Дремеры. Проклятие Энтаны

Глава 17

Я слышала голоса. Они то приближались, то отдалялись, то приближались вновь. Они были мне знакомы, но я никак не могла вспомнить, кому они принадлежали.

Где я?

Временами перед глазами мелькали светлые пятна, и мне казалось, что я кого-то вижу, но я никак не могла сосредоточить взгляд и рассмотреть людей как следует.

Кто это?

А потом реальность стала четче, объемнее и начала приобретать смысл.

– Бедняжка, уже две недели всё не может прийти в себя… Когда же эта напасть от нее отстанет? – Взволнованный, заплаканный девичий голос.

Рози?..

– Целители дают хороший прогноз, уже скоро. Наберемся терпения. – Сухой голос с ноткой беспокойства, явно привыкший произносить многочисленные доклады.

Дядя?..

Я приоткрыла глаза, но, должно быть, прошло время – было темно и тихо. Я попробовала пошевелиться, рядом мелькнуло что-то светлое, и я почувствовала, как одеяло на моей груди аккуратно поправили. Я вновь закрыла глаза, уверенная, что всё это мне снится. Иначе как объяснить, что я только что видела Неллу?..

Когда я в следующий раз вернулась в реальность, был вечер. Я поняла это по рыжим полоскам закатного солнца на знакомом потолке. Я не сразу почувствовала свое тело: странную разбитость в мышцах, неприятные ощущения в горле. И едва я сосредоточилась на этом, как на меня накатили воспоминания об удавке и я закашлялась.

– Вира?..

Я задохнулась, закашлялась снова и попыталась сесть.

Мне помог Кинн. Я как завороженная уставилась в его серые глаза.

Если это сон, то я не хочу просыпаться.

– Тебе надо попить, – сказал он и попытался встать, но я вцепилась в него, убежденная, что он исчезнет, стоит мне его отпустить.

Он понимающе улыбнулся.

– Я никуда не ухожу.

На мои глаза набежали слезы, и дрожащей рукой я коснулась его лица, а он уткнулся теплой щекой в мою ладонь.

– Я столько раз тебя терял, – сказал он наконец. – Надеюсь, что это был последний.

Еще не веря до конца, что всё это правда, я спросила:

– Но как?.. Где мы?

– Ты разве не узнаешь?

Я видела знакомую обстановку: и кресло, в котором любила сидеть, и кошку-светильник, и портрет родителей на комоде, – но хотела услышать это от Кинна.

– Ты у себя дома, в своей комнате. Я тоже здесь, – с улыбкой добавил он.

– А Кьяра? Ферн?

– На заседании Совета. – В ответ на мой недоумевающий взгляд он пояснил: – Всеобщий совет городов Серры. В этот раз проходит в Зенноне. Они уже больше недели заседают. А Кьяра и Ферн – личные помощники Первой Советницы Илиоси. Приходят домой только к ужину. Скоро должны вернуться. – Помолчав, он сказал: – Советник Линд нас всех гостеприимно разместил в вашем доме.

– А что произошло после того как?.. – я невольно коснулась своей шеи.

Взгляд Кинна потемнел.

– Никто толком не понял, что случилось. Этот… Он едва тебя не убил. Еще бы немного… Но судя по тому, что мне рассказали, тебе как-то удалось…

– Я усыпила геллор. И выиграла время.

– Ты…

Кинн отстранился, в изумлении глядя на меня, и я слабо улыбнулась.

– Утешитель оказался слишком близко, и я схватилась за рукоять. Он и не подумал, что от дремеры следует держать камни подальше. Я увидела нити силы геллора и смогла его усыпить… Не знаю каким образом, но у меня проснулся дар.

В глазах Кинна отразилось восхищение, и он прошептал:

– Вира Линд, я ведь уже говорил, что ты умеешь удивлять?..

От его слов, а еще больше от взгляда я смутилась и спросила:

– А что стало с Утешителем?

Лицо Кинна тут же стало суровым.

– Бросили в тюрьму, где ему самое место. Изгнания отменили, иначе бы… Уже за одну попытку убийства… – Он стиснул зубы. – Но после твоего выступления они решили провести полномасштабное разбирательство, и многое вскрылось… Так что тюрьма теперь пустовать не будет.

Помолчав, он убедил меня выпить воды, и только тут я заметила, что татуировки отступника на его шее больше не было.

– Как?..

На его лицо вернулась улыбка.

– Это благодаря одной храброй девушке, не побоявшейся просить за меня зеннонский Совет.

Я прижала ладонь ко рту.

– Получилось?.. – Потом я будто очнулась. – Но… почему ты в Зенноне? Я думала, если всё удастся, ты останешься в Альвионе. Там у тебя родственники, а здесь… ты ведь считаешься преступником, – закончила я упавшим голосом.

Если меня, по всей видимости, пока что сберегала протекция Первой Советницы Кейлы, то у Кинна не было ничего.

Он взял мои руки в свои и, сжав их, серьезно заговорил:

– Когда меня привезли в Зеннон, состоялось повторное слушание, и с меня сняли все обвинения. Как и с тебя. Только с тебя – заочно.

Я распахнула глаза в изумлении, а Кинн продолжил:

– Они доказали, что на первоначальном суде был конфликт интересов. Утешитель Йенар, надеясь скомпрометировать твоего дядю, не только не исполнил своего прямого долга, не попытавшись смягчить для тебя наказание, но и незаконно поставил мне татуировку отступника – они таки нашли надзирателя, который подтвердил этот факт. Но решающим стало свидетельство Старших Служителей. Они оба выразили безусловное доверие твоим словам – они видели вспышку света, о которой ты говорила, и заявили, что мы с тобой уже понесли свое наказание… А твой подвиг и вовсе заслуживает того, чтобы тебе посвятили место в Зале славы, а никак не отправляли тебя в тюрьму.

К моим щекам прилила кровь, и я не нашлась, что сказать.

– А в завершение Отец-Служитель взял слово. Он так говорил… В общем, если Предкам было угодно… кхм… использовать нас с тобой для восстановления мира и справедливости, то остальным лишь остается склониться перед их благой волей. – Кинн тихо закончил: – Подобной речи я от него не ожидал.

На меня накатило такое облегчение, что голова закружилась и я была вынуждена лечь. Кинн встревоженно заметил:

– Не надо было тебя так волновать… Ты больше двух недель пролежала с лихорадкой. Целители сказали, нервное истощение. – Он заботливо поправил одеяло. – Если Рози увидит, до чего я тебя довел, больше к тебе не пустит, так что отдыхай.

Я безмолвно удержала его за руку, а он успокаивающе посмотрел на меня.

– Пока я тебе нужен, я буду рядом. Спи.

Я проспала до обеда следующего дня и встретилась с остальными лишь вечером.

Кинн сидел на кресле возле кровати и продолжал рассказывать, что с ним случилось после отплытия «Дартеллия»: как бушевала даэрра Немея, как Каратель Росс почти всё время дежурил у него в трюме, как был зол Имрок Дейн и без колебаний кинул его в Квартал Теней, как его встретили Глерр с ребятами и как через какое-то время их всех освободили…

Я не сразу поняла, почему Кинн замолчал. А проследив за его взглядом, увидела на пороге дядю в неизменной белоснежной форме Советника. Я едва подавила удивленный вздох, заметив, как он изменился: за те пять месяцев, что мы с ним не виделись, он поседел, осунулся и стал казаться на десяток лет старше.

