Друиды

Глава двадцать четвертая

Верцингеторикс был возбужден. Разговор с Олловико слишком взволновал его, чтобы просто отправиться спать, так что ночь в его шатре мы провели за серьезной беседой. Незадолго до рассвета я хотел было вставить несколько тонких замечаний о важности и реальности Потустороннего. Пора начинать осаду его неверия. Но Рикса занимали куда более конкретные вопросы.

— Я опять пойду к вождям, у которых уже был, Айнвар. Теперь, когда у меня есть слово Олловико, мне удастся убедить их присоединиться к нам. Я хочу добраться даже до пограничных племен, на окраинах свободной Галлии. Их ведь Цезарь сожрет первыми. Я не зову тебя с собой, теперь я знаю, как их уговаривать. — В ту ночь ему казалось, что он может горы свернуть. Меня это радовало. Без такого подъема он бы не добился успеха. Я не стал заводить речь о Потустороннем. Не время. Хватало других разговоров. К тому же меня очень беспокоила встреча с римским разъездом. Рикс был прав в разговоре с Олловико: Роще действительно угрожала опасность.

Сейчас Цезарь занят белгами; но когда он обратит внимание на свободную Галлию, первым делом сосредоточится на том, что вывести из игры друидов. В Нарбонской Галлии Рим уже предпринял шаги в этом направлении, друиды там объявлены вне закона. Ничто не должно влиять на людей, кроме римских законов и приказов. Если Цезарь и здесь решит пойти по этому пути, что же может быть лучше для него, чем ударить в священный для всех кельтов центр? Интуиция подсказывала, что разъезд как раз искал путь к Священной Роще.

Хорошо, что Рикс не стал звать меня на встречи с другими вождями. Я стремился на север, где осталось наше селение, Брига и дубы.

Перед возвращением я еще раз поговорил с Риксом. Его воины свертывали лагерь, собирали припасы, поили лошадей, проверяли оружие, смеялись и задирали друг друга, спотыкались о колышки шатров, шумно мочились на землю, пели, ругались — все как обычно — шумно и бестолково. Рикс задумчиво смотрел на этот хаос.

— Айнвар, — сказал он, — во всех лагерях римской армии каждый точно знает свои обязанности и порядок их выполнения. Делать надо именно это, именно так, каждый раз одним и тем же способом. А здесь... посмотри: вон двое уже давно спорят, кому из них грузить припасы на мула.

Я понимал, о чем он говорит.

— А как ты можешь заставить галлов рассчитывать каждый шаг? Знаешь, Рикс, это не наш образ жизни.

Он потер подбородок и прищурился.

— Цезарь показывает нам новый лик войны. Старые причины войн, о которых вчера вспоминал Олловико, уходят в прошлое. Все изменилось, не находишь?

— Да. Я думал об этом.

— И к старому возврата больше нет.

— Нет. Помнится, Менуа говорил мне: «Неумолимая смена сезонов означает конец одного и начало следующего: печаль сменяет радость, лето зиму, смерть приходит на смену жизни; колесо вращается, и мы должны вращаться вместе с ним».

— Друиды привыкли напускать туману, — проворчал Рикс.

— Но это правда.

— Вечно ты сворачиваешь на свои темы! Я понимаю, ты действуешь тонко, но обычно я вижу, к чему ты клонишь. Сейчас ты даже рад моему неверию. Но ты правильно сказал, что все меняется. Надо искать новые способы. И я буду их искать. Возможно, нам больше не нужны все эти гимны, танцы и жертвоприношения. Цезарь не танцует вокруг дерева.

— Даже Цезарь приносит жертвы римским богам. Я слышал, их священники говорили. Ни один правитель не осмеливается открыто бросить вызов божествам.

— Если эти божества существуют. Ты же говорил, что римляне сами выдумали своих богов. И как же ты докажешь, что наши божества не выдуманы? Ты считаешь, что я должен верить, а я вот не верю! И что же? Источник не поразил меня. Айнвар, я верю в твою голову, в разумность твоих советов. Но сейчас перед нами стоят практические вопросы, а ты опять где-то в тумане.

