Я училась в третьем классе — последнем классе младшей школы, когда мы переехали из трехкомнатной квартиры в двухкомнатную, на расстояние в четыре трамвайных остановки. «Козел-папаша» все-таки отсудил себе комнату, а я неожиданно из отличницы превратилась в двоечницу. Меня перевели в школу рядом с новой квартирой, возить четыре остановки меня некому, а мне почему-то ездить не разрешалось, маме так удобней. Новая учительница мои знания считала недостойными даже тройки. Я чувствовала подавленность, и очень часто плакала от того, что как бы я не старалась, мне ставили и ставили двойки. Мама в то время работала в продуктовом магазине. В школу мама не ходила. Она говорила, что знает своих дочерей лучше, чем любой чужой человек. И ходить слушать всякие бредни и рассказы о том, на что в очередной раз собирают деньги, она не собирается. У нее нет на это ни времени, ни желания.
Но произошел один из тех редких случаев, когда она все же в школу пошла. Поговорив с учительницей, мама сказала мне, что ей намекнули на ее место работы и о дефицитных продуктах, которые она могла бы приносить учительнице. Носить кому-то сумки для моей мамы — неприемлемо. Она объяснила это мне, и я с этим согласилась. В районе есть еще одна школа, правда, все дети из нашего дома ходили именно в первую, и учебный год шел к концу.
— Но ничего, — сказала мама, — там ты себе новых друзей найдешь. Больше народу будешь знать. Да и кто такие друзья? Поверь мне, ближе мамы у тебя никого в жизни не будет.
Меня перевели, в третью школу за три школьных года. Учебный год я закончила на «хорошо» и «отлично». Был один неприятный момент: школа в то время называлась между жителями района «тюрьма», и туда со всех окрестных районов переводили детей за плохое поведение. Меня в первый же день прозвали «математичкой», и я так и не прижилась там окончательно. В четвертом классе учеников перемешали. И в наш положительный, по меркам школы, класс «А» добавились дети из «Б», которые считались похуже нас, и ученики из класса «В», которые, по мнению, озвучиваемому учителями, были… дебилами. Чуть ли не на первом уроке я услышала такое количество новых слов, сколько не узнала за всю последующую жизнь. После урока я первый раз подралась. Я скрутила мальчишку совсем маленького роста, именно того, кто так вызывающе вел себя на уроке. Он пообещал отмщение. И началось…
Я поневоле научилась драться. Дралась я с мальчишками, погодками и на год старше, а после седьмого класса — уже и с девчонками. Основанием для драк с мальчишками становилось мое обостренное самолюбие. Я не позволяла себя обзывать, отнимать у себя что-либо, дергать или задирать юбку и так далее. Примерно через год мальчишки от меня отстали. Мне это обошлось парой трещин в переносице, гематомами и разговорами с инспектором по делам несовершеннолетних о необходимости постановки меня на учет. С девчонками я дралась всего пару раз за все старшие классы, но так, что «насмерть». В классе меня звали «феномен класса от девочек». Расшифровывалось это примерно так: я не курю, не пью, учусь в среднем, ближе к отлично, играю на фортепиано. Но при этом: запросто прогуливаю уроки, дерусь и верховожу в классе, спорю с учителями, подражая поведению мамы, вплоть до того, что мои работы посылают на пересмотр в РОНО (Районный отдел народного образования).
Мама для меня оставалась непререкаемым авторитетом и всегда права. Когда она говорила, что куда-то не пойдет, значит, она принимала правильное решение. Но один раз я на нее все же серьезно обиделась, в день, когда меня принимали в пионеры. Нас собирались отвезти на автобусах в дом пионеров, где в торжественной обстановке произойдет «принятие». В школу все пришли с родителями, бабушками, дедушками и прочими родственниками. Все скинулись и накрыли стол. Моя мама не только не сдала денег на стол, их как обычно нет, но и отказалась, несмотря на выходной, прийти в школу. Мне было сказано, что я сама буду смеяться над этим «торжеством» через пару лет, я просила маму прийти, так как понимала, что одна буду лишь я. Но она оставалась непреклонной. Тогда я пошла на хитрость… и забыла пионерский галстук дома. Уже когда пришло время отъезжать, я из учительской комнаты позвонила маме и попросила его принести. Мама побурчала, но пришла. Я была счастлива, надеясь, что она уже не уйдет. Но она демонстративно ушла, оставив меня отвечать на неприятные вопросы других участников процесса, причем, как детей, так и их родителей. Мне было, мягко говоря, не по себе.