Экономическая мысль Древней Греции. Курс лекций

ЛЕКЦИЯ 1. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ

В нашей литературе установилась традиция начинать изложение истории экономической мысли той или иной страны с обзора экономики последней. Так поступал, например, Д. И. Розенберг в своём обширном курсе «История политической экономии». Однако подобные обзоры не достигали цели, они показывали лишь динамику производства или давали случайные сведения об отдельных явлениях экономической жизни. Пёстрая картина этих сведений не давала необходимой основы для истолкования экономической мысли, определения её особенностей и направления. Отсутствовало необходимое звено между экономикой и экономической мыслью, последняя толковалась как непосредственный рефлекс материального производства. Таким образом, наши историки экономической мысли возвращались на позиции своеобразного «экономического материализма», рассматривая экономическую мысль как функцию производства, как автоматическое следствие расширения его. Между тем в мировой истории экономическая мысль часто получала широкое развитие как раз именно в период упадка производства. Греция IV в. до н. э. даёт наглядный пример. С другой стороны, широкое развитие промышленности в США вовсе не привело к расцвету экономической мысли в этой стране. Наоборот, экономическая мысль воинствующего американизма всё больше деградирует до убогой апологии капитализма.

Поэтому не следует довольствоваться обзорными справками о «состоянии хозяйства» при выяснении корней экономической мысли. Надо искать эти корни глубже путём выявления экономических противоречий данного способа производства и классовых антагонизмов формации, развивающейся на его основе. Только в этом случае можно определить внутренние факторы развития экономической мысли, её направление, характер и классовые мотивы, скрытые под шелухой фразеологии.

Не подлежит сомнению, что уже на заре истории классовых обществ появление и развитие экономической мысли определялось экономическими и классовыми противоречиями эпохи. Это с достаточной убедительностью доказывают даже отрывочные сведения об экономической мысли Древнего Востока. Сошлёмся хотя бы на знаменитый кодекс Хаммурапи – яркий документ экономической политики и экономической мысли Древней Вавилонии. Его появление было обусловлено именно обострением экономических и классовых противоречий в Вавилонии на рубеже III–II тысячелетий до н. э., т. е. в тот период, когда в стране всё больше развивалось долговое рабство.

Поэтому и для выяснения земных основ, классовых мотивов, направлений и проблем экономической мысли Древней Греции важно определить характер экономических противоречий и классовых антагонизмов древнегреческой действительности. Эти противоречия и антагонизмы обусловливались развитием материального производства Древней Греции, её производительных сил и производственных отношений. Значит, мы должны обратиться к коренным фактам экономической истории античной Греции.

Капитальным фактом экономической истории Древней Греции было раннее развитие городов, которое имело первостепенное значение для всей эволюции «греческого мира», оказав на него разностороннее и благотворное влияние. Греческая культура носила городской характер и была явлением городского происхождения. Те области, которые оставались аграрными, мало дали для развития античной культуры, и не представляют интереса для её историка. Яркий пример их даёт Спарта, игравшая крупную роль в военной и политической истории Древней Греции, но оказавшаяся бедной в культурном отношении. Наоборот, Афины, Коринф и другие города Греции (в том числе малоазиатские) достигли большого развития своих производительных сил, обогатили материальную и духовную культуру античности. Именно в них были созданы наиболее замечательные сооружения греческой архитектуры и уникальные памятники искусства, которые потом вызывали изумление человечества на протяжении тысячелетий.

Античная Греция была сильна своими городами и в этом нужно искать ключ к объяснению её экономических успехов. Уже в переходный период VII–VI веков до н. э. города Греции переживают значительный подъём и превращаются в самостоятельные республики. Греческий полис становится своеобразным городом-государством, сильно напоминающим средневековые коммуны XII–XIII веков. Их экономическая политика освобождается от опеки земледельческой знати (эвпатридов) и носит прогрессивный характер, ускоряя развитие промышленности и торговли. В V веке до н. э. города достигают невиданного расцвета, становятся крупными центрами промышленности и торговли. Они доминируют над Грецией и определяют ход её исторического развития. Их экономические связи выходят далеко за пределы собственно греческих территорий. Города Греции становятся первостепенными центрами международной торговли, и в «век Перикла» богатства самых отдалённых стран стекаются в Афины. Даже в IV веке, несмотря на политический упадок Греции, её города играют крупную экономическую роль.

