Дорога войны

22

«У меня не было выбора! — зло подумал командир бригады. — Не было!»

У него действительно не было выбора, но внутри все равно копошилось гадкое чувство. Как будто предал лучшего друга. Собственно, а как иначе оценить, а? Девочка ведь спасла ему жизнь, и не единожды. Наорала, убедила, что подхватил воспаление легких, воодушевила на авантюру с захватом вертолета — и верила в его успех так, что он из кожи чуть не вывернулся, превзошел себя, но смог улететь и долететь! И она просила у него так мало, всего лишь справедливого отношения при возвращении. А он отправил ее обратно за перевал погибать во славу начальственной подлости!

Возле мобильного склада штурмовики заканчивали получать снаряжение. Она стояла спиной к нему, укладывала в разгрузку линейку выстрелов к «реактивке», деловито и быстро переговаривалась со спартаковцами. Она мыслями явно уже была там, за перевалом, обдумывала свалившуюся на плечи спецоперацию, и не было ей никакого дела до душевных терзаний бывшего командира вертолетного полка, а ныне с ее благословения — нового командира 17-й ДШБ. С точки зрения спартаковцев — все нормально. Вернулись, отдохнули, отмылись и отъелись, довооружились и снова в рейд. Свирепые волчата войны. Даже не задумываются, что по всем законам — и нравственным, и государственным — им не место здесь. Что отправлять подростков, и уж тем более девчонок, в боевой рейд — преступление, от которого не отмажешься до конца жизни. Ведь дети же! Им еще расти, дружить, любить, учиться и работать, наконец! Что, мужчин в стране не осталось?! Сколько их вернется из рейда? И вернутся ли?

С другой стороны, может, и хорошо, что в рейд. Там штурмовики в своей стихии, там понятно, кто враг. Там врага можно убить. А здесь… здесь ожидается визит члена Высшего Военного Совета с сопровождающими лицами. По слухам, резкий и жесткий руководитель, не терпит возражений. Что самое опасное — одновременно представляет и военную, и политическую власть. Не по душу ли спартаковцев он летит? Политика — грязная работа! Что будет, если он столкнется в военном городке со спартаковцами, а? Столкнется и что-нибудь скажет. Или, не дай бог, прикажет. А эти отморозки, например, недавно целого полковника на три буквы послали. Прибегал уже жаловаться на беспредел политических войск. Но если начальник АХЧ утерся да злобу затаил, то член Высшего Военного Совета просто вызовет расстрельную команду. Начальство и штурмовики несовместимы в армейских рамках, не зря их собирают из частей, чтоб запихнуть в «Спартак» от греха подальше. Штурмовики признают только собственное руководство. С другой стороны, начальник комендатуры как-то же с ними сработался…

— Капитан, а тебя почему штурмовики не посылают? Начальник АХЧ жаловался — его вот послали. Далеко.

Главный комендач осторожно повернул страшноватое лицо: один глаз заплыл полностью, второй еле открывается, на пол-лица жуткий синячище. Вместе с ранеными штурмовиками прикрывал эвакуацию госпиталя, прилетело обломком стены. Сотрясение, рассечения, тем не менее — в строю. Хотя мог бы — и должен бы — сейчас находиться в госпитале в Медногорке. Почему здесь — очень интересный вопрос.

В этот момент Зита наклонилась к рюкзаку со всей грацией юности, и командир бригады мгновенно понял, почему капитан остался в части и куда сейчас пялится единственным заплывшим глазом. И сразу накатило раздражение, захотелось наглеца построить в три шеренги и отправить бегом рыть траншею отсюда и до обеда. Командир бригады еле сдержался.

— А я делом занимаюсь, Игорь Николаевич. И спартаковцы тоже. Вынуждены находить общий язык. Видимо, поэтому.

Командира бригады покоробило от недопустимо гражданского «Игорь Николаевич». И вот это непонятно что — кадровый офицер?! Он даже открыл рот, чтоб резко напомнить о субординации… и вдруг понял, что прямо сейчас его проверяют на какие-то неведомые качества. Ну, судя по внимательному взгляду капитана в полглаза. Все же какой наглец! Совсем как штурмовики. Нахватался от малолеток дурных привычек!