Я знал, что ему ответить, но промолчал. Сейчас, и правда, не время для споров. Любое противоречие между нами опасно.

— Мне пора возвращаться в Рощу, — сухо сказал я.

— Сердишься?

— Вовсе нет.

— Но ты придешь, если снова мне понадобишься?

Я спокойно встретил его взгляд.

— Когда действительно понадоблюсь, приду.

Он гулко сглотнул, но не отвел взгляда.

— Скоро я пришлю тебе весть, — сказал он.

Перед отъездом я еще встретился с Нантуа и поделился своими соображениями насчет безопасности Рощи. Мне нужна была поддержка друида, если вдруг Олловико начнет говорить с ним о римской угрозе. Я настаивал на том, что друиды должны всячески склонять Олловико к союзу с Верцингеториксом.

— Это дела воинов, — упрекнул меня главный друид битуригов. — Это для них важно, а мы — друиды.

— Речь идет о выживании кельтов, Нантуа! А это уже наша забота!

Уже в пути я все вспоминал его озадаченное выражение. Далеко не все друиды считали опасность реальной. Да, пожалуй, никто из них пока не считал. О Цезаре сообщали крикуны откуда-то издалека и между делом. Угрозы не видел никто. Но она приближалась с каждым днем. Я испытал огромное облегчение, когда на горизонте поднялись очертания Рощи, нерушимо тянущей ветви к небу.

Едва я миновал ворота форта, на меня навалились обычные летние дела. Но прежде я пришел к дубам, посоветоваться, рассказать о своих сомнениях и надеждах. И подумать о Верцингеториксе на юге, объезжавшем племена и собиравшем последователей.

Дети, мечтавшие стать друидами, следовали за мной по пятам и в поселке, и за его пределами. Одним из них, наверное, самым восторженным моим почитателем, был парнишка, которого Брига вылечила от слепоты. Вспоминая себя, неотступно следующего за Менуа, я неизменно улыбался, встречаясь с ним.

— Как думаешь, есть у него дар? — спросил я его мать, жену фермера, улыбчивую и сдобную. Я хорошо помнил ее еще со времен своих юношеских увлечений женщинами.

— Что-то не замечала, — ответила она. — Вот только к друидам он липнет без конца.

— Подрастет, отправишь его ко мне в ученики, — распорядился я. — Один дар он уже получил: видит день, но помнит тьму. Думаю, из него выйдет толк.

Прошел праздник урожая Лугнасад; настала осень. Близился Самайн, за ним и до зимы недалеко. В тот год, созвав друидов в Рощу, я сказал им:

— Цезарь провел лето, сражаясь с белгами. Римляне построили множество укреплений, убили многих женщин и детей, и, наконец, победили. Потом под каким-то надуманным предлогом они напали на нервиев и их союзников адуатуков. Он уже контролирует все северное течение Рейна до самого Галльского моря [2]. До сих пор наша защита, которую Менуа создал жертвоприношениями, держалась, и на нас он не обращал внимания. Но кто скажет, как долго это будет продолжаться? Цель этой новой кампании — разделить Галлию на три части, а потом покорить каждую отдельно. Белги — первые, аквитаны на юго-западе будут следующими. А потом он доберется и до центральных областей. Его конечная цель — Свободная Галлия. И мы.

Если Цезарю удастся превратить Галлию в одну из римских провинций, он позаботится о том, чтобы в ней не осталось друидов, кроме разве что таких заблудших, как его приятель Дивитиак из эдуев. Он уничтожит Орден Мудрых и продаст наших людей в рабство. Я видел кельтских женщин на аукционе в Провинции. Мои спутники смотрели, как покупатели щупали их, а толпа смеялась над их позором. Я видел и кое что похуже: кельтских детей, просивших подаяние на улицах римских городов. Вы спросите: как это может быть? Отвечу. Их кланы стали жить по римским обычаям и больше не заботятся о сиротах, как делаем мы.

Я продолжал рассказывать о всяких ужасах, пока запах страха не окутал моих слушателей, подобно запаху испражнений. Я хотел запугать их. Не рассказами о смерти, которой они не боялись; я рассказывал об угловатых домах, об угловатых ручках кувшинов, о мощеных улицах, оковах на ногах рабов, изгнанных духах...

