Единый

Глава 4. Честно́е Собрание

— Прикалываются они, что ли? — проворчал Витька. — Насчет вакцинации? Как думаешь?

— С чего им прикалываться? — сказал я, занятый усилиями сосредоточиться на магическом чутье. Секунду назад я как будто “разглядел” стены и потолок помещения — камеры, куда нас поместили в ожидании Честно́го Собрания.

Потолок был, как нетрудно догадаться, невысоким, я почти что задевал его теменем. Стены гладкие, холодные (и как я определил на расстоянии температуру?), шершавые. Само помещение размером примерно три на четыре метра. Кроме двух коек, накрытых чем-то мягким (матрасы и одеяла?), и чего-то вроде комода в углу, больше никакой мебели.

“Картина” вспыхнула мимолетным видением перед внутренним взором и пропала. Снова схлопнулась плотная чернильная тьма, в которых плавали световые пятна — фосфены. Я так и не определил, заработала ли это экстрасенсорика или я стал жертвой зрительной галлюцинации из-за длительного пребывания в темноте.

— В Скучном мире столько слухов про эти вакцинации ходило! — бубнил Витька. — Что она бесплодие вызывает и жизнь сокращает. Хотя для таких утверждений нужно провести капитальное когортное исследование на протяжении жизни как минимум одного поколения. Как можно говорить о сокращении жизни, если никто из вакцинированных еще не прожил жизни? Бред на бреде бредом погоняет… Но эти-то ослепли… Или они ослепли от чего-то другого, но винят вакцинаторов?

Не особо прислушиваясь, я подошел к “комоду” в углу. Если там на самом деле что-то стоит, следовательно, моя волшебная чуйка возвращается!

Но я наткнулся на цементную или бетонную стену.

Нет тут никакого комода.

Настроение разом прокисло. Держась одной рукой за стену, я засеменил по периметру помещения и сразу же ударился коленом о нечто твердое. Громко лязгнуло, но я выругался еще громче.

А потом радостно присвистнул.

— Ты чего с ума сходишь? — спросил Витька.

Я с трудом удержался от того, чтобы немедленно ему все выложить.

Чутье не обмануло: “комод” на самом деле притулился в углу, просто я немного промахнулся, направляясь к нему.

— Колено ушиб, — проворчал я. — А потом понял, что коленная чашечка цела. Вот и обрадовался.

Нас, скорее всего, внимательно слушали из-за двери. У местных слух лучше, чем у летучих мышей. Зачем им знать о моих восстанавливающихся скиллах? Притом, что чутье вернулось и снова пропало, как я ни сосредотачивался.

— Ты странный, — заявил Витька спокойно. — И я странный. И миры вокруг нас странные… Но я потихоньку привыкаю. Хотя иногда кажется, что я куда-то падаю. И при этом мне не страшно, что падаю. Страшнее то, что меня это падение устраивает… Почти нравится.

— Постарайся об этом не думать, — предложил я, ощупывая “комод”. Это был на самом деле никакой не комод, а раковина с краном сверху и самой натуральной парашей внизу. Этакий металлический бак — и без запаха. Видно, давно не пользовались.

Здравствуй, Вечная Сиберия; здравствуйте, бараки, колючая проволока и параши!

В Скучном мире я встречал унитазы, совмещенные с умывальниками, а здесь, в Вечной Сиберии умудрились соединить рукомойник и парашу. Затейники!

Настроение, тем не менее, поднялось. Чутье потихоньку воскресает из мертвых!

— Туалет нашел, — сообщил я. — Если надо, то пожалуйста.

— Пока не надо. И вообще, потерплю.

— А если мы тут надолго?

— Почему-то мне кажется, что не надолго, — после некоторого молчания сказал Витька. Судя по звукам, он сел на койку. Я присоединился к нему. На ней и правда лежал тонкий матрасик. — Будто все не по-настоящему. Понарошку. Как во сне — очень подробном и реалистичном сне в “четыре ка”, но все же сне.

Я промолчал, не зная, что сказать. Конечно, к Витьке возвращается память, но это не значит, что перемещение в другой мир не пошатнуло малость ему психику. Он еще отлично держится… Надеюсь, у него не произойдет срыв в неподходящее время. Сейчас его разум пытается выставить все это как сон, то есть убежать от действительности, не принимать ее. Но в какой-то момент убегать станет некуда.