Кашлянув, он с непривычным волнением в голосе проговорил:

– Я рад, что тебе лучше, Вира. Я… оставлю вас.

И, развернувшись, дядя ушел. Я растерянно взглянула на Кинна.

– Он очень за тебя переживал, – произнес он. – Рози сказала, что после твоего изгнания он очень сильно сдал. А потом, когда никто из Псов не вернулся и Утешитель возвратился с новостями об их гибели, Советник Линд слег и очень долго болел. Затем, когда поправился, настолько погрузился в работу, что перетрудился, и его заставили уйти в отпуск.

Мое сердце сжалось. Дядя так беспокоился обо мне, но ведь на самом деле я даже не его родная племянница… Надо поговорить с ним, и на этот раз откровенно, ничего не утаивая.

– Всё образуется, – тихо заверил меня Кинн.

Следующими меня навестили Кьяра с Ферном и Советница Кейла. Пока первые двое замерли у дверей, женщина стремительно подошла ко мне, присела на кровать и по-матерински обняла, прошептав:

– Я так горжусь тобой, моя девочка. – Вытерев слезы, она кивнула на Кинна и сказала, заставив нас обоих смутиться: – Хороший у тебя жених. Позовите на свадьбу.

Сжав напоследок мне руки, она вышла. Кинн вышел следом, оставляя меня с Кьярой и Ферном. Сестра неловко заняла кресло, а он встал рядом. Увидев золотую сережку Нейта в ухе Кьяры, я почувствовала, будто мне дали под дых, и судорожно спросила, опасаясь расплакаться:

– Как идет Совет?

– О, – с готовностью ответил Ферн, – это балаган и цирк в одном флаконе. Когда они все собрались, поначалу сидели как чопорные матроны: «дозвольте сказать» и «вынуждена заметить». А потом как с цепи сорвались – начали повышать голос, обвинять друг друга, припоминать старые обиды… Жду не дождусь, когда это всё закончится. Зато Кьяру уже все попытались переманить в личные секретари, когда узрели ее почерк.

Сестра слабо улыбнулась.

– Советница Кейла меня никому не отдаст.

Я рассказала им о том, что у меня проявился дар, и они оба кивнули.

– Кинн вчера рассказал, – пояснил Ферн, а на мой вопросительный взгляд ответил: – У нас тоже, мы сразу попробовали. Только пока мы лишь видим нити силы, а пробудить или усыпить камни не удается. Твой дядя, в смысле Советник Линд, сказал, что нам просто нужно время. А в твоем случае свою роль сыграло потрясение.

– Получается, – проговорила я, – мы больше не дремеры?

Он посмотрел на Кьяру и тихо подтвердил:

– Получается так.

В ту ночь мне приснился кошмар.

Я вновь была в усыпальнице Энтаны, только на этот раз наблюдала всё со стороны. Ферн с почерневшими глазами схватил Кьяру и приволок ее к Тайли, и та, достав нож, замахнулась для удара, однако в последний момент перед сестрой появился Нейт – и нож вонзился ему в прямо в грудь, и он упал, истекая кровью. А потом Тайли закричала, пожираемая изнутри Тенями, и с колотящимся сердцем я проснулась.

Я долго лежала, глядя в постепенно светлеющий потолок, пока кошмар отступал, как море в отлив, оставляя после себя холодный темный след. И едва Рози появилась в моей комнате, я попросила разыскать оставшиеся от браслета хризалии и подходящие веревочки.

Руки плохо подчинялись мне, но я упорно продолжала работать, не слушая причитаний Рози о том, что надо бы сначала позавтракать, а уж затем себя утруждать. На завтрак я спустилась в столовую, где мое появление всех поразило – даже Нелла не сдержала удивления. Кинн тут же вскочил и помог мне занять место рядом с дядей, который смотрел на меня с беспокойством. Я заставила себя слабо улыбнуться, стараясь не показывать, как тяжело дался мне спуск по лестнице.

Дождавшись, пока все позавтракают – сама я лишь выпила бульон, – я попросила Кьяру с Ферном задержаться.

– Я хотела… – Не зная, как объяснить свое желание, я замолчала и вытащила из кармана два браслета.

По сравнению с теми, которые сделала мама, они казались жалкой поделкой – ни капли изящества. Ферн первым протянул руку и взял браслет. На мгновение наши пальцы соприкоснулись, и я явственно почувствовала – словно он сам сказал об этом, – что кошмары снились не мне одной. Кьяра долго смотрела на браслет, и было невозможно понять, о чем она думает. Но наконец она забрала его из моих рук и тихо сказала:

– Спасибо.

После этого они вместе с дядей и Кинном отправились на очередное заседание Совета.

– Советник Линд поднял вопрос о пересмотре дела моего отца, – пояснил перед уходом Кинн. – Если будет доказано, что тот украл осколок камня-сердца под угрозами, а потом сделал всё, чтобы даэрра Немея его не получила, то его оправдают. И тогда, возможно, городу придется вернуть наш старый дом обратно.

– Это чудесные новости, Кинн, – с чувством сказала я.

– Твой дядя предупредил, что всё это будет не быстро. Предстоит запрашивать сведения у Альвиона, привлекать к ответу Имрока Дейна и… даэрру Немею, поэтому придется запастись терпением.

– Главное, что начало будет положено, – ответила я.

Вечером я долго сидела в кресле в каком-то странном полузабытье – не печальном и не радостном, – пока меня не отвлек стук в дверь. Это оказался дядя.

Возможно, пока я лежала больная, он и заходил в мою комнату, но сейчас встал на пороге в нерешительности. Когда же я его пригласила, он сначала прошел к окну, бросив по пути взгляд на кошку-светильник, выглянул на улицу и лишь затем занял место напротив меня. Очевидно, он чувствовал себя до крайности неловко. Мне самой столько всего хотелось ему сказать, но я не знала, как подступиться к разговору.

Наконец, прокашлявшись, дядя сухо начал:

– Вероятно, следовало поднять этот вопрос раньше, однако обстоятельства были таковы… – Его голос неожиданно дрогнул, и после паузы он, запинаясь, произнес: – Я… хотел поговорить с тобой… об Эрене.

В горле словно застрял каменный осколок, и я с трудом проговорила:

– Эрен Линд не мой отец.

Я взглянула в светло-карие глаза дяди, готовясь встретиться с изумлением, осуждением, отторжением… И оказалась совершенно не готова увидеть там грусть.

– Я знаю, – только и сказал он.

– Вы… знаете? – пораженно переспросила я. – И давно?

Дядя кивнул.

– С самого начала.

Я уставилась на него, пытаясь подобрать слова, но так ничего и не сказала. Дядя сложил вместе широкие ладони и, опустив взгляд, заговорил:

– Пятнадцать лет разницы в возрасте – это много. Мы с Эреном никогда не были близки. Я рос, окруженный рассказами о его успехах в Академии камневидцев, а впоследствии – о его изобретениях… Наши родители никогда не показывали, что ожидают от меня подобного, но я знал, что стоит оказаться в школе, как на меня навесят клеймо «брат Эрена Линда» – и будут наблюдать, оценивать, сравнивать…

Я смотрела на дядю во все глаза, а он, погруженный в воспоминания, словно забыл обо мне.

