась. Бойцы наряда окружили ее и ощерились автоматами. Здорово, главное, не устроили б стрельбу. Спецназовцы в броневике — ребята серьезные, положат наряд и ее заодно на счет раз. Она вздохнула и коротко изложила ситуацию. Очень, очень близко к правде.

— Эти европейцы ведут себя на нашей земле, как завоеватели! — хмуро сказал майор.

— У них сила, — рискнула заметить она.

— Хе, у всех сила! — презрительно сказал майор. — Картли всегда была в окружении сильных соседей, и что? Где они сейчас? Где греки, персы, османы? Нынешние турки, что ли? Дешевая подделка под османов, вот кто они! А великая Картли стояла и будет стоять под благословенным солнцем гор, неизменная в веках!

Она в сомнении посмотрела на хмурое предгрозовое небо.

— Солнце — оно там, выше! — сердито сказал грузин. — И всегда светит на благословенную Картли! Ты из чьих, что не знаешь таких простых вещей?

— Деканозишвили.

— Это которые в Тбилиси или…

— …которые в Гори, — вздохнула она. Не ей бороться с тысячелетними традициями местечковой гордости, и все тбилисские Деканозишвили всегда будут ставить себя выше остальных. Естественно, пока не попадут в Гори, где им с удовольствием укажут их место.

— Славная фамилия, — признал майор. — Даже в Гори живут неплохие ребята, знаю некоторых… а вот девушки-гурийки ведут себя опрометчиво! Ты зачем к европейцам полезла? Они наших традиций не знают! Обратилась бы к своим ребятам на любом посту, тебя посадили бы в правильную машину!

— Прекрасная фройнлейн! — подал голос из броневика офицер. — Мы ценим вашу радость при встрече с соплеменниками, но нельзя ли побыстрее? Личный номер, пожалуйста.

Офицер-грузин недовольно развернулся и коротко переговорил с союзником на английском. Потом озабоченно повернулся к ней.

— Придется пробить твой номер, иначе не отвяжутся! — хмуро сказал майор. — Служба у них такая! Мы-то видим, что ты своя!

— Мне нельзя называть свой номер, — еле слышно сказала она. — Арестуют. Я… без разрешения. К жениху еду.

— Ничего не понимаю! — признался офицер. — Твой командир не мог дать такой красивой девушке отпуск для поездки к жениху?!

— Ревнивый, — слабо улыбнулась она.

Майор крякнул. В затруднении потоптался.

— Бывают же козлы! — выругался он. — Ну и… а жених у нас кто?

— Давид Матевосян, — невольно вырвалось у нее.

Майор дернулся и уставился на нее, как на привидение.

— Наш Давити? Тбилисский? С улицы Мамардашвили?!

Она на всякий случай кивнула.

— Девочка, а ты знаешь, кто он на самом деле? — спросил вдруг офицер на армянском.

— Давити… он герой, — тихо сказала она.

Глаза офицера заледенели. Теперь он не походил на развеселого грузина из анекдотов. Так мог бы смотреть матерый контрразведчик. Кем он, скорее всего, и являлся.

— И где ты с ним познакомилась?

— За перевалом Берой, — шепнула она.

Это был условный знак для посвященных. За перевалом Берой в прошлую войну геройски погибла рота грузинского спецназа, прикрывая отступление тыловых служб, в числе которых — военный госпиталь с преимущественно женщинами-врачами… Рядовое событие для любой войны, в Грузии оно приобрело совершенно особое, священное значение. И совершенно особый смысл. С названием перевала шутить было не принято.