Формы экономической деятельности древних греков оказались более зрелыми по сравнению с теми, которые были характерны для других народов того времени, и в этом разгадка экономических успехов античной Греции, Греки становились горожанами уже в то время, когда народы других стран оставались земледельцами, пастухами и даже звероловами, находясь в зависимости от того, что давала сама природа. Тем самым Греция делала невиданный скачок в своём экономическом развитии. Оказывалось возможным быстрое развитие промышленности и торговли, которое оставалось недоступным для других народов. Вместе с городами Греция обретала динамические возможности, неизвестные экономике других стран и могла быстро продвигаться вперёд, добиваясь всё большего развития своей экономики, накопления материального богатства в руках господствующего класса.

Развитие производительных сил и торговли, материальной культуры вообще в городах Греции и создало предпосылки для достижений её духовной культуры. Именно в городах началось грандиозное строительство, возникли крупные промышленные предприятия (эргастерии), появились новые виды ремесла, разделение труда между ремесленниками далеко продвинулось вперёд, и возникли новые виды ремесла. Техника стала более совершенной, и производительность труда повысилась.

Эксплуатация ремесленников в сфере обращения давала купцам и ростовщикам широкие возможности обогащения. Эти возможности ещё больше возрастали, когда промышленные изделия греческих городов попадали в деревню и там находили себе сбыт. Возникал неэквивалентный обмен между городом и деревней. Своё промышленное превосходство города уже в истории античной Греции использовали для эксплуатации деревни и смогли стать очагами культуры.

Города развили более широкую экспансию, построили сильный флот, развили судоходство, колонизацию, внешнюю торговлю и вышли далеко за пределы собственно греческой территории. Их торговля принимает международный характер и охватывает обширный бассейн Средиземного и Чёрного морей. В период своего расцвета Греция выступает как промышленная страна, по высоким ценам продаёт свои промышленные изделия аграрным странам и скупает за бесценок хлеб, скот, различное сырьё, даже самих людей в качестве рабов. Неэквивалентный обмен давал городам Греции возможность эксплуатировать их аграрную периферию.

В средние века аналогичная эксплуатация аграрной периферии будет играть огромную роль в обогащении и процветании Константинополя, затем городов Италии и Нидерландов. В позднее средневековье города Испании, Португалии, Голландии и Англии, развивая свою экономическую экспансию, выйдут на арену колониального разбоя и перенесут эксплуатацию аграрной периферии далеко за пределы Европы. Неслыханное обогащение европейской буржуазии со времени великих географических открытий ярко показывает, насколько огромными были те экономические резервы, которые давала городам эксплуатация деревни. Противоположность между городом и деревней развивалась в мировой истории антагонистических обществ в пользу города, а не деревни и уже в древности была использована городами (в частности, городами Греции) для своего обогащения. Только победа социализма изменяет положение деревни, и ей начинает помогать социалистический город.

Формы этой эксплуатации менялись соответственно историческим условиям. Экономическая экспансия городов определялась интересами рабовладельческого способа производства и опиралась на узкую базу ремесла; обычно она не сопровождалась военным захватом обширных территорий. Первостепенное значение приобрело разделение труда, создавшее базу для роста городов.

Ф. Энгельс в «Анти-Дюринге» писал, что «первым крупным общественным разделением труда является отделение города от деревни» ¹⁾. Но отделение ремесла от сельского хозяйства в разные исторические периоды происходило в силу разных причин, и в Греции VII–VI веков до н. э. оно было вызвано несколько иными факторами, чем в феодальной Европе XI–XIII столетий и позднее, в эпоху капитализма. Несомненно, большое значение для Греции имело то, что она находилась на перекрёстке путей мировой торговли. Ещё более важным было влияние общеисторических условий. С Грецией соприкасались народы трёх континентов (Европы, Азии, Африки), представлявшие разные формы и уровни материальной культуры. В условиях крайнего разнообразия отраслей производства, известных этим народам, естественно возникало разделение труда между ними и обмен.

Конечно, расширение обмена было достигнуто лишь в итоге долгого исторического процесса.

Характеризуя развитие обмена, Маркс показал, насколько сложным был этот процесс и как глубоко укоренилась натуральность хозяйства в древности и в средние века. В третьем томе «Капитала» он высказывал мысль, что «развитие продуктов в товары возникает вследствие обмена между различными общинами, а не между членами одной и той же общины». Это положение Маркс относил не только к первобытному периоду, но и к позднейшим общественным отношениям, «основанным на рабстве и крепостничестве, а также к цеховой организации ремесла, пока средства производства, закреплённые в каждой отрасли производства, лишь с трудом могут быть перенесены из одной сферы в другую, и потому разные сферы производства относятся друг к другу до известной степени так же, как разные страны или коммунистические общины» ²⁾.