– Именно поэтому я упросил родителей отдать меня в другую школу, туда, где тень брата меня бы не преследовала. Естественно, полностью ее избегнуть я не смог, но с самого начала старался показать, что мы с ним разные. Эрен был рассеянным, погруженным в исследования, а я демонстрировал аккуратность и педантичность. Он был одержим камневидением, я же хотел послужить городу в качестве Советника. В чем мы были сходны, так это в том, что оба не стремились вливаться в человеческое общество, не искали дружеских или семейных уз.

Дядя нахмурился и, подняв на меня слегка удивленный взгляд, покачал головой.

– Я и предположить не мог, что так ошибаюсь на его счет. Эрен уже был в том возрасте, в каком получают звание старого холостяка, когда однажды ворвался ко мне совершенно не в себе и закричал: «Я женюсь! Будешь моим шафером?» – При этом воспоминании лицо дяди озарила слабая улыбка. – Сказать, что я был поражен, – значит ничего не сказать.

Глядя на улыбающегося дядю, я чувствовала, что прекрасно его понимаю. Если бы он сам вдруг с пылом заявил мне, что женится на Нелле, я была бы в равной степени потрясена.

– Он рассказал вам почему?.. – тихо спросила я.

Дядя кивнул.

– Когда я наконец добился от Эрена всей истории, то пришел в еще большее изумление. Оказывается, в Гильдии он столкнулся с молодой женщиной – она горько рыдала в одиночестве в одном из помещений Хранилища. Эрен признался, что впервые в жизни забыл об исследованиях и камнях. Стал утешать ее и выяснил, что она бежала из Альвиона от своего мужа – ей пришлось оставить там дочку, – а теперь узнала, что снова беременна.

Я вздрогнула, и, заметив это, дядя добавил:

– Да, это была твоя мать. Мирия рассказала Эрену всё – и о камне-сердце в том числе, хотя я об этом узнал гораздо позже. Эрен сказал, что и ее история, и она сама поразили его до глубины души. И там же, в Хранилище Гильдии камневидцев, он сделал ей предложение.

Несколько минут мы сидели в молчании. Мое сердце неистово билось. Значит, Имрок Дейн ошибался – Эрен Линд знал правду, знал!..

– Я был у них на свадьбе, а после, когда ты родилась, навестил их с поздравлением. Помню, когда узнал, как тебя решили назвать, я спросил Эрена: «Используешь слова клятвы для имени, прочишь ей будущее великой камневидицы?»

– А он? – тихо спросил я.

Дядя взглянул мне прямо в глаза.

– Он рассмеялся и ответил: «Нет, просто хочу, чтобы она никогда не забывала, что это имя дал ей отец».

Мое горло перехватило, а на глаза набежали слезы.

Отец…

– Он бы гордился тобой, я в этом не сомневаюсь. И… я хотел спросить тебя, – в голосе дяди послышалась неожиданная робость. – Я знаю, что из меня вышла скверная замена твоему отцу, но ты позволишь мне и дальше считать себя твоим дядей?

Я вытерла слезы, побежавшие по щекам, и с улыбкой сказала:

– С радостью.

Через неделю, когда я достаточно окрепла для прогулок, я обратилась к дяде с просьбой, которая давно лежала у меня на сердце. Он молча выслушал меня и сказал:

– Нет, я не могу тебе этого позволить, Вира. – Видя, что я готова оспорить его решение, дядя продолжил: – Я понимаю, чем вызвано твое желание посетить семьи изгнанников, но пойми: родственники уже давным-давно с ними простились. Твой визит лишь внесет смятение в их жизнь, надо ли бередить эти раны?

– Но… мне хотелось помочь им… Если бы не Олеа, я давно была бы мертва.

– Я велю навести справки и, если их родственники нуждаются, распоряжусь выделить необходимые средства.

– Спасибо, дядя.

Мне пришлось признать его правоту. Что я могла принести родным Олеа, Ланды, Тарины и Вэльда, кроме новой боли? Однако несколько визитов я была намерена нанести, и в этом дядя хотя и не сразу, но уступил.

Первой я навестила младшую сестру Нери-Эрики – Ина́ру Торнн.

Они на самом деле были похожи – те же темные глаза и волосы, – но Инара казалась более хрупкой. Возможно, когда-то она и была легкомысленной девушкой, позволившей себя обмануть. Однако теперь было видно, что на ее долю выпало достаточно испытаний – взгляд ее был серьезным и сдержанным.

И всё же выдержка отказала ей, когда я призналась, что видела ее сестру в изгнании. А услышав от меня историю целиком, она горько разрыдалась.

– Эрика… Я так перед ней виновата…

Когда она немного успокоилась, я спросила, выплатила ли она займ, взятый под именем сестры.

– Нет, – краснея, ответила она, – еще осталась часть.

– Тогда позвольте мне выплатить его.

Она уставилась на меня, часто моргая, и даже перестала всхлипывать.

– Но… зачем вам?..

– Я в долгу перед Эрикой, – твердо сказала я, стараясь не думать о том, что если бы не я, то она не стала бы жертвой Теней, осталась бы жива и помогла бы своей сестре. – Пожалуйста, позвольте оказать вам поддержку.

Долгую минуту Инара смотрела мне в глаза, потом с чувством произнесла:

– Благослови вас Серра!..

От второго визита дядя отговаривал меня дольше всего.

– Этим людям, – с непривычной эмоциональностью сказал он, – ничего, кроме денег, от нас не нужно. А их они уже получили предостаточно.

– Хейрон был их сыном, – тихо возразила я, – они имеют право знать, где на самом деле он похоронен.

Утешитель Йенар, вернувшись после стычки с Амри в Зеннон, представил всё таким образом, будто Каратели, расследуя исчезновение Псов, были вынуждены преследовать Волков и попали в засаду, где, окруженные многочисленными разбойниками, приняли бой и смерть. Для Бернелов их сын сгинул где-то в Черном лесу.

В конце концов я отправила Бернелам письмо с просьбой о кратком визите. Получив ответ, я не сразу решилась его прочесть: размашистый почерк Бернела-старшего пронзительно напомнил мне о другом его письме, которое поменяло мою судьбу столько месяцев назад.

Огаст Бернел писал, что они с радостью меня примут.

До этого я была у Бернелов лишь однажды – дядя под всеми возможными предлогами устраивал так, чтобы именно они наносили нам визиты: видимо, для него было невыносимо выслушивать Ни́ю Бернел, которая у себя дома становилась в разы более восторженной и словоохотливой.

Когда меня проводили в гостиную, я непроизвольно замерла на пороге: как и сам особняк, убранство комнаты было слегка кричащим – начиная от насыщенно-бордового цвета обоев и обивки мебели и заканчивая ярко расписанными вазами и вышитыми подушками на диванах, – но не это привлекло мое внимание.

Над широким камином в золоченой раме висел портрет Хейрона.

Чувствуя, как учащенно забилось сердце, я медленно к нему приблизилась: мой бывший жених был изображен в зеленой форме Академии камневидцев – он сидел с горделивой осан-кой, а его голубые глаза улыбались. Но больше всего меня поразил его цветущий вид – я запомнила его изможденным, с кровью, засохшей в светлых волосах, в черной униформе Карателя. Вероятно, Хейрон заказал этот портрет еще перед нашей свадьбой – для выпуска из Академии.

Я сморгнула набежавшие слезы. Пусть для всех он останется именно таким.

– О, дорогая!..

