Двадцать два несчастья – 3

Глава 9

Слова прозвучали обидные, несправедливые по отношению ко мне лично, но насчет Сергея все было правильно, учитывая его безответственность. Поэтому я вошел и сказал миролюбивым голосом, стараясь загладить прошлые грехи не моего тела:

— Простите меня, пожалуйста, Раиса Львовна. У меня была ситуация такая… сложная, сами понимаете. Оправдываться не буду, я виноват. Вот ваши деньги. Спасибо, что тогда выручили.

Я протянул ей две тысячи триста рублей и попросил, выкладывая купюры на ее морщинистую ладонь:

— Пересчитайте, пожалуйста, и скажите, это вся сумма, или я вам еще что-то должен? Может, я просто забыл или напутал?

— Нет, нет, здесь все, — сказала Раиса Львовна, удовлетворенно сложила купюры вдвое и аккуратно сунула в кармашек изрядно поношенного халата.

— А это вам за терпение, — добавил я. — Мое извинение.

Я протянул ей молочный шоколад «Милка» с фундуком и изюмом. Лицо Раисы Львовны расплылось в довольной улыбке, как будто ей подарили что-то драгоценное. Она жадно схватила шоколадку, прижав к груди. А я тоже грустно улыбнулся — жаль, что у нас пенсии небольшие и получить лишнюю шоколадку является радостью. Увы, многие пенсионеры часто не могут себе позволить сладости в том объеме, в котором любят. Так что стратегически я угадал все верно, попав в яблочко.

К тому же польза у такого подарка тоже есть: и шоколад, и фундук, и изюм давно отмечены исследователями за их положительное влияние на настроение, память и даже работу сердца. Правда, настоящий оздоровительный эффект дает горький шоколад с высоким содержанием какао, а не молочный, но немного сладкого вреда Раисе Львовне точно не принесет. Скорее наоборот — поднимет настроение лучше любых витаминов.

— И как же ты, Сережа, теперь будешь? — спросила она и, не дожидаясь ответа, предложила: — А давай чай пить?

Я боялся, что это чаепитие может растянуться надолго: одинокой старушке явно хотелось поболтать с кем-то живым. Но и отказывать ей в такой малости мне показалось неудобным, ведь она в свое время Серегу выручила деньгами, когда ему было совсем плохо. Да и сейчас молодое поколение не так внимательно к одиноким старикам, как в былые времена.

Поэтому я кивнул, сдержав вздох и приготовившись к затяжной беседе.

Соседка пошла на кухню заваривать чай, шаркая тапочками по линолеуму.

Я же опустил Валеру на колени, предварительно зыркнув на него так, чтобы он все понял и осознал важность момента, а сам осмотрелся, изучая интерьер.

Квартира Раисы Львовны пропахла нафталином, духами «Красная Москва» и гороховым супом, оставляя ощущение старости и одиночества. Вытертый ковер на полу, второй, чуть поновее, висел на всю стену по старой советской традиции украшения жилища. Много-много фотографий в рамочках на серванте, на полках, среди книг, запечатлевших давно ушедшую жизнь. Телевизор еще тех времен, накрытый накрахмаленной вязаной салфеточкой с помпончиками. А в многочисленных вазах стояли сухие цветы или колоски. В такой квартире хорошо снимать фильмы про попаданца в СССР, полная аутентичность.

От пыли захотелось чихнуть, но я сдержался. А вот Валера этого не сделал, чихнув громко и выразительно.

Вернулась старушка и притащила поднос с двумя маленькими чашками, чайничком и малюсенькой розеткой с тремя твердокаменными, даже на вид, печенюшками.

— Угощайся, — сказала она и посмотрела на меня так, что сразу стало понятно: эти печенюшки береглись для особого случая, когда придут гости.

Мне стало неловко из-за ценности этого жеста. Неловко за то, что я всю жизнь жил в изобилии, никогда ни в чем себе не отказывал, да и сейчас хоть и попал в такие странные условия, но все же начинаю выкарабкиваться. Во всяком случае, брынзу и баранину позволить себе могу без ущерба для бюджета. Уж массажем я себе на продукты всегда заработаю. А эта старушка выложила свои каменные печенюшки, точно великое сокровище, от всего сердца. Потому что больше она купить не может, выживая на нищенскую пенсию.

