Единый

Глава 5. Подготовка к теракту

Дальнейшее превратилось в какой-то сюр.

Гужу велели принести нам шмотки, он ушел и как сквозь землю провалился — если такое возможно, когда ты и так под землей. Отсутствовал он ужасно долго.

Пока посланец где-то шатался в поисках одежды, из других дверей явились три молодые девушки, к ним присоединилась молчаливая провожатая, и они дружно принялись накрывать на стол, не издавая ни единого звука.

Все это время мы с Витькой маялись голыми. Замерзнуть не замерзли — в подземелье, вопреки расхожему мнению, вовсе не холодно. Скорее, тепло, однако нам было сильно не по себе, несмотря на полный мрак. Не знаю, видели ли нас так, как видят обычные люди, — наверное, все же нет. Члены Собрания никак не высказались по этому поводу, а молодки вроде бы не обращали на нас внимания. “Честные собранцы” сидели молча и неподвижно, сохраняя гробовое молчание, не переговариваясь даже шелестящими шепотками. Но я чувствовал, что дискуссия идет на более тонком уровне, с помощью нейрочипового “эгрегора”.

И вот картина маслом: темная комната, за длинным столом пожилые люди намерены откушать, три «официантки» суетятся, а в сторонке на скамье мнутся два нудиста… Сюр, да и только.

Разумеется, аннигиляция наших вещей стариков впечатлила и насторожила. Но они не могли доказать, что мы понимаем суть случившегося, и обвинить во лжи. Да и не хотели они нас ни в чем обвинять — мы им нужны. Просто им стало ясно, что с нами далеко не все ясно…

Мы же с Витькой сидели голыми задницами на твердой и шершавой деревянной скамейке, ерзали и тоже молчали. Правда, общаться не могли даже через чип. У меня не было соответствующего допарта, а у Витьки — чипа.

Между тем у меня сложилась нехитрая гипотеза. Все неживые вещи, перемещенные из мира в мир, аннигилируют — но не сразу, а спустя какое-то время. Перемещаешься голенький, как Терминатор или любой человек, когда проникает в материальный мир во время рождения…

Поэтому я и очнулся в квест-камере голый… Хотя нет, в квест все погружаются голыми, потому что квест-камера — это по сути камера сенсорной депривации, где любая одежда создаст ненужные раздражающие сигналы для мозга.

Обратно в Скучный мир я попал одетый… Не потому ли, что был одет, когда меня погрузили в транс?

Снова путаница. Возможно, что только в Поганое поле доступ открыт для нудистов-терминаторов. Или оголяешься, когда умираешь с другой стороны?

Стоп, в Скучном мире я не умирал. Если только не забыл волшебным образом, как меня пристрелил очухавшийся раньше времени Матвей из спрятанного до поры до времени второго пистолета. Или Резчиков, сбросив оковы морока, камнем по затылку огрел.

Нет, подумал я, гипотеза еще сырая. Надо обдумать. Или не надо? Сейчас главное — чтобы мы сами не аннигилировали.

Есть от чего получить сильный стресс! Я собрался было поддержать Витьку похлопыванием по плечу, но потом решил, что трогать подростка в темноте, когда оба обнажены, как-то неуместно. И нуары засекут…

Витька, кстати, особого беспокойства не выказывал — сидел, забравшись на скамейку с ногами и обняв колени. Размышлял. Видно, тоже строил гипотезы. Случившееся его не покоробило так сильно, как следовало бы ожидать. Память к нему возвращалась, и это был уже не изнеженный паренек из богатой семьи в Скучном мире. К тому же он, судя по всему, воспринимал реальность как разновидность сна. Отличный, по всей видимости, способ, чтоб не рехнуться.

Запахло едой. Где-то наверху занимался рассвет. Мы с Витькой перекусили перед отходом ко сну, прерванном Матвеем и отчимом, но энергичная прогулка по пересеченной местности поспособствовала аппетиту. У Витьки быстрый метаболизм из-за возраста, а у меня — из-за допарта Дольмена. Желудки у нас забурчали громче.

К счастью, Гуж приперся раньше, чем нас пригласили за стол. Принес с собой ворох одежды и две пары ботинок made in Vehcnaya Siberia, чтоб ее. Я вспомнил, как наряжался в старые обноски после того, как вылез из квест-камеры и побрезговал собственными трусами. История повторялась, только по-другому.

На сей раз я не один и не растерян. Я здесь побывал и кое-что знаю. Вот только сейчас мы не в Посаде, а нижнем Князьграде, где все повернуты на идее честности.

Если Детинец постоянно врет сиберийцам, — да что там врет, держит в иллюзорном мире, окруженном врагами и пропитанном манией величия, — то Честное Собрание транслируют исключительно правду (если это не ложь, конечно).

