Дьявол

Глава XVII

Тим просил Рори не приходить к нему попрощаться перед отъездом, но ведь он оставался единственным связующим звеном с прежней жизнью Рори, и ему необходимо было повидаться с Тимом, чтобы можно было со спокойной совестью отправиться дальше в неизвестное. Когда он подошел к хижине Тима, то был рад узнать, что Тим вышел из своего наркотического ступора и выглядел гораздо лучше. Лоб у него был прохладным и влажным. Лихорадка прошла, и Тим сообщил Рори, что почти вся боль в ноге утихла. Она по-прежнему саднила, но эта боль была вполне терпимой. Бедного Тима всего трясло при одной мысли о том, что находилось внутри кокона на его ноге. Он выдавил из себя улыбку при появлении Рори и подождал, пока один из двоих его слуг принес табурет и поставил его около кровати.

— Ах, Рори, приятно снова увидеть тебя. Ребята хорошо за мной ухаживают, — он показал на двоих прислуживающих ему парней. — Мне и не надо от них ничего, но они столько для меня делают, даже держат горшок из тыквы, когда я мочусь, а ведь ни слова по-моему не понимают. А все-таки хорошо, что они рядом, а то я оказался бы наедине с этим бедолагой, — он показал себе на ногу. — Он погиб из-за меня, Рори.

Рори понимающе кивнул.

— Они все погибают, Тимми. И эти два парня тоже умрут через несколько лет, и участь у них будет еще страшнее, чем у парня, которым обернули твою ногу. — Рори запнулся, вспомнив об ужине, потом глубоко вздохнул. — Вчера вечером я отведал одного из этих чертовых чудаков. Тоже мне каннибал чертов! Да, Тимми, я даже сжевал его яйца, хотя тогда я еще не знал этого. Мы в Африке, Тимми, а здесь творятся странные вещи.

И тут Рори рассказал ему про вчерашнее пиршество и пляски.

— Рори, ты! — Тим даже сел, забыв про боль в ноге. — Ты! Если б это было со мной, у которого вся жизнь прошла в море, все бы посчитали, что так и должно быть. Но ты, который всю свою жизнь прожил бабником! Просто не верится, — Тим замотал головой. — Нет, да неужто ты спал с мальчиком? Не могу поверить.

— Да тут нет ничего странного. Маленький король оказался королевой.

— Ага, ага, Рори, именно так их и называют — «королевами».

Рори мотнул головой.

— Я не это имел в виду. Этот король на самом деле королева — девушка, с чудной парочкой титек, — и, поверь мне, ты с ними тоже познакомишься, Тимми. Она дала мне поиграть ими, но то, чего мне так хотелось, было все перевязано и для меня недосягаемо. Она бережет это для тебя, засранца. Да, для тебя! Похоже, что у следующего короля Базампо будут рыжие волосы. Чертовы колдуны только об этом и говорят, поэтому-то она так и бережется, ждет, когда же ты свалишься с неба. Делай вид, что ничего не знаешь, но когда настанет время, ты уж расстарайся. Я так тебе завидую. Она горяча, как кочерга в кружке с пряным элем. И хоть она так и не отдалась мне, я такое изведал, о чем раньше и подумать не мог. И, по правде говоря, Тимми, я совсем недурно переспал прошлой ночью с парой или тройкой стражей короля, кроме всего прочего, хотя точно не помню. Баба говорит, что здесь в Африке можно все. Во всяком случае, я был втянут во что-то необычное, и теперь, когда все кончилось, я не собираюсь лить слезы. Черт, ведь это же Африка, и в следующий раз я, может, буду горбатиться с бабуинами. Кто знает.

— По крайней мере, у тебя в первый раз получилось лучше, чем у меня. Проклятый коричневый помощник боцмана — индиец — согнул меня в три погибели, бросив на бочку с яблоками. Хоть в темноте все кошки серы, главное — не дать себя в обиду.