И так тоскливо стало на душе от несправедливости мира. Такие, как родители Сереги или Раиса Львовна, всю молодость, всю сознательную жизнь пахали, работая с энтузиазмом. Ходили на субботники и комсомольские собрания, поднимали целину и поворачивали реки вспять, полетели в космос, мечтали вырастить яблони на Марсе. Но вот подкралась старость, и теперь все, что они могут себе позволить, сводится к угощению тремя твердокаменными печенюшками.

Какое-то время мы болтали о том о сем, обсуждая погоду и цены на продукты. А затем в разговоре с Раисой Львовной я как бы между прочим сказал, что сейчас зайду к Ахметовым для возврата долга.

— Ой, Ахметовы, — фыркнула она, поджимая губы. — Ренат еще ничего, работяга, а уж эта его Гулька, так это же ужас! Ой, кошмар!

И она вывалила на меня кучу бытовых подробностей, смакуя каждую деталь. Как Гулька неправильно окна моет — не газетами, а импортными брызгалками, а это же дорого и вредно для организма! И как три дня назад сушила белье на балконе, а простыня была застиранная, аж сероватая. И еще много чего такого, иллюстрирующего неправильную жизнь соседки.

— Ну, я так понял, у них много детей, — осторожно сказал я, пытаясь защитить незнакомую Гульку. — Поэтому она не успевает за всем уследить.

— Трое детей — это много? — фыркнула Раиса Львовна. — Я вон одна четверых поднимала! И все простыни у меня были не просто кипенно-белые, но и накрахмаленные!

Я невольно поежился, вспомнив свое детство. Накрахмаленные простыни — это же картон, царапающий кожу. Но почему-то многие хозяйки страстно любят этим заниматься, доказывая свое мастерство.

Комментировать я не стал и наскоро распрощался.

— Раиса Львовна, — обратился я к ней перед уходом. — Вы проклятие снимете?

Та заохала, махнула рукой, неловко заулыбалась:

— Да пошутила я, Сережа. Что я, ведьма тебе какая?

Провожала она пожеланиями заходить почаще — после возврата долга и шоколадки в подарок она заметно потеплела.

— А Ахметовы в какой квартире? — спросил я уже на пороге.

— Ты что, Сережа, забыл? — поразилась она, всплеснув руками. — В семьдесят восьмой, как всегда. Вроде не переезжали они никуда, паразиты.

Семьдесят восьмая оказалась на четвертом этаже. Позвонил. Дверь открыл прыщеватый взлохмаченный паренек лет четырнадцати.

— Привет, дядя Сережа, — буркнул он, не поднимая глаз, и побрел в свою комнату, как зомби на автопилоте.

Судя по землистому лицу, он играл в какую-то сетевую стрелялку до глубокой ночи. Из-за его двери тут же донеслись выстрелы и взрывы, подтверждая догадку.

В квартире густо пахло жареной картошкой, пельменями и сбежавшим молоком — характерный букет многодетной семьи. Обои внизу были оборваны и щедро разрисованы фломастерами, кое-где виднелись пластилиновые кляксы — следы творческих экспериментов младших.

В коридор вышел хозяин — невысокий, крепко сбитый мужичок чуть помладше Сереги, с намечающимся животиком, залысинами и уставшим взглядом человека после смены. Следом из кухни выскочила жена, миловидная пышечка в салатовом велюровом халате. Двое малышей держались за ее подол, а округлившийся живот говорил о том, что скоро их станет трое.

— Здорово, Ренат, привет, Гуля! — сказал я, стараясь говорить быстро. — Я буквально на секунду. Должок принес, тысячу рублей. Или я еще что-то должен? А то где-то записал и не могу найти свой блокнот…

С этими словами я отдал деньги хозяину, протягивая купюру.

— Нет, нет, Сергей, все нормально, — важно кивнул тот, принимая деньги. — Ты одолжил тысячу, у тебя на сигареты не хватало, — хмыкнул он, вспоминая обстоятельства. — Но это давно было, мы уже и забыть успели.

— Ну, тогда извините, — попросил я. — А это вам.

Я протянул шоколадку хозяйке, надеясь быстро ретироваться.

— А это правда, что вы вылечили Лейлу Хусаинову? — белозубо улыбнулась она и затарахтела, горя желанием обсудить сплетню. — Я стрим смотрела. А потом мы в чатике с другими мамочками обсуждали это, и я им всем сказала, что мы с вами соседи! А вы с Лейлочкой общаетесь же, да?

