Дьявол

Глава XXXVII

Рори ехал шагом по пыльной Шарлотт-стрит, которая теперь почти полностью погрузилась в предвечернюю тень. Его короткая вспышка гнева на леди Мэри обернулась злобой на самого себя. В конце концов, она, возможно, права. Неужели он растратил в распутных эксцессах казавшиеся неисчерпаемыми резервы своей силы? Неужели он, как обвиняла его Мэри, так часто изливал свою мужественность в любое приемлемое вместилище, оказавшееся под рукой, что совсем ничего не осталось? Неужели возможно, чтобы он, такой молодой, полностью спалил себя? Боже упаси! Неужели он превратился в оболочку, выжатый лимон, как она удачно выразилась, совершенно лишенный сока, который использовали и собираются выбросить на помойку? Нет, нет! С ним такого не может случиться, только не с ним.

Успокаивало его лишь одно, хотя утешительного в этом было мало. Он никогда, ну едва ли когда-нибудь тратил свое семя на ужеподобных худых мальчиков с искусанными губами, которых было такое множество при мавританских дворах. Нет, черт возьми! В этом он невиновен, хотя не то чтобы совсем невиновен. Была же та оргия, в которой также участвовали Тим и Джихью. Но такие случаи были редки в его жизни, и уж тем более не были пристрастием или необходимостью. В конце концов, взгляните на Бабу и Мансура. Они увлекались этим время от времени для разнообразия — это вполне естественное занятие в Марокко, — однако их мужественность от этого не страдала. Рори был рад хоть этим уличить свою мучительницу в неправоте.

Возможно, продолжал он спорить с самим собой, не все еще потеряно. Он может дать себе зарок воздержания на некоторое время и посмотреть, пополнит ли полный отказ его пустые резервуары. Увы, несмотря на то, что его физические возможности казались парализованными, его страсть была по-прежнему сильна.

С людной Шарлотт-стрит он повернул коня в узкий переулок и понял, что направляется назад к дому Мэри Фортескью. Он, казалось, всегда искал у нее защиты. Чуть-чуть не доехав до угла, он заметил, как из темной ниши появилась фигура. Это была женщина, целиком закутанная в темную одежду, в руках у нее был сверток. Когда он почти поравнялся с ней, она отбросила чадру, закрывавшую лицо. Он остановился, узнав знакомый жест, которым обычно мавританские женщины открывают свои лица.

— Альмера.

— Мой господин. Прости меня, мне надо увидеться с тобой. Я подслушивала под дверью. Я боюсь. — Она внимательно посмотрела в обе стороны переулка и, никого не увидев, подняла завернутый в материю сверток к Рори, который подставил руки, чтобы взять его.

— Тебе нечего бояться, малышка.

Рори откинул складки материи и увидел лицо своего сына. Ему показалось, что он выглядел как все младенцы, однако он отметил, что у мальчика была белая кожа, сильные и здоровые ручки и ножки и на голове золотились жидкие пучки светлых волос. Рори испытал чувство, поразившее его самого. Вес и тепло свертка в руках давали ощущение собственного достоинства. Ведь это была его плоть и кровь, которую они сотворили вместе с девушкой, стоящей сейчас рядом с ним. Он отдал ребенка Альмере, вдруг почувствовав всю хрупкость этого свертка.

— За себя я не боюсь. — Альмера протянула руки, чтобы взять ребенка. — За Исмаила тоже. Я смогу его защитить, а вот за тебя я боюсь. Она может тебе навредить.

Он нашел в себе силы улыбнуться.

— У меня все еще есть то, чего она добивается; она не навредит мне, во всяком случае, до тех пор, пока не получит это, а судя по тому, как дела обстоят сейчас, будет это не скоро.

— Я тоже этого хочу, милорд. Ох, возьми меня с собой!

Перспектива снова иметь Альмеру под рукой была заманчивой, но куда же он с ней денется? Конечно, не к Мэри Фортескью с ее собранием крикливых девиц, не в Мелроуз, где Мараю следовало опасаться еще больше, чем леди Мэри, и не на «Шайтан», где она будет единственной женщиной среди грубой матросни. Возможно, он мог бы взять ее к Элфинстону, но это вызовет уйму разговоров: служанка леди Мэри под покровительством вновь прибывшего работорговца.