Я понимал Витьку лучше кого бы то ни было. Сам через подобное проходил. Причем трижды: сначала — когда попал в Вечную Сиберию, во второй раз — когда вернулся в Скучный мир, и вот сейчас, когда снова вернулся.

Сильней всего, безусловно, стресс долбанул меня в первый раз. А сейчас обошлось легким удивлением и сильной радостью по поводу того, что все получилось. Если мне суждено совершить трансмировой переход в четвертый раз (не приведи судьба!), это для меня будет, как поездка от одной остановки до другой.

Витька опять заговорил в темноте:

— Там, в Скучном мире, мне снилось не только Поганое поле, Олесь. Снилась еще какая-то туманная равнина, большущая, пустая и тихая… Я по ней бродил — вроде бы долго, целыми днями… или годами. Искал выход, но выхода не было. Тот мир был будто зациклен сам на себя, как кольцо. И там всегда была ночь, не такая темная, как вот эти подземелья, но и солнце никогда не появлялось. Грустное место и какое-то… беспросветное, что ли.

Я настороженно слушал. Мне самому приснился похожий сон — в нем я встретил Витьку и…

— Там были другие люди, — сказал Витька, и я чуть вздрогнул. — Мужик, женщина, старик, старуха и…

— …и ты, — договорил я. — Вас было пятеро.

— Откуда ты знаешь? — ошалело спросил Витька.

— Мне как-то приснился такой же сон. Но мне не чудилось, что я брожу по тому месту годами. Я увидел пятерых людей, четырех из них узнал. Старик — это Решетников, старуха — баба Марина, мать Морока, женщина… женщина — это Кира Огнепоклонница… кажется. Тебя узнал. А мужика не узнал, у него было закрыто лицо.

— Нам обоим приснился один и тот же сон? Ты осознаешь, что это может значить?

— Осознаю. То, что это тоже не сон. А еще одно измерение, где мы успели побывать, но забыли.

Наступила тишина. Мы с Витькой не шевелились и не производили никакого шума. Будто растворились в непроницаемом мраке, как иные его обитатели.

Но я слышал свое дыхание и биение сердца.

— Неее, — протянул Витька с нервным смешком. — Это уже “ту мач”. Какое еще третье измерение? Лимб? — Он помолчал, потом шипящим шепотом сказал: — Хотя — почему нет? Если мы оба умерли, то должны были попасть в лимб! А потом… потом…

Он замычал, и я догадался, что он сжимает ладонями виски.

— Выбрось ты эти мысли из головы, — мягко предложил я и, нащупав его плечо, чуть сжал. — Нам не хватает информации, чтобы строить догадки. Придет время — узнаем.

— Блин! Аж бесит!

— Со временем к этому чувству привыкаешь.

— Да как можно к такому привыкнуть?

— Ты помнишь, что говорил в этом сне? И помнишь, что встретил меня?

— Нет, — ответил Витька жалобным голосом. — Не помню такого. Только то, что долго бродил и встретил этих людей.

— Ты меня укорял за то, что я долго тебя ищу. Если ты такого не помнишь, это может быть та часть сна, которая, по сути, и была сном. Я винил себя, и во сне эта вина проявилась… А про Единого ничего не помнишь?

— Нет. Хотя… Н-нет, не помню.

На меня прямо-таки повеяло Витькиным страданием. Он все еще пытался понять, осознать, вникнуть в то безумие, в которое мы вляпались, проанализировать его. Я-то давно пришел к выводу, что овчинка не стоит выделки.

Чтобы его как-то отвлечь, спросил:

— Айфон с тобой?

— Свистнули морлоки, — с горьким вздохом сказал Витька. — Я даже не заметил — ловкие, черти. Натуральные щипачи на рынке. Только хрен они его разблокируют, конечно. Да и аккумулятор скоро сдохнет.

— М-м-м… — протянул я и снова перевел тему: — Ты бы остался, если б отчим признал в тебе настоящего сына? А не просто бизнес-наследника?