У меня челюсть отпала, и я поначалу не нашелся, что ответить на этот поток восторженной болтовни. Но тут вдруг стервозным голосом мяукнул Валера, которому явно надоело сидеть у меня на руке, да еще и с бантиком, унижающим его достоинство.

— Ой, какой котик! — заахали младшие дети, переключив внимание. — А можно мы его погладим?

Валера был вылечен от лишая, вымыт и проглистогонен, поэтому погладить его я разрешил, надеясь на кошачье благоразумие.

Малышня начала присюсюкивать, тиская его со всех сторон. Девочка потянула Валеру за ухо, и у меня аж в глазах потемнело от ужаса. Мелькнула мысль, что сейчас девочка останется как минимум без пальцев, расплатившись за свою наглость. Но ничего, Валера мужественно выдержал это и даже не скривил морду, демонстрируя олимпийское терпение. В результате я еле вырвался из этого хаоса. Особенно когда малышня начала делить шоколадку и подняла такой ор и рев, что аж уши заложило и у меня, и у Валеры.

Но в итоге мне повезло: на кухне внезапно что-то зашипело и потянуло горелым.

— Гуля! — возмутился хозяин, принюхиваясь. — У тебя что-то горит!

— Ой, картошка! — всплеснула руками хозяйка и убежала на кухню, шелестя тапочками. За ней помчались дети, забыв про Валеру. Им было интересно посмотреть, как горит картошка.

Поэтому, воспользовавшись моментом, уже буквально через пару минут я спускался вниз. Мне нужно было найти следующего человека, которому Серега задолжал, и тем самым завершить миссию по возврату долгов.

Квартира Альберта Каримовича, который жил в соседнем подъезде, была похожа на нечто среднее между музеем старины и лавкой старьевщика. Когда открыл дверь и увидел меня, он даже не удивился, а просто кивнул, будто ожидал визита:

— Проходи, Сергей. Что-то давно тебя не видно было.

Интонация была ровной, нейтральной, и я не понял, звучит ли в ней упрек.

Я активировал эмпатический модуль.

Сканирование завершено.

Объект: Альберт Каримович, 75 лет.

Доминирующие состояния:

— Легкая настороженность (58%).

— Спокойное любопытство (51%).

— Возрастная усталость (46%).

Дополнительные маркеры:

— Оценивающий взгляд.

— Поза нейтральная, без признаков враждебности.

Интересно. Старик относился ко мне с осторожностью, но без неприязни. Скорее, он пытался понять, зачем я пришел. Что ж, это было разумно. Зная Серегину безалаберность и его долговую историю, любой бы насторожился.

Я же видел его впервые, а потому с интересом рассмотрел, как следует. Высокий, под метр восемьдесят, несмотря на возраст. Сухощавый, с выправкой, которую не скроешь даже домашним халатом. Лицо изможденное, с глубокими морщинами, но черты резкие: высокий лоб, орлиный нос с горбинкой, впалые щеки. Седые, чуть волнистые, волосы аккуратно зачесаны назад. Глаза темные, внимательные. На шее у него висела небольшая лупа на шнурке — наверняка для чтения мелкого шрифта.

Я разулся и отказался от предложенных ветхих войлочных тапочек. В носках прошел в комнату, стараясь ступать тихо.

Хозяин жил в однушке, но комната оказалась огромная. Вполне возможно, здесь когда-то было даже две комнаты, которые соединили в одну. И это пространство превратилось в настоящую сокровищницу.

Он усадил меня в продавленное кресло с вытертой бархатной обивкой и включил старый торшер с полинявшим абажуром. Мягкий теплый свет разлился по комнате, высвечивая углы с антикварными шкафами и огромные ряды полок. Там были бесконечные книги, книги, книги, выстроившиеся ровными рядами.

Боже мой.

При виде этого великолепия меня буквально затрясло от восторга. Я словно попал в сказку! Первым порывом было вскочить и бежать к этим расчудесным стеллажам, изучая корешки, вдыхая запах старой бумаги и типографской краски. Даже отсюда я видел, что книги все букинистические, многие явно дореволюционные, в потертых кожаных переплетах с золотым тиснением.

Но я усилием воли подавил это желание.

Потому что, зная Серегину репутацию, хозяин квартиры вполне мог решить, что я оцениваю стоимость книг, для того чтобы потом украсть и продать. Ведь раньше Сереге постоянно нужны были деньги, и он мог пойти на что угодно. Я продолжил сидеть в кресле, хотя меня буквально распирало от нетерпения и желания изучить эту библиотеку.