Детинец олицетворяет жесткую вертикальную власть, а Честное Собрание — горизонтальную. Уверен, здесь и старые пердуны вроде деда-курильщика за столом не имеют права принимать важные решения без обсуждения всем миром.

Поистине, нижний Князьград — антипод верхнего.

Мы с Витькой кое-как на ощупь оделись. Трусы мне на этот раз вовсе не достались: просторные штаны, вроде шароваров Отщепенцев, я нацепил прямо на голое тело. Накинул рубаху и завернул длинные рукава. Слава богам санитарии и гигиены, от одежды ничем не пахло — ее ни с кого в срочном порядке не стаскивали.

Ботинки пришлись впору — что-то вроде берцев со шнуровкой и рифленой литой подошвой. В Вечной Сиберии любят такую обувь. Вместо носков я намотал портянки, затем помог справиться с портянками Витьке.

Словом, вскоре Терминатор и юный Джон Коннор были одеты и обуты. И готовы спасать мир. Точнее, не весь мир, а его небольшую часть. Еще точнее, не спасать, а взорвать.

В одетом виде не стыдно и за стол сесть. Что мы и сделали.

Гужа, к слову, к столу не позвали, он куда-то испарился.

Мое магическое ночное зрение не позволяло разглядеть еду, черты лица и прочие подробности. Я не различал цвет и консистенцию, зато видел тепло и движение — в том числе движение воздуха и пара. Но чувство вкуса никуда не делось, и я быстро определил, что на ранний завтрак (или очень поздний ужин) нам подали самый обычный овощной суп, тушеные грибы в каком-то остром соусе, жареное мясо, много вареного картофеля и гречки. Пили мы чай и сладкий сок — кажется, яблочно-грушевый.

Витька пару раз чуть не опрокинул стакан, но стоявшая позади девушка перехватила сосуд, не дав пролиться соку. Я намеренно уронил вилку и растерянно сидел, пока мне не подали другую, чистую. Надо не забывать делать вид, будто ты ничего не видишь в темноте.

— У вас есть какие-нибудь догадки, отчего исчезли ваши вещи? — мягко осведомилась Марья, когда мы немного утолили голод.

Остальные “собранцы”, включая курящего деда, хранили упорное молчание — по крайней мере, в пределах слышимого диапазона. Они умели разговаривать в трех режимах: обычном, шелестящем и на уровне чип-эгрегора. Скорее всего, они постоянно болтали друг с другом за столом, однако мы с Витькой не слышали.

Если у человека есть возможность общаться без участия голоса и он редко задействует голосовые связки, то со временем они атрофируются. Не знаю, атрофировались ли связки у молчащих собранцев или они просто не хотели, чтобы мы их слышали, но Марья сохранила отличный голос — наверное, потому что поет.

— В Поганом поле есть Ведьмины круги, — принялся я объяснять, тщательно подбирая слова, чтобы случайно не соврать. — Это такие каменные круги, а в центре два больших валуна, и на них поперек — третий, вроде шапки… Так что посередине как бы дверка…

— Что-то такое слышали, — сказал дед. — Но не щупали… Говорят, к северу отсюда в лесу есть один такой.

“Это тот самый, через который мы и прибыли в этот мир”, — подумал я, а вслух произнес:

— В Поганом поле они часто встречаются. Это некое аномальное место, с магией…

Я замолчал. Сиберийцы не верят ни в какую магию — они верят в государство и Председателя. Но передо мной нуары, они другие. Как отреагируют?

Нуары-собранцы обменялись шелестом голосов — словно стая призраков пролетела над их головами под низким каменным потолком и унеслась в черные проходы, ведущие в лабиринт подземных коммуникаций. Те, кто жевал, перестал двигать челюстями; те, кто работал ложками и вилками, застыли на несколько секунд. Они совещались. И не посчитали нужным посвящать нас в суть разговора.

— Никогда не встречала магов, — сказала Марья. — Но в Поганом поле есть Уроды, Лего и Големы — почему бы не быть и магическим местам?

— Но мы никогда не слыхали, чтобы вещи испарялись просто так, — вставил дед.

— Мы тоже не слыхали, — отозвался я. — Это у нас в первый раз.

Я не соврал, и нуары это почуяли. Лишний плюсик в карму, так сказать.

Впрочем, на их месте я бы не стал доверять непонятным парням, у которых исчезает одежда.

— К сожалению, нам не суждено выйти из наших подземелий и прогуляться в Поганое поле, — сказала Марья, причем в ее тоне не слышалось никакого сожаления. — Если в нем не построят больших городов, в которых есть подземная часть.

— Почему вы ослепли от вакцинации? — с подростковой непосредственностью поинтересовался Витька, подняв интересующую его тему. — Потому что вакцина была плохая?