— А начальник АХЧ, по-твоему, груши околачивает, да? — в результате буркнул он, потом вспомнил, как полковник орал что-то насчет «я его всего лишь с поручением отправил, всего лишь!», и поморщился. Ну да, отправлять диверсанта спецподразделения, только что вернувшегося из рейда, смертельно уставшего, с массой собственных обязанностей и ответственностей, за водкой на разбитые склады — это, как бы помягче выразиться… где-то рядом с заготовкой груш и находится. По армейским меркам вроде как и правильно — любой целый полковник имеет неотъемлемое право приказать любому сержанту, чего ему вздумается — но на самом деле?..

— Товарищ генерал, а вы не похожи на дубы, которыми крепка армия, — без всякого страха заметил капитан. — Поэтому вам, наверно, лучше узнать следующее: офицеры бригады считают отправку «Спартака» в рейд через двое суток после возвращения вашей личной местью командиру штурмовиков. Личной местью по личным причинам. За женское невнимание, например.

Командир бригады огромным усилием воли сдержался от необдуманной реакции. Потом и от обдуманной тоже. Постоял, поморщился, кашлянул и невольно потер грудь. Пневмония или нет, но прицепилась гадость, никакими антибиотиками до конца не сбивается. К концу дня не остается сил держаться на ногах. А новые офицеры штаба наверняка считают, что генерал ездит вечером бухать к любовнице, вон какие выводы делают насчет «Спартака» …

— Значит, офицеры бригады, — нехорошо усмехнулся он, придя в уме к определенному решению. — То есть ты.

— В том числе я.

В изуродованном лице капитана ничего не дрогнуло. Действительно, чего ему бояться? Смерти? Так встречался с ней недавно, еле откопали.

— Значит, так, умник, слушай тихо, — зло сказал командир бригады. — В курсе, что наша ударная группировка взяла Карс? Вижу, в курсе, хотя никого не информировали. Так вот, супостаты запросили перемирия. И наше руководство, естественно, пошло им навстречу! Ну, как всегда, понимаешь? Договорились, вплоть до закрытия полетной зоны. Над наступающими войсками! В курсе? О, наконец не в курсе, хоть что-то не разболтали… И сейчас наши войска стоят там от Гори до Карса, как, м-мать… без поддержки с воздуха стоят, без разведки, без снабжения — и без приказов, мать их! Перемирие, понимаешь? Когда можно одним ударом взять Стамбул и переименовать к чертовой матери в Константинополь! Что более погано — у нас перемирие, но кто-то бьет и бьет по десантникам, и ничего, все улыбаются! Понимаешь? И часть ударов — сразу за перевалом, в зоне ответственности бригады! Вот что я, по-твоему, должен делать? Смотреть и улыбаться?! Или отправить за перевал, мать вашу, единственное у меня надежное и боеспособное подразделение, чтоб отбили всем желание нападать вместе с, мать вашу, почками и бошками?!

— Извините, товарищ генерал, — тихо сказал капитан.

— Меня попросили друзья с той стороны помочь, потому что терпеть нету сил, — хмуро сказал генерал. — За ними плотный контроль, перемирие же, а мы можем кое-что сделать, не афишируя. Мы же как бы на переформировании, небоеспособны. Точнее, штурмовики могут. Они армии не совсем подчиняются, за ними контроль меньше. И умеют держать язык за зубами, в отличие от нас. Вот я и попросил несовершеннолетнюю девочку выполнить за мужчин грязную работу. На коленях попросил!

— Послезавтра прибывает пополнение, рота разведки в том числе, — пробормотал капитан. — Можно было…

— Заткнись, а? — устало сказал командир бригады. — Не считай себя самым умным. Что мне послезавтра, если завтра прибывает с инспекцией член Высшего Военного Совета с шоблой сопровождения? И хрен его знает, нас он летит проверять или штурмовиков вычищать! У них там вверху сейчас нехилая драчка, и штурмовики на другой стороне, если не в курсе. На штурмовиков у него власти хватает, сам понимаешь. А в любом рейде накладок столько, что при желании можно под расстрел хоть кого подвести. При таком раскладе «Спартаку» безопасней находиться за перевалом. Там они хотя бы отстреливаться могут. Вот такие дела, капитан.