— Я тоже начинаю так думать. — Рори потянулся и схватил Тима за руку. — Я не собираюсь тянуть резину и устраивать душещипательные сцены расставания, дружище Тимми. Мы уезжаем, и одному Богу известно, куда, но мы вернемся; не знаю когда, но Баба ни за что не пропустит этого места. Здесь он приобретает своих лучших рабов, а заодно и спасает этих бедолаг от супа на воскресный обед. Давай поправляйся и готовься крыть малютку короля-королеву, и надеюсь, тебе посчастливится не только потискать парочку грудок.

Тим прильнул к руке Рори, не желая ее отпускать. Глаза у него были влажными, но голос твердым:

— Жду твоего скорого возвращения, Рори, дружище. Есть вещи и похуже, чем ублажать королеву, знаешь ли. Здесь меня ждут, как старика Джорджа, и, ей-богу, если правда то, что ты сказал, то я такой же король, как и он. Но не забудь заехать за мной на обратном пути, Рори. Буду рад вновь стать простым моряком, после того как побуду любимчиком королевы. Ну, а теперь беги, Рори. — Тим отпустил руку друга. — Дуй отсюда и не оглядывайся.

Караван был уже готов к отправлению, когда Рори достиг расходящихся кругов перед дворцом. Он остановился, чтобы поболтать с Альмерой и Шацубой, а потом пошел и сел на лошадь рядом с Бабой. Покинув Базампо, они вскоре оставили парящие джунгли и снова оказались в широкой саванне с выжженной травой, где было много дичи. Мясо поджаренной антилопы было съедено с удовольствием после королевского пира, привкус которого все еще оставался у Рори во рту. Несколько дней они наслаждались хорошей охотой и приятной ездой, поднимаясь все выше и выше, пока зной не стал суше и менее расслабляющим. Они также оставили позади тучи мошек и москитов, и вечера стали прохладными, так что теплые объятия Альмеры, и иногда Шацубы, доставляли удовольствие.

Как-то ночью они разбили лагерь под широко раскинувшейся шелковицей с журчащим поблизости ручейком, и Баба сообщил Рори, что дни их идиллического странствия закончились. Завтра, сказал он, начнется изнурительное путешествие, и, слава Аллаху, великому и милостивому, оно продлится только два дня. Некоторым караванам приходится двигаться по этому пути неделями. Пустыня! Да, завтра около полудня они спустятся с возвышенности в пустыню. Здесь они переменят свое расписание и будут разбивать лагерь днем, а отправляться в путь ночью, чтобы избежать самого страшного зноя пустыни. Потом после двух дней настоящего ада они вновь поднимутся в горы, чтобы пересечь их, и тут им придется дрожать от холода и, возможно, увидеть снег. После этого, Баба заверил Рори, они попадут в его собственную страну и до Саакса останется всего три дня пути. Завтра у подножия возвышенности они пересядут на верблюдов и поведут лошадей на поводу через пески, которые, к счастью для них, были лишь узкой полоской обширной африканской пустыни. Проводники и верблюды будут ждать их.

Как и предсказывал Баба, на следующий день рано утром они очутились на крутых тропах, ведущих вниз через нагромождения острых камней. Внизу перед собой они увидели сверкающую, как океан, пустыню, бескрайнюю, необитаемую, без единого деревца, и неприступную, — мертвую землю без единого признака жизни. К полудню они закончили спуск и остановились у палаточного городка, предводитель которого выскочил вперед поприветствовать Бабу с уважением и любовью. Но Баба следил глазами только за стариком, который появился из палатки и приблизился к нему. Его заостренная книзу седая борода и длинные развесистые усы не могли скрыть узкое высохшее лицо с высоким орлиным носом и темными глазами, сверкающими фанатичным огнем.

— Это Слайман, — сказал Баба. — Что-то необычное должно было произойти в Сааксе, чтобы он отправился в пустыню встречать меня.

— Именно, мой господин султан. — Слайман не обратил никакого внимания на Рори. — Кое-что произошло, и я принес тебе грустные вести. Вести мои не только скорбные, но и полны опасности для тебя, мой господин султан.

— Ты обращаешься ко мне как к султану?..