— Я не знаю, кто ты, — медленно сказал майор. — Даже представить боюсь. И не знаю, через что тебе довелось пройти. Но… послушай старого грузина, плохого не скажу. Не доверяйся европейцам, девочка. Они пока что нужны нам, чтоб сбить с русских лишнюю спесь. Но они пришли, и они уйдут. А Картли останется. Родина… родная земля… она всегда примет тебя! Где бы ты ни родилась, где бы ни жила прежде! Примет, укроет своими каменными ладонями, согреет жарким солнцем! Пока светит жаркое солнце, поют наши мужчины! Пока поют мужчины, девушки расцветают подобно розам! Пока поют мужчины и танцуют девушки-розы, будет жить благословенная Картли! Только здесь должно оставаться твое сердце! Понимаешь меня, гогона?

— Понимаю, — ответила она. И пропела еле слышно:

— Тбилисо, мзис да вардэбис мхарео…

Тбилиси, солнца и роз край… Никто, кроме грузин, не чувствовал, не понимал магии этой песни, ее переполненности страстной любовью к своей земле. Она — понимала.

Майор при первых звуках песни просиял и подхватил. И над военной дорогой, назло грохоту пролетавших над головой ударных вертолетов, разлилось вибрирующее грузинское многоголосие…

— Сад арис тчагара мтацминда… — закончил майор и вытер невольные слезы.

— Мтацминда вас ждет, — тихонько сказала она. — Я верю. Не сейчас. Но ждет.

Этого тоже никто, кроме грузин, не понимал. Никто не замечал, что в грузинских песнях любовь, радость жизни и смерть — неразрывны… И рядом с радостью — всегда грусть. И та же Мтацминда из песни — не просто красивый холм над столицей, но и древний пантеон, место захоронения самых известных, прославленных жителей Картли. Найти вечный покой на Мтацминде — лучшее окончание земной доли для честолюбивых, страстных грузин. Потому в песне рядом с солнцем над Тбилиси, рядом с пышными розами — одновременно и вечный покой древнего пантеона, и непонятная тоска в глазах поющих мужчин…

— Вот теперь вижу, что своя, — сказал майор гордо. — И все видят! Верно, ребята? Из «Барсов Гомбори», говоришь? Ну и какой им личный номер, детям собаки?! В элитном батальоне спецназ «Барсы Гомбори» личных номеров нет, то все знают! Для чужих — нет! Они бы еще личные дела наших разведчиков затребовали, идиоты! Иди, ламази гогона, ребята проводят тебя до Мамаадамии, в хороший дом поселят! Девушке после трудной дороги надо умыться, привести себя в порядок, верно? А там и Давид подъедет! Я ему сообщу! И этим сообщу, что надо, уедут довольные на своем броневике!

Она легко шагала по дороге вниз к древнему храмовому комплексу в сопровождении двух бойцов и счастливо улыбалась. Да будут благословенны сияющие небеса Картли и ее болтливые, хвастливые, беззаветно храбрые мужчины, для которых вообще не существует такого понятия, как секрет! Ну надо же! Нарваться на заурядном дорожном посту на офицера, лично знающего Давида, можно сказать, его соседа! Знающего, что он — разведчик из «Мхедриони»! И потому поверившего ей! Надо полагать, половина Грузии это знает тоже. А другая половина сейчас, наверно, азартно обсуждает, что к Давиду пробралась невеста из-за перевала, наверняка тоже разведчица! Для чего еще созданы телефоны, э?

Она представила, что придется стрелять, возможно, в этого самого забавного майора-грузина или в его ребят, защищавших ее от европейцев с автоматами наизготовку, и улыбка ее поблекла. Как-то незаметно жаркая земля Картли проникла в ее сердце, прочно обосновалась там вместе с ее громкоголосыми жителями, с их сплетнями и мелкими интригами, с их сложнопереплетенными родственными связями, с песнями и вечными праздниками, с виноградниками на горных склонах, с шумными светлыми речками… и теперь она не представляла, как поднять на нее оружие. Интересно, как с этой проблемой справился Давид?

— Что они говорят? — хмуро осведомился капитан.

— Не очень понятно, — виновато отозвался снайпер. — Быстро, громко и, кажется, на разных языках… Но она назвала его дядей.

— А он?