— Первый раз передо мной оправдывается генерал-майор, — криво улыбнулся капитан. — Очень непривычно. Очень. Могли бы просто арестовать.

— Не бери в голову. Так в «Спартаке» принято, вот я и решил попробовать, как оно — быть подотчетным перед подчиненными. Хреново, если честно.

— Все равно непривычно. И непонятно.

— Ну должен же я кому-то доверять? — усмехнулся генерал. — Почему не своему заместителю? Пусть даже третьему заместителю?

— ???

— Мне в штабе нужны свои люди, — хмуро сказал командир бригады. — Как воздух нужны. А за тебя поручился «Спартак». Так что идем, капитан, как ты говоришь, заниматься делом. Перевод тебе уже оформлен, ознакомишься в штабе.

Перед уходом генерал не выдержал и оглянулся. Штурмовики без спешки, но сноровисто и быстро запрыгивали в блиндеры. Две девичьи фигурки чуть задержались, одна прощально подняла руку. У генерала внезапно защемило сердце. Когда и как он успел привязаться к юной девочке?! И ведь привязался так, что отрывать только с кровью. На молоденькую потянуло? Так не похоже, вон их сколько в Медногорке, стройных, молодых и очарованных энергичным генералом — и в госпитале, и в штабе, и в службах обеспечения. Бери любую, насыщайся — так нет же. Да Зиту и не назвать неотразимой красавицей, та же ее подружка намного эффектней, и себя подавать умеет… Да похрен вся их красота! Зита — подруга, вот в чем дело! Юная, но одновременно и взрослая. Надежная, верная, заботливая, часто ироничная, с ней можно спорить на равных, быть мальчишкой, слабаком — она все поймет правильно! Она верит в него! И — она не предаст. Никогда.

Генерал скрипнул зубами. Внутри со звоном как будто сломалась какая-то важная деталька. Наверно, ограничитель. Потому что генерал четко понял: он убьет любого, кто попытается уничтожить Зиту. Убьет собственными руками, никому не передоверит.

Он хорошо представлял, что своим решением перечеркивает всю предыдущую жизнь, всю службу, карьеру, все свои достижения. Но ему было все равно.

Чего он не знал: именно так теперь начинались в России перевороты. Без предупреждения, без серьезных причин. Копится, копится, а потом раз — и катится кровавым валом по стране, например, революция Ферра. Или просто — революция. В России предупреждения, демонстрации, угрозы и переговоры бессмысленны. Зачем? Предупредил — и тебя вычистил спецназ, раздавили танками, сожгли ракетами. Потому только так — внезапно, без видимых причин. Но сразу насмерть. И все равно, что будет потом.

Блиндер мягко качался, полз по разбитой военной дороге, и мягко качался в башенной подвеске стрелок-наблюдатель. Вообще-то грузовики для перевозки личного состава раньше не несли собственного вооружения, но в данном случае конструкторы решили отойти от принципа специализации боевой техники. Привычный для армии вариант — блиндеры везут людей, за воздухом следят «демоны», от удара с ближней дистанции защищают машины сопровождения, то есть боевая техника максимально сильна группой. У противников, кстати, наоборот. Те же «Рабаты» защищены от всего на свете, даже пару высотных ракет на себе тащат. «Рабат» — сила сам по себе, монстр. А тут добавили всего лишь башенку наблюдения, пару ракет с потолком поражения вряд ли более 7 км, крупнокалиберный пулемет, еще кое-что по мелочи… казалось бы, несерьезная защита, но у Зиты стало гораздо спокойней на душе. И у командира первого взвода тоже. Вон он даже оторвался от наблюдения за дорогой и сел, решил дать отдых глазам. Кстати…

— Брюханов, давно хотела спросить — а ты почему живой? — негромко поинтересовалась она.