— Ваша задача, — продолжал я, — убедить свои племена присоединиться к Верцингеториксу, в противном случае племя цезарей покорит нас всех.

За долгую холодную зиму друиды разнесли мои слова по всей Галлии, призывая вождей встать под руку Рикса. Я очень надеялся, что авторитета Ордена хватит для того, чтобы хоть как-то изменить положение.

Пришлый друид с севера, совершавший первое паломничество в Священную Рощу, рассказал мне о кампании Цезаря против белгов. Он сам был из ремов, соседей белгов. Его племя, пытаясь выторговать себе безопасность, громче всех кричало о том, что белги вынашивают планы нападения на Рим. Они надеялись, что когда Цезарь уведет свои армии, земли белгов достанутся им.

— Но Цезарь после победы и не подумал уходить. Ты же знаешь, он не щадит ни детей, ни женщин. И на нас ему было наплевать. Он захватил обширные земли и стал строить поселения! — Друида трясло от негодования. — Мы остались ни с чем, хотя и встали на сторону Цезаря.

— Это понятно, — кивнул я. — Если бы ты пришел раньше, я бы сам рассказал тебе о планах Цезаря, тогда они не стали бы для вас неожиданностью.

— Я долго добирался до вас... Нас у ремов уже немного осталось... ты не понимаешь... — пытался он оправдываться.

— Да все я понимаю! — прервал я его. — Ты поспешил в Рощу, как только ваши проблемы стали достаточно серьезными. Дай угадаю, что это за проблемы. Римляне занимают ваши земли?

Он понуро склонил голову.

Друиды ремов редко бывали у нас, во всяком случае, с тех пор, как я стал Хранителем. Да и не только они. Например, Дивитиака я вообще никогда не видел под нашими дубами. Интересно, считает ли он себя до сих пор членом Ордена, или совсем стал человеком Цезаря? Он предал Орден, соблазнившись золотом и мощью римской конницы, в которой видел защиту для своего племени. Возможно, он считал это мудрым выбором. И ответственность за этот выбор лежала полностью на нем.

После возвращения из Аварика я расспрашивал воинов, слуг, мастеров и фермеров, не видел ли кто из них римлян в окрестностях Рощи. Никто не видел. Их ответы меня не успокоили. Я спинным мозгом ощущал опасность.

— Огмиос, нам нужно больше дозорных, — обратился я к начальнику стражи. — У тебя люди спят вместо того, чтобы смотреть за каждой повозкой. Рощу надо защищать, Огмиос! Ты понимаешь? Защищать!

— Ты боишься, что кто-то деревья украдет? — попытался он неуклюже пошутить.

— Да! Боюсь! И ты должен бояться.

Он уставился на меня с искренним видом глупого человека, пытающегося сообразить, о чем ему говорят.

— Да кто же утащит деревья без твоего ведома? — удивился он на этот раз совершенно серьезно.

Я подумал, что Огмиоса пора менять на человека помоложе и более сообразительного. Но это потом, а пока я послал Тасгецию просьбу прислать еще воинов для охраны форта.

— Да не даст он тебе никого, — рассудительно сказал Тарвос. — Он же соображает. С какой стати ему давать тебе в руки хоть одно лишнее копье?

— Знаю, — ответил я. — Но так положено.

— Ты все еще не хочешь открыто обозначить свою позицию?

— Ничего хорошего из этого не выйдет. Посмотри, к чему привела распря между Думнориксом и Дивитиаком. Эдуи раскололись пополам; это настолько их ослабило, что ни о каком сопротивлении Цезарю и речи идти не может. Нет, Тарвос, если и дойдет до открытой вражды с Тасгецием, пусть это будет личная вражда, а не противостояние Ордена и вождя племени.'

— И когда этого ждать? — поинтересовался Тарвос.

Когда? Я сам бы хотел это знать.