— Не знаю. Наверное, все-таки нет, не остался бы. Но ушел бы не сразу. Все-таки я почти не сомневался, что настоящий мир — здесь, а не там… А вот теперь мне и этот мир кажется поддельным.

— А тот — настоящим?

— И тот поддельным. Во вселенной вовсе нет ничего настоящего.

Я не ответил. У Витьки — экзистенциальный кризис, вызванный не возрастом и пресыщенностью, а путешествием между мирами. А я не психолог, чтобы вправлять ему серые клетки. Если на то пошло, я и сам нуждаюсь в мозгоправе.

На меня снова повеяло — но не от пацана, а откуда-то со стороны двери. В этом веянии различались интерес и настороженность.

Мгновением позже прозвучал голос Гужа:

— Честно́е Собрание готово вас принять. На выход, господа!

***

На сей раз Гуж и еще кто-то всю дорогу молчащий (я его не слышал, но воспринимал магическим чутьем) вели нас лабиринтами подземных переходов еще дольше, чем в первый раз.

Мы несколько раз поднимались по коротким лестницам со ступенями разной высоты и ширины, проходили по крайне узким и низким лазам, или наоборот, пересекали обширные гулкие пространства. Гуж был настолько предупредителен и так классно предупреждал о низких притолоках и высоких порогах, что мы с Витькой ни разу не споткнулись и не приложились лбами. Собственно, посторонних предметов на нашем пути встречалось на редкость мало: не любят подземные жители, когда вокруг много хлама и излишеств архитектуры.

Пока шли, вокруг порой шелестели местные обитатели, внушая небольшой, но отчетливый ужас. Нуарные жители, конечно, похожи на обычных людей, разве что бледные, но уж чересчур тихие, и это почему-то пугает. Как правило, и не думаешь, насколько шумны и голосисты обычные люди: то болтают, то поют, то орут; а когда молчат, слушают музыку, радио, ютубчик, аудиокниги, крики соседей, у которых отношения — сплошная драма. Когда спят, то сопят, храпят, пердят, опять-таки нарушая тишину.

Под землей же властвовала тишина, но тишина, полная непонятной жизни. Оставалось гадать, чем занимаются все эти двуногие кроты. Не исключено, что мы пересекли рынок, общественную площадь и несколько университетских кафедр, где шли лекции.

Идти в непроницаемом мраке — удовольствие ниже среднего, и, окажись я здесь один, струхнул бы не на шутку, даром что здоровый и половозрелый мужик. Но я был не один, поэтому особого дискомфорта не испытывал. Витька страха не проявлял, хотя неизвестно, что он там испытывал на самом деле. Храбрый парнишка… А может быть, он просто еще не врубился по-настоящему в реальность происходящего.

— Пришли, — наконец объявил Гуж.

Мы остановились. Я поймал себя на том, что стараюсь ступать тихо, но шарканье все равно разносилось по округе, как звуки артиллерийского обстрела.

Чутье не торопилось воскресать в полной мере, но я уже без труда распознавал размеры помещений. Это была просторная комната с низким потолком. И здесь находились люди. Не знаю, сколько их было и где именно они стояли или сидели, но у меня по всей поверхности кожи пробежал электрический ток от потоков пристального внимания.

Целых три или четыре минуты все молчали. Нас с Витькой, должно быть, пристально “разглядывали”, если допустимо такое выражение по отношению к слепым людям с экстрасенсорным радаром, а мы с Витькой молчали принципиально, ожидая, когда начнут говорить те, кто входит в Собрание.

И дождались — раздался женский голос, мелодичный, приятный, напевный, но при этом не совсем молодой.

— Я прошу вас присаживаться, дорогие гости. Скамья позади вас в двух шагах и чуть правее. Будьте осторожны.

Я, не разворачиваясь, задом сделал не два, а три мелких шажка, прежде чем в икры уткнулось ребро скамьи. Любопытно, в темноте все равно как перемещаться — хоть передом, хоть задом. И не обязательно поворачиваться к собеседнику лицом; главное, чтобы слышно было хорошо. Наверное, и члены Честного Собрания сидят лицом к нам далеко не все.

Рядом уселся громко сопящий Витька.

Гуж куда-то испарился. Я его больше не ощущал вблизи.

