Его М.Альвина

Глава 21

Через пелену головной боли слышу шум откуда-то из недр квартиры. Пытаюсь понять, сколько времени прошло с того момента, как я слышала примерно такой же звук, означающий, что я осталась в доме одна. Кто бы сомневался…

Сколько я проспала? Неужели прошли уже сутки? Потому что Данил возвращается обычно примерно через такой промежуток времени. Правда, мне показалось, что я всего -то прикрыла глаза и сделала пару вдохов.

Затылком чувствую движение у себя в комнате и напрягаюсь, когда слышу осторожное:

– Спишь?

Превозмогая собственное бессилие, медленно поворачиваюсь на тихий, низкий шепот. И очень торможу в своих же эмоциях, потому что в дверях комнаты топчется Данил с какими-то яркими коробочками в руках. В той же самой черной футболке и в джинсах, темно-русая копна, как обычно, взъерошена. А лицо вот ни капельки не уставшее, как это бывает после его не ночёвок дома. Как будто Данил никуда и не уходил.

– Сколько времени? – сиплю я, пытаясь приподняться на подушках.

Но от ломоты в мышцах каждое движение, как истязание. Неужели за столько времени моего сна и укола врача температура так и не спала?

– Почти пять вчера.

Данил проходит в спальню к моей кровати и, свободно усевшись на ее, складывает коробочки с яркими надписями мне на тумбочку.

– То есть я реально проспала почти сутки? – Шестеренки в голове отказываются работать, и я теряюсь во времени окончательно.

– Почему сутки? – Данил удивленно усмехается, приподняв брови.

– Но ты же ушел… – Озвучиваю и неуверенно поглядываю на него.

Да, я палюсь по полной, что все еще прислушиваюсь к тому, когда уходит он и приходит, хотя вчера меня настойчиво просили этого не делать. Но я правда не понимаю. Я же слышала, как закрылась дверь в квартиру…

– Как ушел, так и пришел. Меня не было всего двадцать минут. – Его уголки губ иронично приподнимаются.

Я мгновенно тушуюсь, прижимая край одеяла ближе к себе:

– Это ты в аптеку сходил?

Вопрос с весьма предсказуемым ответом, но сердечко все равно хочет слышать именно это очевидное.

– Сходил…

Данил прячет взгляд и быстро отвлекается на лекарства, разложенные на тумбочке. Какие-то откладывает, какие-то открывает и внимательно изучает инструкцию, буравя взглядом сотни мелких букв. И так показательно сводит широкие брови к переносице, сверяя написанное с назначением врача, что невозможно не улыбнуться. Может, не чувствуя, как будто меня рубят изнутри по костям топором, то я бы подарила Данилу парочку едких и задевающих комментариев, но просто смотрю. И внимательно наблюдаю, как его длинные пальцы колдуют над блистерами, отмеряя нужные дозы таблеток.

После вчерашнего взрыва эмоций между нами теперь такая спокойная и практически молчаливая обстановка. И это слегка напрягает…

– Держи… – Сухо бросает Данил и протягивает мне раскрытую ладонь.

Выставляю в ответ свою, и на нее тут же высыпаются разноцветные колеса.

– Надеюсь, ты собираешься меня отравить и занять эту квартиру. – Все-таки срывается у меня с языка, и я тут же сжимаюсь в комок.

Глаза Данила вспыхивают, а скулы заостряются одновременно с недовольным вздохом:

– Я за водой.

Когда широкая мужская спина, обтянутая футболкой, скрывается в коридоре, я растерянно кусаю обсохшие из-за температуры губы. Продолжаю сидеть под одеялом с раскрытой ладошкой, наполненной таблетками. Медленно воспринимаю мысль, что сейчас кое-кто пытается проявить обо мне заботу. Это, конечно, приятно, но даже своим плохо соображающим мозгом, понимаю, что ощущение напряжения между нами будет лишь расти, как снежный ком. Нам бы поговорить, о том, что было вчера…

– Запивай. – Перед моим носом возникает стакан с водой, а я вздрагиваю, едва не рассыпав цветные колесики на одеяло.

– Спасибо, – шепчу я, но от жара и пота прилипшие к лицу волосы мешают нормально закинуться таблетками и поднести стакан к губам.

Пытаюсь сдвинуть их прочь тыльной стороной ладони то одной, то другой руки. И попутно стараюсь не рассыпать лекарства и не расплескать воду. Выходить так неуклюже, что я раздраженно фыркаю в ответ на свои же нелепые размахивания руками.

– Стой, – слышу насмешливое цоканье низкого голоса, а матрас подо мной чуть проседает.

Я замираю, когда Данил подсаживается ко мне недопустимо близко. Опершись одной рукой о кровать, второй ему не составляет никакого труда коснуться моего лица. Он осторожно проводит подушечками пальцев по очертанию моих губ, вверх по щекам, описывает линию скулы и убирает мешающие пряди волос мне за уши.

Жар, кипевший до этого из-за температуры, теперь кажется неощутимым по сравнению с тем, во что превращают мою кровь прикосновения Данила. Я не горю, а растекаюсь лавой, с трудом держась в сознании. Мне хочется закрыть глаза и провалиться в саму себя.

Но даже после этого жеста Данил не отстраняется. Его пальцы по-прежнему очень медленно скользят по моей щеке вниз, к подбородку, огибая его контур. Наши лица снова неприлично близко. И я не могу не смотреть на эту маленькую родинку над четкой линией верхней губы. А взгляд Данила в ответ застывает на моих губах. В таком состоянии, в котором я сейчас, мне много и не нужно. Еще пара секунд таких гляделок и свалюсь в обморок второй раз за день.

– Не надо так близко, – с трудом нахожу в себе силы прошептать, проглатывая глубоко в себя все напряжение. А ведь в голове ярко горит: «Надо. Близко. Хочу». – Заразишься и заболеешь.

Данил расслабленно усмехается, прикрыв слегка затуманенные глаза.

– Может оно и к лучшему. Заболею и сдохну в конце концов, – кривится в какой-то жестокой улыбке, а его ладонь безвольно соскальзывает с моего лица.

Эти слова жестко режут слух, как и вновь возникшее притяжение между нами. Я так и застываю в одеяльном коконе, держа в руках стакан с водой и таблетки, когда Данил просто поднимается и собирается уйти из спальни. Но неожиданно задерживается на пороге. Запускает в свой беспорядок на голове ладонь, ухмыляется, словно пытается подобрать нужную фразу, но произносит лишь одно. Даже не обернувшись ко мне.

– Выздоравливай.

Мое слабое «спасибо» летит уже в закрытую дверь комнаты. И мне почему-то становится обидно. Аж до нового прилива жара по телу, но я послушно выпиваю все разноцветные пилюли и просто лезу в свою берлогу, созданную из одеяла, с головой.

И где-то между сном и явью точно понимаю, что нам надо поговорить. Потому что я уже путаюсь в поступках Данила. Путаюсь сама в себе. И я поговорю. Прямо завтра. Все лекарства подействуют и беседы не избежать.

Но ночью становится только хуже…