Под предлогом усиления охраны Рощи я несколько раз бывал в Ценабуме. Вяло пытался убедить Тасгеция выделить дополнительную охрану, а на самом деле проводил много времени с Котуатом, призывая его думать и еще раз думать, видеть перспективы, планировать действия и сдерживать себя. Я всеми силами старался подготовить из него такого вождя, какой вскоре нам понадобится.

Как я и ожидал, Тасгеций отказался выделять воинов.

— Ты ошибаешься, Айнвар! — снисходительно объяснял он мне. — Римляне не представляют никакой угрозы. — Мы говорили в его доме, и здесь он не сдерживался. — Думаешь, я не вижу, зачем тебе воины? Хочешь сколотить свою партию? Не выйдет. Я для тебя слишком умен!

— Друиды никогда не полагались на силу оружия.

— Времена меняются, — усмехнулся вождь.

— Вот и я об этом думаю, Тасгеций. Времена меняются. А я — Хранитель Рощи. И если в этих новых временах что-то угрожает Роще, моя обязанность...

— Нет, — резко прервал он меня. — Не знаю, ради чего ты мотаешься между поселком и Ценабумом. Я уже говорил тебе: воинов не дам. Ты заразился от своего предшественника всякими глупостями, и теперь готов видеть угрозу там, где ее нет и в помине.

— Недавно недалеко отсюда я встретил римский разъезд, — холодно произнес я.

— А мне об этом никто не сообщал!

Мы разглядывали друг друга. Он не предлагал мне еду или питье, зная, что я не приму... зная, что я знаю. Впрочем, это его не особенно заботило.

Как главный друид, я обязан был посетить всех князей, живших в столице. По традиции я так и делал. Не хотел, чтобы кто-то заметил нашу особую связь с Котуатом. Он еще не был готов к той роли, которую я ему предназначил, но приходилось рисковать. Времени почти не осталось.

Навещая князя, я неизменно встречал Крома Дарала. Он постоянно крутился где-нибудь неподалеку, угрюмо посматривая на меня, но ни разу не подошел. Однажды я спросил о нем Котуата.

— А-а, этот горбун? Да все с ним нормально. С оружием, конечно, не очень ловок, но безусловно предан. Так и таскается за мной хвостом.

— Наверное, так уж ему на роду написано, — вздохнул я.

— Хорошо, когда такой человек прикрывает тебе спину, — кивнул Котуат. — Он вроде как твой Тарвос.

— Это ты зря. Другого такого Тарвоса нет, — убежденно ответил я.

Вращалось колесо года. Цезарь победил адуатуков, заявив, что они — германский народ, потомки тевтонов. Их наказали за то, что они осмелились помочь нервиям выступить против него, Цезаря! 53 тысячи побежденных продали в рабство.

Полководец вернулся в Рим, оставив усиленный легион с приказом атаковать и покорить племена западного побережья. Сердце Галлии оставалось свободным, но это не помешало Цезарю похвастать, что он «принес мир всей Галлии».

Результатом этого «мира» стало строительство зимнего лагеря на землях карнутов. Узнав об этом, я едва не загнал коня по дороге в Ценабум. Тарвос с другим моим телохранителем отстали в пыли, клубившейся за моей спиной. Ворота крепости открылись перед нами, но когда я один, чтобы не смущать охрану, направился в дом вождя, караульный преградил мне путь копьем. Ого! Главного друида не пускают к вождю?

Плюнув в лицо воина, я несложным заклинанием парализовал его, пнул тяжелую дубовую дверь так, что нога потом болела несколько дней, и ворвался внутрь. Опустив слова приветствия, я с порога выкрикнул:

— Цезарь разбил лагерь на землях карнутов! Ты знал об этом, вождь?

Тасгеций встретил меня стоя, уперев в бока здоровенные кулаки и всем своим видом выражая готовность подраться.

— А почему бы Цезарю и не построить зимний лагерь? — насмешливо спросил он. — Это наш друг!

— У Цезаря нет друзей среди свободных людей!

Вождь смотрел на меня с неприкрытой ненавистью. Теперь уже не было нужды притворяться. Притворная любезность облезла с наших отношений, как змеиная кожа.

— Цезарь говорит, что мои враги — это и его враги, друид.

Я проигнорировал эту провокационную реплику.

