Единый

Глава 2. У дольмена

В машине семьи Резчиковых — новехоньком Ауди А6 — меня охватило чувство неправильности происходящего. Во-первых, потому что, несмотря на решимость вернуться в Поганое поле любыми средствами, что-то на окраине сознания подсказывало, что мы творим какую-то феерическую глупость. Во-вторых, мы с Витькой должны сидеть впереди — я за рулем, он рядом, а не на задних сидениях. В-третьих, не получалось привыкнуть к мысли, что я умею колдовать в обычном мире.

Пока не выехали из города, то и дело застревали в пробках. Мы молчали, только Витька изредка показывал Матвею направление. Затем потянулись окраины, мы выехали на междугороднюю трассу, и замороченный водитель, который, впрочем, ничуть не утерял своих навыков, поддал газу.

Последний раз я выезжал за город сто лет назад — в этом мире. В Поганом поле, я, наоборот, довольно редко въезжал в какие-либо населенные места, путешествуя по дикой природе с жалкими остатками былой цивилизации. Крайне непривычно было лицезреть оживленное автомобильное движение на дороге, ухоженные, а не заброшенные дома, магазины, станции техобслуживания, суетящихся людей, все эту обычную движуху.

Я загляделся на виды из окна и вздрогнул, когда у Витьки зазвучал рингтон на айфоне.

Витька мельком глянул на экран и выключил звук. На мой вопросительный взгляд коротко ответил:

— Предки.

— Они будут волноваться, — помолчав, сказал я. — Может…

— Нет, не может, — отрезал пацан. — Их гиперопека знаешь у меня где? Я их постепенно приучаю, что вполне самостоятельный. Регулярно не прихожу домой ночевать, один раз и вовсе на три дня пропал… У друга зависал, — пояснил он, усмехнувшись. — Потом оба получили… Но результат был достигнут: в следующий раз обошлось без особого шума.

Он помолчал, потом кивнул на неподвижный затылок Матвея впереди.

— А потом они этого токсика мне подсадили.

Едва Витька упомянул водителя, как у Матвея тоже зазвенел телефон. Рингтон был отвратительный: какая-то блатная песенка хриплым прокуренным и пропитым голосом.

Вечная Сиберия — бывшая тюрьма, говорил нам с Кирой Габриэль, и все шуточки и мемчики, так сказать, в ней родом прямиком из тюремной хаты. А как дела обстоят с этой, современной, Россией из Эры Тельца? Мы тоже ведь живем в большей степени по тюремным понятиям, нежели по законам, которые вообще никто не уважает. Мир шагнул к нейросетям и искусственным интеллектам, вроде умбота Ивы, а у нас до сих пор на рингтон ставят эту блатоту.

Меня вдруг осенило. Этот мир, в котором я сейчас, — неважно, реальный он или нет, — стоит на распутье. Или мы все пойдем к Вечной Сиберии, или в Республику Росс. Третьего не дано.

Хотя нет. Дано.

Третий путь ведет в Поганое поле, к вырождающимся племенам Детей Морока, Карго-аборигенам и иже с ними. Вот так.

Поскольку Матвей не отреагировал на звонок, Витька обратился к нему, перекрикивая блатные рулады:

— Кто звонит?

Матвей только сейчас соизволил поглядеть на телефон. У него была жесткая программа — везти нас на деревню к дедушке (с конкретным адресом, в отличие от письма из классического рассказа), и он ни что иное не отвлекался. Волшба действовала как надо, что не могло не радовать.

— Жена шефа, — отчитался Матвей.

— Скажи, что к деду едем на ночь. Завтра вернемся. Пусть не кипишуют.

Матвей послушно взял телефон, оборвав хриплоголосую исповедь певца о том, как он “зону топтал”.

— Але? Едем. К дедушке на деревню. На ночь. Завтра вернемся… А? Виктор велел, я исполняю. Вы ж сами мне сказали, что я к Виктору приставлен защищать и приказы выполнять, а не интересоваться, что да как.

Он помолчал, в то время как трубка что-то долго невнятно бубнила высоким женским голосом.

— Просит передать тебе трубку, — сказал он Витьке.

— Не буду брать, — помотал тот головой. — Не маленький.

— Не будет брать трубку, — повторил Матвей в телефон. — Говорит: не маленький… Что? Понял.

Он нажал кнопку отбоя и кинул телефон на соседнее сидение.

