Двое строптивых

4

Начало светать, когда орденские слуги с немалым трудом разбудили Торнвилля. Благо им не пришлось долго втолковывать, куда и зачем ему надо идти.

Вскоре он был готов и, позевывая, быстро прошел от английского "обержа" вверх до дворца, рядом с которым и стояла церковь Святого Иоанна — духовное сердце ордена иоаннитов на Родосе — прямоугольная базилика[16]с колокольней, отличающаяся строгим внешним оформлением, практически лишенным каких-либо архитектурных изысков.

Начало ее строительства датируется правлением первого родосского магистра Фуке де Вилларэ, впоследствии храм перестраивался и расширялся, достигнув длины 48–50 метров и ширины — 15–17 метров, причем ширина трансепта (поперечного нефа) составляла 27 метров.

Храм Святого Иоанна служил местом всех торжественных событий в жизни ордена и вместе с тем усыпальницей большей части великих магистров, а также прославленных рыцарей, чьи могильные плиты буквально устилали собой пол. Это оказалось первое, на что Лео обратил внимание, чуть не упав, а уже после разглядел интерьеры.

Продольных нефов было три, их разделяли меж собой античные гранитные колонны. Алтарная часть имела квадратную форму.

Крыша — деревянная, балки и потолок — окрашены в небесно-голубой цвет и украшены золотыми звездами. В окнах — стеклянные витражи. По обеим сторонам хоров имелась раскрашенная позолоченная деревянная резьба и ниши с фигурками апостолов, однако Торнвиллю пришлось оторваться от созерцания украшений в вышине и опять устремить взгляд вперед, дабы благополучно миновать все надгробия.

Особо обращала на себя внимание могила великого магистра Дьёдоннэ де Гозона увенчанная целой скульптурной группой, отображающей подвиг его юности — убийство дракона. В камне были изображены сам Гозон, дракон, несколько напоминающий большого пса, две собаки, помогающие рыцарю, и лошадь в роли зрителя действа.

Да не усмехнется читатель наивности Средневековья — многие европейские путешественники позднего времени отмечали в своих записках, что на неких воротах родосской крепости вплоть до какого-то из землетрясений XIX века были прибиты гигантский череп (больше лошадиного) и кости некоей рептилии, которую и называли убитым де Гозоном драконом. Примирить сказку с реальностью можно только предположением английского ученого Сэсила Торра, что де Гозон убил крокодила.

Магистр Роже де Пин был отображен на памятнике свершающим благотворение нищим. Раймон Беранже, сидя, держал за лезвие меч.

Основатель замка Святого Петра и строитель одноименной башни на Родосе Филибер де Найяк, участник никопольской бойни, в полном вооружении с мечом и щитом защищал расположенное у его ног детище — замок.

Иные магистры почтенно восседали, отдыхая от трудов своих, иные изображались в полном решимости действии…

Большая часть могил была разорена турками в поисках сокровищ, когда Родос пал на исходе 1522 года, а взрыв пороха в 1856 году уничтожил всю эту красоту, оставив нам на память лишь жалкие останки фундамента. Причем взрыв был такой силы, что, как было уже отмечено ранее, снес наполовину и дворец великих магистров.

Подойдя к надгробию магистра де Гозона, Лео прочел французскую надпись, гласившую: "Гений, победитель силы. Дьёдоннэ де Гозон, простой рыцарь, убил чудовищного гада страшной величины".

Впрочем, раздумывать о том, насколько правдива надпись, было некогда — юный Торнвилль приступил к таинству исповеди пред одним из орденских капелланов, который поначалу ужаснулся, услыхав о том, что рыцарь не был на исповеди и не причащался Тела Господня более четырех лет. Разумеется, как только Лео указал причину, не могшую не быть уважительной, капеллан смягчился, и все же течение исповеди периодически напоминало допрос.

Торнвилль подивился было, что капеллана волнует не состояние его души, но потом решил, что, коли надо, пусть так и будет, значит, велено начальством, и этому решению надо подчиниться.