Но в бассейне Эгейского моря соприкасались народы столь различных форм материальной культуры, что оказались устранимыми все препятствия, мешавшие возникновению обмена и разделения труда. В силу экономической необходимости обмена и выросли греческие города. Благоприятную обстановку для их экономического подъёма создавало начавшееся ещё с упадком вавилонских городов и их торговли перемещение торговых центров в Финикию (особенно в X–IX вв.), а позднее – в Грецию (в VII–V вв.). Кроме того, античная Греция унаследовала материальную культуру Древнего Востока (особенно Малой Азии), и промышленные успехи её городов опирались на достижения этой культуры.

Но решающее значение имели факторы внутреннего развития самой Греции. Обезземеливание крестьянства и развитие долгового рабства вызывали в VII–VI вв. до н. э. массовую миграцию населения. Пытаясь спастись от ярма рабства, греческий крестьянин в VII–VI веках бежал из деревни, потеряв там землю. Но у него не было преимуществ русского смерда времён Киевской Руси, бежавшего на свободные земли безбрежного Севера. В Греции отсутствовали свободные земли. Поэтому многие потерявшие землю крестьяне переселялись в другие страны, создавая там колонии. Греческая колонизация VII–VI веков покоилась на этом, она стимулировалась процессом обезземеливания крестьянства и развитием долгового рабства. Но главная их масса оседала в городах, всё больше увеличивая экономическое значение последних. Пришлые элементы населения становились ремесленниками, некоторые начинали заниматься торговлей. Правда, развитие рабства всё более отравляло экономическую атмосферу городов Греции, и свободный человек начинал считать ремесло недостойным для себя занятием. Но города получают серьёзное подкрепление за счёт метэков, которые занимались ремеслом, пользуясь политическими привилегиями. Да и бедным горожанам греческого происхождения ничего не оставалось, как только заниматься производством ремесленных изделий. Что же касается торговли, то заниматься ею не считали унизительным даже самые богатые греки, гордившиеся своими привилегиями.

Однако в истории Древней Греции возникало противоречие между промышленностью и торговлей. Последняя охватывала множество стран, однако не имела достаточно прочной промышленной базы. Грекам всё больше приходилось торговать иноземными товарами, и их торговля получала транзитный характер. Но в таком случае Греция оказывалась колоссом на глиняных ногах и попадала в зависимость от политической ситуации и состояния производства в соседних странах, отношений с ними греческих государств и т. д. В этом и состояла одна из причин того, что экономический расцвет Греции оказался столь кратковременным и не вышел за рамки V столетия до н. э. Греческая торговля, получившая первоначально очень широкий размах, столкнулась со слабостью своей промышленной базы и не смогла удержать свои позиции.

Аналогичное противоречие между уровнем развития промышленности и торговли позднее возникло в XVI–XVII вв., после великих географических открытий, когда европейские купцы вырвались на колониальную арену из узких рамок феодальной Европы. Но купечеству удалось сперва смягчить это противоречие ускоренным развитием капиталистической мануфактуры, а затем и преодолеть его в итоге промышленного переворота, приведшего к гигантскому росту производства на фабричной основе. В условиях античной Греции это было невозможно.

Маркс, глубоко исследовавший влияние торговли на экономическое развитие в докапиталистических условиях, писал, что она действует разлагающим образом «на старые отношения», однако её разлагающее влияние «зависит от характера самого старого способа производства» ³⁾. Торговля в Греции не смогла подорвать основы натурального хозяйства деревни, которая оказывалась лишь отчасти доступной для неё и упорно отстаивала свои позиции. Процесс товаризации сельского хозяйства не был завершён. Возникало острое противоречие между товарным производством городов и натуральным хозяйством деревни, характерное не только для античности, но и средневековья. Оно было свойственно и начальному периоду развития капитализма. Только развитый капитализм делает товарность хозяйства универсальной.

Следовательно, в истории Древней Греции города получили значительное развитие, но их торговля не имела достаточной промышленной базы и оказывалась неустойчивой, зависимой от факторов внешнего характера. Города подкапывались под натурально-хозяйственные устои деревни, но болезненный процесс товаризации её хозяйства не был завершён. Вновь и вновь воспроизводилось противоречие между товарным и натуральным хозяйством.