Лена рядом еле слышно хрюкнула. Ну да, формулировка скользкая, многосмысловая, но Брюханов наверняка должен понять. В последнее время они неплохо стали понимать друг друга.

— По глупости, — буркнул парень. — Решил, что самый крутой снайпер. А «дымовуху» из серии не убрал, забыл, как последний размундяй. Ну и влепил по «вертушке» «дымовухой» первым выстрелом. А там как раз пуск. Ракетам датчики залепило, пошли по неуправляемой, накрытие сильно в сторону сместилось. Повезло, в общем.

Размундяй, как же. Она представила себя на его месте, стоящей под прицелами двух «вертушек», и содрогнулась. Там не то что про «дымовуху» забудешь, там не вспомнишь, для чего управляющая перчатка на руке!

— А ведь это может быть способом борьбы с «саранчой», — задумчиво пробормотала она.

Брюханов отрицательно покачал головой. Она подумала и согласилась с ним. Не пойдет. Чтоб сработала «дымовуха», надо подпустить «вертушки» на смертельно близкую дистанцию, а потом еще как-то угадать момент пуска ракет. Брюханову невероятно повезло. Как, кстати, и Димитриади, накрыть-то должно было обоих. Как он там, в госпитале? Как они там все, раненые спартаковцы? Светку Летягу как увезли, так и с концами, никакой информации…

Колонна внезапно остановилась.

— Кунгур бежит, — озабоченно доложил наблюдатель.

Шуточки и смешки тут же стихли, коротко брякнуло оружие. Исполняющий обязанности командира «Спартака» легко запрыгнул в блиндер, оттиснул Лену и опустился на сиденье. Осторожно потрогал распухшую губу.

— Ну почему — как водитель, так говнюк? — задумчиво вопросил он. — А уж если водитель из десантуры — так вообще пуп земли? Он, видите ли, лучше меня знает, с какой скоростью двигаться колонне… В общем, в головном блиндере водителя больше нет. А ехать надо. Лена, тебя на курсах кадрового резерва блиндер водить не учили? Учти, даже если не учили, все равно сядешь за руль, больше некому. Ты автомобили хотя бы вблизи видела, может, что-то запомнила. Папик тебя часто катал.

— Не ссы, прорвемся! — буркнула Лена и начала выкручиваться из-под штурмовика. — Меня — учили. Все будет в шоколаде. Водитель хоть жив или мне вспомнить, что я тут политическое начальство?

— Зиту возьми, — безразлично сказал Кунгурцев. — Пусть тоже поучится. Пойдете головными, я с Брюханом тут… кое-что обсужу.

— У меня нет слов! — сердито сказал Лена, запрыгивая в водительскую кабину. — Ну вот как у тебя это получается?! Кунгурцев, сам Кунгурцев старательно лепит тебе алиби! Задним числом твои водительские навыки объяснить планирует! Думает, я не в курсе, как ты броневик угнала! Садись за руль, ученица! Наверняка получше меня водишь!

— Как я броневик вела, вся турецкая колонна наверняка ухохоталась! — хмыкнула Зита. — Но вообще да, с блиндером справлюсь, обычный грузовик.

Глухо заурчав мощным двигателем, блиндер покатил вверх, к тоннелю. Зита аккуратно объезжала выбоины и воронки и размышляла о Кунгурцеве. Ведь нормальный же парень, толковый, не за просто так Димитриади его выбрал заместителем. Она вспомнила его наглый взгляд и поморщилась. Ну вот когда они стали врагами? Что-то никаких объяснений в голову не приходит. Или пересеклись где-то с конфликтом, да забыла? Да ну, вряд ли…

На всякий случай она повспоминала. Кунгурцев. Приехал с родителями в Копейку во втором классе. Мать погибла во время аварии на Химмаше, отец работал там же, срок поражения в правах — десять лет… Не ужился с дворовой компанией, гордый, пошел мелким в уличную банду, чтоб иметь защиту. В банде ничем особо не запачкался. Маленький был, его там больше гоняли, чем защищали… но все же защищали. На следующий год после уничтожения уличных банд пришел в «Спартак», в штурмовую группу третьей школы. Дальше — как все спартаковцы: спортсмен-боксер, полиатлонист, снайпер, мастер скоротечных огневых контактов… и, как ни странно, военный переводчик по дополнительной специальности. Специализация — немецкий язык. В лидеры выдвинулся уже здесь, на войне…. Может, что-то из детства тянется, может, ненависть к нерусским? Откуда они приехали, не вспомнить, если из Южного пояса, тогда могут быть причины, детская ненависть — она сильная…

