Дьявол

Глава XI

Рори нехотя открыл глаза и снова их закрыл, жмурясь от яркого снопа солнечного света, струящегося из откинутого полога шатра. После бурно проведенной ночи ему не хотелось возвращаться в реальность дня. Он повернулся на бок, чтобы посмотреть на диван в противоположном конце шатра, который занимал Баба. Чернокожий великан уже проснулся, и лучи солнца высвечивали пятна цвета топаза на его обнаженном торсе. Он возлежал на многочисленных подушках, потягивая кофе из крошечной фарфоровой чашки в бронзовой оправке филигранной работы. Абдулла, мавританский бой, прислуживал ему, и не было намека ни на Альмеру, ни на Заю, рабыню из гарема Бабы, которая делила с ним ночью постель точно так же, как Альмера делила постель с Рори. Нет, думал Рори, Альмеры и след простыл, даже запаха ее духов не ощущалось. След простыл, но остались маленькие багровые синяки на теле от ее губ. Он стал рассматривать эти сувениры наслаждения, затем потянулся, закинув руки за голову, зевнул и повернулся лицом к Бабе, прикрываясь мятой простыней, чтобы его наготы не видели Баба и бой.

— Ты наконец-то проснулся, Рори? — Баба указал на кофейник и что-то быстро сказал Абдулле. — Давно пора. Я пил кофе и думал, будить ли тебя постепенно, щекоча голубиным пером, или вернуть тебя к жизни быстро, облив водой из ведра. Послушай! Солнце взошло, и я уже закончил утренние молитвы. Я послал боев к реке распугать крокодилов, и сейчас мы искупаемся, оденемся и займемся нашими делами с этим скользким сыном верблюдицы Соусой. — Он подождал, пока Абдулла налил кофе Рори и поправил подушки, чтобы Рори было удобно сидеть. — А теперь скажи, как тебе спалось этой ночью?

— Спалось? — застенчиво усмехнулся Рори, — Ты действительно полагаешь, что я должен был спать, а, Баба? Разве я лег в постель по этой глупой причине? Увы, нет! Сон бежал моих глаз, пока не стало светлеть в шатре. И тут моя партнерша исчезла. Она ушла вместе с твоей подругой. Ах, если бы она сейчас была здесь!

— Ну, это же не последняя ночь, брат мой, — укоризненно погрозил пальцем Баба. — Я отправил их обеих по очень простой причине. По утрам женщина действует слишком расслабляюще на мужчину, и он весь день будет чувствовать себя изможденным. Эрекция, с которой мужчина пробуждается, не имеет ничего общего со страстью: она лишь указывает на то, что его пузырь полон. Пусть Абдулла принесет тебе горшок сейчас, и ты убедишься, что я прав. Утренняя твердость исчезает моментально.

Баба оказался прав, Рори в этом и не сомневался, хотя он сам никогда над этим раньше не задумывался. Взяв полотенце у Абдуллы, Рори встал, обмотал его вокруг бедер и присоединился к Бабе у выхода из шатра. Вместе они спустились по крутому берегу к воде, где мужчины-рабы, образовав полукруг, били по воде пальмовыми ветками и палками. Хотя им удалось отогнать крокодилов, они замутили воду. Но она была все-таки прохладной, а мыло, которое дал Рори Баба, французским, отличного качества, и пахло сиренью. Какое удовольствие было смыть с себя ночной пот и ощутить телом прохладу воды. Баба, который в большинстве случаев оставался серьезным молодым человеком, играя роль шанго, которому не может быть свойственна легкомысленность, сбросил с себя свою серьезность вместе с одеждами и барахтался теперь в воде, как беспечный кит. Он проплывал над водой, хватал Рори за ноги, а Рори в ответ делал вид, что топит его. Они боролись по пояс в воде, гонялись друг за другом, барахтались и играли, пока наконец не вышли на берег, где их завернули в длинные, мягкие, белые полотенца. Копна черных курчавых волос Бабы высохла мгновенно, а вот Рори, чтобы высушить свои длинные локоны, пришлось довольно долго вытирать их и встряхивать.