— Что она сказала? — спросил Витька без особого интереса.

— Сказала, чтобы завтра к обеду был дома. У нее к тебе серьезный разговор.

— Да-да, понятно… Сейчас отцу скажет, они по шпионской проге отследят, что я еду именно к деду, и успокоятся. Я специально телефон не отключаю.

— Молодец, Витька, — одобрил я.

Витька замаслился. Моя сдержанная похвала ему понравилась.

Дальше ехали молча. Я снова прилип к окну. В какой-то миг возникло ощущение, что в оба глаза попали соринки. Я заморгал и снова на долю секунды увидел нейроинтерфейс.

Так. Значит, волшба возвращается, нейрочип с допартами тоже мало-помалу подключается. Версия о сумасшествии отметается, как ложная. А это, в свою очередь, означает, что скоро мы вернемся в Поганое поле.

***

Деревня, где жил дедушка Витьки, вытянулась этакой длинной колбасой вдоль трассы. Аккуратная, ухоженная, населенная небедными, судя по всему, гражданами. Тут были в основном дачи, но не только.

Мы подъехали к ней в сумерках. Съехав с трассы, очутились на узкой улице, которая пронзала всю вытянутую деревню. Светили фонари и окна высоких, преимущественно кирпичных домов, с мансардами и благоустроенными лофтами. Асфальт на дороге, впрочем, был старый и неровный, со следами “лепешечного” ремонта.

Дом дедули имел один этаж, но его недавно очень недурно отремонтировали, и выглядел он как жилище состоятельного человека. За метровым шлакоблочным забором благоухали клумбы и росли яблони, освещенные мощным светодиодным фонарем. Мы нажали на кнопку звонка на кованых воротах, и где-то в глубине двора под навесом зазвучал зуммер. Затявкала мелкая собачушка, на ее лай тут же отозвались соседние четвероногие охранники.

Калитку отперла удивленная, но ничуть не встревоженная дородная женщина, напомнившая мне Дашу Широнину, повариху из 37-го Посада. Чтобы не маяться с объяснениями, я наложил на нее заклятье и велел принести два матраса, подушки и одеяла. А еще — если есть — репелленты от насекомых, брезент и что-нибудь пожрать.

Оказалось, в доме есть и репелленты, и брезентовая палатка, и карематы со спальными мешками. И много чего для охоты и рыбалки. Отчим Витьки иногда приезжал и культурно проводил время на лоне природы.

Карематы мы брать не стали, и спальные мешки тоже. Ограничились брезентом и одеялами с матрасами, как и планировали сначала. Неохота было возиться со всем этим шмотьем.

С дедом ни я, ни Витька так и не пообщались. Я заметил худую и согнутую фигуру за стеклянной стеной веранды, но старик не вышел, видимо, не поняв, что явились гости. Горничная, которая, вероятно, постоянно проживала в этом доме, следя за хозяйством, помогла нам вынести из сарая походные пожитки, потом ушла в дом за едой. Вернулась она с несколькими ланч-боксами и термосом.

Когда мы затарились, Матвей повез нас в лес, к дольмену, по убогой грунтовке, при виде которой на меня нахлынула ностальгия. Именно по таким дорогам мне доводилось ездить в Поганом поле.

Проехали мы примерно с пару километров по ночному лесу, не встретив ни другие машины, ни людей, а остаток пути — метров пятьсот — проделали пешком по бездорожью, нагруженные вещами и с налобными фонарями. Матвей получил приказ ехать в дом деда и там переночевать, а утром к девяти часам явиться на то место, где он нас высадил. Если в течение часа мы не появимся, он должен ехать назад в город и рассказать все, как есть, но не упоминать о моей скромной персоне.

Если ничего не выгорит, нагоняй за авантюру получит один Витька. Но если его предки проведают о непонятном верзиле, который увез их сына в лес, запахнет скандалом и уголовным делом. Витька великодушно согласился отмучиться за обоих: родительский нагоняй — это мелочь в сравнении с теми перспективами, которые ждут меня. Скорее всего, я отправлюсь в те самые места, о которых с тоской и нежностью вспоминал в балладе-рингтоне хриплоголосый певец.

Я, правда, сомневался, что ведуна можно вот так просто арестовать и посадить под замок. Магические силы возвращались, а это значило, что я — единственный колдун во всем мире! Меня голыми руками не возьмешь. Это открывает такие горизонты, что голова кругом идет. Но местные возможности интересовали меня мало; я хотел в Поганое поле, как бы это глупо не звучало.