Капеллан играл на его душе, как на арфе, умело анализируя умонастроение исповедника, порой запутывая вопросами, переспрашивая и неожиданно возвращаясь к предметам, давно, казалось бы, выясненным и обговоренным.

Да, без сомнения, это был форменный допрос, обставленный так, словно был санкционирован самим Богом, да еще с целой свитой святых, перед мощами которых, находящихся в храме, рыцарь должен был засвидетельствовать истинность своих слов.

Наконец, исповедь-допрос завершилась, капеллан наложил на англичанина епитимью, заключавшуюся в каком-то немыслимом количестве каждодневных молитв (не помня о наставлении Христа не уподобляться в молитве язычникам, думающим, что в многоглаголании своем услышаны будут), после чего Лео отстоял службу и причастился облаткой — Телом Христовым.

После службы Лео решил немного прогуляться по греческой части города, о чем предусмотрительно доложился в "оберже" еще утром. После полумонастырского уклада той части города, где жили иоанниты, греческая Хора его откровенно порадовала.

Кругом бурлила жизнь. Трактирщики, лавочники наперебой зазывали англичанина перекусить или приглядеть какой товар для себя или подружки. После церковной службы хотелось есть, и Лео позволил себя уговорить перекусить, заказав вареных осьминогов — для экзотики, а также какого-то тертого сыра с приправами и красного вина. После вчерашней попойки немного вина оказалось в самый раз, чтобы улучшить самочувствие.

После этого, завернув к ювелиру, Лео заказал ему серебряный перстень, объяснив и в меру уменья нарисовав, какой на нем должен быть герб. Затем прошел на главную торговую улицу, ведшую через весь город от Морских ворот, но шумная суета вокруг утомила его, и он свернул в переулок, побродил по узким улочкам, где то тут, то там неожиданно возникали небольшие византийские церквушки с крытыми черепицей куполами.

После этого Торнвилль вновь вышел куда-то на оживленное место, ближе к морю. Очевидно, там по преимуществу жили горожане латинского происхождения, побогаче, хотя встречались и греки. Кругом расхаживали красивые женщины, латинянки и гречанки, разодетые по моде в дорогие франкские ткани и вельвет.

Не только их шея, грудь и чело, но даже широкие рукава были изукрашены драгоценными камнями и жемчугами. Некоторые носили столь тяжелые золотые (или серебряные позолоченные) цепи, что современник ехидно писал о том, что местные модницы с трудом выдерживали их вес. Изящные туфельки были инкрустированы перламутром и черепашьим панцирем.

Лицезрение этих веселых, красивых, легкомысленных дев и жен с огненными очами и рьяно рвущимися на волю из-за шнуровок персями совсем оживило Торнвилля, почуявшего себя волком в овчарне — жизнь-то какая, лови да бери! Правда, тут же пришлось себя одернуть, ведь не так давно Лео обещал себе воздержаться от мыслей о женщинах, чтобы произвести хорошее впечатление на рыцарей ордена. К тому же, если говорить по правде, почти все беды юного Лео, которые ему случилось пережить в последние годы, случилось из-за женщин. Следовало дать себе передышку прежде, чем бросаться в новые приключения.

То, что Лео застал в "оберже" по возвращении, стало лишним подтверждением — если молодого рыцаря уличат в связи с женщиной, то не будут снисходительны.

Далеко по двору раздавался свист плети и стоны, так что даже старая лошадь, ходившая по кругу и накачивая воду, встревожилась.

— Это что? — спросил Торнвилль у орденского слуги, на что получил меланхоличный, но с изрядной долей ехидства ответ:

— Это рыцарь Пламптон плоть усмиряет!

Действительно, тот, запершись в своей каморке, нещадно хлестал себя плетью-многохвосткой, стеная от боли и греховных помыслов: только и было слышно, что "Господи, помилуй!"