Пока Абдулла подавал полотенце Бабе, другой бой, один из тех, что отгоняли крокодилов, вытирал Рори. Он был немного темнее Бабы, с точеными чертами араба. Бусинки воды скатывались с его обнаженного тела, пока он работал полотенцем. Что-то в нем поразило и привлекло внимание Рори. Хотя бой был юн, худ и достигал Рори только плеча, аппарат его был, как у великана. Рори глаз не мог от него оторвать, и даже Баба заметил это.

— Тебе нравится Фаял? — Баба указал на боя, а точнее на тот придаток, на который уставился Рори. В голосе его сквозило удивление, даже слабый намек на скептицизм. — Он мне брат наполовину, он был зачат моим отцом, но рожден от рабыни, поэтому и сам раб. Его мать сенегалка, а некоторые полагают, что сенегальцев можно сравнить с рабами из Судана; но я этому не верю и считаю, что суданцы превосходят все остальные племена.

— Угу, к тому же он красив, — Рори перевел взгляд на лицо юноши. — Я и не думал, что ты знал, куда я смотрел, но это правда: я смотрел именно на это. Какое чудо!

— Ты когда-нибудь видел себя в зеркало в полный рост, Рори?

— Но в его возрасте я бы не увидел то, что видит он.

— Сенегальцы славятся как жеребцы, хотя у суданцев репутация в этом еще выше. Ну, Рори, я не знал, что тебя интересуют мальчики. — Баба вовсе не выглядел обеспокоенным мнимым предпочтением Рори. — Если ты предпочитаешь его Альмере, забирай, он твой. Он будет прислуживать тебе так же, как Альмера, а многие говорят, что даже лучше.

Рори энергично замотал головой в знак протеста.

— Я никогда не понимал тех, кто предпочитает мальчиков, Баба, и я вряд ли когда-нибудь заинтересуюсь ими. Многие моряки иного мнения. У нас был юнга на корабле, который обслуживал многих из команды. Я их не осуждаю, но меня это никогда не будет привлекать. Интерес к этому парню был вызван прежде всего любопытством, а потом я вспомнил девушку, которую оставил в Шотландии. Она никак не хотела расставаться со мной, брат мой, потому, как сама сказала, что никогда в жизни не встречала мужчину, который мог бы удовлетворить ее, и вряд ли встретит после меня. Я думал о ней, когда увидел этого парня, и решил, что он стал бы мне достойной заменой.

Во взгляде Бабы читался вопрос, не понимая, он замотал головой:

— Я не понимаю твоего отношения к женщинам. Разве женщина, о которой ты говоришь, рабыня, если ты сможешь поделить ее с другим рабом? Здесь мы не делимся своими женщинами. Конечно, в больших гаремах мы держим евнухов, чтобы они ублажали женщин, но мы никогда не позволяем им увидеть настоящего мужчину. Разумеется, я поделился с тобой Альмерой, но это не совсем так, потому что я ее тебе отдал. И ты позволишь женщине, о которой говоришь, наслаждаться с этим боем?

— Она уличная девка, Баба. Я взял ее всего на одну ночь. За ночь до меня у нее был другой мужчина, и еще один на следующую ночь после меня. Все же она была хорошей девушкой. Несмотря на то, что она была уличной шлюхой, она оказалась щедрой, доброй, ласковой и любящей. Она взяла меня к себе с улицы в Глазго, накормила меня, обогрела, любила меня и пожелала мне счастливого пути утром. Я обещал, что пришлю ей маленький подарок из Африки.

— Значит, она принадлежит к «выезжающим ногтям». Они уезжают в города, чтобы продавать свое тело, а потом возвращаются в свои деревни, чтобы выйти замуж, отдав мужьям заработанные деньги. Я так понял, что эта женщина продавала свое тело за деньги, а?

— Да, но не мне. То, что она продавала другим, мне она отдала бесплатно. Но давай не будем больше обсуждать это, Баба, она ведь за много миль отсюда, и я совсем забыл про нее, пока не увидел этого молодого Фаяла, надрывающегося тут, как ишак.