Еще больше я (да и Витька тоже) сомневался, что Матвей нас завтра дождется. Мы были взбудоражены предстоящими приключениями, связанными с дольменом, и практически не думали о завтрашнем дне. Попасть бы в Поганое поле, а там хоть трава не расти…

Витька привел к дольмену безошибочно — в детстве часто хаживал этими тропами, поэтому ориентировался в лесу преотлично. Дольмен изрядно зарос кустами и травой, покрылся мхом — с первого взгляда не поймешь, что это дольмен. Я обратил на него внимание из-за граффити, нанесенного фосфоресцирующей краской. Надписи, сделанные витиеватыми и переплетенными буквами, я не расшифровал да особо и не старался.

— Вот он, — сказал Витька, останавливаясь.

Я обошел дольмен слева, потом справа. Вокруг обойти не удалось из-за непролазных зарослей позади массивных камней. Камни поменьше обрисовывали круг.

Да, это самый натуральный Ведьмин круг.

Закрыв глаза, я прислушался к В-токам. Чутье, кажется, ко мне еще не вернулось. Я слышал шелест ветвей сверху и по сторонам, далекий гул автомобилей на трассе, ощущал дуновение легчайшего ветерка — но В-аура никак не воспринималась. Знаки на интерфейсе были размытыми и то и дело пропадали.

Это расстраивало.

— Ничего не чую, — проворчал я. — Ладно. Устроимся на ночлег.

— Палатку ставить будем? — поинтересовался Витька.

— На фига? Бросай брезент прямо на траву. Сверху кинем матрасы и одеяла. Будем спать под открытым небом. Дождя вроде не предвидится.

Я все же лишний раз задрал голову к небу. Небо в обрамление ветвей деревьев усеивали высокие мерцающие звезды. И ни облачка.

На мгновение я полностью поверил, что в Поганом поле… Но среди звезд двигалась красная мигающая точка. Самолет шел на посадку в городском аэропорту. Нет, я пока что в современном мире…

Хотя что значит “современный мир”? Поганое поле — тоже современный мир, когда я в нем.

“А что, если, — подумал я, — нет никаких разных миров? И даже одного мира нет, есть только мой разум… или душа, которая видит разные сны? И этот разум иногда настраивается на одну волну, а иногда — на другую. Это как радио: сам приемник всегда один и тот же, а станции транслирует разные. Что, если это не я перемещаюсь между мирами, а в моем всеобъятном неподвижном уме транслируются разные каналы? И поэтому все миры реальны, пока находятся в поле моего сознания, и не реальны, когда не находятся… Куда девается мир из сна, когда мы просыпаемся?”

Мы постелили брезент, поверх него бросили матрасы и одеяла. Погода теплая, почки не отморозим. Для меня ночевать вот так далеко не впервой.

Разувшись, уселись со скрещенными ногами и опустошили ланч-боксы. Там был гороховый суп, котлеты с картофельным пюре и пироженки. Прямо как в столовой. Запили чаем из термоса.

После этого позднего ужина разлеглись на матрасах. В теплой и непроницаемой темноте было почти уютно.

— Чего-то не хватает, — после продолжительного молчания заявил я.

— Чего? Интернета? — спросил Витька. Он в который раз “разбудил” айфон. Мягко засветился прямоугольник экрана. Связь присутствовала, но без интернета.

— Света! — дошло до меня. — Мы же световую гирлянду всегда выставляли на ночь. Чтобы Уроды и прочая Погань до нас не добралась.

Витька промолчал, и я почувствовал, как он поеживается. Сейчас, в глухой ночи посреди леса, уверенности у него немного поубавилось. Понял, видно, что начались серьезные дела. Но отступать поздно.

— Ты в курсе, — медленно заговорил я, думая о другом, — что в том мире… мире Поганого поля…

— Называй его Пэпэ, — предложил Витька. — Чтобы короче.

— Лучше Попо! — хихикнул я.

— О, точняк! — засмеялся и Витька.

— А наш мир как коротко обозвать? В Попо его называли Эпохой Буржуев или Эрой Золотого Тельца.

— Длинно, — фыркнул Витька. — И по-идиотски звучит, если честно. Давай назовем его… назовем его… — Он задумался. — Скучный мир!

— Не думаю, что он для всех скучный, — усомнился я.

