Две капли голубой крови!

ЛЮБОВЬ НА РАССТОЯНИИ

Сейчас мы с мамой живем очень далеко друг от друга. Расстояние и время, отчасти, сделали свое дело. Обычно мы вполне хорошо и доброжелательно общаемся «по скайпу». Столько слов любви, как через «скайп», я не слышала за всю свою жизнь, и меня даже спрашивают, как я себя чувствую, после восьми лет болезни, но этот позитив длится только до того момента, пока я не скажу что-то против ее мнения.

А, в последнее время, мама постоянно жалуется на отсутствие теплой и нежной любви к ней. Не участия, помощи или внимания, а именно тепла так не хватает ей. Но это снова не просьбы и разговоры по душам с целью найти точки соприкосновения, а ультимативное требование.

Недавно, поссорившись в очередной раз с сестрой, мама заявила мне в резкой приказной форме, подтверждая свои слова грозными взглядами, криком и стуком руки по столу, что я просто обязана ее содержать и выполнять все ее пожелания; не так часто она болеет, ведь она, как известно, положила на меня всю свою жизнь.

Я по-прежнему общаюсь с ней, когда она этого желает, выслушиваю ее жалобы и мнения, поддерживаю морально, помогаю финансово, но, если быть абсолютно искренней, я действительно не испытываю потребности прижаться к ней, обнять или поцеловать ее, не вырабатывается у меня тепло.

Вроде бы мама хочет со мной общаться, но при этом, я могу дозваниваться до нее неделю, и она не подойдет к компьютеру, хотя я ее об этом регулярно прошу. Потом она напишет мне короткую фразу «Я жду!» или «Можно, звони!». И все. Ни слов «доченька», ни имени, ни «скучаю». Но, я звоню и вижу, что она ждет моего звонка.

Возможно, Вы сочтете меня черствой, но чувства вины или угрызений совести по поводу отсутствия нежных чувств к собственной маме, я сейчас осмысленно не испытываю, хотя все, что привело к этому выбору, далось мне очень и очень нелегко. Это внутреннее отчуждение помогает мне скинуть с себя бремя вины за собственное существование.

Мама приезжала ко мне в гости, и я всячески угождала ей на протяжении тех двух недель, которые она здесь жила.

Но мама была недовольна, прохаживаясь по садику вокруг моей квартиры, держась за сердце, громко вздыхая и охая, она приговаривала:

— Тоска! Ох, тоска!

Тогда я подумала:

— Какое счастье, что соседи не говорят по-русски.

Конечно я стараюсь относиться к маме спокойно и даже с юмором, принимать ее такой какая она есть, понимая, что ее уже не исправить, но это совсем не легко.

Когда мама приехала, я устроила ей культурную программу. Сама я на местном языке говорю хуже, чем «со словарем», поэтому с населением общаюсь в основном на английском языке. Мама уверенно заявила, что английский она и сама знает и что в общении с людьми ей помощники не нужны, ей и самой полезно попрактиковаться. От меня, следовательно, требуются только услуги сопровождения, остальное она все сама будет регулировать. Поехали мы посмотреть достопримечательности. Идем. Вдруг видим, впереди какое-то мероприятие с одетыми в парадные мундиры конными военными и духовым оркестром. Мама проявляет интерес и предлагает задержаться посмотреть, что здесь такое. Я соглашаюсь. Сыграв марш, оркестр затих, конница приняла по стойке смирно и на трибуне стали по очереди выступать какие-то местные официальные лица. Люди вокруг со вниманием и в тишине слушали. Мы тоже стоим и слушаем, проходит десять минут, пятнадцать… Мама нервно задает мне вопросы: «О чем это они все рассказывают? И как долго все это будет продолжаться? И что будет дальше?». И так далее и тому подобное. Я шепотом отвечаю, что не в курсе событий, а с местным языком у меня беда. Поэтому, если она устала, то мы пойдем дальше, впереди еще много интересного. Ответ получаю отрицательный, с комментарием, мол, что мы зря столько ждали, и она сейчас пойдет и сама все узнает, раз я такая некомпетентная. И не успела я и ахнуть, как моя мама, практикуясь в английском, но почему-то на чистом русском, и почти в полный голос, стремительно наклонившись к уху сосредоточенно слушающей дамы спрашивает: «Извините, не подскажете это все здесь надолго?». Та аж подскочила от неожиданности, да и окружавшие ее люди слегка вздрогнули. Сказав что-то на своем языке, она отошла от моей мамы. Подождав немного, мама обратилась с тем же вопросом на прекрасном русском языке к пожилой паре, стоявшей рядом. Реакция не заставила себя ждать: люди от нас шарахались в стороны. Я поспешила сгладить ситуацию и, мягко взяв маму под локоть, предложила все-таки пойти дальше. На моем лице была улыбка, мама поинтересовалась, что это так меня насмешило, и вдобавок прокомментировала ситуацию словами, что, мол, странные здесь люди, не могут ответить на простой вопрос. На что я ответила, почему же она спросила не на английском, а на русском языке? «Ну, — ответила она, ничего страшного, могли бы и по-русски понять». Мы пошли в собор. Мне было сказано, чтобы я не лезла поперек батьки в пекло, и не думала, что она ничего сама не может раз ей за 60. На что я предоставила маме возможность самостоятельного осмотра, давая комментарии только, если она ко мне обращалась. В соборе она долго ходила туда-сюда под внутренними балконами, как я потом догадалась, пытаясь понять, как и откуда следует подниматься наверх. Видимо, отчаявшись разобраться самостоятельно, она обратилась ко мне, еще раз сказав о том, что английский она знает и поэтому намерена обратиться к сидящей у спуска с балкона смотрительнице сама. Уж работники музеев, тем более молодые, должны знать английский язык, категорично заявила она. И вот я слышу, как моя мама спрашивает: «Ду ю спик инглиш?». И получив в ответ «Yes», она наклоняется вперед, свешивая свободно руки перед собой, и начинает ими покачивать из стороны в сторону, произнося при этом слова «колокола» и «бум-бум», периодически показывая рукой в сторону балкона. Работница музея от такой прыткости пожилой дамы растерялась, и, с опаской глядя на нее, спрашивает: «What do you want?». Я не вмешиваюсь. Мама, активно продолжая делать все эти телодвижения и постепенно поднимая интонацию вверх до возмущенной, тем самым выражая недоумение по поводу тупости сотрудницы музея, добавляет опять же на чистейшем русском: «Мол, колокола знаешь? Лестницу? Понимаешь? Наверх мне надо подняться?» Взмах руками: «Колокола… Понимаешь ты или нет? Бум-бум…» Музейная сотрудница смотрит уже испуганно и говорит: «If you have any problems with your feet, you can go this way», и показывает на лестницу, предназначенную для спуска с верхней галереи храма. Моя мама, владеющая английским, никак не реагирует на эту фразу, и продолжает раскачивать руками, произнося: «Бум-бум, колокола…» и взмахивает рукой вверх… Принимаю решение вмешаться. И говорю ей, что служительница музея сказала, если у вас проблемы с ногами, то вы можете подняться с этой стороны. Не прерываясь, мама отвечает мне: «Какие ноги? Что ты несешь? Все у меня в порядке, мне наверх надо… Колокола, бум-бум…» И тут, видимо, смысл сказанного дошел до ее сознания, и как ни в чем не бывало, остановив бой в колокола и победно глядя то на меня, то на музейную служащую она заявила: «Ну вот, я же говорила, что знаю английский язык и сама могу со всем разобраться». И гордо вскинув голову, уверенно пошла против потока людей, не отклоняясь и не отворачивая, наверх по лестнице.