Поэтому перед экономической мыслью Древней Греции стояла огромная проблема: решить, что является предпочтительным – дальнейшее развитие промышленности или расширение земледелия; увеличение торговли или полный возврат к натуральному хозяйству. Особую остроту вопрос о путях экономического развития Греции приобрёл в IV в. до н. э., когда она вступила после Пелопоннесской войны в фазу кризиса и экономического упадка. Тогда особенно широко стал дебатироваться вопрос о том, должна ли Греция ориентироваться на город или деревню, промышленность или земледелие, торговлю или натуральное хозяйство. Разрабатывая этот вопрос, экономическая мысль тогдашней Греции породила интересные исследования. В них ярко отразились натурально-хозяйственные тенденции эпохи; греки часто высказывали сомнения в целесообразности ориентации на дальнейшее развитие городов, торговли, промышленности.

Как писал Маркс, движение денег порождает ростовщичество и расточительность; «античное общество поносит поэтому деньги как монету, на которую разменивается весь экономический и моральный уклад его жизни» ⁴⁾.

Ещё более существенным фактом экономической истории Древней Греции было рабство. Важность его увеличивалась тем, что оно существовало и в аграрных областях Греции, мало затронутых торговлей и не имевших развитой промышленности, богатых городов. Рабство было общегреческим явлением, между тем как торговля концентрировалась преимущественно в приморских городах. Рабство оказывало определяющее влияние на весь социально-экономический строй Греции. В основе античной формации лежал рабовладельческий способ производства. Именно эксплуатация рабов стала первоисточником богатств Древней Греции и имела для её истории решающее значение. Городская промышленность опиралась на труд рабов, которые работали не только в крупных эргастериях, но и в мелких мастерских ремесленников. Правда, в статусе спартанских илотов были черты крепостничества.

Рабство и крепостничество вообще очень близки в социально-экономическом отношении и часто кажутся двумя вариантами одного и того же способа производства, приходящего на смену общинному строю и предшествующего капитализму. Обоим свойственна экспроприация личности непосредственного производителя, принудительные формы эксплуатации, монополия господ на землю, мелкое производство в рамках крупной собственности, ручная техника, натуральное хозяйство. Обе эти формы производства могут возникать в процессе разложения общины и перерастать одна в другую. Так, римское рабство эволюционирует в колонат, а крепостничество в Пруссии, Польше и России позднего средневековья приближается к рабству. Польский пан мог почти безнаказанно убить своего хлопа, а русский помещик екатерининской поры – сослать крепостного в Сибирь. Практикуя Bauernlegen, сгоняя крепостных с земли, прусские юнкеры превращали крестьян в обыкновенных рабов. В период раннего средневековья рабы, как правило, очень легко превращались в крепостных, рабство уживалось с крепостничеством на протяжении всего средневековья, и республика Св. Марка (Венеция) прибыльно торговала рабами. В каждом феодальном поместье всегда были дворовые. В экономическом отношении они являлись настоящими рабами.

В своём письме К. Марксу от 22 декабря 1882 года Ф. Энгельс писал, что «несомненно, крепостное право и зависимость не являются какой-либо специфически средневеково-феодальной формой, мы находим их всюду или почти всюду, где завоеватель заставляет коренных жителей обрабатывать для него землю, в Фессалии, напр., это имело место очень рано» ⁵⁾. Конечно, между рабством и крепостничеством имелись существенные различия. Крепостничество являлось более зрелой и гибкой формой эксплуатации народных масс. Ослабляя личную зависимость непосредственного производителя и допуская существование его полусамостоятельного хозяйства, крепостничество оказывается более устойчивой формой эксплуатации, снимает многие противоречия рабства и становится всеобщим уделом народных масс. Производство прибавочного продукта становится принудительной необходимостью для целых народов (а не только военнопленных или должников, иноземцев всякого рода). Однако и в истории капиталистического способа производства основательно различаются мануфактурная и фабричная системы, домонополистический и монополистический капитализм. Возможно, что и античное рабство было лишь начальной стадией генезиса крепостничества как мирового явления. Затем оно эволюционировало в барщинную систему IV–XIII веков, далее в оброчную систему XIV–XVII столетий.

Но этот вопрос может быть темой специальных монографий, и мы оставляем его в стороне. Возвращаясь же к илотам, нужно подчеркнуть, что, видимо, в их положении доминировало скорее рабство, чем крепостничество, и Спарта даёт лишь особый вариант исторического развития.

Формально наши историки считают возможным относить илотов как к разряду рабов, так и крепостных, полагая, что их фактическое положение «ничем не отличалось от положения рабов» ⁶⁾. Но эта формулировка носит слишком неопределённый характер.