— Итак, — произнесла женщина ровно после того, как мы уселись, — начнем. Перед вами — Честно́е Собрание нижнего Князьграда, его голос, уши и голова. Все, о чем мы с вами договоримся или не договоримся, будет распространяться на всех нуаров. Вы понимаете?

— Думаю, да, — отозвался я. — Если мы с вами подружимся, то подружимся со всем нижним Князьградом. А если поссоримся, то станем врагами каждому нуару. Правильно?

Женщина издала серебристый смешок. Я подумал, что она наверняка хорошо поет, с этаким-то голосом.

— Слишком уж грубо, но в общих чертах правильно. Надеюсь все же, что мы договоримся. Потому что умные люди всегда договорятся друг с другом. Меня зовут Марья, и рядом со мной еще шестеро человек обоего пола. Это не все Собрание. Но пусть вас это не смущает: решение по итогу нашего разговора примет все Собрание сразу…

Я не совсем врубился в эти ее слова, но не перебивал. Марья (видимо, это тоже погоняло, а не настоящее имя) продолжала:

— Кое-что мы о вас уже знаем. Вы хотите разрушить квест-башню. Это желание, надо подчеркнуть, отчасти совпадает с нашим. Отчасти — потому что мы хотим не просто разрушить квест-башню, но и перестроить общество Вечной Сиберии целиком. Разрушить Детинец, избавиться от Председателя и позволить людям жить сообразно их коллективному желанию, а не по воле кучки злых людей…

Я не удержался и хмыкнул. Практически мысленно, но Марья услышала.

— Напрасно смеетесь, молодой человек. Мы устали так жить. И если верхние жители под действием квестов ни о чем не сожалеют, то мы видим куда дальше них… простите за слово “видим”. На самом деле еще неизвестно, кто из нас на самом деле слепой. От лица Честно́го Собрания я прошу рассказать о себе все, что считаете нужным. И не лгать. Ложь мы распознаем, уж не сомневайтесь. И тогда ни о какой дружбе речи больше идти не будет. Честно́е Собрание обязуется говорить правду или же умолчать о том, о чем говорить рано или неуместно, но ни в коем случае не обманывать намеренно. Поклянитесь и вы говорить правду, Олесь и Виктор!

Я инстинктивно повернул голову к Витьке, чтобы переглянуться, но в темнотище это невозможно. Не исключено, что то же самое сделал Витька. Поняв, что переглядываться нет смысла, я взял его за локоть и пожал. Мол, соглашаемся с их требованиями, а там видно будет.

— Клянусь говорить правду, — сказал я. — И не врать откровенно и намеренно. Оставляю за собой право умолчать о тех вещах, которые касаются только меня или людей, которые были бы против разглашения.

Неплохо выразился, похвалил я себя мысленно. Сердце все же застучало быстрее, словно я сидел перед судом присяжных и клялся говорить “правду, только правду и ничего, кроме правды”.

— И я клянусь, — вторил мне Витька. — И тоже оставляю за собой то же самое право промолчать. Но намеренно и откровенно врать не буду.

Впереди зашелестели беззвучные голоса.

— Хорошо, — сказала Марья. — Мы согласны с вашей формулировкой. Итак, начинайте.

И я начал.

В последнее время натренировался в краткой и сжатой манере пересказывать все пережитое за последние несколько месяцев субъективной жизни. В этот раз уместился в десять минут.

Поведал о том, как сбежал из Вечной Сиберии, тете Вере, Решетникове, Отщепенцах (в самых общих чертах) и Республике Росс.

Умолчал о Скучном мире, Кире, Детях Морока, ведунстве, допартах, Иве и возвращении из Скучного мира после необыкновенного воскрешения.

Согласно моей повести выходило, что мы с Витькой просто приехали на машине обратно в Вечную Сиберию. Прежде чем мусоровоз взорвался из-за заложенной Решетниковым бомбы, мы с Витькой успели отбежать на безопасное расстояние. Потом спрятались в укромном месте, потому что явились Модераторы. А еще чуть позже попались в лапы Гужу и Маю.

Был риск, что Гуж и Май наблюдали мое прибытие и взрыв с самого начала. Тогда они поймали бы меня на лжи — никакого Витьки рядом не было. Или же они могли спалить нас, когда мы приближались к месту взрыва.