— Потому что в твое отсутствие Аллах послал Ангела смерти, чтобы забрать твоего отца в рай, где он сейчас и пребывает в окружении гурий…

Прошло много времени, прежде чем Баба ответил. Несмотря на все его старания, он так и не смог сдержать слез и вцепился в руку Рори, конвульсивно сжимая пальцы.

— Такова воля Аллаха, — вымолвил наконец Баба. — Так было записано в Книге жизни моего отца. Иншаллах! Да не усомнимся мы в мудрости Всевышнего. Но в твоей Книге жизни написано, мой господин султан, что примешь от него царствование. — Старик Слайман был высокопарен. — Ты был его любимым сыном, молодым орлом, которому он поклонялся, как идолу. Из всех своих сыновей он сделал шанго тебя. Именно тебя он любил, почитал и рассчитывал на тебя, А теперь твой единокровный брат Хуссейн провозгласил себя султаном и поклялся, что ты никогда не доберешься до Саакса живым. У него есть подручный, у этого злодея. Сил у него пока мало, но только дай ему власть, и уж он покажет себя. Он считает, что раз…

— Раз моя мать суданка, а не эта тонконосая мавританская сучка, зачавшая его, раз он жил в Каире и учился в университете Аль-Азар, пока я водил караваны к побережью, раз он считает, что более благородного происхождения, чем я, то я недостоин быть султаном.

— Он всегда тебе завидовал, — склонил голову Слайман.

— Значит, Хуссейн хочет быть султаном. Ты знаешь Хуссейна так же хорошо, как и меня, Слайман. Получится ли из него хороший правитель?

Слайман сплюнул в грязь.

— Из него? Почему ты задаешь мне глупые вопросы, Баба? — Старик Слайман отбросил все титулы и обратился к Бабе как отец к сыну. — Разве не я учил вас обоих скакать на лошади? Разве не я сажал первых соколов вам на запястье? Разве не я учил вас стрелять, совращать хорошеньких деревенских девчонок, вести себя как подобает мужчине в ваших собственных гаремах, как оценивать раба и отличать хороших от плохих? Вы были ровесниками, ты и Хуссейн, он, со своим ястребиным носом и прекрасной кожей, и ты, со своей темной кожей. Но ты всегда был мужчиной, Баба, даже когда был еще юнцом, а Хуссейн всегда оставался слабаком. Он никогда не был правдивым. Он вероломен и лжив. Все мозги у него в член ушли, он и думает только о блядках.

— Мы оба знаем Хуссейна, — кивнул Баба.

— Итак… Хуссейн или ты. Вне узкого круга друзей Хусейна во дворце, этих льстивых лизоблюдов, лебезящих перед ним, весь Саакс за тебя, Баба. Сейчас власть у Хуссейна, потому что он захватил ее. Он провозгласил себя султаном и ожидает, конечно, решения улемы фезского и слова марокканского султана. Он сможет подкупить их обоих, если сможет разделаться с тобой. Он думает, что сможет управлять всеми эмирами и шейхами твоего отца, всей его ратью, но мы-то знаем, что они такое, не правда ли?

— Сотня людей с сотней различных мнений. Некоторые из них верны мне. Например, Абукир.

— Да, Абукир, Ибрагим и Салим.

— Откуда ты знаешь, Слайман?

— Потому что они находятся на другом конце пустыни с тремя сотнями воинов и ждут тебя. Мы выработали план, Баба, и ждем твоего решения.

— Тогда в путь, Слайман. Вместо того чтобы ждать заката, мы выступаем сейчас же. Все утро мы провели в седле, но мне не терпится. — Он повернулся к Рори: — Сможешь ли ты, брат мой? Ты никогда раньше не ездил на верблюдах, и, чтобы пересечь пустыню, придется проделать трудный путь?

— Раз ты можешь, я тоже смогу, Баба, и запомни: уж коли на то пошло, я тоже парень не промах.

— Ты можешь мне понадобиться. — Баба ослабил хватку, сжимавшую Рори руку.