Дед, который уже поел и снова закурил трубку (запахло сладковатым дымком), тихо и дребезжаще рассмеялся.

— Скорее, наоборот, хорошая! Загнала народ в такой карантин, что до сих пор, спустя несколько поколений, из него выбраться не можем! Сидим тут под землей. Правда, мы привыкли к такому укладу, и нас все устраивает.

— Во времена психодемий разрабатывалось много вакцин, — сказала Марья, — а потом это, как часто бывает, стало инструментом власти и торговли. Одни вакцины подавляли волю, другие вызывали неуемное желание работать без остановки во славу Вечной Сиберии за хлеб и воду, третьи отбивали желание есть разнообразную пищу, довольствуясь одной кашей. Ни от каких вымышленных инфекций они, конечно, не защищали. То есть, когда началась первая волна психодемий, вакцины еще служили своим целям, а потом цели поменялись. Наши предки вот потеряли зрение и заразились агорафобией.

Это слово когда-то мне встречалось. Но я не помнил точно, что оно означает. Не успел я раскрыть рта, чтобы спросить, как Витька сказал:

— Это когда боишься открытых пространств?

— Да.

— Но это же… полная херня! Ужас!

— Такова жизнь. Наша жизнь. Но человек ко всему приспосабливается. В конечном итоге мы обзавелись другими возможностями и способностями.

— Вы о чиповом эгрегоре и радаре? — спросил Витька.

В темноте зазвучал мелодичный смех Марьи. Я увидел с помощью своего чутья, как струятся потоки легкой энергии по кокону, обозначающему эту влиятельную подземную бабку. Ей и вправду было смешно.

— И о них тоже… Хотя у нас еще много чего есть.

— Но на поверхность-то вы все равно выходить не можете?

— Можем. Но не любим. И далеко от своих дорогих тоннелей не отходим. На поверхность у нас разведчики выходят — следят, чтобы все в порядке было. Вот Гуж с Маем — разведчики.

— Но выходят они только темной ночью? — допытывался Витька. — И ходят среди руин и подворотен, где нет открытого пространства?

— Да, — признала Марья. Опять-таки без намека на сожаление.

Наступила недолгая пауза. “Официантки”, беззвучно плывя над полом, как танцовщицы в ансамбле “Березка”, принесли подносы со стопочками. Деды и бабки разобрали стопки, поставили перед собой на столе. Я, само собой, придуривался, что ничего не вижу и не слышу, а Витьке и придуриваться резона не было — он и так ни фига не видел.

— Олесь и Виктор, протяните ваши руки. Выпейте за наше общее дело.

— Что это? — спросил я, послушно протягивая руку. Пальцы ощутили прохладу стеклянных (или хрустальных) рюмок.

— Витамины.

При других условиях я бы воззрился на бабку.

— Это прикол?

— Нет, не прикол. Это настоящий витаминный напиток, произведен в нижнем Князьграде. Мы ж тут без света сидим, витамина Д нет. И много еще каких витаминов. Но мы от этого не страдаем, производство вот таких полезных напитков наладили. И пьем за здоровье и успех. Причем от этого напитка действительно здоровье улучшается, а не похмелье наступает. И солнца нам не надо с загаром.

Я понюхал витаминный напиток. Никакого запаха. Отпил немного — чуток кисленько и чуток сладенько. В целом, приемлемо. Витька тоже попробовал кончиком языка, затем залихватски опрокинул стопку. Я понадеялся, что это не отрава. Мы не видели, как разливали это пойло: из одного бутыля, или для нас с Витькой приготовили отдельные стопки?

Паранойя, подумал я. С чего им нас травить? Хотели бы завалить, завалили бы давно, не приглашая за стол и не ведя длинных бесед. Почему я всех подозреваю и вечно жду ловушки?

А потому, ответил я сам себе, что жизнь у меня такая. Что ни день или ночь, то приключения и прочие страсти. Надо бы и Витьку к этому приучить, если сам не вспомнит, как его убили во время утренней зарядки.

Я насытился, и меня потянуло в сон. Все же мы полночи не спали, а бродили где ни попадя. Я сдержанно зевнул — нуары, бесспорно, услыхали, хоть и привычно не подали вида.

— И все же, — сказала Марья, — кое в чем мы ограничены. Сильный свет, обширное пространство для нас большая проблема. А квест-башня всегда залита огнями…

— …и передающая антенна на самой верхотуре, — подхватил безымянный дед, продолжающий портить воздух своим куревом. Что он курит, кстати? По запаху не совсем табак. Запах скорее сладковатый, не слишком сильный. Не отбивает ли он столь необходимый для нуаров нюх? — Тот, кто страшится обширности, и высоты никак не стерпит. Мы люди подземные, нам и на поверхности боязно, а о такой высоте и разговору никакого нет…

— Это специально сделано? — спросил я. — Я про то, что башня залита светом? Чтобы защититься от нуаров?