Голос Нии Бернел заставил меня вздрогнуть и обернуться: моя несостоявшаяся свекровь в темно-лиловом, почти черном платье стояла на пороге гостиной и прижимала руку с платком к пышной груди. За ее спиной возвышался светловолосый Огаст Бернел. Даже со своего места я заметила, что за то время, что мы с ними не виделись, они оба будто слегка поблекли.

– Соболезную вашей утрате, – проговорила я, едва они подошли ко мне.

– Спасибо, дорогая, – с придыханием произнесла госпожа Бернел. – Спасибо, что не забыла о нас. Кто бы мог подумать, что всё так обернется… Кажется, еще недавно вы с Хейроном стояли, оба такие красивые, у Храма Зеннона, а теперь… – Я почувствовала, как к щекам прилила кровь, а Ния Бернел покачала головой. – До сих пор не могу прийти в себя. Чтобы мой сын погиб во цвете лет от рук разбойников…

Господин Бернел бросил на жену хмурый взгляд и, отойдя к боковому столику, налил себе что-то из графина – по виду коньяк. Не обращая внимания на мужа, госпожа Бернел усадила меня на диван так, что портрет Хейрона оказался прямо напротив: находиться под его пристальным взглядом мне не хотелось, но пересесть я не решилась.

Когда господин Бернел наконец занял свое место, его жена заговорила, периодически вздыхая и прикладывая к глазам платок: о том, каким злодеем оказался Утешитель Йенар, втянувший Хейрона в смертельную авантюру, о том, как героически погиб ее сын, о том, как неблагодарен остался город за выполненный перед ним долг… О том, как она поразилась, услышав обо мне – «Как! Вира, наша Вира избавила Серру от Теней?». Она говорила, не давая мне возможности вставить ни слова, и с каждой минутой я чувствовала себя всё более неловко.

Пока его жена изливала свои восторги, сам господин Бернел молча цедил алкоголь, а между его бровями залегла складка.

– Подумать только, – продолжала госпожа Бернел, – благодаря тебе Серра свободна и нам вновь открыты все пути! Это единственное слегка облегчает мою боль от потери Хейрона. Мой бедный мальчик! Он был бы рад жить в такое время… – Она вновь приложила платок к глазам, а потом посмотрела на меня – неожиданно цепким взглядом. – Говорят, хотя, конечно, нынче и не знаешь, чему верить, – говорят, что ты прибыла из Нумма, сопровождая тамошнюю Советницу. Судя по слухам, это чрезвычайно… оригинальная женщина. Например, она наотрез отказалась общаться с Главой нашей гильдии.

Я вспомнила, с какой неприязнью тот разговаривал с Советницей Кейлой, и, пользуясь паузой, заметила:

– Он дал открыто понять, какое неблагоприятное мнение о ней сложилось у него.

– Да, весьма досадно, – подхватила госпожа Бернел, – однако сейчас, когда нам… нет, всей стране торговля необходима как воздух, было бы недальновидным упускать такую возможность. – Краем глаза я заметила, как поморщился господин Бернел. – Уверена, Советница Илиоси понимает это, но наш Глава… – она неодобрительно покачала головой. – Однако, если бы кто-то шепнул ей, что можно сотрудничать с торговыми домами напрямую…

Госпожа Бернел с надеждой посмотрела на меня, а мне стало трудно дышать. Я вдруг вспомнила ее слова о нашей помолвке, пересказанные Хейроном: «Это прекрасная сделка для всех нас». Эта женщина… Я-то считала, что она согласилась встретиться со мной ради памяти своего сына, но даже из его смерти Ния Бернел стремится извлечь выгоду.

– Боюсь, вы переоцениваете мое влияние на Советницу Илиоси, – непослушным голосом произнесла я.

После минуты гнетущей тишины, последовавшей за моими словами, госпожа Бернел вдруг со злостью произнесла:

– А ведь это всё из-за тебя. – Маска печального радушия исчезла с ее лица, она с силой стиснула платок.

– Ния! – предупреждающе проговорил господин Бернел.

– Что? – взвилась она. – Разве не так? – Она вновь уставилась на меня. – Мы были готовы принять тебя в свою семью, скрывать твою тайну, а что взамен? Свадьба сорвалась – из-за тебя. Нашу семью покрыли позором – из-за тебя. – Ее голос повысился, задрожал: – И Хейрон – он умер из-за тебя!.. А ты неблагодарная…

Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Из-за меня?.. Я отчетливо вспомнила, как Хейрон толкнул меня на траву и пригвоздил к земле, как насильно поцеловал, не желая слушать о Тенях, как коснулся моего тела горячей рукой…

Несколько секунд я боролась с желанием рассказать Ние Бернел правду, но в конце концов лишь глубоко вздохнула: разве я пришла сюда за этим?.. Я поднялась с дивана и, не глядя на Бернелов, произнесла:

– Могила Хейрона у Храма Серры-на-Перепутье, у западной стены. Она отмечена азонитовым булыжником – вы найдете ее без труда.

И, пробормотав слова прощания, я покинула гостиную.

– Подождите!..

В холле широким шагом меня догнал Огаст Бернел. Он остановился совсем рядом, и, уловив мягкий запах алкоголя, я непроизвольно сжалась. Чего мне ожидать – новых обвинений? Или уговоров о помощи?

– Хейрон… Как он на самом деле умер?

Я с удивлением посмотрела на господина Бернела, которому было явно неловко обращаться ко мне, и тихо спросила:

– Вы правда хотите знать?

Помедлив, господин Бернел кивнул. И после недолгого колебания я рассказала ему о последних днях жизни его сына, стараясь, как могла, смягчить свои слова. В самом конце Огаст Бернел внимательно взглянул на меня, и в его глазах я увидела, что он понял из моего рассказа куда больше, чем было сказано. Он произнес:

– Спасибо. Обещаю, что… наша семья вас больше не потревожит. Прощайте.

Я покидала особняк Бернелов в задумчивости: дядя оказался прав и одновременно ошибся. Как и я. Мы сталкиваемся с черствостью и расчетом там, где ожидаем найти чувства, и при этом находим понимание у тех, на кого и не надеялись. Наверное, мне никогда в этом не разобраться. Но одно я знаю точно: этот долг своего сердца я исполнила.

В последнюю поездку меня вызвался сопровождать Кинн.

Когда перед этим я обратилась со своей просьбой к Матушке Иддакии, она мягко уточнила, не хочу ли я поручить это дело Служительницам. Я отказалась, и тогда Матушка дала слово, что раздобудет необходимые мне сведения.

Мы катили по улицам, становившимся всё у́же, а ухоженные, богатые дома сменились невзрачными зданиями рабочего квартала. Даже яркая осенняя листва не могла скрыть налет нужды и тревог, невидимой взвесью осевший на пыльных окнах, давно не крашенных ставнях и унылых тротуарах. И всё же в походке спешащих мимо людей и на их уставших лицах проглядывало и что-то другое – надежда: теперь перед каждым были открыты все пути, стоило только захотеть.

Дом, у которого мы наконец остановились, ничем не выделялся в ряду остальных: трехэтажный, грязно-бежевого, почти серого цвета, на окнах – простые ставни.

Помогая мне выбраться из фаэтона, Кинн задержал мою руку в своей.

– Ты уверена, что справишься одна?

Я решительно кивнула. Хотя я была готова к холодному приему, однако чувствовала: мне надо встретиться и с этим прошлым.

Когда я зашла в дом, меня на мгновение отбросило в Квартал Теней. Здесь было так же пыльно и неуютно, разве что из-за дверей слышались людские голоса. Подниматься пришлось на самый верхний этаж, и меня кольнуло стыдом: как же они всё это время справлялись?..