— Сейчас я не могу, Альмера. А в том деле, которого ты жаждешь вместе с леди Мэри, боюсь, я буду бесполезен. Со мной что-то произошло. Не спрашивай почему, но я хуже любого евнуха из сааксских гаремов.

Он соскочил с коня, чтобы обнять ее. Долгих объятий не получилось, они были прерваны вывернувшей из-за угла телегой, запряженной быками.

Рори подождал, пока телега проедет, затем поцеловал Альмеру.

— Возвращайся домой, малышка. Сейчас тебе там ничего не угрожает. Дай мне все обдумать. Я найду безопасное место для тебя и Исмаила. Если бы ты вдруг исчезла, за тобой бы устроили погоню. Доверься мне, Альмера. Я обо всем позабочусь. Береги моего сына. Аллах милостив, он защитит тебя, и я тоже. Теперь иди, пока тебя не хватились, и знай: я люблю тебя. Всегда любил, а теперь люблю вдвойне, потому что ты мать Исмаила.

Он отпустил ее, сел в седло и ускакал прочь, чувствуя тепло ее пальцев на своей руке. В конце переулка он оглянулся и увидел черную фигуру с опущенными плечами, заворачивающую за угол. Всепоглощающее желание броситься назад и увезти ее с собой овладело Рори, но он не поддался ему и повернул коня в сторону дома Мэри Фортескью. Он нашел ее сидящей в гостиной наверху с выражением суровой решительности на лице.

— Твой слуга Кту здесь. Он был на корабле; капитан Джихью просил передать, что там все в порядке.

— Ты смогла понять его?

— Фаял перевел мне. Ну сядь же, Бога ради, и отдохни. Весь день мотаешься, как проклятый, и так ничего и не добился.

— Точно! Что же случилось со мной? Вдруг за одну ночь я превратился в евнуха. Старик Гарри умер. Он больше не встает по стойке смирно.

— Что, видимо, и обнаружила миледи Клеверден, судя по выражению твоего лица. Держу пари, она потерпела такую же неудачу, как и я.

— Именно, — он глуповато улыбнулся. — Маленький негодяй мертв.

— Ну, он далеко не маленький и, уж конечно, не мертв. Я знаю, что с ним стряслось, и поставлю его на ноги так скоро, что и глазом не успеешь моргнуть. Это все чертова Марая со своим проклятым обэ. Клянусь, он встанет на нее в любое время, когда она пожелает, но ни на кого другого. Мы займемся этим, дружок. Если она навела на тебя порчу, чтобы приберечь старика Гарри для себя, мы сделаем еще один шаг и снимем эту порчу. Гляди, Рори, — она приподняла юбку своего темного костюма. — Я уже готова ехать с тобой в Мелроуз, хотя ты ничего и не замечаешь. Перекусим, а потом смело бросимся в атаку на эту ведьму. Ничего не бойся. Мама Фиби скоренько расправится с этой девчонкой. Дьяволица, говоришь? Ладно, а у Мамы брат — сукуй. Старый греховодник всегда шныряет у черного входа, вымаливая себе обед. Настала пора ему расплатиться со мной за все кушанья, которые он у меня выклянчил. Старый дурак и его молодой подлиза, который всегда шляется с ним, как раз сейчас обретаются на моей кухне. От обоих воняет, как от помойки, и мне потребуется бельевая скрепка на нос, чтобы стоять рядом с ним, но зато старик сможет поставить на место эту шоколадную негодницу. У него целая сумка сушеных листьев, крысиных черепов и петушиных перьев, так что он ко всему готов.

Рори протянул к ней обе руки.

— Что бы со мной ни случилось, Мэри, ты всегда приходишь мне на помощь: то угощаешь кусочком холодного мясца и теплой любовью в Глазго, то стараешься поставить на ноги старину Гарри. Ты всегда находишь выход.

— И буду находить, дружок. Я же говорю, любой мужчина становится беспомощным, если за него не думает женщина. Так что не пренебрегай советом, Рори. Во что бы превратилась твоя жизнь, если б я вышла за тебя замуж? Я бы все время ходила в штанах, а ты бы превратился в мужа-подкаблучника. Я спасла тебя от судьбы, которая хуже смерти, отказавшись выйти за тебя замуж. Ты должен мне спасибо сказать за это.