Но Гуж не подавал голоса.

— Решетников — сумасшедший с манией величия, — объявила Марья, когда я замолк. — Но хитрый сумасшедший. Он шпионит для россов, выведывает разные несущественные мелочи, которые позволяют россам выгодно продавать свои технологии Детинцу. Поэтому старику дают кое-что из росских игрушек… Мы не думаем, что россы связывались бы с ним, если бы не северная легенда. То, что он соорудил бомбу, которая так глупо взорвалась вдали от города и башни, подтверждает факт его безумия.

— О какой северной легенде речь? — спросил я.

— Вы не слышали? — удивилась Марья. — Все сиберийцы в Князьграде знают ее. Возможно, южные Посады не так суеверны, хотя… Короче говоря, это легенда о Повелителе Поганого поля.

— Да, Решетников себя называет Повелителем. Но это ведь шиза!

— Он взял этот титул из легенды. К северу от Вечной Сиберии простираются земли, заселенные дикими и воинственными племенами. Когда-то у Вечной Сиберии и этих племен часто происходили вооруженные стычки — войной это и не назовешь. У этих племен много легенд… Они верят в магию и…

Я постарался сохранять полную неподвижность, чтобы не выдать эмоции. Нуары не знают о магии и особо не верят в нее! Что ж, неплохо. Следовательно, у меня есть козырь в рукаве.

Я, кстати, все ждал, когда наконец заработает чутье. Ощущение присутствия людей и их внимания, направленного на меня, сохранялось, но полноценные В-токи не воспринимались.

— Это не слишком важно, — сказала Марья, выслушав шелестящий комментарий от одного (или двух) коллег. — Примитивные верования, которые почему-то разделяют россы.

— С жиру бесятся, — проговорил мужской голос, тоже немолодой.

— Именно, — согласилась Марья. — Нам трудно понять россов. Но вернемся к вашей истории. По всему выходит, что у нас общие цели. Предлагаю трудиться вместе, если вы не против. Квест-башня всегда освещена и хорошо охраняется. Охрану мы преодолеем, но свет для нас — большая преграда, даже когда мы в очках. Мы дадим вам бомбу и объясним, как ее заложить, настроив таймер. За эту услугу мы подсобим в поисках вашей тети — у нас есть сведения о каторгах и всех, кто там содержится. И из нижнего Князьграда есть лазы практически в любое место.

Не удержавшись, я выпрямился — наверняка нуары уловили это движение. Я надеялся, что они помогут с поисками тети, когда рассказывал о ней, однако легкость плана в изложении Марьи настораживала. Послушать ее, так сгонять в башню, взорвать ее, а потом найти тетю и благополучно смыться — проще простого. Совсем как когда я обещал Витьке по-быстрому сбегать в Князьград и вернуться до ужина.

— Проникнуть в башню непросто, — догадалась о моих соображениях представительница Честно́го Собрания. — Равно как и найти человека на каторге. В Вечной Сиберии три каторги: в горных катакомбах, где добывают руду и строительный камень, на лесоповале на востоке и в приморских колониях-поселениях на севере. Труднее всего добраться на север — туда не ведут подземные переходы… Надеюсь, твоя тетя томится где-нибудь поближе.

— Я тоже надеюсь, — сказал я. — А еще у меня вопрос: что помешает вам отправить нас на гибель в квест-башню? Мы подорвемся на вашей же бомбе, и не придется искать тетю.

Наступила гробовая тишина. Она тянулась и тянулась, и я подумал, что Честное Собрание в полном составе покинуло помещение, оставив нас с Витькой одних. Видимо, я ляпнул что-то не то, но и отступать нет смысла.

И вдруг ко мне разом вернулось магическое чутье. Неожиданно для самого себя я “увидел” В-токи и В-ауру всех людей и получил представление об интерьере. У меня перехватило дыхание.

Помещение и вправду было обширным, но низким, как и все остальные помещения и переходы в нижнем Князьграде, низкий потолок поддерживался тремя бетонными колоннами.