На мой стук долго никто не выходил. И когда я уже решила, что пришла не вовремя, дверь наконец открылась и на пороге показался рыжеволосый мальчишка.

– А вам кого? – удивленно спросил он, беззастенчиво меня разглядывая.

Внешне он не был похож на Донни, но от проблеска такого же безудержного любопытства я едва сдержала слезы. Кашлянув, чтобы прочистить горло, я произнесла:

– Тэн?.. Ты меня не помнишь?

– Э-э… – протянул он, а потом его глаза округлились. – Леди из Садов! – Однако через секунду его лицо опало, и он пробурчал: – Вам лучше уйти, пока мама не услышала. Она, это… в общем, не обрадуется, если вас тут увидит.

– Я пришла попросить у нее – и у тебя – прощения. И узнать, могу ли я… могу ли я как-то помочь твоему отцу?

Тэн застыл с приоткрытым ртом, и я заметила, что на месте выпавших молочных зубов у него уже растут новые. Потом он задумчиво почесал за ухом и смущенно сказал:

– Ну… Мама тогда всё-таки сама пробудила йерилл. Он и правда слабоват вышел, отец долго восстанавливался, ходил потом с трудом… Но он уже давно вернулся к работе, иначе как?

Из глубины квартиры вдруг раздался женский голос:

– Тэн! Ты где?

– Я сейчас, мам! – крикнул он через плечо и, повернувшись ко мне, сказал: – Мне пора, а то она волноваться начнет.

Я вздохнула и, вытащив из кармана мешочек с денежными камнями, протянула Тэну.

– В таком случае можешь ей это передать? Тогда я не смогла вам помочь, но вам и сейчас наверняка пригодится.

Он с недоверием уставился на мешочек, а потом шепотом спросил:

– Это что, деньги?.. – Он вдруг яростно замотал головой: – Нет-нет! Мне мама не поверит, скажет, что стащил у кого-то. Вы уж лучше тогда сами.

…Когда я возвращалась от семьи Тэна, то улыбалась, положив голову на плечо Кинна.

Отдавать долги бывает непросто, и иногда это требует от нас мужества, но взамен мы получаем что-то невероятно ценное – радость примирения не только с другим человеком, но и с самим собой.

Однако моя радость слегка померкла, когда по возвращении дворецкий встретил нас сообщением, что дядя ждет в кабинете.

– Что-то случилось, Гаэн? – спросила я.

– Господин Линд не сообщил подробностей.

Обеспокоенно переглянувшись, мы с Кинном поднялись наверх. В кабинете мы застали не только дядю, но и Кьяру – она сидела на диванчике и с безучастным видом изучала оливковый ковер. Я села рядом с ней, а Кинн остался стоять.

– Я получил сегодня новости из Альвиона, – сказал дядя, поднимаясь из-за стола. – Касательно… кхм, Имрока Дейна и Иврен Немеи.

Я почувствовала, как напрягся рядом со мной Кинн. Кьяра подняла голову и посмотрела на дядю, который теперь подошел к книжному шкафу и поправил ровно стоящие корешки.

– И что вы узнали? – решилась спросить я, видя, что говорить он не торопится.

Медленно обернувшись, дядя ответил:

– Их наконец-то вызвали в суд для разбирательства. Я так понимаю, задержка была вызвана тем, что господин Дейн – Глава Карателей. Но в суд они не явились, на работу не вышли, дома их нет. Дальнейшие поиски пока ни к чему не привели. Однако свидетели сообщили, что также исчез корабль, находящийся в собственности господина Дейна.

– Другими словами, – проговорила Кьяра, – они сбежали.

– Боюсь, что да, – сказал дядя. – А поскольку другие действующие корабли на данный момент отсутствуют, то преследование не представляется возможным. Всё это, конечно, существенно затруднит разбирательство по делу Ронса Террена. Однако, – заметив, как побледнел Кинн, добавил дядя, – не стоит опускать руки. В качестве свидетелей уже выступили несколько человек, в том числе известные вам Каратели Росс и Дерри.

Это немного ободрило Кинна.

Однако в последующие дни я заметила, что он ходит мрачный, словно что-то не дает ему покоя. Уговорив его составить мне вечером компанию на прогулке по саду, я попыталась выяснить, в чем дело.

– Ты переживаешь из-за разбирательства?

– Не только, – наконец признался он, глядя на макушки деревьев, окрашенных осенним закатом. – Понимаешь… Из-за новостей что-то меня толкнуло побывать у нашего старого дома. И я вспомнил… разное… Не плохое, а наоборот. Как она читала мне перед сном… – Я вздрогнула, когда поняла, что он говорит о своей мачехе, Иврен Немее, а он продолжал: – Как радовалась вместе с отцом, когда мой дар пробудился. Как хвалила, когда мне удалось зажечь свой первый люминарий, и я этим так гордился… – Его лицо исказилось. – И всё это было ложью. Она же сама сказала: она притворялась моей матерью, играла эту роль… Я не знаю, как мне… – Его голос пресекся, и, помолчав, он закончил: – Больше всего на свете я бы хотел вычеркнуть этот обман из своей жизни раз и навсегда. Но дом, если его вернут, я продам, а что делать с воспоминаниями?..

Мое сердце болезненно сжалось. И Имрок Дейн, и Иврен Немея – каждый из них по-своему лишил нас с Кинном родителей.

Я взяла его за руку.

– Продай дом, но не вычеркивай воспоминания. Сейчас ты знаешь, что это было обманом, но тот Кинн – маленький Кинн из прошлого – он этого не знает. Позволь ему вспоминать слова мамы и черпать в них силу. Позволь ему любить ее.

Кинн долго глядел мне в глаза, не скрывая выступивших слез, а потом, обняв, прошептал:

– Знаешь, ты самое невероятное, что случилось со мной в этой жизни.

На следующий день Кинн пришел до обеда и робко постучал в мою дверь.

– Если помнишь, ты передавала через Карателя Росса некое… пожелание, – произнес он и достал из кармана обитую бархатом коробочку.

Мое сердце забилось быстрее, но я постаралась произнести легкомысленным тоном:

– Не слишком ли красивая коробочка для простого игния?

Кинн улыбнулся и открыл крышку. Внутри, на кремовом атласе, сверкал, переливаясь разными оттенками синего, ианит.

– Его нашли? – прошептала я.

Кинн кивнул.

– Утешитель хорошо его спрятал. И всё же…

Протянув палец, чтобы коснуться ианита, в последний миг я замерла. Мысль – совершенно безумная, вызванная, вероятно, кошмаром, – промелькнула у меня в голове. Кинн, заметив мою нерешительность, с волнением спросил:

– Ты… передумала?

– Нет! – тут же ответила я, принимая коробочку. – Но… у меня есть просьба, хотя тебе она не понравится. – Я подняла на него взгляд. – Обещаешь меня выслушать?

Его серые глаза несколько секунд изучали меня, а потом он решительно кивнул.

Подземелье пенитенциария чем-то напомнило мне усыпальницу Энтаны из моего кошмара: мрачное, давящее место, откуда хотелось побыстрее сбежать. Меня проводили в специальную комнату для свиданий, где между двумя стульями стоял тяжеловесный стол.