— Ну не своих же зомбированных жителей Детинцу страшиться? — сказала Марья. — Ты ведь, Олесь, верхотуры не боишься?

— Не слишком.

— Добро, — сказал дед. — Один пойдешь?

Я задумался.

— Мне нужна вся информация об охране и помещениях. А пойдем мы вдвоем.

Витька повернул ко мне голову в темноте. Не ожидал, видно, что я захочу взять его на опасное задание. Сам он, конечно же, хотел на него пойти, иначе какой из него четырнадцатилетний пацан?

Я же руководствовался иными соображениями. Оставлять Витьку на попечении нуаров неразумно. Следует быть друг с другом. Если придется внезапно рвать когти, сделаем это вместе. А у меня есть волшба, о которой Честное Собрание не в курсе, и в случае малейшей подставы я сразу “обрадую” их сюрпризом. Точнее, В-сюрпризом…

— Всю информацию полу́чите ближе к закату дня, когда башня откроется для посетителей. Открывается она ненадолго, но времени вам должно хватить. Вас поведут ваши старые знакомые, Гуж и Май, но только первую половину пути. Наверх поднимитесь сами. А пока отдыхайте.

***

Я проснулся — разом, без состояния дремоты, мгновенно вспомнив, где нахожусь.

А находились мы с Витькой в подобии гостевой комнаты. Не знаю, зачем она нуарам; возможно, у них тоже случаются рабочие командировки и надо принимать гостей из других регионов нижнего Князьграда. Комната была побольше той, что с парашей. Вместо параши, между прочим, здесь целая ванная комната с душем и полноценным санузлом, который выглядит лучше, чем туалеты в бараках в 37-м Посаде.

В комнате — две двухъярусные кровати, снабженные матрасами, одеялами, подушками и всеми положенными в таких случаях простынями, наволочками и пододеяльниками. Без запаха сырости, но и без аромата ультрафиолета. На стенах — белесые обои. Окон и потолочных светильников нет. Под потолком — три вентиляционных отверстия, откуда тянет свежим воздухом. Напротив кроватей стол с четырьмя стульями, на столе графин с водой, четыре стакана и блюдо с печеньем.

На этом же столе тускло светила лампа наподобие железнодорожного фонаря на аккумуляторе. Ее принесли, когда я пожаловался, что мы запарились ходить в темноте.

Мы заняли нижние постели. Неохота было взбираться наверх.

Некоторое время я просто лежал с открытыми глазами и смотрел на потолок и стены, наслаждаясь самой возможностью что-либо рассматривать. И потолок, и стены были бесцветные, никакие. Во мраке цвет не нужен. Здешние строители экономят на красках. Зато на ощупь обои приятные и мягкие, а пол застелен пружинистым ковролином.

Взгляд перекочевал на единственную дверь без щели для просовывания еды, что радовало. Она была неплотно прикрыта, никто нас не запирал на замок.

Который час? Мой чип не показывает время — плохо. Я мысленно позвал Иву — в ответ глухая тишина.

Ровное дыхание Витьки изменилось. Проснулся пацан, но предпочел полежать с закрытыми глазами.

Я поднялся, прошел босиком через комнату и приоткрыл дверь пошире. За ней открывался пустой коридор, оба конца которого пропадали в темноте. Без окон не покидает уверенность, что ночь не кончилась, но организм уверяет, что выспался. Пусть этот коридор и остается пустым, а свет из нашей комнаты отпугнет ушастых нуаров — зачем им слушать наши разговоры? Но секундой позже мне припомнились камеры и микрофоны, понапиханные всюду в Посадах. Искать приборы подслушки в нашей спальне смысла нет — если хорошо замаскировано, я их не найду.

А не поговорить ли на английском? Сиберийцы вроде бы общаются только на тру-ру. Витька наверняка знает этот язык. Но и эту идею я отбросил — потенциальные подслушиватели насторожатся. Решат, что нам есть что скрывать.

Мда, проблема…

Обернувшись, я обнаружил, что Витька сидит на постели и трет глаза.

— С добрым вечером, — сказал я, — но насчет вечера не уверен.

Витька хмыкнул:

— А может, сон вообще не кончился? У меня чувство, что сон не кончится никак.

Он визгливо хихикнул. Потом еще раз, громче. Я нахмурился, а Витька принялся хохотать как безумный, повалившись на постель, корчась и стуча кулаком по подушке. Этот захлебывающийся смех длился долго — дольше, чем длится любой нормальный смех.

Я налил в стакан воду из графина. Вернулся к кроватям и протянул стакан Витьке, но тот хохотал, трясся, обливаясь слезами, и, похоже, ничего не видел.