Сейчас он весь погрузился в дело, настоящий предводитель. Он и Слайман стали быстро организовывать караран — пересаживать людей и переносить поклажу с лошадей на верблюдов. Солнце едва стало заваливаться за горизонт, когда они отправились в путь, и пески все еще дышали зноем, опаляя лицо. Рори, взгромоздившись на качающегося взад-вперед верблюда, казалось, никак не мог приноровиться к неуклюжему шагу животного. Он обеими руками вцепился в высокое деревянное седло, обливаясь потом под тремя тяжелыми слоями шерстяных бурнусов, надетых на него по настоянию Бабы. Голова его была укутана в невообразимый тюрбан, свисавшие складки которого окружали его лицо, а руки его были прикрыты тяжелыми шерстяными варежками. Это одеяние гораздо больше подошло бы для морозного утра в Саксе, чем для удушливого зноя пустыни, но Рори обнаружил, когда наступила ночь, что в пустыне может быть холоднее, чем в Шотландии, и то, что всего несколько часов назад представляло собой раскаленную сковородку, превратилось в ледяной холод, который пронизывал до костей сквозь толстые шерстяные одежды.

Этой ночью Рори впервые ехал в одиночестве. Баба и старик Слайман были впереди, их верблюды шли размеренным шагом бок о бок, а беседа их казалась нескончаемой. Рори понимал всю серьезность положения не только для Бабы, но и для себя самого. Будучи шанго Саакса, Баба обладал всей властью своего отца султана. Если он сможет свергнуть своего брата Хуссейна и захватить бразды правления, он вновь станет могущественным. А что, если он проиграет? Если Баба потерпит поражение, что будет с Рори? Он не смел и подумать об этом. Точно так же, как не хотелось ему думать и о смерти Бабы. Кроме старика Джейми, который был ему как родной отец, и Тима, который дорожил его дружбой, Баба оставался единственным другом Рори. Теперь же он был не только другом, но и его единственным покровителем.

Появились звезды — сверкающие бриллиантовыми головками булавки утыкали бескрайнюю подушку неба из черного бархата. Затем показалась луна — вычищенная до блеска оловянная тарелка, озаряя бледным светом безбрежные просторы пустыни и инкрустируя черными тенями скал неземное серебро скучного пейзажа. Тень от верблюда, на котором ехал Рори, казалась движущейся чернильной кляксой, которая моментально впитывалась в пустыню, потом снова начинала двигаться. Он испытывал странное чувство одиночества в этом серо-черном мире, который, не беря в расчет караван, был пустым, безжизненным и, кроме всего прочего, бездушным.

Спустя несколько часов Рори наконец-то приспособился к волнообразному движению верблюда. Покачиваясь в такт своему неуклюжему росинанту, он даже получал некоторое удовольствие от поездки, хотя это лишь отдаленно напоминало удобное седло коня.

Несколько раз, с тех пор как взошла луна, Рори видел тела людей, распростертых на кремнистом гравии вдоль дороги. Одни представляли собой уже побелевшие скелеты с оскалившимися черепами, другие находились в состоянии сильного разложения, почти до костей обглоданные грифами, в третьих, раздувшихся и принявших уродливую форму, все еще можно было узнать человеческие черты. Позже, когда они проезжали мимо невольничьего каравана, медленно движущегося в противоположном направлении, Рори сделал предположение, что трупы людей у дороги были погибшими рабами от предыдущего каравана, потому что в проходившей мимо процессии он видел сотню несчастных, истощенных, связанных за шею, еле плетущихся, получающих удары кнутом, которыми осыпали их арабы, ехавшие рядом на лошадях.

Вскоре после того, как они проехали последние беспорядочные ряды рабов, Рори заметил очертания чернокожего человека, отчетливо вырисовывавшиеся на фосфоресцирующем лунным светом кремнистом гравии. Когда мимо проезжали Баба и Слайман, человек приподнялся на локтях, с трудом стал на ноги и сделал шаг вперед, простирая в мольбе руки, затем снова рухнул, сначала упав на колени, а потом навзничь на песок. Когда подошла очередь Рори проезжать мимо него, человек предпринял последнее усилие и вновь поднялся с трудом на ноги. На этот раз он смог добраться до верблюда; одной рукой он схватился за веревку, но тут силы покинули его, и тело его стало волочиться по дороге.