— Для всех, — уверенно сказал Витька. — Люди ведь о чем мечтали? О звездолетах, городах на Марсе и Луне! А кое-кто о магии, чудесах, пробуждении паранормальных и сверхъестественных сил. А у нас по итогу ни того, ни другого. Занимаемся сплошь какой-то фигней. Даже СПИД лечить как следует на научились. Мир однозначно Скучный — если сравнивать с Попо.

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты не по годам взрослый?

— Постоянно говорят. А я не согласен.

— Почему?

— Потому что взрослый — он тоже скучный. Не ждет никаких чудес. А ребенок постоянно ждет. Я вот жду. Поэтому я ребенок!

— Я тоже жду.

— Значит, и ты ребенок, Олесь! Так что ты мне начал рассказывать?

— А, — спохватился я, — видел ли ты в своих снах, что в Попо ты из очень бедной семьи? И живешь в трухлявом бараке?

— Я видел какой-то барак… Развалюхи разные… Но без подробностей.

— А здесь ты не просто ребенок, ты — золотой ребенок. Со своим личным водителем в четырнадцать лет.

— И что?

— А то, что непонятно, зачем тебе в Попо. Здесь у тебя все есть. И жизнь расписана: отчим, поди, позаботился, куда ты поступишь после школы, где работать будешь и так далее.

— Позаботился, — согласился Витька в темноте. — Он хороший отчим. Сам бесплодный, детей нет. Зато деньги умеет делать только так. Хочет передать мне весь свой бизнес, когда я вырасту. Ко мне относится, как к настоящему сыну… вроде бы. — Он вздохнул. — Наверное, я для него и есть настоящий сын.

Я крякнул и промолчал. Чуть не вырвалось: “И такого родителя ты бросаешь?”

Витька продолжил:

— Но… понимаешь, хоть здесь все зашибись, оно не настоящее.

— В смысле?

— Весь этот Скучный мир — не настоящий. Он как бы для галочки, понимаешь? Настоящая жизнь — это всегда спонтанность.

— О как, — удивился я. — А ты реально начитанный…

— Наслышанный, — поправил Витька. — Предпочитаю аудиоформат. Так вот. Спонтанность — это когда не знаешь, что будет через секунду. И самое главное, даже не знаешь, что выберешь сам. Это и есть свобода воли, когда ощущается истинный вкус бытия… Мы ведь с тобой почему сбежали из Вечной Сиберии?

— Чтобы примкнуть к Отщепенцам.

— А что такого было у Отщепенцев, чего нет у сиберийцев?

— Свобода, — догадался я. — Вечная Сиберия — это же тюряга самая натуральная, которая косит под государство.

— Вот и я о чем! Мы с тобой сбежали из тюрьмы. А теперь хотим повторить этот опыт.

Я вспомнил хриплые завывания певца зоновской романтики. Тюремные баллады слушают по всей стране…

— Сбежать из тюрьмы… — пробормотал я под нос. — Я вот в этом Скучном мире безработный и тоже не знаю, что будет через… ну, может, и не секунду, но в завтрашнем дне не вполне уверен. То есть некоторая спонтанность присутствует.

— Не присутствует у тебя никакой спонтанности, — лениво отмахнулся Витька и зевнул. — И выбора у тебя никакого нет. Ты или безработный, или вкалываешь за копейки — разве это выбор?

— Умеешь ты поддержать друга, — сказал я.

Но Витька уже спал.

Тогда и я закрыл глаза и настроился на сон.

***

ОБНАРУЖЕН ПОРТАЛ В АКТИВНОЙ ФАЗЕ

Я подскочил, продираясь сквозь сон. Мне снился нейроинтерфейс, заполненный иконками допартов сверху донизу, и я, восхищенный привалившим богатством, мысленно нажимал на них, чтобы выяснить, как работают эти новые допарты. Наверное, во сне нажал и на реальный допарт Дольмена… А может, он сработал сам по себе.

Я сел и подергал Витьку — тот не спешил просыпаться, дрых без задних ног.

— Вставай! Кажется, заработало!

Он что-то промычал. Я оглянулся на дольмен и отчетливо увидел, что вокруг древних камней сияет гало.

Портал включился!

— Что заработало? — хрипло спросил Витька, принимая сидячее положение и протирая глаза.