Кинн, как и дядя, очень долго меня отговаривал, но в конце концов они оба сдались, и дядя пообещал, что прикажет обеспечить мне должную безопасность. И теперь Каратель, сопровождавший меня, продемонстрировал, что комнату делил напополам невидимый щит. Но всё же я вздрогнула, когда дверь напротив отворилась и в комнату ввели бывшего Первого Утешителя, а теперь просто заключенного Алессандра Йенара.

Я так привыкла к его ярко-голубой форме, что не удержалась от удивленного вздоха при виде простой рубахи и штанов из небеленой ткани – одежды, которую обычно носили изгнанники. Без формы бывший Утешитель показался мне… беззащитным.

Не сводя с меня напряженного взгляда, он медленно сел. Хотя его спина оставалась прямой, даже в желтоватом свете настенных люминариев он выглядел бледным и изможденным. Находясь от него в такой близи, я разглядела тонкие шрамы на лице и кистях, которые не заметила тогда, в Совете.

– Госпожа Вира, – наконец произнес он, – признаться, я считал, что мы с вами больше не увидимся.

Его голос был холоден и бесстрастен.

– Я тоже так считала.

– Тогда почему вы здесь? – Его глаза впились в мои. – Пришли поторжествовать? Почувствовать собственное превосходство?.. Нет, – прервал он сам себя, – нет, вы пришли не ради этого. Вы… – Он посмотрел на меня тяжелым, упрямым взглядом. – Я не нуждаюсь в вашей жалости.

Я продолжила молча смотреть на него. В голубых глазах взметнулось раздражение.

– Убирайтесь!.. Слышите, убирайтесь! Нам не о чем с вами разговаривать. – Он собрался было встать, но я его опередила.

– Почему вы решили стать Утешителем? А не Карателем?

Он не ожидал такого вопроса. Опустившись обратно на стул, после долгого молчания он сказал:

– Я давно понял, что настоящая власть у того, в чьих руках милосердие. – И, сделав паузу, продолжил: – Сейчас уже бесполезно скрывать, что это я предложил в свое время идею изгнания – не напрямую, конечно же. Тогда меня только назначили Первым Утешителем, и мое положение было еще недостаточно прочным, но среди Советников нашлись, скажем так, сочувствующие этой идее люди. А затем я придумал Псов. – Он пристально на меня посмотрел. – Вы знаете, сколько человек готов заплатить, чтобы его не изгнали? А чтобы ему или его близким дали второй шанс?

Он усмехнулся, словно понял, как омерзительно прозвучали эти слова, но в его глазах застыл лед.

– Ответил ли я на ваш вопрос, госпожа Вира?

Я стиснула на коленях руки.

– Это вы положили камень на могилу Хейрона?

Его лицо на мгновение дрогнуло, но он произнес ровным тоном:

– Не вижу смысла отрицать. Скажите, к чему эти вопросы? Чего вы добиваетесь? Неужели, – он снова усмехнулся, – пытаетесь воззвать к моей совести?

Когда я не ответила, он холодно проговорил:

– Мне кажется, вы забыли, что видите перед собой своего несостоявшегося убийцу.

Не отводя от него взгляда, я как можно тверже произнесла:

– Я вижу перед собой человека.

Йенар замер, побледнев еще больше.

– Как вы можете так говорить?..

В его глазах было непонимание, недоверие, даже испуг.

– Я видела, что бывает, когда тьма пожирает кого-то изнутри. Как это мучительно, как это ужасно…

И я не желаю этого никому, даже вам.

Но я чувствовала: стоит мне это сказать, и Алессандр Йенар закроется, высмеет меня, не примет. Поэтому я достала из кармана платья бархатную коробочку и, открыв ее, повернула к нему.

– Я пришла из-за этого.

При виде синего ианита он заметно вздрогнул и молча уставился на меня.

– Вы просили посмотреть, есть ли у него вторая сила. Хотя я и не родная дочь Эрена Линда, мой настоящий отец – Имрок Дейн – сильный камневидец. Такой же была и моя мама. Конечно, мой дар не отточен, но дядя считает, что при должной тренировке я могу с ними сравниться.

Он в подозрении сощурил глаза.

– И что вы потребуете взамен?

– Ничего. Мне будет достаточно вашего согласия.

Он долго молчал, стиснув челюсть и сверля взглядом синий камень. И наконец хрипло сказал:

– Хорошо.

Я поставила коробочку так, чтобы ианит был виден нам обоим, и осторожно коснулась синей поверхности. Ощущения были всё еще непривычными – переплетение мерцающих нитей казалось хаотичным, лишенным всякого смысла, и на мгновение я потерялась. Но потом заставила себя сосредоточиться и медленно исследовала каждую нить, стараясь их расшифровать: все они говорили что-то свое – «укрепление», «соединение», «связки горла»… Среди них я заметила одну не похожую на другие – другой толщины и будто иной фактуры, но стоило мне посмотреть на нее пристальнее, она исчезла.

Я разочарованно вздохнула.

– Что вы увидели? – В мужском голосе прозвучала настойчивость.

– Мне показалось, что я нащупала другую нить, но не успела ее разглядеть. Она исчезла… Простите.

На его лице застыло нечитаемое выражение.

– И вы даже не спросите меня, почему я интересовался, есть ли у ианита вторая сила? – спросил он наконец.

Я покачала головой.

– Пусть это останется вашей тайной.

Закрыв крышку, я убрала коробочку обратно в карман и медленно поднялась, чтобы уйти.

– Я слышал, что Имрок Дейн сбежал.

Я бросила на Йенара вопросительный взгляд, а он откинулся на спинку стула.

– Он вас не простит.

– Почему?

– Из-за вас он потерял всё. А такие, как мы, не прощают.

– Вы меня предупреждаете?

– Я вас информирую.

Я молча кивнула и постучала в дверь, чтобы меня выпустили. За спиной раздался голос Йенара, и я застыла:

– Ваш браслет из хризалиев у меня в поместье, в одном из тайников. Сомневаюсь, что его обнаружили. Я попрошу, чтобы его вам вернули.

Я стремительно обернулась, но бывший Утешитель был само спокойствие.

– Браслет взамен ианита, помните? Я исполняю свою часть сделки.

К горлу подступил комок, и я с трудом прошептала:

– Спасибо.

На выходе из пенитенциария ждал Кинн. Он тут же крепко меня обнял, и, уткнувшись лицом ему в грудь, я не заметила, как заплакала. Кинн тут же напрягся.

– Он что-то тебе сказал? Обидел?

– Нет, нет, – покачала я головой. – Всё хорошо.

Я плакала, но это были слезы освобождения и надежды. Когда, отчаявшись, в чернильной темноте вдруг видишь искры света – они так малы, так беззащитны, и всё же тьма не в силах их поглотить.

Мы отправили фаэтон вперед, а сами не спеша зашагали по залитому осенним солнцем городу.

– И всё же я не понимаю, – сказал наконец Кинн, когда я закончила рассказ. – После всего, что он с тобой сделал, ты должна его ненавидеть.

Я долго молчала, прежде чем ответить:

– Альканзар тоже должен был ненавидеть Энтану за всё то, что она с ним сделала. Только представь, каково ему было сотни лет лежать в гробу, осознавая, что он жив и что во всём виновата его родная сестра?.. Но он не произнес о ней ни одного злого слова, Кинн, ни одного. Он не впустил в свое сердце злобу, потому что праведной ненависти не бывает. Разъедая изнутри, она порождает в ответ лишь еще большую ненависть, как бесконечные круги на воде. Но кому-то ведь надо остановиться.