Следовательно, наряду с афинским, или городским, вариантом рабовладения в истории Древней Греции существовал спартанский его вариант. Спартанское рабство отличалось аграрным характером, было государственным институтом, в нём имелись черты крепостничества, ему свойственны были коллективные формы эксплуатации рабов.

Генезис греческого рабства относится к VIII–VI вв. до н. э., экспансия рабовладения происходила в переходный период греческой истории, совпадающий с ростом городов, формированием полисов, широким развитием торговли и колонизации. Развитие рабства сопутствовало всем этим явлениям и вместе с тем давало им всё больше экономическую базу. Это помогает нам понять само происхождение рабства и превращение его из экономического уклада в господствующий способ производства.

Правда, при этом естественно встаёт вопрос, почему Греция VIII–VI веков дала простор развитию рабства, а не крепостничества. В процессе разложения общинного строя может возникать как рабство, так и крепостничество. Так, разложение общины в истории Польши, Чехии, Болгарии, Германии, Англии, Скандинавии привело к торжеству крепостничества, а не рабства. Спрашивается, почему же в Греции направление экономического развития оказалось иным и разложение общины породило рабство? Этот вопрос тем более заслуживает внимания, что традиции родовой собственности были сильны в «героический период» истории греков и даже ко времени Солона сохраняли своё реальное значение.

К сожалению, наши античники не замечают или обходят этот вопрос, а буржуазные историки используют трудности его разрешения для тенденциозных построений и обоснования пресловутой теории цикличности. Они объявляют период VIII–VI вв. до н. э. эпохой феодализма, чтобы затем приступить к поискам античного капитализма в V–IV столетиях. Эта фальшивая концепция неоднократно воспроизводилась и в нашей литературе В. Бузескулом, А. Тюменевым (в работах 20-х годов), С. Лурье и др. Последний уверял читателей в 1929 г., что «античный феодализм в ряде существенных черт совпадает со средневековым» ⁷⁾. Для подобного вывода не было серьёзных аргументов, и дело свелось к ссылкам на восхваление военных подвигов в былинном эпосе греков, на существование знатных родов и формирование крупного землевладения в VIII–VI веках. Но всё это было вполне возможно и в период формирования рабовладельческого строя, предполагающего экспроприацию земли у общинного крестьянства и культ войны, необходимой для порабощения народных масс, особенно иноземцев. Что же касается родовой знати, то она появляется ещё в условиях общинного строя и потом эволюционирует в знать рабовладельческую, а не обязательно феодальную.

В узких рамках нашей темы для вопросов генезиса рабства остаётся очень мало места. Поэтому следует отметить только основные моменты, ускорявшие экспансию рабства в Греции VIII–VI веков.

Первым определяющим моментом было влияние общеисторических условий. Сельская община разлагалась на территории Греции в период широкого развития и глубокого кризиса рабства в странах Древнего Востока. Поэтому закономерности эпохи сказывались в экономической эволюции самой Греции и последняя не могла быть исключением. Рабовладельческий режим уже давно, а тем более в VIII–VI веках довлел над экономической жизнью и восточного Средиземноморья, с которым непосредственно соприкасалась Греция. Он вступил в фазу своего кризиса к середине первого тысячелетия, что привело к упадку Вавилонии и Египта. Эти крупные и культурные государства становятся жертвой персидских завоеваний, достоянием персидских сатрапов. Среди населения бывших великих империй древности имелось много рабов и процветала работорговля. Богатые греки скупают по дешёвке рабов, не находящих себе применения в странах Ближнего Востока, где рабство уже зашло в тупик и переживало кризис. Рабские элементы населения всё больше просачиваются в Грецию. На маленькой территории Греции происходит невиданная концентрация рабов и начинается экспансия рабовладельческого способа производства. В новых социальных условиях он оказывается прогрессивным явлением. Поэтому античная Греция унаследовала рабство Древнего Востока и сделала возможным его дальнейшее развитие. Греческое рабовладение было новым и прогрессивным этапом в мировой истории рабовладельческого способа производства. Его экспансия была столь же закономерным явлением, как и кризис древневосточного рабовладельческого режима. Центры рабовладения к середине I тысячелетия до н. э. перемещаются на Запад. В V в. до н. э. становится возможным его расцвет в Греции, а позднее, в III–I вв., в Италии, Сицилии, Северной Африке. Здесь возникало новое соответствие производственных отношений характеру производительных сил, их уровню.