По периметру стояли скамьи. Помимо той двери, через которую мы вошли с Витькой, Гужем и молчуном, в зал для собраний вело еще два хода в виде узких арок. Из отверстий под потолком тянуло свежим воздухом — вентиляция работала исправно. В центре за длинным столом сидело семеро — я их воспринимал как колышущиеся облачка энергии, без определенных черт лица, но тем не менее ясно различал мужчин и женщин, пожилых и молодых.

Самой молодой была сама Марья. Остальные — ветераны криминально-подземного мира Вечной Сиберии. Кроме Марьи в Собрание входила еще одна женщина — бабулька далеко за шестьдесят, а то и за семьдесят. Остальные — старички-мужички.

“Не смотрящие, а слышащие, — подумалось мне, — не только паханы в собрании, но и мамаши… Смешно. И странно”.

Ну что же, дорогие нуары, теперь мы на равных!

Гуж, оказывается, присел на скамейку совсем рядом со мной. А возле Витьки сидела молодая девушка.

Своим колдовским зрением я увидел на поясе у Гужа знакомую эманацию энергии от узкого кривого предмета. “Гришан” — мой захваченный в бою кинжал!

А это что такое, длинное? Шпага в ножнах?

Подумать только, Гуж подобрал мое оружие на месте взрыва мусоровоза! Что еще он нашел, но успел припрятать?

Проклятие! И не потребуешь вернуть имущество — они узнают, что я вижу в темноте. А этот факт лучше до поры до времени скрывать.

И куда Гуж заныкал пистолет?

— Честно́е Собрание не лжет, — заявила Марья холодно. — Таков нуарный закон. Лгать можно только врагам, но не друзьям, товарищам и коллегам.

Похоже, я оскорбил Собрание своими подозрениями. У них не по понятиям врать своим. Вот только свои ли мы с Витькой? Если не свои, то они просто-напросто врут про то, что мы свои.

Некстати вспомнилась логическая задача про двух стражников царя, один из которых постоянно врет, а другой всегда говорит правду. Как узнать, кто из них кто?

Но Марья, закончив короткую речь, подняла руку, а потом приложила ее к груди. Ее жест, невидимый в темноте для людей с обычным набором органов чувств, повторили остальные “честны́е собранцы”.

Наверное, это был подземный аналог излюбленного жеста сиберийцев, когда они тянут ладонь к Знаку Вечной Сиберии и затем хлопают себя по лбу.

Это значит, что они и впрямь не обманывают, подумал я. В том, что ни я, ни Витька не видим этот жест, нуары не сомневаются. Но тем не менее совершают его.

Во вновь наступившей тишине зашелестело, после чего щелкнуло, и вспыхнул очень слабый огонек. Я заметил, что после шелеста сидящие за столом, Гуж на скамейке и девушка возле Витьки одновременно прикрыли глаза руками. Один из дедов раскурил трубку, причем для розжига воспользовался причудливой зажигалкой, огонь в которой скрывался в специальной трубке. Впрочем, в кромешной темноте даже этот скрытый свет врезался мне в сетчатку. А что испытают нуары, если поглядят на него широко раскрытыми глазами?

Дед, судя по шелесту, предупредил остальных, что намерен закурить, вот все и предусмотрительно прикрылись.

Кстати, на всех нуарах, включая Гужа, не было очков-консервов. Мое В-чутье не показывало деталей внешности. Но, кажется, глаза у всех были на месте. Судя по колебанию В-токов, подземные слепые жители даже моргали.

— Хорошо, — сказал я. — Мы верим. У вас нет причин нам лгать — мы совершенно беззащитны перед вами. В принципе, я согласен на ваши условия. Я совершаю теракт, а вы помогаете устроить побег. Затем я, Виктор и моя тетя беспрепятственно покинем территорию Сиберии и уйдем в Поганое поле.

Собрание за столом застыло. Потом Марья, совершенно точно не обменявшись с остальными ни единым шелестящим словом, сказала:

— Честное Собрание согласно. Предупреждаем, что если вы нарушите наш договор, то делом чести каждого нуара будет ваша ликвидация.

Прозвучало это в высшей степени зловеще, хотя Марья проговорила эти слова нараспев, как сказку на ночь.

— Тогда надо обговорить нюансы, — предложил я.

— Для начала мы вас накормим и напоим. Я слышу, как бурчат ваши желудки. Но еще ранее спрошу: что с вашими нейрочипами? Почему мы их не чувствуем?