— Слушай, начальница службы собственной безопасности, у меня к тебе вопрос, — неожиданно для самой себя сказала она. — Где я Кунгурцеву на ногу наступила? Что-то не могу понять, как мы врагами стали, а надо бы!

— Дура ты, Зита, — вздохнула Лена. — Круглая. Нигде ты не наступила. Не обращай внимания. Это… комплекс младшего. Ты же всегда гуляла со взрослыми. Каллистратов там у тебя в любовниках, Ратников, инструктора всей кучей… а на него ноль внимания. А он так тянулся! Даже переводчиком стал ради тебя! А ты даже не заметила, все со своим Давидом обнималась. Вот и ожесточился. Кстати, не он один. Что плохо — это не лечится, ты ему по самолюбию хорошо прошлась. Что хорошо — быстро пройдет. Или его убьют, или тебя.

— Я им что, медом со всех сторон намазана? — буркнула смущенная Зита. — Как будто в «Спартаке» красивых девчонок нет!

— Да пофиг им твоя красота! — нахально отозвалась подруга. — Которой, кстати, и нету! Тут статус манит! Завалить на спальник саму заместительницу майора Каллистратова — это ого-го! Это как бы прием в высшую лигу управленцев! Э, что б ты понимала, наивная душа…

— Что у нас с новичками? — сменила Зита неудобную тему.

— Плохо у нас с новичками. Приняли девятерых из Тройки. Четко разделены на две группы, и они, подлюги, враждуют. Шестеро — явно наши ребята. Очень хотят быть спартаковцами. Пока что осматриваются, учатся жить совместно. А вот трое остальных — совсем другая песня. Они там, в Тройке, кем-то были. Наших презирают скрытно, своих — явно. Скоро что-то будет. И приткнуть их некуда. Одну пятерку из новичков сформировали, там все нормально. Зато вторая мало того что с недобором, так они чужого долбить начали! А растаскивать их по пятеркам — множить конфликты. Я уже подумываю оставить их за перевалом, честно!

Зита мрачно обдумывала ситуацию. Свалилась проблема, откуда не ждали. «Спартак» несокрушимым монолитом вставал против внешней угрозы, но тут — чужеродные силы внутри структуры отряда. Это, кстати, слабое место: стоит разбавить отряд хотя бы наполовину, и «Спартак» как явление кончится. И что делать? В принципе, системы самоочистки имеются, для того служба собственной безопасности и существует, но… свинюха Лена сразу предложила самый радикальный вариант, а он только за предательство. А на другие варианты в рейде нет времени!

— Я поговорю с ними, — все же решила она. — Если не достучусь до разума, то… оставим.

— Поражаюсь я вашей системе руководства, — серьезно сказала Лена. — Вроде и специально разбиралась, и сильные профессионалы помогали, а все равно поражаюсь. Вот ты сейчас кто? Да никто. Командир отряда — Кунгурцев. Командиры взводов тоже известны. А ты никто. Так, старший санинструктор отдельной учебно-боевой диверсионной роты. Мне, кстати, подчиняешься. Но по службе собственной безопасности докладываю я тебе, и решения по личному составу принимаешь ты. Кунгурцев, как я понимаю, вообще не в теме?

— Не в теме, — очень неохотно сказала Зита. — Рано ему, не дорос. А поражаться нечему, система в «Спартаке» простая. По сути это учебное подразделение, где подростки учатся руководить и принимать самостоятельные решения. Оттого частая ротация кадров, учебные сборы, освоение дополнительных военных специальностей, и должность исполняющего обязанности командира отряда вполне укладывается в схему. Только и всего.

— То есть… в «Спартаке» есть и те, кто учит?! Тайная структура?