Как же мне хотелось просто полистать эти книги! Взять в руки томик Пушкина в издании девятнадцатого века, почувствовать шершавость пожелтевших страниц…

— Альберт Каримович, надо поговорить, — сказал я, когда он опустил на столик небольшой бронзовый поднос.

Явно чеканка работы восточных мастеров. Старинный, с патиной и стершимися узорами. На подносе стоял маленький кофейничек и две миниатюрные чашечки, тоже медные, ручной работы. Потертость и благородный налет времени говорили о том, что этим предметам лет сто как минимум.

Он налил мне кофе, даже не спрашивая, буду ли я пить, действуя как радушный хозяин.

Кофе я любил, ведь от него сплошная польза: снижение риска диабета, защита печени, профилактика болезней Паркинсона и Альцгеймера. Две–три чашки в день только на пользу. Но не вечером. Потому что кофеин блокирует аденозиновые рецепторы часов на шесть–восемь, и если выпить его сейчас, заснуть вовремя не получится. А мне и так хватало проблем со здоровьем в этом теле, чтобы еще добавлять к ним недосып.

Но тут одуряющий аромат кофе с кардамоном ударил в нос, и у меня закружилась голова от желания его выпить.

И я сдался. Только один малюсенький глоточек сделаю, и все! Пригублю, буквально чтобы распробовать на языке, а пить не буду!

И я попробовал, наслаждаясь вкусом.

А очнулся только тогда, когда опустошил чашку до дна. Хотя там и было буквально на два глоточка. Старик, судя по всему, готовил кофе на песчаной бане в медной джезве, следуя традициям. Напиток получился густой, насыщенный, с легкой горчинкой и пряным послевкусием.

— Спасибо, — сказал я вслух. — Очень вкусный кофе.

— Так что ты хотел, Сережа? — чинно спросил сосед, отставляя свою чашку.

— Альберт Каримович, я вам долг принес, — сказал я, доставая деньги. — Пять тысяч пятьсот, как в блокноте записано. Но, если я вам должен больше, скажите, пожалуйста. Вы же знаете, какой я раньше был… мог и не записать чего-то. Если должен еще — отдам сразу. Прямо сейчас.

Валера, который все это время сидел у меня под курткой, мяукнул и чихнул, привлекая к себе внимание.

Хозяин перевел взгляд на кота. И вдруг его лицо смягчилось. Морщины разгладились, в темных глазах появилась теплота.

— Какой у тебя котик! — сказал он, и в голосе его прозвучала неподдельная доброта.

Он поцокал языком, рассматривая Валеру.

— Интересный котик. Я недавно видел такого, только постарше. Точнее, кошечку. Она живет в соседнем дворе. И у нее были котята, а потом их не стало.

— Куда же они делись? — спросил я, заинтересовавшись.

— Возможно, хозяйка утопила. Или собрала в мешок, вывезла в поле и выпустила. Так многие поступают, к сожалению.

Я сжал кулаки под столом. Хотел бы я встретить ту хозяйку и поговорить с ней. Очень спокойно и обстоятельно объяснить, что именно она сделала. Просто донести простую мысль: живое — это не вещь, которую можно выбросить, когда надоело. Такие разговоры редко что-то меняют, но иногда достаточно одного правильного слова, чтобы человек хотя бы на секунду увидел свою жестокость. А если не увидит — значит, там уже нечему помогать. Но попытаться все равно стоило бы.

Старик тем временем посмотрел на меня и сказал спокойно:

— Ты у меня занимал, Сережа, пять тысяч пятьсот рублей.

— Вот, — ответил я и протянул ему деньги, подсчитывая купюры. — Благодарю, что выручили тогда.

Он взял деньги, но не спрятал их сразу. Положил на стол и внимательно посмотрел на меня. Долгим, изучающим взглядом.

— Ты изменился, Сережа.

— В каком смысле? — осторожно спросил я.

— В хорошем, — неожиданно сказал он. — Речь другая. Поведение другое. Глаза другие. Раньше ты смотрел… как бы это сказать… мимо людей. Сквозь них. О себе только думал, все жалел себя, а на других плевал. А сейчас… Вижу, за ум взялся.

Я молчал, не зная, что ответить.