Впервые за время общения с Собранием заговорил Витька, не удержавшись от любопытства:

— У вас есть нейрочипы? И вы должны их чувствовать?

После короткой паузы куривший трубку дед объяснил:

— Мы как-никак живем в Вечной Сиберии, сынок. А потому все чипированы. Но чипы нуарного Князьграда — они не такие, как те, что наверху. Верхние все подключены к Детинцу, а наши — друг к дружке, а от Детинца мы не зависим. Но пользоваться пользуемся. Полезная штука — эти чипы…

“И не говори”, — согласился я мысленно. Я узнал голос деда — он высказывался чуть ранее, когда у меня не было магического зрения.

— Честно́е Собрание умеет объединять наши рассудки через чипы в единое целое, — охотно рассказывал дед. — Тогда наша сила возрастает. Мы почти что и мысли читаем, и чужие чипы чуем, и ложь распознаем. Хотя понять, когда человек брешет, и без чипа проще простого — по стуку сердца и дыханию…

— А еще неопытный врун потеет и воняет, — поддакнула Марья. — Кисло-сладкий такой запах получается…

— Эгрегор! — сказал Витька.

— А? — спросил дед.

— Эгрегор — энергетической контур, объединяющий умы людей… Через вас нас слышат остальные нуары, да?

— Сметливый! Вот мы и чуем: у тебя, малой, чипа вовсе будто б нет, хотя как такое может быть? А у тебя, уважаемый Олесь, что-то не то с твоим чипом-то.

Я уловил напряжение Витьки. Вероятно, он подумал, что либо придется выкладывать правду о Скучном мире, либо соврать. В обоих случаях будут проблемы. Третий вариант: отказаться рассказывать, но тогда увеличится подозрение со стороны Честно́го Собрания.

— Мы… — начал я, усиленно раздумывая. — Мы облучили свои чипы из специальной микроволновой пушки. Нашли ее в руинах возле 37-го Посада. Хотели отключить. Получилось не очень.

Я не соврал — сказанное было стопроцентной правдой. Собрание должно унюхать мою честность.

И оно унюхало.

— Любопытно, — вежливо сказала Марья. — Ладно. Сейчас принесут угощение, а пока… Гуж, мил человек, верни-кось нашему новому товарищу его собственность. Не по нуарному закону друзей грабить.

Гуж с готовность вскочил и протянул мне “гришана” и шпагу. Я чуть было не взял их, но вовремя спохватился — я ж ничего не вижу.

— Протяни руку, Олесь, — сказал Гуж.

Вот тогда я и протянул. Гуж вложил в нее мои клинки, и я принялся изображать удивление и радость. Ножны шпаги, судя по шероховатости, обгорели, но сама шпага осталась в целости и сохранности.

Я оценил этот жест нуаров — отдать мне оружие в зале Честно́го Собрания. Доверяют, стало быть. Про пистолет и Гуж, и я промолчали. Потом спрошу — не все сразу. Борзеть раньше времени — не дело.

— Подобрали с Маем у вашей взорвавшейся машины-то, — с кряхтением объяснил Гуж. — Не имели представления, что ваше… То есть позже узнали, но это ж было до Честно́го Собрания… А, вот еще…

Словно вспомнив что-то, он вытянул из кармана просторных брюк плоский предмет и протянул на сей раз Витьке.

— Руку вытяни, малой.

— Мой айфон? Ну, спасибо!

— Что это за чудо, кстати? Мы так и не поняли, для чего это нужно.

— Прибор, — тут же ответил Витька. — Сложная технология. Мне его подарили очень далеко отсюда. Считай, в другом мире.

Молодец, Витька, удовлетворенно похвалил я про себя. Тоже не соврал совсем. Но и правды не сказал. Весь в меня…

Чисто на автомате Витька тыкнул в экран, но тот не отреагировал. Я собирался предупредить, чтобы он не включал дисплей, не слепил нуаров и этим не вызвал недовольство, но не успел. Впрочем, обошлось.

— Аккумулятор сдох, — резюмировал Витька.

Неудивительно, подумал я. Если бы не сдох, Гуж давно бы пробудил дисплей и знал бы, какой свет этот прибор излучает.

