Две капли голубой крови!

ОТЕЦ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

— Отца у вас нет! — нам говорилось об этом твердо и непреклонно, да и отец, по-видимому, не старался это оспорить.

С самого раннего детства я знала одно, отец — козел и алкаш, который бросил маму с двумя детьми. Не платил алиментов, ничем и никак не помогал.

Став постарше, мы спрашивали маму, а зачем она вышла замуж за алкаша, да еще и двоих детей от него родила? Мама объясняла, что отец не был алкашом изначально, а запил из-за того, что как слабак не смог выбрать между ней и мамочкой, то есть моей бабушкой. Так с самого раннего детства я усвоила, что этот выбор в семье просто необходим.

Все, что я знала о моих взаимоотношениях с отцом, это то, как он пришел домой пьяный и завалился на меня спать, чуть не раздавив. Спасла меня мама, иначе, по ее словам, меня давно бы не было на свете. Никаких других историй, например, о том, как родители встречались, как папа ухаживал, как меня ждали, как что-то для меня выбирали, как планировали мою или свою дальнейшую жизнь… я, к сожалению, никогда не слышала. Знала я только одно, что изначально ждали мальчика, а родилась девочка, не оправдав семейные надежды.

Еще я знала, что мама, выйдя замуж за отца, сделала ему великое одолжение. Он бегал за ней как собачка, это ее выражение. А она, гордая красавица, просто пожалела его, когда он приехал весь высохший от страданий и умолял ее, стоя перед ней на коленях, выйти за него замуж. И именно благодаря этому ее самоотверженному поступку — замужеству мы родились в крупном городе, а не где-то там, в Тьмутаракани, о чем нам также сообщалось неоднократно. Тем самым мама не скрывала, что и я не желанный ребенок, а родилась только благодаря обстоятельствам. Как вы понимаете этот факт также не делал меня счастливей.

Плюс ко всем моим переживаниям у нас с мамой были разные фамилии, вследствие этого в регистратуре поликлиники или в любом другом месте, где оформлялись какие-либо документы, маму всегда спрашивали, отчего бы это и кем она нам приходится. Ведь такая ситуация являлась крайне нетипичной для того времени. Но мама всегда гордо отвечала, что она развелась и сменила фамилию обратно на девичью, ведь зачем ей фамилия «козла», который ее бросил, а мы, страшно стесняясь, отвечали, что у нас фамилия папы, признавая, что мы дети этого «козла» — козлята.

Любые несанкционированные разговоры об отце в нашем доме были табу. Как я писала выше, своих детских впечатлений от встреч с отцом у меня не много, а точнее их всего три, при этом я помню сами эти встречи достаточно подробно, но почему-то не помню внешности ни отца, ни других родственников участников событий, их лица у меня в виде расплывчатых пятен. Хотя, например, достаточно хорошо помню внешность маминых подруг.

Первая встреча произошла в теплый летний день во время прогулки с сестрой во дворе дома. В школу мы еще не ходили, следовательно, мой возраст около семи лет. Гуляли мы прямо перед подъездом, там же сидели местные бабушки и завсегдатаи. Вдруг к подъезду подходит какая-то женщина и с ней мужчина. Все взрослые друг с другом здороваются. Я смотрю на подошедших людей и что-то знакомое мне видится в их лицах, я жду подтверждения нашего знакомства. Но мне ни женщина, ни мужчина ничего не говорят, а, не глядя в нашу с сестрой сторону, проходят мимо. Как только за ними закрывается дверь в подъезд, я слышу громкий шепот:

— Надо же, с девчонками-то даже не поздоровались.

Меня охватывает чувство униженности, я хватаю сестру за руку и с деланной радостью предлагаю:

— Бежим играть на площадку! — а сама втихаря плачу, плачу от обиды.

Придя домой, я рассказала о случившемся маме. На что мама дала мне холодный ответ, мол и нечего разговаривать с чужими людьми; правильно сделала, что увела сестру. Все, никаких объяснений, уверений, что в этом нет моей вины, что я достойна любви или других подобных утешающих слов, призванных восстановить душевное равновесие ребенка.

Второй яркий случай встречи с отцом я помню так. Мы качаемся на качелях во дворе, навстречу к нам идет какой-то мужчина.

— Здравствуйте, девочки, я — ваш папа, — подойдя, говорит он и протягивает нам по яблоку.

— У нас нет папы, — ответила я хорошо усвоенной фразой.

Он постоял с минуту, помялся, сделал попытку погладить меня по голове, я взбрыкнула, стряхивая его руку, и он ушел. Яблоки выглядели аппетитно, и их очень хотелось съесть, но я не стала.

— Не смей кусать! — вырвала я яблоко и у сестры.

— Лена, ты чего? — спросила она.

— Ты что, не знаешь, что у чужих людей ничего брать нельзя? — грозно спросила я.

— Так он же сказал, что наш папа?! — удивилась сестра.

— У нас нет папы! — твердо отчеканила я.

После прогулки я все доложила маме, и отдала ей так и несъеденные яблоки, за что она меня похвалила:

— Правильно, папы у вас нет, — взяла яблоки и без жалости выкинула их в окно, хотя своих яблок в доме не было.