— Ах, мы должны обсудить этот вопрос, Рори. Если хочешь послать ей этого парня, пожалуйста, он твой. Это можно устроить. Его можно отправить с твоим кораблем, а я прослежу, чтобы с ним обращались как следует во время плавания и никому не продавали.

Твой капитан не посмеет ослушаться меня, особенно когда я насыплю ему в ладонь золота. Потом, когда корабль прибудет в Англию, он пошлет боя женщине, о которой ты рассказал.

Мысль понравилась Рори. Он представил себе Мэри Дэвис, щеголяющую по серому Глазго с собственным рабом-негром. А уж как она будет рада этому? Если уж ей понравился Рори, а ей он точно понравился, то как же она обрадуется Фаялу! По крайней мере, в два раза больше, полагал Рори. Собственный ее черный арап! Да о ней по всему городу молва пойдет. Единственная шлюха в Глазго с таким знаком отличия. Рори посмотрел на боя, снова оценивая его по достоинству, как и в первый раз. Теперь в прозрачных карих глазах раба стояли слезы. Зачем ему ломать всю жизнь юноши, поддавшись сиюминутному желанию? Зачем увозить его от солнца и лишать роскоши шатров Бабы? Чтобы поселить в холоде и нищете дома Мери? Но он не мог не считаться с Бабой.

— Почему ты плачешь, юный Фаял? — Баба, казалось, не был тронут чувствами юноши. — Правда то, что великий белый господин желает отправить тебя как подарок своей женщине через океан, но потому лишь, что ты превосходишь всех остальных боев. Ты должен гордиться, что Аллах, мудрейший из мудрейших, счел возможным наградить тебя так, что все мужчины будут завидовать тебе, и все женщины возжелают тебя. Ты сможешь удовлетворить эту женщину, подругу великого белого господина, а она, в свою очередь, расскажет о тебе всем своим подругам. И у тебя будет гарем больше, чем у султана, но совершенно ничего не будет тебе стоить. Это большая честь для тебя и прекрасная возможность.

— Это воля Аллаха, — склонил голову юноша. — И-н-ш-а-л-л-а-х! Но, увы, я никогда больше не увижу свою мать, и я совсем не хочу оставлять тебя, мой господин шанго.

— Ты уже слишком взрослый, чтобы идти в гарем, так что ты в любом случае никогда больше не увидишься с матерью. Ты обретешь счастье, сознавая, что выполняешь мою волю так, как я просил. — Баба повернулся к Рори. — Бой твой, брат. Я отдам распоряжения о его посылке в Англию, а ты можешь написать письмо, чтобы его передали женщине, которая, как ты говоришь, была столь добра и ласкова с тобой. Для тебя ведь ничего не стоит послать ей такой знак благодарности.

— Благодарю, Баба. Но в будущем я буду осторожнее и не буду восхищаться ничем в твоих владениях, что бы это ни было, одеяние, партнерша на ночь или бой, ты все это даришь мне.

— Ты бы поступил точно так же.

Баба шлепнул Фаяла по голой заднице и приказал ему пойти одеться и прибыть с докладом в дом Соусы. А сам он и Рори вернулись к шатру. Баба целиком ушел в собственные мысли. Наконец он повернулся к Рори.

— Почему я не должен дарить тебе то, что имею, Рори? Все, что есть у меня, принадлежит тебе. Это не пустые слова. Здесь в Африке мы люди импульсивные. Мы быстро влюбляемся и так же быстро начинаем ненавидеть. С той минуты, как я увидел тебя, ты мне понравился, но, должен признаться, это еще не все. Перед тем как мне покинуть Саакс, моя мать сказала, что я встречу тебя. И хотя она была обращена в истинную веру, она не родилась последовательницей Пророка. Как неверная, она поклонялась богам Судана. Суданцы очень древний народ с очень древними богами. Конечно, — он пожал плечами, — существует только один Бог — Аллах, но…

— Кто знает, — Рори постарался успокоить его, — возможно, есть боги древнее Аллаха.