— Нас ругает, — усмехнулся боец. — Сержант лажанулся, зачем-то ее за грудь схватил. Они такого не любят.

— Он не лажанулся, — задумчиво сказал капитан. — Девочка очень грамотно его спровоцировала… Еще что понял?

— Называла фамилии, — доложил боец. — Возможно, своих офицеров. Или родственников. А сейчас они поют.

— Это я слышу, — поморщился капитан. — Все понятно, нам ее не вернут. Поехали.

— А личный номер?

— Так хочется слушать вранье? Поехали.

— Кэп, а ведь вы впервые ошиблись, — заметил снайпер. — На моей памяти — впервые.

— Не ошибся, — усмехнулся офицер. — Она — диверсантка. Как она держала винтовку, а? И как держалась сама? И она все время была готова меня убить. И убила б, если б ты не подпирал ее бедром. Обратил внимание на ее нож?

— Пфе! — презрительно отозвался снайпер. — С тех пор, как армию одели в броню, ножи утратили актуальность!

— Суоми, — пробормотал капитан. — У нее финский нож, редкость вообще-то, но против брони, действительно… но на что-то же она рассчитывала? Она была уверена, что успеет меня убить! Я, кстати, тоже был в этом уверен. Опасная девочка, очень опасная.

— Граната, — усмехнулся снайпер. — Она рассчитывала, что успеет выхватить у меня гранату! Я заметил, как она смотрела, и специально повернулся, чтоб было удобнее выхватывать. Но она не успела бы.

— Нет, тут что-то другое, — возразил капитан рассеянно. — Она планировала сначала убить меня… Мики! Ты сидел напротив — что она спрятала в руке? Я-то подумал, что крестик, они тут все верующие — а на самом деле?

— Точно не крестик, — уверенно сказал боец. — Она быстро это сделала, я не разглядел — но не крестик.

— Я разглядел, — вмешался его сосед. — Только не понял. Может, талисман? Такая штучка, вроде из дерева, продолговатая, меньше ее ладошки в длину… Капитан?

— Юпи? — пробормотал капитан. — Дитрих, ты же был с нами в Родопских горах? Помнишь, мы находили на русских десантниках такие штучки? Похоже на нож, но на самом деле бритва?

— Помню, их еще продавали в Салониках в сувенирных магазинах, — отозвался Дитрих. — Вроде как из Мексики, оружие ихних мафиозо… Поганая вещь! В ладони незаметна, но горло режет со свистом! Один из русских такой штукой вырезал наш патруль и ушел, когда они уже решили, что парень в их руках. Вот тогда я и запомнил, на всю жизнь!

— Спасибо, ребята, спасибо, мои славные! — пробормотал впечатленный капитан. — Вы мне здорово помогли, а главное, как вовремя! Вот почему она была уверена! Дала бы мне по глазам, снайперу обратной отмашкой, а потом гранату под ноги! И допрашивай ее тогда на том свете… и нас всех, кстати, тоже. Поняли?

— Возвращаемся? — спросил побледневший снайпер.

— Поехали! — раздраженно сказал капитан. — Нам ее не вернут! Надо было сразу убивать, в броневике.

— Но она русская шпионка!

— Она местная прежде всего! — усмехнулся капитан. — Или сумела себя выдать за таковую, что более вероятно. А местные своих не выдают. Они тут все друг дружке родственники. Девочка нас переиграла, всё, поехали.

— Один выстрел… — неуверенно предложил снайпер.

— А потом окажется, что она не русская шпионка, а, наоборот, разведчица или вовсе диверсантка из ихнего спецназа, есть, говорят, у местных и женские подразделения… и что тогда? И полетишь ты из альпийских стрелков с пинка под зад в сраную мотопехоту, и твой командир следом. Нет уж. Доложим по инстанции, пусть разбираются на своем уровне. А наша задача — очистить трассу от русских диверсантов. Этим и займемся. Поехали.