Другим первостепенным моментом было образование городов, характерное для Греции VII–VI вв. и выражавшее прогрессивное развитие её производительных сил, эволюцию производственных отношений. Поскольку города становились всё более доминирующим фактором экономической жизни Греции, для крепостничества с самостоятельным хозяйством крестьян не оставалось места. Наоборот, городам нужны были рабы для постоянной работы в мастерских и эргастериях, на рудниках и кораблях, в домашнем хозяйстве богачей и т. д. Поэтому экономический подъём ускорял экспансию рабства и вместе с тем опирался на неё. Поскольку экономическая жизнь концентрировалась в городах, разложение общинного строя приводило к расширению рабства и в нём нашло свой исход. Неоплатные должники пополняли состав рабов. Перед городами открывались широкие возможности сбыта промышленных изделий, и для расширения производства требовалось всё большее число рабов. Путём жестокой эксплуатации рабов греки пытались компенсировать в какой-то мере техническое несовершенство своей промышленности. По мнению А. Тюменева, лишь «противоречие между внешним торговым процветанием страны и внутренней экономической её отсталостью» заставляло греков прибегнуть к широкой эксплуатации рабского труда ⁸⁾. Так ценой порабощения народных масс находили разрешение экономические проблемы Древней Греции. Ко времени Солона (нач. VI в. до н. э.) долговое рабство самих греков стало массовым явлением. В основном же рабовладение развивалось путём покупки рабов-иноземцев. Расширение греческой торговли стимулировало развитие рабства, давало для него человеческий материал.

А. Валлон ошибочно утверждал, что война и морской разбой послужили для Древней Греции «наиболее богатым источником, поставлявшим рабов», поскольку это был всегда «первичный источник рабства» ⁹⁾. На самом деле города Греции были слабы в военном отношении, для них рабы военного происхождения имели второстепенное значение. Зато они были сильны своей торговлей, которая стимулировала развитие рабства, поставляя для него человеческий материал. Чисто военное объяснение генезиса рабства ошибочно.

По мнению Дюринга, Робинзон «со шпагою в руке» порабощает Пятницу. Однако, иронически спрашивал Энгельс, откуда он взял шпагу, ведь «шпаги до сих пор не растут на деревьях» ¹⁰⁾.

Поскольку в Греции VII–VI вв. развивалось также рабовладение на почве чисто внутренней (социальной и экономической) дифференциации, то нельзя преувеличивать роль войны и считать рабство простой функцией её. Как писал Энгельс, «самые низменные побуждения – вульгарная жадность, грубая страсть к наслаждениям, грязная скаредность, корыстное стремление к грабежу общего достояния – являются восприемниками нового, цивилизованного, классового общества; самые гнусные средства – воровство, насилие, коварство, измена – подтачивают старое бесклассовое родовое общество и приводят к его гибели» ¹¹⁾.

Развитие рабства было внутренним процессом социально-экономической истории и лишь оплодотворялось внешними влияниями общеисторических условий. Экономический рост городов Греции оказывал определяющее влияние на этот процесс. Характерно, что там, где экономическая жизнь получила чисто аграрное направление (как, напр., в Спарте), там возникли своеобразные формы рабства, в которых имелись черты крепостничества. С этой точки зрения особенности спартанского варианта рабовладения находят себе достаточное объяснение.

Таким образом, под влиянием своих городов и социального наследства Древнего Востока Греция VIII–VI вв. вступила на путь рабства. Торговля сделала доступными ей неисчерпаемые источники рабов, а городская промышленность нашла сферу для их экономического использования. В силу этого разложение общинного строя привело в Древней Греции к экспансии рабства, а не к торжеству крепостничества.

В V в. рабство достигает апогея и даёт Греции огромные экономические возможности. Оно играет прогрессивную роль, и на основе возникшего соответствия производственных отношений характеру производительных сил Греция за это столетие добивается огромных экономических успехов. Изощрённая эксплуатация рабов заменяет грекам все золотые рудники.