Он замотал головой, довольный, что снова вернулся к ней, что ему больше ничего не нужно, только поесть, вытянуть длинные ноги и забыть про все горести на какое-то время. Он откинулся в удобном кресле, закрыл глаза и задремал, пока звон посуды и запах еды не вернули его сознание.

Они обедали а deux, и он понял, что голоден. Потом последовала подготовительная суета перед отъездом, и так как уже стемнело, Рори приказал Кту ехать по одну сторону от экипажа Мэри, а сам поехал по другую. Бесформенная куча грязных лохмотьев рядом с экипажем чудесным образом превратилась в человека.

— Тио Карло, — представила его Мэри со своего сиденья в коляске, и он протянул Рори резную рукоятку трости вместо руки.

— И Ганимед. — Мэри указала на стройного, с кожей табачно-коричневого цвета юношу с дикарски красивым лицом, который стоял рядом со стариком, держа набитый чем-то мешок. Юноша помог куче лохмотьев подняться на ноги, втолкнул в экипаж и сам влез следом. От обоих пахло падалью и экскрементами, и Рори увидел, что вместо бельевой прищепки Мэри держала перед носом помадницу, но он сильно сомневался, что ее острый аромат мог перебить этот запах.

Бледная луна, просвечивающая сквозь остроконечные зубцы пальмовых листьев, давала достаточно света, чтобы посеребрить колышущиеся метелки сахарного тростника и освещать дорогу. Когда они приехали в Мелроуз, Тим встретил их у двери, а рядом стояли Мама Фиби и сияющая Марая, опять в великолепном розовом платье. Прибытие Мэри вместе с Тио Карло и томным Ганимедом вызвало вскрик удивления у Мамы Фиби и оцепенение от страха у Мараи. Мэри прогнала старика с его мальчишкой на кухню с наставлениями Маме Фиби, чтобы они начинали любые приготовления, которые сочтут нужными, лишь бы избавиться на какое-то время от их отвратительного запаха. Затем она приказала Марае отнести свой небольшой саквояж в комнату Рори, чтобы у той не возникло никаких сомнений относительно того, кто будет ночевать там. Марая рванулась исполнять приказание, но ее презрительная мина, не оставшаяся незамеченной Мэри, свидетельствовала, что ее госпоже от этого будет мало прока.

— А ну-ка, убери эту ухмылку с лица, девочка, — рука Мэри шлепнула Мараю по заднице, — и следи за своими манерами, не то твоя очаровательная спинка отведает двадцать плетей. Чего терпеть не могу, так это наглости.

Отвернувшись, чтобы не видеть гнева Мэри, Марая взяла саквояж и ушла, но по плечам и убыстряющемуся шагу можно было судить, что она тоже разозлилась. Взмахнув юбками, она исчезла в галерее. Теперь, когда Марая ушла по приказанию, а двое колдунов находились на кухне, Мэри быстро объяснила Маме Фиби и Тиму, что, по ее мнению, произошло с Рори. Тим замотал головой, не веря сказанному. Ничего подобного, он был уверен, не могло случиться с его идолом, но Рори подтвердил, что именно так и обстоит дело. Мама Фиби согласилась, что такое несчастье могло случиться. Если девушка была дьяволицей, как она и хвастала, она могла навести такую порчу. Это не было редкостью, и ревнивые женщины часто пользовались этим в отношении своих гулящих мужей и любовников. Когда Мэри рассказала ей про дохлого петуха и укушенную губу, тут Рори отвернул нижнюю губу, чтобы показать шрам, толстуха кивнула в подтверждение мудрости Мэри, что та привезла Тио Карло из города.

— Он это может, мисс Мэри. Человек он никудышный, этот мой братец, и если в чем разбирается, так это в обэ. Он всю жизнь был человеком-обэ, и этот замухрышка с ним, ну, Ганимед, посмотреть, так в чем душа держится, а тоже в обэ разбирается. Придет ночь, и он сможет снять с себя кожу и облететь весь мир. — Она вразвалку подошла к Рори и положила ему руку на лоб. — Вы готовы пройти через это? Не знаю, что будет, но обэ иногда бывает страшным, очень страшным, сынок. — С видом угрюмой решимости на лице и расправив плечи, она вывела их из комнаты с апломбом тамбурмажора. — Пошли! Все на кухню. Плохо, что этот вонючий Тио Карло будет отравлять воздух в доме. Ему лучше сделать свое дело на кухне.