— А ведь… во сне… можно… что хочешь сделать!.. — выдавил он. — Ик!.. Послать всех… нуаров… или сиберийцев туда, где солнце не светило! Хотя… здесь и так солнце не светит! Их уже послали, до нас, уа-ха-ха!

Я стоял над ним в полутемной комнате в чужих штанах и рубахе, со стаканом в руке, и ждал, когда истерика завершится. Все-таки она Витьку настигла. Отлично держался наш юноша, но у всего есть предел. Чересчур много впечатлений выпало на его долю за короткое время. Не спасло и то, что к нему вернулась память старого Витьки.

Постепенно смех сошел на нет, осталось отчаянное икание. Я снова протянул стакан, и на этот раз Витька его разглядел и взял. Зубы застучали о кромку.

— Это пройдет, — сказал я.

— Чт-то “эт-т-то”? — заикаясь и икая, спросил Витька.

— Реакция организма, вот что. Привыкнешь. А дальше будет легче.

— Если не сойду с ума…

— А мы оба уже сошли. Смотри на ситуацию с этой позиции. Если признать, что мы сумасшедшие, то и переживать нечего.

Витька допил воду и более-менее пришел в норму. Все же нервы у него крепкие.

— Упавший в воду дождя не боится, — пролепетал он и кисло улыбнулся. Его немного трясло, но помаленьку отпускало. — Знаешь, все это время… как мы перешли на эту сторону… я все-таки думал, что сплю… А сейчас выспался, проснулся — и вижу, что все, конец, сон кончился… Но я по-прежнему здесь…

Я улыбнулся ему как можно теплей. Модная прическа у Витьки растрепалась, а в светлой ношеной рубашке и залатанных штанах он больше не выглядел малолетним мажором. Теперь он походил на Гекльберри Финна, а я — на раба Джима. Только белого.

Как наш прикид будет смотреться в Князьграде и квест-башне? Как одеваются в столице? Если как в Москве в Скучном мире, то нас просто-напросто арестуют за неприличный вид и посадят в обезьянник или бомжатник.

Или дурку.

— Так… — почти нормальным голосом сказал Витька. — Мы с тобой не аннигилировали… Только одежда и личные вещи… оттуда…

— Витька, — перебил я, усиленно шевеля бровями. — Это из-за того, что мы прошли через дольмен. Магия Поганого поля.

— Это понятно, — отмахнулся он нетерпеливо. — Вопрос в другом: почему эта… магия сработала именно так?

Из глубин памяти всплыл язвительный смех, когда исчезла наша одежда. Померещилось? До сих пор мои чувства меня не обманывали — зря я им не верю. Просто не привык к тому, что сфера чувств проапгрейдена и сильно расширена. Хватит сомневаться в собственных экстрасенсорных способностях. Пора дать себе слово, что буду верить в ощущения. Нет у меня никаких галлюцинаций, шизофрении и видений — все абсолютно реально.

— Выясним со временем, — пообещал я. — Как говорила тетя Вера, сколько ниточке не виться, а конец будет…

Я замолк, вспомнив тетю. С чего вдруг вылезла ее фраза? Ведь жизнь до “глюка” в квест-камере так и осталась по ту сторону амнезии! Или это я сам придумал на автомате?

— Предлагаешь решать проблемы по мере их поступления? — криво осклабился Витька.

— Именно. Иначе и не получится. Ситуация слишком быстро меняется. Знаешь, в этом есть свой прикол, свой кайф. Адреналин.

— Спонтанность — признак настоящей жизни, — кивнул Витька. — Я тебе говорил об этом. В Скучном мире у меня не было никакой спонтанности, если не считать редких выходок, чтобы предков позлить. Отчим и матушка за меня все решили до самой пенсии. Это-то меня и выбешивало больше всего! А здесь такая спонтанность — бери, не хочу! Получается, здесь — реальный мир?

— Опять ты за старое? — покачал я головой. — Все ищешь реальный мир? Мечтаешь о свободе и спонтанности, а сам хочешь конкретики?

Витька выпрямился, скрестил голени и обхватил руками пальцы ног.

— А ведь ты прав! Я непоследователен! Пора забыть о планах, прежней жизни и начать жить по-новому! Какой глубокий философский инсайт ты мне сейчас подкинул!

— Обращайся, если что, — снизошел я. — Я философ хоть куда.

Наш разговор прервало покашливание в коридоре. Я выглянул — в тени мялся Гуж. В черных очках-консервах. При моем появлении улыбнулся.

— Пора идти, — сказал он.

***

Нас все же переодели в более приличное. В похожие штаны с рубашками, только поновее. Оказалось, в Князьграде также не принято шиковать, хоть в целом люди одеваются малость получше, чем в Посадах.