— Уже нету. «Гвардейцы», с кем я создавала «Спартак»… они погибли все. Война забирает лучших. Я осталась, да ты вот теперь.

Она сглотнула подступивший к горлу ком и уставилась вперед, на дорогу. Стало еще хуже — мимо проплывали напрочь разбитые, изуродованные снарядами, сожженные склоны их укрепленного пункта, где они приняли первый бой, где осталось так много спартаковцев, и среди них — ее «гвардейцы», ее футболисты и просто друзья…

Блиндеры пришлось оставить перед тоннелем. Дальше начиналась зона особого контроля по условиям перемирия. Дождались темноты и тремя группами прошли перевал поверху, потом броском преодолели неширокую альпийскую зону. Тут оставалось надеяться только на модернизированные в очередной раз «хамелеоны», ну и еще на рассредоточенность. Вроде обошлось, и сверху не прилетела ракета с ласковым предупреждением «а вот щас сожгу!».

Но проблемы все равно появились. Как только добрались до ближайшего ельника, впереди тихо хлопнули два выстрела. Зита мгновенно опознала негромкий, но убедительный голос малошумного пистолета разведчика. То есть стреляли свои, и это было непонятно. Зато Лена, идущая с ней в одной пятерке, что-то сообразила, потому что грязно выругалась и рванула на разборки.

Он так и стоял с пистолетом в левой руке и смотрел на дело рук своих. Штурмовик из Тройки, новенький, тот самый из неполной пятерки новоприбывших. Два трупа валялись у его ног. Еще один потенциальный труп вжимался в ствол и жалобно бормотал:

— Пожалуйста, не надо, я прошу, не надо…

Из темноты выныривали спартаковцы, смотрели на произошедшее… и молчали. Всем все было понятно. Два «авторитета» из Тройки выпросили свою порцию свинца, третий сломался и осознал, и все это в боевом рейде. Картина Репина.

Объявился Кунгурцев, быстро оценил ситуацию и беззвучно шевельнул губами. Зита мысленно с ним согласилась.

— Пистолет в крепление верни, — буркнул штурмовику в результате недолгих размышлений Кунгурцев. — Переходишь пока что в группу управления радистом, от комвзвода-два ни на шаг. Брюхан, убери следы. А ты, тряс-сущийся, со мной в головное охранение, поговорим за жизнь. И за смерть. Решение по факту — на совете командиров по возвращении из рейда. Отряду — продолжать движение до точки ночевки.

Зита мысленно одобрила решение. Сама бы она поступила иначе, но то она, а Кунгурцев просто отложил разборки на потом. А «потом» на войне — такое непредсказуемое… и вообще неизвестно, будет ли оно и для кого.

Лена шагала рядом и злобно сопела. Понятно, переживала неудачу. Глава службы собственной безопасности — и не предотвратила стрельбу. Не оценила скоротечность конфликта, думала, у нее еще есть время.

— Зита, я не могу замолчать ЧП! — наконец сказала она. — Два трупа — это слишком!

— В смысле? — не поняла Зита. — Первые потери, только и всего. Или ты считаешь иначе?

— Мне голову оторвут, если промолчу! — прошипела Лена. — Я же ваш куратор! У меня ежесуточные отчеты!

Зита подумала. И еще подумала. Так. Подруга Лена не хочет прикрывать «Спартак». Или не может. Судя по тону — не может. Точно знает, что обман откроется, и тогда ее карьере конец. Из чего следовало — из «Спартака» течет информация. И Лена об этом знает, не знает только, кто именно сливает. Так…

Сначала накатила дикая злоба. Удавить предателя! Но ходьба по ночному лесу — дело такое, требующее внимания, следовательно, очень успокаивающее. Так что она успокоилась и решила — не предательство. Не может такого быть. В спартаковцах она уверена на все сто. И проверены неоднократно в деле, и… уверена, и всё тут. Это ее ребята, они не могут предать!