— Пожалуй. — Баба не был уверен. — И, конечно же, суданцы — древний народ с очень древними богами. Это самый древний, самый сильный и самый красивый народ во всей Африке, и я говорю это с гордостью, потому что сам наполовину суданец.

— Поскольку ты представитель суданского народа, я тебе верю.

Баба кивнул головой, принимая комплимент.

— Так вот моя мать даже сейчас, будучи истинной последовательницей Пророка, иногда обращается к богам Судана и беседует с духами своих предков. Прямо перед моим отъездом она устроила этот обряд, чтобы убедить меня, что путешествие будет безопасным, и сообщила мне, что ее боги сказали ей, что я повстречаю не знакомого принца, носящего мое имя, но с золотыми волосами, и что я должен стать его братом. Предсказание богов моей матери сбылось, Рори. Но довольно! Коротышка Соуса и твой капитан ждут нас к завтраку в замке Ринктум. Я пойду, но есть его пищу я не буду. Мои повара приготовят мне завтрак и отнесут его туда. Я также не намерен завтракать за одним столом с Соусой и твоим капитаном. Можешь выбирать, где сядешь, со мной или с ними; какую пищу будешь есть, мою или их; какую одежду наденешь, мою или их. Ты волен выбирать сам.

— Ты будешь доволен, если я сяду с тобой? — спросил Рори.

Никогда в жизни Рори не встречал человека, который бы так много сделал для него, как Баба, и ему не терпелось отплатить добром. Это не составило бы труда, потому что Рори нравился этот высокий африканский парень.

— Тогда я буду есть с тобой, о брат мой! Я сяду с тобой и буду есть твою пищу и пить твои напитки и носить твою одежду. Тех людей нельзя назвать моими друзьями. Рубцы, которые ты видел на моей спине, дело рук капитана, так же как и рана на ноге у моего слуги. Что касается португальца, то он напоминает нечто ползучее, прячущееся под камни, и я не доверяю ему. Но тебе я доверяю, Баба. У меня в жизни не было ни брата, ни близкого друга. Теперь, когда наши пути встретились, я умоляю тебя о дружбе со мной, и жизнь моя тому порукой.

— Ах, мне нужно гораздо больше, чем это.

Баба порылся в одном из сундуков и достал две робы, языческие по своему буйству золота и примитивному покрою. Они не походили на арабские робы, которые он и Рори носили в предыдущий день. Одну из них Баба кинул Рори.

— Вчера своей одеждой я отдал должное своему отцу. Сегодня я отдаю должное своей матери и наряжусь суданцем, и ты следуй моему примеру, хотя мир еще никогда не видел суданца с желтыми волосами. Но, как я и говорил, Рори, мне нужны не только твоя дружба и жизнь. Если мы хотим стать настоящими братьями, мне нужна твоя душа.

— Как же я могу отдать ее тебе?

— Очень просто, повторяй за мной вот эти слова.

— Начинай!

— Нет на свете Бога, кроме Аллаха… — В словах Бабы звучала такая серьезность, которой раньше не было.

— На свете нет Бога, кроме Аллаха, — повторил Рори.

— А Магомет его Пророк.

— А Магомет его Пророк.

— Вот и все. — Баба взял у Рори робу и надел на него, оставив одно плечо открытым. На голову Рори он надел маленькую шапочку из белого бархата, шитого золотом. Затем оделся сам, и они вышли из шатра, где их ждали зонтоносы.

Баба усмехнулся:

— Знаешь, кто ты, Рори?

— Я что-то среднее между шотландским бароном, суданским принцем и арабским шанго.

Вновь лицо Бабы стало серьезным.

— Не только. Ты мусульманин, истинный верующий. Об этом говорят слова, которые ты только что произнес. Такова воля Аллаха, ты больше не будешь нзрани. Подумай, человек, и возрадуйся. Нам даже не надо звать брадобрея, чтобы отрезать тебе крайнюю плоть. Ты был рожден для Ислама.

— И-н-ш-а-л-л-а-х, — ответил Рори. И это было самым подходящим ответом.