Спустя месяц из Альвиона неожиданно пришло письмо от Глерра. Он сообщал, что вместе с Тишей решил перебраться на неопределенный срок в Зеннон, и интересовался, не знаю ли я, где им можно остановиться. Сбиваясь от волнения, я спросила дядю, не можем ли мы их приютить. Я боялась, что он откажет, – в конце концов, кроме нас с Кьярой здесь теперь жили и Кинн с Ферном. Но дядя спокойно ответил, что места в доме более чем достаточно.

Когда через две недели Глерр с Тишей появились на пороге нашего дома, я на несколько секунд застыла, не в силах поверить, что они на самом деле здесь. Тиша была всё такой же худой и бледной, однако за эти месяцы она немного вытянулась, а лицо повзрослело, и из больших голубых глаз ушло затравленное выражение. Теперь она выглядела обычной, немного робкой юной девушкой. Глерр же остался верен себе: своим внешним видом он наверняка привлек внимание не одной пары глаз. Даже Гаэн, привыкший владеть собой, не удержался от поднятых в изумлении бровей – настолько его поразил вызывающе-лимонный цвет костюма.

За обедом Глерр с охотой делился своими планами. Он хотел пристроить Тишу в Школу искусств, а сам собирался обратиться в Гильдию и выяснить шансы на выставку своих работ в Галерее.

– Я могу замолвить за вас словечко перед Федериком Аксарром, – предложил дядя. – Однако одной моей протекции будет недостаточно. Глава гильдии искусств весьма разборчив, когда дело касается картин. Он отказывал многим, даже именитым художникам, если его что-то не устраивало.

Глерра это заявление нисколько не обеспокоило.

– Мои работы несколько лет подряд выставлялись в альвионской Галерее, я в этом не новичок.

Я обменялась недоумевающими взглядами с Кинном и Кьярой, тогда как Ферн единственный не удивился.

Когда мы собрались все вместе в малой гостиной, я не удержалась и спросила Глерра:

– Если ты уже выставлялся в Альвионе, то почему решил перебраться в Зеннон? Разве не сложнее начинать всё с нуля?

Он скривился, словно вспомнил что-то неприятное.

– У меня с тамошним Главой Гильдии искусств несколько… испортились отношения, – наконец признался он, на что Ферн громко хмыкнул.

После этого даже Кьяра посмотрела на Глерра с неподдельным интересом. Поняв, что от объяснения ему не отвертеться, он сдался.

– Из-за него и его сынка я оказался в Квартале Теней. Арне́лл Та́вилл – отец Лио.

Я попыталась вспомнить, что Глерр рассказывал о предательстве Лио.

– Ты говорил, что благодаря тебе Лио оставался на свободе и пользовался незаслуженной славой…

Положив ногу на ногу и обхватив колено изящными руками, Глерр откинулся на кресле и начал рассказывать:

– Мы познакомились с ним на выставке, где выставляли работы моей матери. – Заметив наше удивление, он пояснил: – Она художница и учила меня живописи. Нам тогда было лет по восемь. После этого мы периодически встречались и постепенно подружились. Мы оба увлекались рисованием, только Лио никогда не хватало усердия и упорства. Когда в десять выяснилось, что Лио – дремер, его отец поставил ему ультиматум: тайну сохранят, если Лио докажет, что стоит этого риска.

– То есть как? – спросила я.

– Арнеллу Тавиллу было плевать, что его сын дремер и лишен дара камневидения, он больше боялся, что тот окажется бездарностью. И простите меня за каламбур – это слова самого Тавилла.

– А при чем тут ты? – поинтересовался Кинн.

– Лио испугался, что окажется недостаточно хорош для отца, и попросил меня помочь с картиной. К тому времени мы много рисовали вместе, я знал его технику и смог скопировать стиль. Арнелл Тавилл остался доволен и сказал, что, если сын продолжит в том же духе, можно ни о чем не беспокоиться. – Глерр едва слышно вздохнул. – А потом оказалось, что я тоже дремер. И хотя мать не собиралась сдавать меня Карателям, я понял, что с мечтой о выставках можно попрощаться. Лио сделал мне предложение: я продолжаю писать за него картины, и тогда его отец рано или поздно их выставит. К тому же он обещал убедить отца поддерживать мою мать.

Глерр замолчал, погрузившись в воспоминания.

– Так продолжалось пять лет. Мои картины и впрямь выставлялись, пусть и под чужим именем. У матери тоже были постоянные выставки, множество заказов… Но всё это пошло прахом из-за Лио. – Его лицо помрачнело. – Пока я трудился не покладая рук, этот… мерзавец ни в чем себе не отказывал, веселился, гулял и неделями не брал в руки кисть. Естественно, однажды его отец что-то заподозрил и явился к нему в мастерскую с неожиданным визитом. И весь наш обман вскрылся. Лио тут же сдал меня с потрохами – сказал, что я тоже дремер.

Он задумчиво покачал носком туфли.

– Самое интересное, что Арнелл Тавилл сперва не хотел отдавать меня Карателям. Как он признался, ему было жаль губить такой талант. Но, видите ли, сынок поставил ему ультиматум, мол, уйдет в Квартал без скандала, не привлекая внимания к тому факту, что родной отец долгие годы укрывал дремера, при условии, что меня кинут в Квартал заодно с ним.

Глерр горько усмехнулся.

– Может, Арнелл Тавилл и жалел о загубленном таланте, но он не дурак. Своя жизнь ему была дороже. В обмен на мое молчание он пообещал и дальше заботиться о моей матери. Всё подстроили как несчастный случай, якобы мы с Лио разбились в экипаже, а на самом деле нас как безымянных дремер отправили в Квартал. Так что, – хмыкнул он, – вы теперь понимаете, почему я не особенно горю желанием сотрудничать с Тавиллом. Да даже Лио не захотел к нему возвращаться, хотя тот бы вряд ли его принял, с учетом всего.

– А где сейчас Лио? – осторожно спросила я.

Глерр пожал плечами.

– Увязался за Бэллой. Как и Дэл с Низзом. Насколько я слышал, тетка Бэллы, которая спровадила ее в свое время в Квартал, приказала долго жить, оставив после себя внушительное наследство. Так что они не пропадут.

– Уж не сомневаюсь, – пробормотал Ферн. – А как там Лютик? Цветет?

Глерр бросил на него недовольный взгляд.

– С Люциллой всё хорошо, ее приютила двоюродная сестра, а Мар устроился в какую-то мастерскую, там и живет, и совершенно доволен – целыми днями возится со всякими… механизмами.

В голосе юноши прозвучало такое искреннее непонимание, как можно радоваться чему-то столь приземленному, что я не удержалась от улыбки.

Чуть позже, когда я зашла узнать, как они с Тишей расположились и всё ли у них есть, Глерр задержал меня в своей комнате. И пока он возился, доставая что-то из сундука, я его спросила:

– А почему ты не оставил Тишу со своей мамой? Ведь она бы тоже смогла обучать ее живописи.

Глерр замер, слегка напрягшись, и после небольшой паузы ответил:

– Моя мать – прекрасная художница, но… чтобы она тебя заметила, нужно уметь обращать на себя внимание. А Тиша слишком… Тиша.

Наконец он осторожно достал из сундука большой прямоугольный сверток и сам его распаковал.

– Как и обещал, – сказал он и протянул мне картину.

Мое сердце ёкнуло.