— Нам их подачки не нужны, — брезгливо добавила мама и, вопросительно-утвердительно обращаясь ко мне, уточнила: — Да?!

— Да, — согласилась я покорно.

Есть еще одна — третья история, благодаря которой я видела отца, но не разговаривала с ним.

Произошла она также в старшем дошкольном возрасте, когда я чуть не стала виновницей пожара. Как это произошло? Самым обычным образом. Я сидела дома одна, по-моему, я болела, скучала, а на улице стояло теплое время года. Я знала, что спички детям не игрушка, но взяла коробок, подошла к окну на кухне, перегнулась через него и стала с удовольствием от запретности этого действия поджигать спичку за спичкой. Спичка сгорала, и я аккуратно прятала ее обратно в коробок. И вот так я сожгла спичек десять. Получив удовольствие от смелого поступка, я пошла гулять. А когда вернулась, то в доме находилось много чужих людей, мама, милиция и пожарные.

Кухня обгорела. Пожарные стали меня опрашивать, что я делала дома. Я рассказала про спички, и пожарные первоначально решили, что это от моей спички отлетел уголек и устроил пожар. Я, плача, уверяла, что все спички целиком со всеми угольками лежат в коробке, и предъявила этот коробок в целости и сохранности. Кто-то из соседей сказал маме, что вроде бы, пока я гуляла, в квартиру приходил отец с какой-то женщиной. Мама сказала милиционеру, что она не сомневается, что это поджег, и устроили его ее бывшие родственники, так как делят с ней и ее двумя детьми эту квартиру. Отцу позвонили, и он, как мне помнится, тут же пришел. Они с мамой долго ругались сначала при всех, а потом одни на кухне. Через некоторое время, когда пришли результаты экспертизы, выяснилось, что очагом пожара признана стоящая на кухне стиральная машина, пожар начался именно с нее. Она стояла выключенная, но вилка провода оставалась воткнутой в розетку и, скорее всего, произошло замыкание, так как у машинки сгорел именно мотор. Да и гореть там, кроме пластика и железного барабана, больше нечему. Но в маминой версии, в зависимости от слушателей и ситуации, виновниками этого пожара так и остались либо я, либо отец.

Встреч с отцом в детстве больше не было или я их попросту не помню. Следующий раз я увидела отца на несколько секунд, в свои неполные семнадцать лет. Отец приехал, созвонившись по городскому телефону с сестрой, он хотел с нами поговорить. Мама отсутствовала, она уехала на пару дней пожить к отчиму, и мы с сестрой жили одни. В дверь позвонили, я спросила кто:

— Отец, — ответили мне.

Я открыла дверь, впустила его, а сама сразу же вышла, не забыв громко отметить, что у меня отца нет. Я не желала с ним разговаривать. Я до сих пор не знаю, о чем велась беседа. Меня это не интересует.

В этом же возрасте, уже после приезда отца к нам, я задала вопрос про него моей крестной, а маминой лучшей подруге. Я спросила, знала ли она его, и был ли он алкоголиком. Крестная сказала, что изначально отец таковым не являлся, и дала ему характеристику весельчака и души компании, симпатичного парня, любимца девушек.

Уже ближе к моим сорока годам, я встретилась с отцом и даже поговорила с ним. Встреча произошла только из-за моего желания эмигрировать в Израиль, как страну с качественной медициной. Такое решение мы с мужем приняли из-за болезни сына. А раз я еврейка, то куда еще ехать? А после маминого письма я и считала себя еврейкой и, как ни странно, многие знакомые считали меня таковой, делая какие-то собственные выводы, что во мне также поддерживало эту уверенность.

Я разыскала отца с помощью службы безопасности организации, в которой я работала. На тот момент отец был женат и «народил» еще двух дочек от разных матерей. И младшей из них исполнилось всего двенадцать, и он ее тоже бросил. Никакого положительного впечатления он на меня не произвел. Хорошо сохранившийся внешне симпатичный мужчина, но какой-то никчемный, маленький во всех отношениях человек, разговаривающий матом. Я не пожалела, что его не было в моей жизни. Наличие еврейских корней в нашей родне по его линии, как я не просила, он подтвердить не смог, их по его убежденно звучавшим словам, к сожалению, не имелось. А на мои слова, что я готова поднять архивы, он мне уверенно ответил, что это ничего не даст. Это значило для меня, что причин встречаться с ним еще раз у меня нет. Правда, потом я все же позвонила ему пару раз, но он не проявлял какой-то заинтересованности в общении и не поздравил меня даже с юбилеем — сорокалетием. К тому же, как я узнала от сводной сестры, он действительно запойный.

Так, благодаря отцу или обоим родителям, основным выводом о мужчинах, вынесенным из детства, стал: «Все они (мужчины) — козлы!»

На этом родственники по отцовской линии, с которыми мы хоть как-то общались, закончились.

А родственники мамы? Где были они? Как, и почему получилось, что наша мама растила нас одна? Разве она сирота? Нет, у нее есть и мама, и братья.