Рори остановил верблюда и прильнул к седлу, пока неуклюжее животное опускалось на колени и припадало к земле. Раб, казалось, был без сознания, но когда Рори стал высвобождать веревку из его рук, человек открыл глаза. У него не было сил говорить, но глаза, белые от лунного сияния, молили Рори не оставлять его. Рори взвалил тяжелое тело — раб был крупного телосложения — на седло, сам взгромоздился сзади и заставил животное подняться. Верблюд, не желая тащить двойную ношу, взревел и повернул длинную шею, обнажив длинные желтые зубы, но Рори с помощью небольшого стрекала, которое ему дал Баба, заставил верблюда подняться, и они снова отправились в путь.

Рори понадобилась вся его сила, чтобы обхватить человека и дотянуться руками до высокой передней луки седла. Но тут, видимо, появились жизненные силы в бесчувственном теле, и человек сел. Рори положил его руки на переднюю луку и, почувствовав, что человек сам может удержать себя, на мгновение протянул руку к кожаному бурдюку с водой, который Баба повесил на седло. С трудом ему удалось вынуть пробку, и, приноравливаясь к шагу верблюда, Рори подставил сосуд к губам негра и влил несколько капель ему в рот. Вода несколько возродила человека, и впервые он заговорил, бормоча гортанные звуки, которые Рори принял за слова. Но когда он выпил всю воду, силы вернулись к нему, он сел прямо и освободил руки Рори от тяжести своего тела. Он был обнажен, на нем не было даже нитки одежды, и все тело тряслось от холода. Рори снял с себя верхний бурнус. Сделать это было нелегко, одновременно придерживая человека впереди, но наконец ему это удалось, и он надел тяжелое одеяние на голову раба. Теперь, согретый бурнусом и возрожденный водой, тот выпрямился в седле и сдвинул руки Рори к талии. Время от времени он бросал фразу на незнакомом языке и поворачивался к Рори, чтобы уверить его сияющей улыбкой, что он вполне оправился.

Караван сделал короткий привал у колодца с водой — всего-навсего глубокой скважины в пустыне с тремя чахлыми пальмами поблизости. Здесь они подкрепились скудной пищей из молотого ячменя в масле и сушеных фиников, запив все это солоноватой водой из колодца. Когда Баба подошел узнать, как Рори справляется с поездкой, он был крайне удивлен, увидев его чернокожего попутчика. Рори объяснил, что не может оставить человека умирать, и Баба, позвав Слаймана, дал им еще одного верблюда.

— Ты способен сострадать больным и страждущим, брат мой, — рассмеялся Баба. — Не успел избавиться от Тима, как уже взял под крыло еще одного. Мы займемся им на привале утром. Если он безнадежен, мы положим быстрый конец его страданиям, — он дотронулся до эфеса своего меча. — Один верблюд ведь не вынесет двоих. Иншаллах! Возможно, Всевышний не хочет, чтобы этот человек умер сегодня ночью.

Снова они отправились в путь, но теперь ехать было легче. Незнакомец ехал рядом с Рори весь остаток ночи, пока не потухли звезды и роза восхода не расцвела на востоке. Потом, когда огненный шар солнца появился над горизонтом, караван стал. Были разбиты шатры, и все укрылись под ними. Около шатра Бабы был устроен очаг из камней, и вскоре появился великолепный запах готовящегося кофе. Чернокожий ни на шаг не отходил от Рори, и теперь при свете дня Рори мог разглядеть, что это был юноша не старше двадцати пяти лет, высокий, сильный и с умными глазами. Он был абсолютно черен той иссиня-черной чернотой, которую может дать только неразбавленная африканская кровь, но, несмотря на его приплюснутый нос, широкие ноздри, толстые губы, волосы мелкими кудряшками и низкий лоб, он был приятной наружности, даже с оттенком благородства. Он не сводил своих карих глаз с лица Рори. Баба, прервав свой бесконечный диалог со Слайманом, направился туда, где сидел Рори, попивая свой кофе.