Я не успел ответить: световая аура вокруг дольмена замерцала, усилилась, задвигалась из стороны в сторону…

Никакое это было не гало и не аура, а свет двух или трех фонарей, дергающихся в руках бегущих к нам людей.

Слепящий луч ударил мне в лицо, и я сощурился. Донесся топот и хруст веток под чьими-то ногами.

— Вот он! — крикнул знакомый голос.

— А Витя где? — отозвался другой, незнакомый и встревоженный.

— Оба здесь, — сказал Матвей, приближаясь. Он продолжал светить мне прямо в лицо, и я не мог ничего разглядеть. — Руки, сука, вверх, псих ты конченный, или пристрелю!

Извилины у меня лихорадочно заработали, стряхивая остатки сна. Итак, Матвей избавился от моего заклятия — видимо, волшба долго не держится — и позвонил шефу. Тот прискакал самолично…

Но они не вызвали ментов, и у Матвея оружие… Это значит, что они намерены разобраться со мной лично, по-бандитски.

Ай да, Резчиков-старший, не совсем честным трудом заработано твое богатство! Следовало об этом раньше догадаться, когда я впервые узрел криминальную рожу Матвея.

Я приподнял руки, стоя на коленях посреди разворошенной постели. Со стороны все это выглядело, конечно, в высшей степени странно, и это слабо сказано. Чокнутый мужик похитил ребенка и заставил его спать посреди леса ночью…

— Папа? — удивился Витька, щурясь на свет, бьющий в лицо. — Я все объясню…

“Он называет отчима папой, — мысленно отметил я. — Неплохие у них, стало быть, отношения”.

— Что он тебе пообещал? — завопил Резчиков. — Что он от тебя хотел? Что он с тобой сделал?

— Да ничего он со мной не делал…

Я начал различать фигуру Матвея за сиянием фонаря. Близко он не приближался, наученный горьким опытом. В свободной руке держал предмет, напоминающий пистолет. И целился в меня.

— Башку бы тебе продырявить, извращенец ты вонючий, — процедил он. — Или колени…

— Стой, Матвей, — сказал Резчиков. Он появился сбоку от дольмена, продираясь сквозь заросли сухой травы. На нем был спортивный костюм, в одной руке он держал фонарь, в другой зажимал телескопическую дубинку, которой отодвигал упругие ветки кустарника.

Он не был похож на бандита. Холеный, интеллигентный, в очках в тонкой оправе, гладко выбритый, несмотря на повальную моду на щетину и бороды. Не слишком молодой, далеко за полтинник.

— Кто ты такой? — задал он мне вопрос, игнорируя попытки Витьки “все объяснить”. — И чего тебе надо от моего сына?

Я поджал губы, раздумывая, смогу ли заморочить сразу двоих. Силы-то полностью не вернулись. Наверное, все-таки смогу.

А если не смогу? Тогда мне будет очень невесело.

Как бы невзначай повернул левую руку так, чтобы Знак Урода был направлен на Матвея.

— Осторожно, шеф, — сказал Матвей, — я ж говорил вам: он гипнотизер какой-то… Я и сам не пойму, почему ему подчинялся. Будто заморочили…

Да, дружок, сказал я ему про себя, тебя заморочили.

Что-то подсказывало: пока я не вижу отчетливо Матвея, не могу подействовать Знаком Урода. Необходим зрительный контакт. Но пока фонарь светит прямо в рыло, ни о каком зрительном контакте речи нет. Надо бы заговорить им зубы и…

— Ты хочешь выкупа? — спрашивал меня Резчиков, не подходя близко, маяча где-то за пределами освещенного пространства, в центре которого замерли мы с Витькой. — И ты, Витя, почему ты его защищаешь? Что он тебе пообещал?

Витька молчал, не зная, видимо, как объяснить свои мотивы. На месте Резчикова я бы голову сломал, пытаясь угадать, что похититель пообещал подростку, у которого и так всего больше, чем нужно.

— Меня зовут Олесь, — сказал я, чтобы потянуть время. Решительным образом не представлял, как заговаривать этим двум зубы, чтобы наладить зрительно-магический контакт.

— Это мы сейчас выясним, как тебя зовут! Не шевелись!

Ослепляя меня фонарем, Матвей приблизился и шустро выхватил у меня из кармана портмоне. Отошел и, судя по звукам, передал кошелек Резчикову. Тот что-то буркнул и, кажется, открыл портмоне, где лежали мои банковские карты и — М-стикеры.