— Ты слышал, что один из его легионов разбил венетов на северо-западе, перебил тысячи воинов и уничтожил их корабли? Одним ударом Цезарь лишил нас всего олова с британских островов. Считаешь, это сделал друг?

— Олово можно покупать у римлян.

— А как же! Только в пять раз дороже! Тасгеций, неужто ты такой дурак, что не видишь и не понимаешь происходящего?

Наверное, не стоило называть вождя дураком, я же сам не раз призывал других к благоразумию. Но кельт может справляться со своими страстями лишь до тех пор, пока они не вырвутся на свободу.

Тасгеций побагровел от ярости.

— Охрана! — взревел он.

Часовой, на которого я плюнул, мотая головой и пытаясь избавиться от головокружения, возник в дверном проеме.

— Вызвать охрану! Немедленно!

Часовой заморгал и пошатнулся. Он даже смотреть на меня не мог.

— Я прикажу выкинуть тебя вон из Ценабума, друид Айнвар!

— Попробуй! — оскалился я в ответ. — Хочешь выкинуть вон главного друида? А ты не думаешь, что скажут люди, когда узнают, что ты навлек на них гнев Иного мира?

— Тогда я сам убью тебя прямо здесь! А потом скажу, что тебя прикончил приступ! — Он сжал кулаки и пошел ко мне.

Я не шелохнулся. Я думал о камне; я стал камнем. Холодным гранитом в зимнюю ночь.

— Поднимешь руку, и не успеешь вздохнуть, как с небес обрушится молния, — предупредил я. — Здесь все сгорит, и ты в первую очередь. — Последние мои слова сопроводил гром.

Тасгеций остановился.

— Главный друид никогда не убивал вождя, — произнес он, однако его голосу не хватило уверенности.

Я ухмыльнулся и, видимо, получилось у меня довольно страшно.

— Пока не убивал, Тасгеций.

В небе снова заворчал гром. Тело вождя расслабилось. Рук он так и не поднял.

— Тогда просто уходи, Айнвар. Уходи из моего дома, уходи из Ценабума. Может, ты еще не понял, но время друидов прошло.

— Думаешь, мы уже не понадобимся, когда придет Цезарь? Тогда ты вдвойне дурак. Мы будем нужны всегда. Кто еще понимает голоса земли? Кто способен использовать силу звезд? Кто знает, какие жертвы нужны, чтобы накормить и вознаградить землю за плодородие? Кто заговорит саранчу, чтобы она не сожрала посевы? Нет, Тасгеций, без друидов человек по глупости изнасилует и разграбит землю так же, как Цезарь изнасиловал и разграбил племена. И земля перестанет родить. Вот тогда и случится настоящая беда!

Вождь сел на лавку, но мне сесть не предложил.

— Я тебя слушал, — сказал он со вздохом, — теперь послушай меня. Беда случиться, если мы будем махать кулаками перед носом Цезаря, а ты со своими друзьями именно этого хочешь? Те, кто идет против римлян, теряют больше, чем те, кто с самого начала идет за ним. — Вождь выглядел усталым, да что там — выглядел, он и был усталым. Только вот по какой причине?

— У нас нет выбора, — раздраженно произнес я. — Мы не дадим захватить себя, мы не будем сдаваться! Мы можем сражаться и побеждать, Тасгеций. Конечно, никакое племя поодиночке с ним не справится, но вместе мы способны одолеть Цезаря!

Он фыркнул.

— Да слышал я о вашем галльском союзе! Я только об этом и слышу, у меня уже живот болит от этих глупостей! Вот тебе мое последнее слово: никогда и никому я не отдам народ карнутов!

— Но ты еще не говорил с Верцингеториксом, — продолжал я убеждать его. — Познакомься с ним, выслушай его самого!

Вождь криво усмехнулся.

— Какая разница? Что с тобой говорить, что с Верцингеториксом! Как думаешь, могу я не знать, что мой главный друид спелся с другим вождем? — Сказано было настолько горько, что я понял: никакие уговоры здесь не помогут. Как бы мы не убеждали другие племена, Тасгеций будет стоять на своем. Нужно было искать какое-то неожиданное решение.

