Данил
Мне иногда кажется, что как только в моей жизни промелькнет хоть частица чего-то хорошего, то обраткой тут же прилетает ком говна. Именно поэтому я сейчас не рядом с девочкой с глубокими карими глазами, а прячу нос от колючего ветра в поднятом вороте джинсовки и давлю лужи подошвой кроссовок.
И чем дальше я от дома, тем сильнее осознаю, насколько все дерьмово. С каждым шагом у меня теряется возможность чувствовать хоть что-то, кроме пустоты. Пустоты, выедающей изнутри до черной дыры, которая постепенно высасывает из меня потребность жить.
Мальвина.
Со своим «слегка» вспыльчивым желанием вытурить меня из квартиры Аля хоть как-то напоминает о моих навыках ощущать что-то помимо: «Жизнь дерьмо, все люди – бляди». Хотя жить с этой девчонкой – то еще удовольствие. Претензий тьма, а гонора до хрена и крошка сверху.
«Убери, собери, помой». Бесит! А ее многочасовая трахательная программа моих ушей? В эти моменты я уверен, что слушать адское музицирование за стенкой – это моя кара за грехи. Но от этого хочется раздражать и дергать Мальвину еще больше. Я не могу не смотреть на нее, не могу не позволять себе лишнего. Да и не хочу. Только так и думаю, что рано или поздно завершу свою конченую жизнь в канаве с заточкой в печени.
Мимолетная улыбка трогает уголки моих губ, спрятанных за воротом куртки, и тут же… Черт! На автомате пинаю камушек на тротуаре и тот моментально отлетает в сторону, плюхаясь в лужу. Я ведь знаю, куда сейчас иду и как, скорее всего, потом проведу эту ночь. Потому что уже сдавливает легкие, а в руки, спрятанные в карманах, вонзается мелкая дрожь. Я хочу опять забыться за столом. И не смотреть на то, что увижу буквально минут через двадцать.
Я мог поехать на маршрутке до конечной, но намеренно вышел на пару остановок раньше. Оттягиваю момент подхода к ненавистным кованым воротам. Накидываю на голову капюшон толстовки, горблюсь, засовываю руки в карманы, прижимая их ближе к телу. Сворачиваю на самый долгий и витиеватый путь через парковую зону, больше напоминающую рощу. В такую мерзопакостную погоду здесь пусто до жути. Со стороны точно выгляжу, как чертов маньяк, петляющий по тропинкам среди кустов. Плевать. Я ли лучше?
Резкий порыв ветра летит в спину, продираясь через два слоя ткани на мне, и бьет по еще не зажившим ссадинам. Морщусь и одновременно хмыкаю себе под нос, вспоминая осторожные прикосновения Алькиных пальчиков… По телу тут же проходят теплые разряды, выгоняя холодный воздух из-под одежды. Хорошая она девочка. Любопытная. И мне совсем бы не хотелось окунать ее во весь этот пиздец, творящийся вокруг.
Сумерки все больше закрашивают небо, я неохотно прибавляю шаг, чтобы успеть вернуться еще обратно до того, как из этого проклятого места уедет последняя маршрутка. Денег на такси мне банально взять неоткуда.
Через переплетения полулысых веток вижу знакомые очертания массивного здания из красного кирпича в окружении железных прутьев забора и ярко светящихся фонарей по всему периметру.
Дрожь в руках становится сильнее, да так, что приходиться сжать до онемения кулаки в карманах. Мне не хочется приближаться к этому зданию. Кроме отравляющей боли я оттуда ничего не вынесу. Кованая калитка чуть приоткрыта. Как пасть зверя. Не хватает лишь зубов, которые переломают меня пополам, стоит только перешагнуть по ту сторону. Так происходит каждый раз.
На территории словно вакуум. Нет звуков и движений. Не спасают даже шикарные клумбы с какими-то пушистыми шапками цветов. Здесь тоска и ощущение смерти. Правда, за очень дорого…
С каждым моим шагом к зданию сердце зарывается глубже куда-то под ребра. Останавливаюсь перед дверью и утыкаюсь глазами в шикарную вывеску с позолоченными буквами: «Паллиативный пансионат доктора…». Дергаю за ручку, даже не дочитывая. Мне срать кому принадлежит вся эта богадельня. Я точно знаю, что ждет меня за этой дверью: бахилы, длинный коридор с выбеленными стенами и окнами в пол, мраморная лестница с витиеватыми перилами, еще один коридор с начищенными до искр из глаз полом, молоденькая медсестра за ресепшен с аквариумом за ним.
Приторное приветствие в виде «Добрый вечер, Даниил Олегович», тридцать пять гребаных шагов прямо, которые я хотел бы никогда не совершать, и ровное белое дверное полотно с золотой цифрой девятнадцать. Ничего не меняется и сейчас.
– Даниил Олегович, – девочка в бледно-голубом костюме подскакивает с места сразу, едва я появляюсь на этаже, – добрый вечер.
Я лишь коротко киваю, даже не стягивая с головы широкий капюшон толстовки, и иду прямо по коридору, стараясь не дышать этим воздухом. Это запах смерти, который все пытаются замаскировать живыми цветами, расставленными в огромных вазах на окнах.
На тридцать пятом шаге я замираю перед той самой дверью под номером «19». Ненавижу это число. Во рту пересыхает, а внутренности слипаются в мерзкую массу. И каждый раз я задаюсь на этом месте лишь одним вопросом: за что?
Дверь с идеальной тишиной пропускает меня внутрь, и я захожу туда на не своих ногах, оказываясь в полумраке. Это и к лучшему. Сколько бы раз сюда не прийти, никогда не смирюсь с тем, что меня ждет. Даю себе пару секунд привыкнуть к темноте и ступаю шуршащими бахилами на мягкий ковер. Не осматриваюсь и не разглядываю комнату. Я знаю каждый ее сантиметр наизусть. Пара шагов вправо и присаживаюсь на кресло у кровати, скидывая с головы капюшон.
Мне не нужен свет, не нужны звуки. Я просто протягиваю руки вперед и облокачиваюсь о край матраса. Дышать вполсилы больше не могу. Один глубокий вдох и в легкие ударяет резкий запах лекарств и мочи. Суки. И за что здесь дерут такие бабки?
Не в силах поднять взгляд дальше своего носа, я провожу рукой по накрахмаленным простыням, пока под моими пальцами не оказывается родная ладонь. Настолько хрупкая и холодная… Сжимаю ее со страхом, что она вот-вот рассыплется. В этот момент мне очень хочется взвыть.
Прикладываю ледяные пальцы к своим губам, надеясь, что хоть как-то могу их согреть. Я крепко зажмуриваюсь, в который раз мечтая, чтобы это был всего лишь сон. И, наконец, нахожу в себе силы прохрипеть:
– Привет, мам…