Предать не могут, а вот своим… если подошел кто-то авторитетный, вызывающий уважение, и сказал про интересы страны, про… да много чего можно навешать фанатично настроенному штурмовику про родину, про высшие цели, про разведку и контрразведку! Нет, такой штурмовик все равно не предаст — но внутреннюю жизнь «Спартака» авторитетному, уважаемому человеку, например, начальнику политотдела фронта или там представителю Главного разведуправления освещать будет. Особенно если не до конца уверен в чистоте помыслов командира «Спартака». То есть — ее, Зиты, помыслов. Потому что контакт не вчера образовался, если уж Лена о нем в курсе.

Зита грустно усмехнулась и принялась перебирать в памяти личные дела спартаковцев. Ну и кто тут любит родину больше, чем спартаковское братство и ее лично? Вообще-то все, но любовь любви рознь, встречаются и фанатичные ее подвиды… А если наложить на недоверие к Зите — очень интересно получится, почти что триангуляция…

В результате размышлений нарисовалась парочка неожиданных персон. Она не поверила результату, произвела отсев заново и снова вышла на те же лица. Подумала — и решительно отбросила одно. М-да…

Рука непроизвольно проверила, легко ли выходит из ножен финка.

— Остановимся на ночевку — берешь снайперку и страхуешь, — тихо приказала она подруге.

— Кого убивать? — деловито поинтересовалась Лена.

— А с кем разговаривать буду. Дернется — стреляй.

— Весело живете, даже завидно…

На ночевку отряд рассредоточился по лесу, зазвучали негромкие голоса, командиры прошагали на ночное совещание. Ее не позвали, нечего делать там старшему санинструктору отдельной диверсионной роты, но и не прогнали, так что она тихонько присела неподалеку. Дождалась окончания, проследила, как командиры подразделений уходят. Потом негромко сказала:

— Брюханов…

Командир первого взвода прекратил обсуждать с Кунгурцевым подходы к цели, бросил быстрый взгляд на нее, на командира отряда… поднялся и встал за ее спиной. Она тоже встала.

— Ничего не хочешь сказать?

Кунгурцев не удивился, не переспросил. Просто молчал. Как будто давно ждал этого вопроса. В темноте его лицо показалось Зите несчастным. Конечно, она выдала желаемое за действительное, конечно. У боксеров лица вообще ничего не выражают, напрочь отбиты на тренировках.

— Я…

— По существу!

— По существу — «Спартак» не предам! — тяжело сказал Кунгурцев. — Так и передай своей… куратору.

Она подумала над его формулировкой. Удовлетворилась, кивнула и отправилась обратно. Пора спать, ночь коротка. Брюханов беззвучной тенью скользнул следом за ней.

— На чем вы меня поймали? — спросил в спину Кунгурцев. — Мне надо знать… для повышения квалификации.

Она на мгновение остановилась. Иронизирует?! Да еще и над собой? И ведь наверняка понимает, что под прицелом! Везет «Спартаку» на командиров, неслыханно везет…

— На самом факте твоего существования.

Конечно, это прозвучало очень обидно. Потому что любой не дурак — а командир «Спартака» далеко не дурак! — запросто продолжит ее мысль: мол, когда точно знаешь, что кто-то стучит, вычислить легко, ибо он один такой урод на весь отряд. Ну и пусть обижается. И радуется, что не пристрелили, если не совсем дурак.

Брюханов аккуратно почистил землю от веток и шишек, раскатал спальник-палатку. И замер.

— Давно подозревал, что есть в отряде особая структура, — сказал он с непонятной усмешкой. — Такая… приглядывающая за поведением.

— Брюханов?

— Кунгур тоже подозревает, — сказал штурмовик. — Он спросил — «на чем вы меня поймали?» Не ты — вы.

Парень распрямился и разом стал выше нее на полголовы.

— Прошу разрешения вступить в эту организацию.

Она помолчала.

— «Спартак» для меня всё, — тихо сказал штурмовик.

— Я знаю.

— Ты же доверяешь мне! — упрямо сказал Брюханов. — Когда я встал за спиной, не дернулась, была уверена, что тебя защищаю!

— Доверяю.

Из темноты вынырнула Лена, деловито убрала снайперку в чехол.

— Канал утечки закрыт, — сообщила Зита. — Он обещал.