Выясняя прогрессивную роль рабства в мировой истории, Энгельс подчёркивал в 1878 году (в «Анти-Дюринге»), что человек, бывший вначале зверем, нуждался «в варварских, почти зверских средствах, чтобы выйти из первобытного состояния», и насилие, вместо того, чтобы господствовать над экономическим положением, «было вынуждено, наоборот, служить ему». Так «рабство было открыто. Оно скоро сделалось господствующей формой производства у всех народов, которые в своём развитии пошли дальше древней общины, но в конце концов оно стало также одной из главных причин их упадка. Только рабство создало возможность в более крупном масштабе разделение труда между земледелием и промышленностью и таким путём создало условия для расцвета культуры древнего мира – для греческой культуры. Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и греческой науки» ¹²⁾. Прогрессировало разделение труда, раб выполнял не все работы самостоятельно от начала до конца. Но если даже не возникало разделения труда, всё-таки становилась возможной простая кооперация рабочей силы рабов. Яркие представления об этом даёт работа последних на кораблях в качестве гребцов. Рабы часто использовались как носильщики, перевозчики грузов, грузчики, и кооперация их усилий давала большой экономический эффект. В строительстве кооперация труда рабов тоже играла большую роль, она находила применение в самых разнообразных видах производства. В серебряных рудниках Лавриона (Аттика) существовало разделение труда и сложная кооперация труда рабов. Это бесспорный исторический факт. Строительство египетских пирамид было немыслимо без кооперации труда. Рабство унаследовало от общины разные формы кооперации труда, оказавшейся не в силах устоять в результате развития частной собственности и мелкого производства. Больше того, рабство ещё дальше расширило экономическое использование кооперации труда в разных формах. Это явилось его серьёзным экономическим резервом.

Экономическим преимуществом рабства было прекращение массового избиения военнопленных, рабочая сила которых сохранялась для материального производства. Энгельс прямо указывал на это важное обстоятельство. Но особенно важные экономические возможности рабства были связаны с тем, что оно делало производство прибавочного продукта принудительной необходимостью для огромной массы населения.

Маркс указывал, что «капитал не изобрёл прибавочного труда. Всюду, где часть общества обладает монополией на средства производства, работник, свободный или несвободный, должен присоединять к рабочему времени, необходимому для содержания его самого, излишнее рабочее время, чтобы произвести жизненные средства для собственника средств производства», будет ли этим собственником афинский аристократ, этрусский теократ, римский гражданин, норманский барон, американский рабовладелец, валашский боярин, современный лендлорд или капиталист ¹³⁾.

Как известно, прибавочный продукт появился ещё в условиях общинного строя и это, как показал Энгельс, открыло целую эпоху в истории человечества, создав экономические предпосылки рабства. Но в рамках общинного строя и крестьянского хозяйства последующих веков существующие возможности производства прибавочного продукта использовались очень мало. Крестьянин довольствовался производством в объёме только личного потребления своей семьи, и узкие рамки этого потребления очень долго ограничивали экспансию общественного производства, прогрессивное развитие производительных сил. Рабство устранило эти ограничения и заставило непосредственного производителя работать в 2–3–4 раза больше. Тем самым было необычайно ускорено развитие производительных сил и рабство обрело такие динамические возможности в расширении материального производства, каких не знала община. Сотни тысяч людей стали работать сверх своих потребностей, и стало возможным невиданное раньше накопление материального богатства. Можно было строить не только пирамиды и водохранилища Египта, но позднее города и храмы Древней Греции. Новая форма производственных отношений ускоряла прогрессивный рост производительных сил и рабство в экономическом отношении превзошло общину (как родовую, так и сельскую), мелкие крестьянские хозяйства. Кроме того, рабство низводило личное потребление непосредственного производителя до физически возможного минимума и тем самым увеличивало прибавочный продукт за счёт необходимого. Это увеличивало экономические резервы рабовладельческого режима, расширяло возможности накопления материального богатства в руках аристократии.

По своей экономической природе рабство вполне возможно в условиях натурального хозяйства и вполне гармонирует с ним, как об этом свидетельствует яркий пример Спарты. В истории Рима рабство даже консервировало натурально-хозяйственные отношения, проникая в сферу домашнего хозяйства господ и приводя к созданию ойосного хозяйства последних. Богатые дворцы римских аристократов как форма хозяйства были самодовлеющими в экономическом отношении. Они использовали рабов даже для производства ремесленных изделий и изолировали себя от рынка. Но это правило знало много исключений, особенно в городах Греции, где рабы использовались преимущественно в промышленности, транспорте и торговле. Продукция рабского труда попадала на рынок. Становилось возможным неограниченное расширение производства, и преимущества товарных форм производства оказывались доступными для эргастерии с рабским трудом. Это стимулировало расширение производства, и рабство обретало новые динамические возможности. Развитие производства ускорялось под давлением рынка, рабовладельцы были заинтересованы в этом самым непосредственным образом.