Кту стоял за дверью, и Рори сделал ему знак следовать за ним.

— Пойдешь со мной, парень, и не оставляй меня одного. Будь рядом, что бы ни случилось.

Они все проследовали за Мамой Фиби по патио. На полпути к кухне она обернулась:

— Где эта подлая сука Марая?

— Я послала ее отнести саквояж в спальню.

— Это нехорошо, она опять беду накликает. Лучше нам запереть ее где-нибудь.

Мама Фиби быстро повернулась, несмотря на свою тучность, и заковыляла по коридору к комнате Рори.

— Ее здесь нет, — сказала она. — Оставила саквояж и улизнула. Никому не сказала куда.

То, что ее не было поблизости, однако, имело в тот момент больше значения, чем то, где именно она находилась, так что они возобновили свое шествие на кухню. Там был Тио Карло, он, как обычно, сидел на полу. Ганимед и Питер, которые, очевидно, сразу же прониклись друг к другу симпатией, сидели, взявшись за руки, в сумерках кухни, где всего одна сальная свеча отбрасывала в стороны колеблющийся свет.

— Ты думаешь, сможешь помочь этому бедному молодому джентльмену, Карло? — Мама Фиби остановилась перед ним.

— Конечно, сестра Фиби. Слышал, какая-то девка заворожила его, и у него не встает ни на кого другого. Можно избавить, если он в меня верит. Если не верит, ничего не получится. С белыми людьми трудно, они не верят в обэ. Сестра Фиби, может, ты знаешь? Он верит?

Его высохшая голова повернулась к Рори.

— Я верю, Тио Карло. — Рори бы поверил в самого Махаунда, того, что в аду, если б это его исцелило.

— Вам это вряд ли понравится. Может быть больно.

— Если это даст результаты, то неважно, понравится мне это или нет.

— Тогда убирайтесь из комнаты. — Старик Тио Карло с трудом поднялся на ноги. — Ты, сестричка, давай выноси свою толстую задницу отсюда, и вы, прошу прощения, миссас Фортескью, покиньте нас, пожалуйста, и заберите с собой этого темнолицего воробышка, — он указал на Питера. — Ганимед останется один, а то он ни о чем не думает, кроме как о молодом бездельнике, который здесь сшивается. Так что уходите все.

— Но Кту останется, — настоял Рори. Ему хотелось, чтобы что-нибудь знакомое противостояло тайным манипуляциям Тио Карло.

— Это тот громадный тип? — Тио Карло показал на Кту.

Рори кивнул, и Тио Карло согласился, обменявшись быстрыми взглядами с Ганимедом. — Пусть остается, если хотите, но его надо будет связать. Нельзя, чтоб он тут мешался.

Рори все объяснил Кту, и тот согласился.

— Лучше уж мне тоже остаться, — настаивал Тим. — Я-то, черт возьми, верю в магию черномазых после того, что произошло со мной в Базампо, и, помнишь, тогда со мной был ты, Рори. Покрайней мере, хоть постою рядом с тобой.

— Белому человеку здесь смотреть не на что, если только он не тот, кого мы хотим исцелить. Негры не имеют значения, а белым надо уйти. — Тио Карло был настойчив.

Мама Фиби запротестовала, настаивая, что она могла бы помочь, что знает столько же про обэ, сколько и сам Тио Карло, и уж несравненно больше Ганимеда, но ее протесты не возымели действия. Мэри Фортескью тоже вызвалась остаться, утверждая, что хочет проследить, чтобы никакое несчастье не случилось с Рори, но вновь Тио Карло был непреклонен. Только Кту, и то связанный по рукам и ногам. Ганимед предложил оставить Питера в помощь, но Тио Карло схватил того за руки и вытолкал за дверь. Наконец в комнате остались только Рори, старик со своим любимцем и Кту, кротко сносящий ремни на запястьях и щиколотках.

Взмахом черной и сухой, как щепка, руки Тио Карло очистил выдраенный до белизны кухонный стол от посуды и сделал знак Рори забраться на него.