Умывшись и перекусив на скорую руку, мы с Гужем и Маем двинулись наверх через лабиринты нижнего города, наполненного вековой тьмой. С собой у нас был только один рюкзак, который нес Гуж. В нем лежала бомба — штука размером с баскетбольный мяч, состоящая из шестиугольников.

При виде шестиугольников (я разглядел их с помощью В-чутья) я насторожился. Это любимая форма россов. Но высказался лишь после того, как демонстративно ощупал прибор и взвесил в руке — бомба оказалась не слишком тяжелой.

— Сделано в Республике Росс? — спросил я.

— А как же! — не смутился Гуж. — Такие гадости только россы делать горазды!

Я поджал губы. Когда делаешь бомбу, то это, получается, “гадость”, а когда используешь, то это нормально? Интересная логика.

— Вы же пользуетесь этим, — встрял Витька.

— Не от хорошей жизни, — обрубил Гуж. — Мы такими вещами пользуемся по необходимости, а россы их делают просто так. С жиру бесятся.

— Спрос порождает предложение, — сказал я.

— Что?

— Вы покупаете, они и производят.

— Ага, — согласился Гуж, не совсем, вероятно, поняв посыл моей фразы. — Виноватых не найти в итоге.

Я не стал продолжать разговор на эту тему. Точно так же, как я смирился с существованием двух миров, так же я должен смириться с тем, что в обоих мирах живут люди вроде Гужа. Не понимающие и не желающие понимать некоторые простые вещи. Вроде той, что если ты идешь взрывать квест-башню, то не стоит по крайней мере хаять производителя бомбы…

— Честное Собрание велело тебе все вещи отдать, — заговорил Май, топчась на месте и при этом не создавая ни малейшего шума. Видимо, он был смущен. — Я твой пистолет забрал вчера… А он возьми и исчезни…

— Знаем, — сказал я.

— Знаете?

— У них не один пистолет пропал, — сообщил ему Гуж. — Чудеса, короче. Магия из Поганого поля вроде как.

— У Мая нет чипа? — поинтересовался Витька. — Вы же через чип все подключаетесь и новости узнаете!

— Он наказан, — хихикнул Гуж. — Как и я, собственно. Поэтому нас и в дозор на поверхности выставили. По своему желанию из наших туда никто не рвется.

— За что вас наказали?

— За невыполнение суточной нормы, — сообщил Май, и я так и не понял, говорит он серьезно или шутит. — Мы на заводе работаем. Если наказан — отключают от Честного Собрания. Ходишь, ничего не знаешь, не ведаешь. С тобой будто никто разговаривать не хочет. Вечно не в курсе. Как вот сейчас.

— И надолго это наказание? — спросил я.

— Месяц еще мучиться.

— И с вами, отключенными, нам идти на поверхность?

— С кем же еще? — проворчал Гуж. — Говорю же: по своему желанию нуары на поверхность не выходят. Это как вам, дневным людям, в канализацию залезть. По своему хотению никто не полезет.

— Да-а…

— Ну вот. Прикрепите бомбу под маяком, — велел Гуж. — Просто к стенке приложите, она сама приклеится. И валите оттуда.

— Под каким маяком? Красным прожектором?

— Дорогой ты мой, да откуда ж мне знать, красный он или шершавый? — хихикнул Гуж. — Большая лампа. На самом верху башни. Туда можно только со смотровой площадки вылезти, через окно. Заметишь сам. Кто-нибудь из вас должен отвлечь посетителей, а другой пусть быстро лезет и устанавливает.

— Сколько у нас времени до взрыва?

— Честное Собрание бомбу само взорвет. Удаленно. Как только вы вернетесь в подземелья, так сразу.

Плохо дело, подумал я. У Честного Собрания удаленный доступ к бомбе, которая все это время будет болтаться у меня за спиной в рюкзаке. Они могут и не дожидаться, пока мы с Витькой прибудем в катакомбы. Не оставить ли Витьку здесь, в безопасности? Но если Честное Собрание прикончит меня, то что помешает им покончить и с Витькой?

Нет, надо верить нуарам. У них пунктик на честности — они не обманывают. Это у меня очередное обострение паранойи.

— Информация, что бомбу надо закладывать под маяком, точная? Обычно взрывают у подножья зданий, чтобы здание развалилось.

— Антенна, что передает квест-сигнал на всю Сиберию, — пояснил Гуж, — аккурат под маяком расположена. Там свет такой яркий — даже вы, зрячие, одуреете. Так что держитесь… Вот, кстати, я на поверхности недавно поискал твой кошель и кое-что нашел…

Он протянул мне мои темные очки. Я их узнал по В-ауре. Но стоял неподвижно, пока Гуж не вложил их мне в ладонь.