— Отметьте там у себя, что я пришел, — мрачно изрек Торнвилль и направился отдохнуть.

Пришлось заткнуть уши пальцами, чтобы не слышать проходивший недалеко процесс самоистязания.

Вскоре Лео придремал, а когда очнулся, уже было тихо. Настроение вновь приподнялось. Впереди еще девять дней отдыха! Захотелось обойти крепость снаружи, полюбоваться ее мощью, а когда он доложил об этом своем желании, двадцатилетний Томас Даукрэй, внук Томаса Грина, навязался в сопровождающие.

"Следить за мной приставлен? — с горечью подумал Лео. — Не дело для рыцаря. Или у них это в порядке вещей?"

Как бы там ни было, молодой иоаннит повел себя достойно и не только не отгонял Лео от заинтересовавших его объектов, но, напротив, давал ценные и интересные сведения, которые не стал бы рассказывать шпиону (так, по крайней мере, казалось Лео).

Через круглую башню апостола Павла с его барельефом и гербом магистра д’Обюссона двое юношей вышли из крепости, и в начале шумного порта их взорам предстали три тела повешенных греческих монахов, меланхолически покачивавшихся от порывов ветра над торговой суетой.

Видимо, сие зрелище было здесь привычным, так что только Торнвилль обратил на него внимание и, аккуратно указав рукой в сторону повешенных, спросил:

— Чем же они так провинились? Я полагал, что монахи — люди тихие.

— Ты на одежды их не смотри. Они пролили кровь, и потому… — Вместо слов молодой иоаннит жестом указательного пальца вычертил в воздухе петлю. — Здесь не знаешь, откуда ждать ножа — от турецких подсылов или упертых греческих монахов.

Рыцари пошли далее вокруг родосской крепости по направлению против часовой стрелки. Сначала — от старых, прямоугольных башен с крестообразными бойницами, выстоявших еще под огнем мамлюков, потом — к круглой башне Святого Петра, украшенной барельефом этого апостола, гербом магистра Закосты и папским гербом с митрой и двумя перекрещенными ключами от Рая.

Вот путники обогнули Кастелло с небольшой башней Паньяка и пушечной батареей. Далее налево Пушечные ворота вели в рыцарский квартал — Коллакиум — к дворцу магистров, а прямо ворота Святого Антония вели внутрь Хоры. Над вторыми воротами виднелся барельеф их покровителя, святого Антония, исполненный, в отличие от многих прочих, не из белого мрамора, а из порфирного гранита.

Рыцари решили не входить ни в те, ни в другие ворота — не хотелось беседовать с вооруженным караулом, который мог от скуки остановить рыцарей и начать дотошно расспрашивать, — и продолжили движение вокруг крепости.

Её наружные окрестности мало походили на то, что есть сегодня. Снаружи были лишь немногочисленные домики, большое количество садов, дикие рощи, а местами — византийские церквушки и античные руины.

Сама крепость, как уже отмечалось ранее, тоже была иной. Она еще не обросла многочисленными бастионами, стены были намного тоньше, без позднейшей "земляной начинки", позволившей противостоять разрушительному огню османской артиллерии. Башни были выше и значительно отстояли вперед от линии стен, а ворот было больше.

Находились среди них и ворота Святого Георгия, на которых висел большой череп "дракона". Путешественники пока до них не дошли, но Томас Даукрэй обещал Торнвиллю их показать.

Так, между прочим, зашел разговор о де Гозоне — победителе чудовища.

— Это старая легенда нашего ордена, — ответил Даукрэй. — Случилось это в 1346 году, в тот год, когда де Гозон начал править Родосом. Тогда он еще не стал великим магистром, а был простым рыцарем. И вот, здесь, недалеко, в болоте у холма Святого Стефана жил дракон, питавшийся исключительно девственницами. Прежний магистр, Элион де Вилльнёв, запретил рыцарям сражаться с драконом, и когда де Гозон его ослушался, великий магистр посадил победителя дракона в тюрьму. Однако де Вилльнёв вскоре умер, а рыцари выпустили узника и единодушно избрали его великим магистром. Так что непослушание иногда полезно.