— Сначала вам лучше раздеться, любезный.

Рори разделся и залез на стол, лег и стал ожидать в полном неведении, что будет дальше, проклиная себя за то, что поверил этому старику и его мумбо-юмбо. Но, несмотря на все свои сомнения, он чувствовал, что Тио Карло был единственным человеком, который мог помочь ему. Он видел, что черная магия сделала с Тимми в Африке. Тимми был почти что покойник, а сейчас ходил здоровый, как все. Тиму магия помогла, пусть теперь поможет и Рори. Видит Бог, помощь ему необходима.

Он следил, как Тио Карло зажег четыре сальные свечи и стал капать расплавленным воском на каждый из четырех углов стола, потом подождал, пока он слегка остынет, и установил свечки в затвердевший воск. Старик положил ладонь на голую руку Рори.

— Я не собираюсь причинить тебе больше боли, чем необходимо, сынок, но лучше я тебя привяжу. Ты же не взбесишься, если дядя Карло тебя привяжет?

— Нет. Делайте, что считаете нужным.

Тио Карло распластал Рори на столе, разведя ему руки и ноги к четырем углам стола. Тонкой пеньковой веревкой он привязал запястья и щиколотки к ножкам стола. Прежде чем затянуть узлы, чтобы Рори не вырвался, он обмотал запястья и щиколотки Рори тряпками, чтобы веревки не впивались в кожу. Он старался, чтобы Рори было удобно, и за исключением того, что не мог двигаться, ему было вполне удобно.

Тщательно затянув и проверив на крепость узлы, Тио Карло достал еще одну тряпку, относительно чистую, которой намеревался завязать Рори глаза; но Рори не соглашался.

— Раз уж я решился на это, я должен видеть все. Не надо закрывать мне глаза.

— Кое-что человеку не следует видеть. — Тио Карло посмотрел на Ганимеда. — Ладно, обойдемся. Когда наступит время, можно будет задуть свечи.

Он порылся в мешке на полу и достал побелевший человеческий череп, который поместил рядом с головой Рори. Затем он стал втыкать черные, красные и белые петушиные перья в пустые глазницы, составляя из них особую и красивую цветовую гамму. Это приготовление походило на часть сложного ритуала, потому что, когда старик закончил, Ганимед внес свои незначительные изменения, после которых старик одобрительно кивнул. Затем он достал из мешка мятый бумажный пакет, в котором оказался переливчатый грубый порошок, показавшийся Рори растертыми мушиными крыльями, когда он чуть шею не сломал, пытаясь его разглядеть. Тио Карло попросил своего ассистента подать ему чашку воды. Тщательно отмерив три щепотки порошка и бросив их в чашку, он приказал Ганимеду размешать его ложкой, а сам приподнял голову Рори, чтобы тот смог выпить это. Порошок в воде не растворился и оказался совершенно безвкусным, но слегка царапал горло.

После этого Тио Карло снова сделал знак Ганимеду — принести из плиты маленький горшочек. Он источал сильный аромат перца, огненного красного стручкового перца из Кайенны, гвианской провинции на Южно-Американском материке. Сделав из тряпок помазок и привязав его к палке, Тио Карло обмакнул помазок в горшочек и стал мазать Рори бедра, живот и, да, да, даже самого старика Гарри. Ганимед, смазав как следует руки жиром, начал втирать мазь Рори в кожу. Рори вскрикнул и стал извиваться от едкого раствора. Все тело жгло, как от уколов вилами трех тысяч чертей, и единственным его желанием было убраться со стола и кинуться в прохладную воду поильного желоба рядом с конюшней. Тио Карло удерживал его с поразительной для таких тощих рук силой, не поддаваясь ни на ругательства Рори, ни на завывания Кту, который осыпал его смертельными угрозами, если тот навредит его любимому господину.

Пока старик держал извивающееся тело Рори, прижимая его к столу, Ганимед достал пучок ивовых прутьев, очищенных до белизны, и связал их вместе бечевкой. Он передал этот веник Тио Карло, который отпустил Рори, умоляя его лежать спокойно и затем начал обрабатывать его прутьями. Сначала он стегал несильно, и Рори чувствовал лишь легкое пощипывание, добавившееся к жгучей боли от раствора, но по мере усиления ударов и темпа Рори стало казаться, что каждый пруток глубоко врезается ему в тело, хотя, подняв голову, он видел, что удары наносились столь искусно, что совсем не повреждали кожу.