— Очки? — изумился я. — Как они уцелели после взрыва?

— Удивительно, — согласился Гуж. — Кошель не нашел, к слову. Испарился он, как и ваши прочие вещи. Вы, похоже, с очками через магический дольмен не ходили, да?

— Не ходили… — пробормотал я, кладя сложенные очки в нагрудный карман. Они почти не пострадали — на ощупь целые. Пережили когда-то крушение цивилизации — что им какой-то взрыв?

— Вот и молодцы. Ну что, вперед? Как говорят: “Взялся за гуж, не говори, что не дюж”!

…Шли к заветной башне (как Чайльд Гарольд — но не к Темной, а прекрасно освещенной) раза в три дольше, чем с поверхности к Честному Собранию. И в пять раз дорога оказалась сложнее. Несмотря на воскресшее В-чутье, мне было трудно преодолевать все эти кривые закоулки, уровни, переходы, лестницы и наклонные тоннели. К тому же приходилось постоянно придуриваться, что ничего не видишь. Я брал пример с Витьки — вот кому приходилось совсем несладко! Просто диву даешься, до чего человек беспомощен без своих зенок. Витька шел неуверенной ковыляющей походкой, выставив вперед руки и зачем-то вращая головой. Я делал то же самое. Нуары в лице Гужа и Мая держались поблизости, следя, чтобы мы не разбили к чертям черепа и не переломали конечности. Надо отметить, что обращались они со “слепыми котятами” вежливо и предупредительно, гадостей не подкидывали, хотя возможностей у них было сколько угодно.

По пути я “насмотрелся” на жизнь нуаров. Не так хорошо, как это сделал бы с помощью обычных глаз — все же чутье давало весьма приблизительное представление о том, как выглядят вещи. Но тем не менее.

Слишком просторных пространств под землей не встречалось — и понятно, почему. Сложно рыть большие залы, да и зачем? Нуары обитали в узких щелях, подобно кротам, крысам и прочим подземным жителям, но при этом оставались людьми, а следовательно, узкие щели были облагорожены. Мы несколько раз прошли через низкие сводчатые помещения с колоннами, где за столами сидели парочки. Как правило, держались за руки, целовались или просто трогали друг другу лица и прочие места. Тактильные ощущения у нуаров вышли на передний план — за неимением зрения. Попадались магазины и рынки — в виде длинных переплетающихся коридоров с нишами по обе стороны. Не разобрал, что там продавалось, кроме еды, которая издавала разные, но не слишком сильные запахи. Мое чутье не позволяло различать многие детали, но подозреваю, что продавалось абсолютно то же самое, что и наверху: одежда, еда, инструменты.

Стало понятно, где Гуж раздобыл для нас одежду — смотался на рынок и купил самое дешевое.

Нуары не использовали парфюм — и ясно, почему. Крепкие запахи раздражают и мешают “видеть”.

Несмотря на “радар”, нуары, как я выяснил, ходили не так, как обычные зрячие. Шаги у всех мелкие, скользящие. Подошва проверяет крепость поверхности, прежде чем человек перенесет на нее вес. Руками они, впрочем, не размахивали как Витька и я (притворяясь), но всегда держали на расстоянии от туловища, как бы мониторя пространство вокруг.

Мы миновали что-то вроде часовни в высокой нише, в глубине которой мой собственный радар засек скульптуру. Не понять, что за скульптура, — очевидно, алтарь. Или идол. Рядом стояли нуары и тихо-тихо пели тягучую песню. Слов не понять. Видимо, молились.

Меня это удивило — сиберийцы не религиозны. Точнее, религиозны, но их религия — это вера в Вечную Сиберию и лично Председателя. Разновидность тоталитарного сектантства, раздутого до масштабов целой страны. Но нуары — это в чем-то антиподы “классическим” сиберийцам; у них нет Председателя и веры в нерушимость державы. Зато есть какая-то религия.

Я не спросил, что именно происходит в часовне. Во-первых, я ее не должен видеть, во-вторых, мне было плевать. Сделал заметку в памяти — и ладно.

Поражало самообладание Витьки. Болтаться в непроглядных подземельях, когда вокруг кто-то беззвучно передвигается и переговаривается шелестящими призрачными голосами, — это не через темный сквер ночью пройти, когда рядом всегда есть хоть какой-нибудь источник света. Тут нужны нервы. Конечно, даже Витькины нервы не железные, судя по его краткому срыву, но все же держался он преотлично.

— Не боишься? — не удержавшись, шепнул я ему.

— Не по себе, — признал он. — Давит эта темнота… Но панических атак нет и, вроде бы, не будет. Да и ты рядом.

Мне польстило это доверие.