— Как тебе Знак Морока? — спросил я.

— Какой Знак? — автоматически переспросил Резчиков, причем голос его заметно сел.

— На стикере, не видишь? В виде ромба?

— А-а… — сонно сказал Резчиков в темноте. — А-а-а…

— Шеф! — всполошился Матвей. — Вы на что там смотрите? Он гипнотизер сраный…

— Заткни его, — велел я Резчикову, убедившись, что тот завис, таращась на М-стикер.

— Это ты заткнись! — взвизгнул невидимый Матвей.

В эту секунду послышались твердые шаги — Резчиков быстро подошел к водителю. Звонко хлопнуло, свет фонаря соскользнул с наших с Витькой лиц и застыл у самой земли, раскрошившись на отдельные лучики из-за торчащей из дерна травы. Грузное тело бухнулось оземь — в точности с тем же звуком, как когда я зашвырнул Матвея в клумбу.

Резчиков, сжимая в одной руке свой фонарь, в другой телескопическую дубинку, которой только что послушно “заткнул” Матвея, вышел вперед. Валяющийся на земле фонарь Матвея осветил отчима Витьки сбоку. Я не видел его лица, но не сомневался, что оно у него бессмысленное и пустое, как у соляного столба.

Признаться, я далеко не был уверен, что М-стикер сработает. Я и забыл о нем, вспомнив лишь тогда, когда Матвей выхватил у меня портмоне. Магия М-стикеров капризная: когда-то и вовсе не на всех действовала. Позже я приспособился использовать Знак Морока без предварительного рисования Знака, но тогда я был на пике формы, если можно так выразиться. Сейчас ведунские скиллы полностью не восстановились.

Я встал на ноги и протянул руку.

— Отдай портмоне!

Он отдал.

Витька медленно, настороженно приблизился к отчиму и вгляделся в него, как в какого-нибудь жутко интересного музейного экспоната.

Я закрыл ненадолго глаза: допарт Дольмена пульсировал, показывая, что портал все еще находится в активной фазе. Затем наклонился к распростертому Матвею и пощупал пульс на шее. Стальная дубинка попала ему по затылку, но даже крови особо не было, и Матвей, к счастью, не умер, а пребывал в глубоком нокауте.

Человек выполняет свою работу, как-никак… Жалко, если б окочурился, пусть даже у него отвратительный музыкальный слух.

Возле его кисти лежал пистолет Макарова. Я подхватил его, проверил магазин — полный. Оружие в Попо никогда не бывает лишним. Подумав, прихватил и фонарь.

— Ну что, — обратился я к Витьке, не обращая внимания на застывшего в ожидании приказаний Резчикова. — Портал открыт, по ходу. Идем вместе прямо сейчас, а то закроется…

Витька, не сводя с отчима глаз, кивнул и пошел за мной к дольмену. Но через несколько шагов остановился.

— Подожди-ка! Ты можешь спросить его так, чтобы он ответил только правду?

— Могу, — сказал я, не ожидая ничего хорошего. Витька колеблется — это заметно даже в темноте.

— Спроси… — напряженно выговорил пацан. — Он действительно считает меня сыном? По настоящему любит так, как показывает?

Я кашлянул. Но все же повернулся к манекеноподобному Резчикову.

— Слыхал? Отвечай!

— Виктор — мой наследник, — ровным, невыразительным тоном произнес Резчиков. — Других наследников у меня нет… кроме жены, но она — другое дело… А мне есть что передать. Не хотелось бы, чтобы весь мой бизнес перешел неизвестно кому. А Виктор — малец дельный, серьезный, ерундой не занимается. Я рад, что встретил его мать… и его самого.

Без магического чутья я ощутил, как Витька подался к отчиму, хотя внешне он не пошевелился.

— Вот только давай без этих расчетливых бизнес-планов, — брюзгливо сказал я. — Отвечай по существу. Считаешь ли его сыном и любишь его по-настоящему?

— Я не знаю, что такое любить сына по-настоящему. Своих детей у меня никогда не было и не будет.

Я хотел снова его одернуть, заставив ответить еще четче, но Витька отодвинулся от него и холодно проговорил:

— Понятно. Вопросов больше не имею. Матери привет… Хотя… если этот мир ненастоящий, все эти разговоры не имеют значения. Пошли, Олесь.

И мы вдвоем, не оглядываясь, протиснулись через проход между гранитными глыбами.