— Приму к сведению, — ответил Лео, а его собеседник, только что улыбавшийся, уже серьезно продолжал:

— Вернее, это раньше было полезно, а теперь совсем другие времена. И это не только послушания касается. Ньюпорт тут недавно сказал, что в наши дни дракон умер бы с голоду.

— А ты сам веришь в эту байку? — спросил Лео.

Даукрэй еще больше посерьезнел:

— Понимаешь, Лео… Иной раз и отказываешься верить, но глаза убеждают тебя в обратном. Сейчас мы подойдем к воротам Святого Георгия, и ты все увидишь сам.

Ворота Святого Георгия в то время представляли собой старую прямоугольную проездную башню, на которой виднелся мраморный барельеф Святого Георгия Победоносца, поражавшего дракона, а также гербы великого магистра Флювиана, папы Мартина Пятого и герб ордена иоаннитов.

Торнвилль сразу увидел на воротах то, что мы упоминали чуть выше. Огромный череп, больше лошадиного, но принадлежавший не травоядному животному, судя по пасти с острыми зубами. Также к воротам были прибиты гигантские кости, не подходящие ни одному из известных Лео больших животных.

— Вот об этом я и говорил, — тихо промолвил Томас. — Можно сомневаться в легенде, но как можно не доверять своим глазам? Ведь это же ни на что не похоже, не так ли?

— Воистину. Неужели настоящие?

— А ты как думаешь? Из камня высеченные? То-то, что нет. Ни бычьи, ни лошадиные, ни ослиные. Даже не слоновьи. И тем не менее, если на досуге ты поймаешь простую ящерицу и изучишь ее, то найдешь большое сходство как раз между ее строением и набором этих гигантских костей, особенно лап. Только тут еще и зубы. Недаром их поместили сюда, под Георгием Драконоборцем.

— А ты слона видел?

— Не приходилось.

— Вот было бы занятно поглядеть. Больно чудной он на картинках в "Бестиарии". Неужто такой может жить на белом свете?

— Может. Только живьем он гораздо больше — так-то его порой рисуют, чуть ли в два раза ниже лошади, а я видел на базаре его бивни. Он должен быть огромен. Доведется в Африку за зерном сплавать, может, и увидим…

Путники направились дальше, миновали еще одну башню, и тогда Даукрэй сказал:

— Вот от этой башни начинается порученный нам участок обороны крепости, идущий до ворот Святого Афанасия.

Дошли и к ним, располагавшимся, подобно воротам Святого Георгия, в особой башне. Там же, отдельно от крепости, возвышалась круглая башня Богоматери, опознаваемая по барельефу Девы Марии с Младенцем Христом над гербом магистра де Ласти.

Далее крепостные стены сворачивали к морю. Путники миновали ворота Святого Иоанна, известные еще как Красные, охраняемые небесным покровителем ордена — святым Иоанном Крестителем, сурово взирающим на проходивших с барельефа. Наконец прошли Итальянскую башню с воротами и так добрались до мола башни Ангелов и ворот Святой Екатерины.

Оставалось пройти вокруг военной гавани, и обход города-крепости Родос был завершен.

Торнвилль во время всей этой прогулки старался, чтобы не показаться шпионом, задавать вопросы нейтральные, и старался так сильно, что Даукрэй заметил это:

— Я вижу, ты сдержан в своем любопытстве. Понимаю, что тебя держат на подозрении. Уж заслуженно или нет — не знаю. Но пока твое поведение правильно. Надеюсь, со временем подозрения будут сняты, и мы сможем беседовать, не так тщательно подбирая слова.

— Благодарю за откровенность, — промолвил Торнвилль и крепко пожал руку иоанниту. — Одно бы только хотелось знать — когда подозрения с меня снимутся.

— Полагаю, когда ты начнешь исполнять свои обязанности.