Раньше я смотрел на Витьку как на необходимого спутника-гида, кое-что знающего о Поганом поле. Я-то тогда из-за глюка ничего про него не помнил. В моих планах было избавиться от него при первой возможности. Потом притерлись. Еще потом он внезапно погиб, и я понял, что он — дорогой и единственный друг. И наконец я встретил его снова — другого и в то же время прежнего. Теперь я знал о мире Поганого поля больше него и ощущал ответственность.

— Интересно, как они все это вырыли, — сказал Витька. — Что за землеройные машины использовали? И куда землю девали?

— Уж не кетменем, поди, рыли, — хмыкнул я.

— Моим кетменем? — неожиданно спросил он. — У меня же кетмень был, правильно? Мы лут с тобой собирали…

— Ага! Вспомнил?

— Вспоминаю… И весь этот лут взорвался вместе с мусоровозом?

— Да.

— А других заначек у нас не было?

— Не-а.

— Вот блин!

Что ж, прежний запасливый и лутолюбивый Витька восстанавливается. Это не может не радовать.

Дальше мы полезли по крутой спиральной лестнице из мелких металлических решеток, закручивающейся внутри шахты. Скорость упала до черепашьей — мы хватались за холодные перила и старательно нащупывали ногами ступени. Я с трудом сдерживался, чтобы не побежать поскорее наверх, — приходилось изображать неуверенного слепца.

Пока лезли, было время подумать обо всем на свете. После размышлений о Витьке мысли переключились на других моих верных спутников — Киру и Иву.

Как там Кира? Я надеялся, что цветет и пахнет в Секции Грин под присмотром Ивы, но… Тревожило отсутствие в эфире умбота. Если проблема в моем “лагающем” нейрочипе, то все о’кей. Значит, Ива продолжает наблюдать за мной с орбиты, просто не может выйти на связь. Рано или поздно работа нейроинтерфейса наладится, и мы воссоединимся. Ива очень полезна в моих странствиях. Но если дело в самой Иве…

Не хотелось об этом думать.

С Кирой же у нас начались серьезные отношения. В Скучном мире я постоянно о ней вспоминал и против воли сравнивал с другими девами, дефилирующими по улицам города. И все они Огнепоклоннице проигрывали по всем параметрам. Ни у кого нет такой фигуры, таких глаз и губ, такой гладкой загорелой кожи… Не говоря уже об ее умении драться и ездить верхом…

Короче, я влюбился. Или полюбил, что гораздо серьезнее.

Когда завертелись события с Витьками, дольменами и отчимами, Кира вылетела из головы, но сейчас я снова стал мечтать о поре после того, как расправлюсь с делами и вернусь к ней.

Я почувствовал близость поверхности земли задолго до того, как мы подошли к последней двери, из-за которой не просачивался ни один лучик света.

— Прибыли, — тихо сказал Гуж. — За этой дверью выход в подвал аварийного здания. Оно сейчас опечатано и пустое. Выберетесь из здания, пройдете по узкой улице — она там единственная, — потом выйдете на площадь. Ну, а на площади сразу почуете квест-башню… То есть увидите.

— Все, как договаривались, — вторил ему Май, надевая очки-консервы. — Мы вас здесь подождем. Если Модераторы за вами увяжутся, не пытайтесь сбросить хвост — город вы не знаете. Бегите сюда. Дальше они за вами не пойдут — побоятся. А уж мы с ними сами разберемся, по-своему.

Судя по голосу, он улыбался во весь рот. Ну-ну, подумалось мне, поглядим, как вы с ними разберетесь…

Погони и Модераторов я не особо страшился. У меня есть туз в рукаве — волшба. Никто ее от меня не ожидает. Да и не поймет, что случилось, когда я ее применю.

— Сейчас вечер, — сообщил Гуж. — Но вы в подвале задержи́тесь малость, дайте глазам привыкнуть. Долго все-таки у нас в гостях сидели, свыклись с темнотой…

Да, свыклись. Пора отвыкать.

Нуары открыли дверь, петли не скрипнули. Я увидел серый свет, осветивший белые пятна лиц — Гужа, Мая и Витьки. На обоих нуарах были черные очки — Гуж тоже их надел. Витька хлопал ресницами и радостно улыбался.

— Не заблудитесь, — сказал Гуж, протягивая мне рюкзак с бомбой.

— Не заблудимся, — отозвался я и подключил нейрочип на запись происходящего. С некоторых пор приходилось совершать эту манипуляцию осознанно. Раньше нейрочип записывал все подряд. Видать, кончилась встроенная память. Или очистилась после моего нырка в Скучный мир. Во всяком случае, мне не удавалось прокрутить запись до взрыва мусоровоза.

Я посмотрел на Витьку:

— Ну что? Пошли?

— Пошли, — сказал тот. — Совершим теракт и вернемся к ужину.