— Точно? А по мне, так лучше бы пристрелить… Да и черт с ним. Мне больше интересно, о чем вы тут ругаетесь, как любовники? Или уже не как, а просто любовники?

— Да вот сообщила, что с тобой теперь сплю, не с ним, — хмыкнула Зита. — Видишь, как обрадовался? Задницей, говорит, толкаюсь, спать мешаю. И еще толстая.

— С последним не поспоришь… А ты чего молчишь?

— Нет, — сказал Брюханов напряженно. — Не уходи. Пожалуйста.

— Послушайте, у нас не диверсионная рота, а натуральное индийское кино! — восхитилась Лена. — Чего я в штабе торчала, когда тут такие страсти, не понимаю!

— Брюханов! — сердито сказала она. — Ты себя в последнюю ночь в рейде помнишь? Хорошо помнишь? Ну?

— Не уходи, — странно спокойным голосом сказал штурмовик. — Уйдешь — застрелюсь. И это не шантаж, не думай. Так для «Спартака» будет лучше.

— Я, пожалуй, отойду, — серьезно предложила Лена. — Поговорите тут сами…

— Сиди и слушай. Тут, похоже, не в чувствах дело. Брюханов, рассказывай.

Штурмовик сел и угрюмо уставился в никуда.

— Да нечего рассказывать, — буркнул он. — Ты правильно поняла — зверь я. У меня с детства в голове что-то… перемкнуло, что ли. Ну, с ума сошел. Мамаша, наверно, постаралась, та еще кадра была… Женское кокетство терпеть не могу. Реально — не могу, убить тянет! Все эти бабские хитрости, глазки, вранье, вилянье жопой, ножки голые как бы невзначай…

— А дружить с девчонкой не пробовал? — осведомилась Лена сердито.

— Пробовал. То руку заверну так, что до хруста, то… как только начинает врать, сразу зверею. А вы все врете, как дышите. И почему-то уверены, что это незаметно. А меня от бешенства убить тянет, и с каждым годом сильнее. Болезнь прогрессирует, наверно.

Она помолчала в раздумьях. Вот оно что. Теперь давняя и страшная история из детства приобрела другое объяснение. Впрочем, не менее страшное.

— Ну, а я тут с какого боку?

— Ты не врешь, — просто сказал штурмовик. — Никогда и никому. Не кокетничаешь. Не строишь глазки. Обнимаешь только тех, кого хочешь обнять, и улыбаешься тем, кому хочешь улыбнуться. И если ложишься спать со мной, значит, ты хочешь спать со мной. Я… я с тобой рядом остаюсь человеком. Могу дружить, разговаривать… Без тебя мне голову переклинит, сделаю что-нибудь… лучше сразу застрелиться, так безопасней для всех. Вот такие дела. Психопат, да?

— О! — подпрыгнула Лена. — А как насчет меня?

— А ты как Зита, — сказал Брюханов с озадаченной усмешкой. — Так странно! Посмотришь — вроде шлюха конченая. Приглядишься — похожи, как сестры. Я вас, если честно, сестрами и считаю.

— Решено! — легко сказала Лена. — Ночи в горах холодные, будешь греть меня! А эта толстуха и одна не замерзнет.

— Вы как сестры, — сказал без улыбки Брюханов. — Только я Зиту еще и боюсь до полусмерти.

Лена открыла и закрыла рот. Потом возмущенно уставилась на подругу.

— Зита… — подал голос штурмовик.

— Да останусь я, останусь, — вздохнула она. — Шантажист. После рейда отправишься в госпиталь, понял?

— Понял. Я и сам хотел, да нас сразу в рейд, получилось бы, как будто струсил…

— Слу-ушай! — бесцеремонно влезла Лена. — Ну если мы сестры, можно к вам третьей? Ну реально же ночью холодно!

— Можно, — сказал Брюханов, и Зита поняла, что он улыбается. — Только у меня плечи широкие, а у Зиты задница, так что не поместишься. Палатка вообще-то одноместная.

— Вот так всегда! И что вы, мужики, в ней находите такого-разэтакого…