Пока я подыскивал ответ, вождь спросил:

— Почему ты пошел против меня, Айнвар? Сначала я подумал, что мы можем править племенем вместе. Но ты оскорбил меня, отослав торговцев с вином, которое я посылал тебе в подарок. Когда это случилось и во второй раз, я уже понял, что ты, как и Менуа, будешь выступать против меня. Так почему?

— Я вовсе не собирался оскорблять тебя, — холодно ответил я. — Я против торговли с римлянами. Сейчас у нас растут собственные виноградники; еще одно хорошее лето, и у нас будет свое, галльское вино. Подумай об этом, Тасгеций. Нам не нужны торговцы; нам не нужен Рим, нам не нужно ничего из того, что он может предложить. У них нет ничего полезного для нас. А бесполезные вещи нам тем более не нужны.

Меня прервал шум у входа. Сразу несколько стражников ломились в двери и, естественно, застряли. Все были с мечами. Увидев в доме вождя главного друида, они растерялись и замерли. Потом кто-то из них спросил, какие будут приказания?

Наверное, тогда мы единственный раз думали с Тасгецием об одном и том же. У меня в голове спорили два голоса. Один говорил, что между вождем и главным друидом не должно быть распри, а второй напоминал о моем наставнике. Тасгеций напрасно вспомнил Менуа.

— Главный друид уже уходит, — сдержанно произнес Тасгеций. — Проводите его к воротам.

— Он отказывается от твоего гостеприимства? — удивленно спросил один из охранников.

— Вождь славится своим гостеприимством, — спокойно ответил я. — Но дела призывают меня покинуть столицу. — На мою совсем не искреннюю улыбку Тасгеций ответил не то кивком, не то полупоклоном, так что я обеспокоился — не повредил ли он себе шею. А потом быстро вышел из дома. Разумеется, небо было чистым, никакой грозы и в помине не наблюдалось.

Стражники вождя сопровождали меня до самых ворот Ценабума, но теперь их мечи покоились в ножнах. Тарвос и мои люди при виде такого почетного караула тоже взялись было за оружие, но я их успокоил.

— Все в порядке, Тарвос. — А потом добавил совсем тихо: — Но я должен повидаться с Котуатом. Где он сейчас?

— Его нет в городе, — так же тихо ответил Тарвос. — Я менял лошадей, когда пришел Кром Дарал и стал по обыкновению жаловаться, что Котуат не взял его с собой, потому что он плохой всадник, а младший вождь спешил. Они куда-то отправились и торопились.

— Кто был с ним? И куда они поехали?

— Котуат и князь Конконетодум хотели понаблюдать за римским лагерем. Тасгеций не знает, что они ушли, но Кром обмолвился, что вождь прикажет запереть ворота Ценабума, если ему донесут. Знаешь, Айнвар, мне показалось, что этот недомерок от обиды сам готов побежать к вождю и наябедничать.

Да, Крома я знал и вынужден был согласиться с Тарвосом.

Однажды на берегу реки я видел, как рыбаки сушат сети на солнце. Кое-где сети спутались, и люди терпеливо расплетали и расправляли их. Я был молод, терпения у меня не было, и на их месте я бы схватил нож и просто вырезал клубок. Хорошо бы, чтобы человеческие клубки, подобные Крому Даралу, можно было вырезать, но нет, Кром тоже имел право на жизнь. При всех своих недостатках он был одним из нас. Также я не стал бы испепелять Тасгеция молнией, это была просто обычная угроза. Насколько я знал, еще ни одному друиду не удалось вызвать настоящую молнию. Хватило раскатов грома, или того, что Тасгеций принял за раскаты грома.

— Так ты договорился насчет лошадей? — спросил я Тарвоса.

— Да, в общем, договорился, — Тарвос поскреб в затылке, — только я сказал, что до завтра они нам не понадобятся.

— Мы уходим. Добудь лошадей.

Грубое лицо воина осветилось улыбкой. Я легко угадал несказанное: «Домой? Мы идем домой? К Лакуту?» Но я вынужден был его огорчить.

— Пока не домой. Сначала найдем Котуата.