— Думаю, ты подобрал совсем неплохой экземпляр, брат мой. — Баба сделал знак незнакомцу встать. — Касай, по-моему, они редкость в этих краях. Мне они редко попадались, но их считают величайшими бойцами в Африке.

Баба заговорил с ним на незнакомом для Рори диалекте, и в ответ юноша снял с себя через голову бурнус. Он был худ. Все ребра просматривались на его истощенном теле, но, несмотря на крайнюю худобу, можно было наверняка сказать, что в этой хорошо сложенной фигуре заключалась огромная сила. Баба провел по нему опытной рукой, оценивая его пальцы и мускулатуру, состояние его зубов и реакцию юноши на бесстрастные манипуляции его гениталиями. Все это время Баба поддерживал с ним беседу и, когда добрался до распухшей щиколотки, понимающе закивал головой. Он показал на щиколотку и повернулся к Рори:

— Он касай, как я и предполагал. Прекрасный экземпляр и в очень хорошем состоянии, если учесть, что он истощен от голода. Беда его в том, что он сильно растянул связки и не может долго идти. Ничего неизлечимого: несколько хороших трапез горячего кускуса, и кости его обрастут мясом. Ты сделал хорошую находку, Рори. Ты нравишься парню, и он хочет служить тебе. Баба ушел в шатер и вернулся с куском белого муслина для тюрбанов. Его он разорвал на узкие полоски и крепко замотал ими щиколотку юноши. Баба указал на подстилку рядом с диваном Рори, видневшуюся сквозь откинутый полог шатра, и юноша растянулся на ней.

— Теперь у тебя уже три раба, брат мой. Так ты скоро обзаведешься собственным караваном.

— Три, Баба?

— Да, у тебя есть Млика, во всяком случае он так себя называет, а еще есть Альмера и Шацуба. Ни одну из них мы не потревожим сегодня утром. Сегодня нам надо выспаться как следует, потому что завтра ночью мы должны прибыть в лагерь Абукира до рассвета, а еще нам надо выспаться потому, что, как сказал мне Слайман, Хуссейн выступил из города Саакса и движется нам навстречу. С ним тысяча воинов, а у нас будет чуть больше трех сотен, но мы разобьем его.

— А если нет, Баба?

— Это тоже записано. El mekrub — mektub. Будь что будет. Он убьет меня. Если я попаду ему в руки, он будет убивать меня медленно в надежде, что у меня не хватит сил и я взмолюсь о пощаде, и тогда все узнают, что я трус и недостоин править Сааксом. Но в конце концов он убьет меня, и сомневаться нечего, потому что не осмелится оставить меня в живых. — Баба тряхнул головой, предчувствуя недоброе. — А тебя, брат мой, он продаст в рабство. За твою белую кожу и желтые волосы даст хорошую цену какой-нибудь эмир или паша, которому нужен раб-мамлюк. Ты слишком стар, чтобы стать постельным мальчиком, но из тебя получится хороший воин. Но не бойся, Рори. Хуссейн — шакал, гиена, трус. Рать, которой он командует, знает об этом. Мы победим его, и ты будешь в безопасности. Так что спи! Этот Млика будет спать подле тебя и охранять. Он и так уже обязан тебе жизнью, поэтому будет верен. А я посплю, если выкрою время. Мне еще многое надо обсудить со стариком Слайманом. Рори нашел свой матрас и опустился на него, довольный, что можно растянуться и расслабить затекшие мышцы. Рука его свесилась с края матраса и коснулась курчавой головы юноши, лежащего на земле. Черная рука схватила его кисть и не выпускала из теплых объятий. Слова, которые произносил Млика, были непонятны Рори; но он понял значение жеста, когда юноша провел пальцами Рори себе по глазам, ушам, по губам, а потом сдавил их на собственном горле. Млика пытался объяснить Рори, что он весь принадлежал Рори, душой и телом.

Глаза у Рори закрылись, и он уснул.