Глерр воссоздал наш с Кьярой портрет, только теперь на мне было другое платье, не Лиллы.

– Как… мне тебя отблагодарить? – наконец смогла произнести я.

– Помимо того, что ты уже сделала? – Он обвел взглядом свою просторную комнату.

– Это всё дядя, я лишь попросила.

На миг я испугалась его задумчивого взгляда: он же не попросит меня позировать безо всяких условностей? Но Глерр меня удивил.

– Тогда я рассчитываю, что ты закажешь мне свой свадебный портрет.

Я почувствовала, что краснею.

– М-м, откуда ты?..

Он фыркнул:

– Твой дядя уже относится к Кинну как к будущему зятю – невозможно это не заметить.

– Свадьба будет еще не скоро… – Заметив его приподнятые брови, я торопливо сказала: – Но для меня будет большой честью, если именно ты напишешь наш портрет.

Довольно сверкнув синими глазами, он выглянул в окно и еле слышно проговорил:

– Глерр Ибейра. Скоро весь Зеннон узнает это имя.

Я широко улыбнулась.

Нисколько в этом не сомневаюсь.

Вторая половина декабря вышла на удивление бесснежной, и без привычного белого покрова казалось, что чего-то не хватает.

Мы с Кьярой сидели вдвоем на террасе, закутавшись в теплые колючие пледы, и смотрели на вечерний Зеннон. Скоро должны были позвать к ужину, и мы решили подышать свежим воздухом, дожидаясь, пока Кинн с Ферном закончат свои занятия.

Вот уже больше месяца они оба готовились к поступлению в Академию камневидцев. Хотя дядя выразил насчет Ферна осторожные сомнения – ведь юноша не получил никакого образования, – тот был намерен наверстать упущенное. Тогда дядя пригласил наставника, и за всё это время прогресс Ферна был поразительным.

Когда я как-то спросила, почему он так рвется в Академию, Ферн с усмешкой сказал:

– Просто зеленая форма невероятно подойдет моим глазам.

Он шутил, но я его поняла. Всем нам хотелось заполнить пустоту, оставшуюся после ухода Нейта и Донни, а Ферну – особенно. И иногда, наблюдая, как они с Кинном разбирают особо трудное сопряжение, я представляла, что напротив них сидит Нейт и довольно улыбается.

Кьяра же, несмотря на то что Первые Советники наперебой уговаривали стать их секретарем, отказала всем, даже Советнице Кейле, и однажды призналась мне, что хочет снова надеть мантию Прислужницы. Я представила ее Матушке Иддакии, и та после нескольких долгих бесед дала свое согласие. Уже через месяц Кьяра должна была стать Прислужницей и съехать от нас, чтобы помогать Служительницам в небольшом Храме Деи в южной части города.

Глядя на то, что каждый выбрал свою цель и теперь стремился к ней, я почувствовала себя на перепутье. Я тоже могла бы поступить в Академию камневидцев, как когда-то и хотела, но сейчас с удивлением и даже беспокойством чувствовала, что это желание угасло. Оно принадлежало прошлой Вире Линд.

Но чего хотела я настоящая?..

Когда я рассказала о своих переживаниях Кинну, он после долгого молчания сказал:

– Знаешь, пока я был в суде, слушал все эти прения, да и в целом слышал, как обсуждают произошедшее, мне вдруг пришло в голову: а ведь люди на самом деле толком и не знают, что случилось. Опять какие-то слухи, домыслы… Хуже другое – как только ажиотаж схлынет, власти тут же напишут свою официальную версию. И я боюсь, что в ней будет только то, что им выгодно, – им же так хочется себя обелить. А потом пройдет время, и никто не будет знать всей правды. Снова.

– Но ведь мы свидетели, очевидцы, никто не решится исказить произошедшее, – возразила я.

– Это пока мы живы, да и то… – хмуро сказал Кинн. Глубоко вздохнув, он посмотрел на меня. – Поэтому я и подумал: а может, ты напишешь эту историю?

– Я – что сделаю? – поразилась я.

– Твои родители, мой отец… Они все заслуживают правды. А кто может записать ее лучше, чем ты?

– Но… Это же… Кинн, я не…

– Как ты думаешь, кто вспомнит о Донни и Нейте спустя какое-то время? Их имена забудутся, сотрутся из памяти. И никто не узнает, какими они были и что сделали для всех нас. Тебя это устроит?

– Нет, – тихо ответила я. – Но, Кинн, почему я?..

– Потому что это твоя история, история твоей семьи.

– Но и твоя тоже!

Он покачал головой.

– Если бы не ты, она была бы совсем другой. И Тени до сих пор угрожали бы Серре.

– Но я же!.. Я не уверена, что справлюсь…

– Ты справишься. Я тебе помогу. – Кинн привлек меня к себе и обнял. – Нам всем нужна эта история, Вира. Чтобы понять, разобраться, не забыть…

Какое-то время мы молчали, и я, окруженная теплом любимого человека, поймала себя на мысли, что, как ни странно, и впрямь хочу этого – заново пережить произошедшее. Это будет больно, тяжело, но зато я снова встречу Нери-Эрику, и Олеа, и Ланду. И Донни. И Нейта. Пусть даже всего лишь на бумаге.

– Я еще тут подумал, – прервал мои размышления Кинн. – Я бы мог нарисовать карты для твоей книги: наш путь до Альвиона, Квартал Теней, Энтану… – Поймав мой удивленный взгляд, он улыбнулся. – Мне кажется, карты придадут истории достоверность.

Я отстранилась и пристально посмотрела на него. Кинн смутился.

– Что? Плохая мысль? Ну, если тебе не нравится…

– Кинн Террен, – произнесла я как можно более официальным тоном, – я уже давно хотела сообщить вам, что вы совершенно – даже невыносимо – потрясающий, невероятный, замечательный человек.

Он с трудом удержался от улыбки и серьезным тоном спросил:

– М-м, я так понимаю, это значит – да?

– Да, Кинн. Для тебя – всегда да.

…Внизу прозвучал гонг, и мы с Кьярой неторопливо поднялись со скамейки.

Вдруг она вытянула руку, и на ее ладонь села снежинка. А потом, словно по сигналу, повалил пушистый снег, и, запрокинув лицо к небу, Кьяра радостно, по-детски улыбнулась.

Я смотрела на сестру и вспоминала, как со слезами делилась с Матушкой Иддакией тем, что произошло на маяке у камня-сердца: «Мне так страшно думать о том, что Кьяра закрылась от меня навсегда». А Матушка нежно гладила меня по волосам и говорила… И теперь мне чудилось, что в вечернем воздухе вместе со снежинками кружатся ее слова: «Даже если человек и закрылся от тебя, твое сердце свободно. Кто знает, возможно, твоей любви хватит на вас двоих».

На лестнице нас встретили уставшие Кинн с Ферном. При виде них мне в голову неожиданно пришла мысль, от которой я улыбнулась.

– Случилось что-то хорошее? – спросил Кинн.

Я кивнула.

– Я наконец-то придумала, с чего начать ты-сам-знаешьчто.

– Да? И?

– Потом расскажу.

Я взяла Кинна под руку, и, пока мы спускались в столовую, про себя я всё повторяла и повторяла фразу, которую запишу, вернувшись к себе в комнату:

«Наш фаэтон повернул на залитую солнцем мостовую, ведущую к Садам Деи, когда вдруг с Башни Изгнания донесся гулкий звук горна».