Кту вопил так, как будто каждый удар врезался в его собственное тело. Рори метался из стороны в сторону по столу, насколько позволяли путы, пока безжалостная порка продолжалась по нежной коже между бедер и по упругому животу. Удары Тио Карло прекратились из-за его полного измождения, а не из-за желания прекратить процедуру, жгучая боль в теле Рори усугублялась яростным огнем в животе, рожденным загадочным лекарством. Тио Карло выхватил четыре тонкие свечки и, едва не задыхаясь, пробормотал срывающимся голосом какую-то загадочную фразу, которую Рори не понял. Ему показалось, что слова представляли собой своеобразную молитву пантеону африканских богов, которые одновременно были и великодушными и злобными. По всей видимости, они имели какой-то смысл для Кту, потому что он перестал причитать и монотонно запел вместе со стариком.

Несколько мгновений ничего не происходило. Затем Рори почувствовал прохладу искусных пальцев, ритмично и приятно массировавших его в такт пения Тио Карло. Несмотря на жжение кожи, огонь в животе и боль от ударов ивовыми прутьями, сладостный ритм проник в его тело так, что ему захотелось выгнуть спину, на этот раз от чисто животного удовлетворения, а не от боли. Старина Гарри снова стоял, и Рори показалось, что никогда ранее он не добивался такой могучей потенции, такой стальной твердости и такой способности к острым ощущениям. Он тяжело задышал, с шумом втягивая воздух. Удовольствие от прикосновения пальцев достигло наивысшей точки и стало почти невыносимым. Он больше не мог сдерживаться. С криком облегчения он низвергнул потоки семени на свое разгоряченное тело. Но облегчение было лишь временным, и то же всепоглощающее желание стало вновь нарастать. Он почувствовал, что путы его были сброшены, и его собственные нетерпеливые пальцы стали шарить в темноте и отталкивать другие пальцы, которые доставили ему столько наслаждения. По их гладкости Рори определил, что это были пальцы Ганимеда. Теперь была очередь Рори самому возбудить себя и убедиться, что все опять было в порядке. Спасибо черным богам, которые вступились за него, он снова стал самим собой. Пальцы ему не лгали.

Рори услышал щелчок кремня и увидел, как разгорался зажженный фитиль. Тио Карло раздул одну свечу и помог Рори слезть со стола.

— Чары сняты, сэр. Они вам больше не страшны. Вам нечего больше бояться, что опять потеряете свою силу. Взгляните, он же как кокосовая пальма. — Он ухмыльнулся и показал Рори между ног. — Сегодня ночью вам придется хорошенько попотеть, чтобы он угомонился. Он намерен так всю ночь простоять, сэр.

Тио Карло наклонился вперед, сверкая своими маленькими черными глазками в свете свечи.

— Миссас Фортескью сказала мне, что будет ждать вас в вашей комнате. Она будет просто счастлива от этой кокосовой пальмы. Да-с! Будет просто счастлива! Что ж, вперед! Прямо так и идите. А Ганимед займется вон тем шумным молодым негритосом, — он кивнул в сторону Кту.

Рори протянул руку, чтобы пожать птичью лапу старика. Другой рукой он пожал тонкие прохладные пальцы Ганимеда, те же самые пальцы, которые так возбуждали его всего несколько минут назад.

— Я перед вами обоими в долгу. — Рори отпустил руку Ганимеда. — Мой жакет.

Рори указал на смятые одежды на стуле.

Ганимед вручил одежду Рори. Рори полез во внутренний карман и достал кошелек. Золотые монеты, которые он предложил им, были щедрым вознаграждением для обоих, и они приняли их вместе с его похвалами и благодарностью. Перебросив одежду через руку, он потянулся за свечой. Свет от нее колебался, когда он выходил из комнаты, но он и в темноте знал дорогу. А разве старик Гарри не шел впереди, указывая путь? Конечно же, шел, а у Рори еще было обещание Тио Карло, что Гарри никогда больше его не подведет. И уж ни за что не откажет в эту ночь, когда Мэри ждет его в его постели.