— Знаешь, — продолжил он, откинувшись в кресле. — Я всю жизнь проработал в университете. Преподавал историю. И за эти годы научился видеть людей. Ты… словно стал другим человеком. Посвежел, говоришь вежливо… Это действительно радует.

Я снова активировал эмпатический модуль.

Сканирование завершено.

Объект: Альберт Каримович, 75 лет.

Доминирующие состояния:

— Удивление искреннее (64%).

— Осторожная надежда (57%).

— Интеллектуальное любопытство (55%).

Дополнительные маркеры:

— Переоценка собеседника.

— Желание продолжить разговор.

— Сосредоточенность на собеседнике.

Он изменил свое мнение обо мне. Прямо сейчас, на моих глазах. И это было… странно приятно.

— Альберт Каримович, — осторожно начал я, — а можно я как-нибудь зайду к вам еще? Просто поговорить. И… может быть, посмотреть вашу библиотеку? Я не буду ничего трогать без разрешения, просто… очень люблю книги.

Старик посмотрел на меня долгим взглядом.

— Можешь, — наконец сказал он. — Приходи. Только предупреждай заранее, Сережа, чтобы я кофе успел сварить.

И впервые за весь разговор он улыбнулся. Едва заметно, но улыбнулся.

Мы распрощались, и я вышел во двор, ощущая облегчение. От того, что я избавился от части мелких долгов, хотелось выкрикнуть «Да-а-а!» прямо в тропосферу, празднуя маленькую победу.

Но еще больше меня радовало другое.

Я только что приобрел нечто более ценное, чем просто закрытый долг. Возможность общения с интеллигентным, образованным человеком. С человеком, который сумел собрать уникальную библиотеку, о которой я мог только мечтать. И главное — он разрешил мне приходить снова.

Осталось вернуть долг Костяну, если найду его. Но прямо сейчас вернуть ему деньги я вряд ли смогу.

Нужно заработать.

Пока я думал, занести ли домой Валеру или пойти на вечернюю прогулку вместе с ним, нарушая мое радостное настроение, зазвонил телефон.

Котенок заворочался на руке, потому что сидеть там ему надоело и он утомился от социальных визитов.

— Потерпи, — сказал я. — Уже идем домой.

А сам принял вызов, поднося телефон к уху.

— Алло! — прозвучал смутно знакомый мужской голос с легким татарским акцентом. — Сергей?

— Да, — ответил я настороженно.

— Это Наиль.

— Слушаю, — удивился я, не ожидая его звонка.

— Нам нужно поговорить, — сказал Наиль, причем тон его звучал странно и настойчиво. — Давай через полчаса в «Лагуне»?

— Мне не нужно, — отрезал я, не желая встречаться. — И ехать я никуда не собираюсь. Вы на часы смотрели, Наиль? Рабочее время давно закончилось.

— Поверьте, вам нужно, — настаивал он. — Поговорим по поводу одиннадцати процен…

Дослушивать я не стал и просто отключился, нажав красную кнопку.

Не стал ничего объяснять этому типу. Пусть и дальше считает меня альфонсом, живущим за счет женщин.

Ну не буду же я ему объяснять реальную ситуацию: что мне нужна юридическая точка опоры — возможность на базе этой конторы создать дочернюю структуру и благотворительный фонд. Через них уже можно будет провести два очень вкусных международных гранта, которые я знаю, как выиграть, и обеспечить нормальное финансирование моих дальнейших исследований. Да и жизненных потребностей, хотя бы базовых.

Без серьезных связей подобные проекты мне одному не потянуть — провинциальному врачу никто не даст зайти на этот уровень. А вот имея долю в уже существующей фирме, можно получить нужную юридическую базу и двигаться дальше. А уж команду специалистов я найду быстро, используя связи из прошлой жизни.

С этими мыслями я начал подниматься и свернул на другой пролет лестницы, когда кто-то не дал закрыться двери, вошел в подъезд, и я услышал за спиной громкий мужской голос, перекрывающий женский визгливый смех:

— Серега! Серый!

Валера прижал уши и зашипел, упираясь лапами мне в грудь.

Я замер на площадке между этажами, прислушиваясь к топоту ног по ступеням. Судя по звукам, поднимались минимум трое, причем один из них периодически запинался и матерился вполголоса. Характерный звон стекла не оставлял сомнений насчет содержимого пакета.

— Серый! — снова заорали снизу. — Принимай гостей, братан!