Витька подкинул айфон — и уронил прямо на каменный пол. Сидел он на невысокой скамейке — как и я, — и телефон упал с не такой уж большой высоты. Будучи в силиконовом чехле, он не должен был получить повреждения.

Но он внезапно разбился на мелкие куски, как песочное печенье. И не с громким треском, а легким шуршанием, с каким рассыпаются куличи из песка.

Витька вскрикнул — в голосе звучало удивление пополам с ужасом. И принялся шарить пальцами по полу.

Я опустился на колено рядом с ним и тоже зашарил по полу. Иногда пальцы натыкались на мелкие обломки, которые сразу же крошились на еще более мелкие частицы. Своими попытками собрать то, что осталось от прибора, мы превратили его в тонкую пыль. В итоге он рассыпался на молекулы и полностью исчез.

— Это что за?.. — выпалил Витька. — Что за прикол? Ты мне что подсунул, Гуж?

— Да ничего я не подсовывал! — растерянно сказал Гуж. — Твоя штука, я ее у тебя вытянул, пока вниз шли. Думал, оружие какое-то… Поверьте вы оба, я врать не буду…

— Гуж, — произнесла Марья с угрозой. — Если выяснится, что ты обманываешь…

— Он не обманывает, — сказал дед с трубкой. — Я через его чип хорошо чую. Гуж еще тот прохвост, конечно, но от взора Честно́го Собрания закрыться даже он не сможет. Да и чего ради?

Я выпрямился. Витька остался сидеть на корточках, растерянно водя пальцами по полу. Гуж стоял неподалеку, вертя головой — направлял на нас то одно ухо, то другое. Молчаливая девушка поднялась со скамьи и отошла подальше.

Я сжал в руках шпагу и “гришана” — уколол страх, что и эти вещи сейчас испарятся. Но они оставались твердыми и материальными.

— Почему он разрушился? — пробормотал Витька. — Его облучили чем-то?

— Ничем его не облучали, — отозвался Гуж. — Я его в кармане держал. Аккуратно обращался.

— А если… — начал Витька, но внезапно подскочил и схватился за пояс джинсов. — Ой!

Я шагнул к нему, сочтя, что его кто-то схватил — кто-то невидимый даже для меня. И в эту секунду почувствовал, как мои собственные штаны падают. Попытался их подхватить, но они расползлись на лоскуты прямо сквозь пальцы. Лоскуты рассыпались на нитки, а те превратились в пыль. Я притронулся свободной рукой к рубашке, но она уже ниспадала с меня легковесными хлопьями.

Последними развалились в труху кроссовки и носки. Через пару секунд я оказался совершенно голым (как и в первый свой визит в Вечную Сиберию), а босыми ногами топтался на тонком и мягком слое пыли — том, что осталось от всей моей одежды.

— А-а-а! — сказал Витька. — Олесь! Моя одежда аннигилировала! Че происходит-то?

На его голос наложился другой звук в моем сознании — язвительный смех где-то далеко-далеко… из Поганого поля во сне, скрытого клубами тумана и ночного сумрака…

— У меня тоже, — стараясь говорить спокойно, ответил я. И порадовался, что вокруг темно, а нуары “видят”, наверное, не так, как обычные люди.

— Айфон… И одежда… Это потому что…

— Они оттуда, — договорил я за него прежде, чем Витька обмолвился бы о другом мире. — Это потому, что мы прошли через дольмен в Ведьмином круге. Это магия Поганого поля, — сказал я громче, хотя Честно́е Собрание преотлично меня услышало бы, прошепчи я Витьке на самое ухо.

— А вы сами-то… не исчезнете? — пробормотал Гуж.

— Надеюсь, нет. — Я нервно хихикнул. Лично у меня уверенности не было.

— А почему кинжал и шпага остались?

Я лишь сейчас понял, что по-прежнему сжимаю в ладони холодное оружие.

— Они не проходили через дольмен…

— О каком дольмене речь? — вопросила Марья.

Я собрался с мыслями и с достоинством сказал:

— Мы вам расскажем о дольменах, хотя это к нашему делу не относится. Но прошу сначала выдать какую-нибудь одежду. Не хотелось бы идти взрывать квест-башню в чем мать родила.