Наконец, нужно отметить, что рабство во многих случаях вызывает перераспределение общественного труда между отраслями производства в интересах более производительного использования рабочей силы. Об этом свидетельствует строительство ирригационных систем в странах Древнего Востока, массовое строительство прекрасных зданий, дорог, водопроводов и флота в Греции и Риме. Правда, рабство сделало возможным и сооружение таких «памятников человеческого безумия» как египетские пирамиды. Паразитическое потребление и непроизводительное использование рабского труда в домашнем хозяйстве римской знати было доведено до огромных масштабов. Но всё-таки преобладало производительное использование труда рабов и оно было решающим моментом в экономической истории древнего мира. Замкнутая община и бедное ресурсами крестьянское хозяйство в предшествующий рабству период довольствовались удовлетворением лишь своих повседневных нужд весьма примитивного характера.

Но то самое рабство, которое послужило первоосновой экономических успехов Древней Греции и источником обогащения аристократии, породило невиданные ранее экономические противоречия и классовые антагонизмы. Эти противоречия были неразрывно связаны с развитием рабовладельческого способа производства, внутренне присущи ему. Как показывает история, рабство исключает нормальное воспроизводство рабочей силы путём естественного размножения рабов. Это обычный камень преткновения для рабовладельческих форм производства, так как свирепая эксплуатация рабов вызывает их вымирание и не гарантирует потомства. Поэтому рабству приходится ориентироваться на внешние и случайные источники рабов, которые, естественно, являются ненадёжными. Для использования этих источников нужна была сильная армия, способная вести победоносные и грабительские войны. Но города Греции были слабы в военном отношении. Они с трудом выдержали в V веке натиск персов.

Выход из положения города Греции искали в максимальном использовании торговых источников рабов, скупая их где только можно. Но работорговля тоже зависела от многих внешних обстоятельств, и за рабов надо было платить. Некоторые государства Греции (прежде всего Спарта) ориентировались на порабощение местных жителей, как показывает порабощение мессенцев спартиатами. Однако это не увеличивало трудовых ресурсов Греции в целом, и её экономическое развитие могло происходить лишь на прежней основе.

В начальный период широкое распространение в Греции получило долговое рабство. Но оно опять-таки сводилось к порабощению самих греков и не увеличивало резервов рабочей силы в стране. Кроме того, оно означало превращение полноценных граждан Греции в рабочий скот, сокращало её военные и фискальные резервы. Вместе с тем развитие долгового рабства в Греции встретило политические затруднения (как показывает история Афин), вызвало обострение классовой борьбы. Его развитие ограничивалось (как об этом свидетельствуют реформы Солона).

История не знает чистых форм рабовладельческого строя, в рамках которого существовали бы только рабы и рабовладельцы. Уже экономически рабство оказалось в Греции, как и повсюду, не в состоянии устранить целиком предшествующие формы производства, так как оно опиралось на ту же ручную технику, что и мелкое производство самостоятельных крестьян или ремесленников. Натуральное хозяйство, свойственное самому рабовладельческому способу производства, а тем более его периферии, крайне ограничивало способность рабства к экономической экспансии. Натуральность хозяйства часто оказывалась непреодолимой преградой на пути экономической экспансии, рабства, мешала формам производства с рабским трудом разлагать общинные формы хозяйства, разрушать крестьянскую экономику. Поэтому нигде рабство не перемололо предшествующих ему форм производства и смогло сделать своё ярмо уделом лишь части народных масс (в отличие от крепостничества и наёмного рабства). В силу этого оно не смогло использовать своих экономических возможностей и под тяжестью противоречий погибало каждый раз ещё до того, как успевало преобразовать весь мир по своему образу и подобию. Эту экономическую слабость рабства перед лицом общины (особенно ярко проявившуюся в истории Др. Востока) рабовладельцы пытались компенсировать военной экспансией и многого достигали (как показывает история Египта, Спарты, Рима). Для городов Древней Греции эти пути были мало доступны. Тем не менее эта проблема стояла перед ними, и идеологи господствующего класса Греции разрабатывали широкую программу военных мероприятий и оправдывали их. Так, войну против «варваров» греки считали справедливым делом. Аристотель прямо писал, что она «по природе своей справедлива» ¹⁴⁾.

Рабы были опасной собственностью и удержать их в повиновении сами рабовладельцы оказывались обычно не в состоянии. Только спартанцы достигали этого, но им пришлось установить террористический режим для илотов и превратить свою страну в постоянный военный лагерь. Вся спартанская община рабовладельцев вынуждена была довольствоваться солдатским режимом и непрерывно находиться в состоянии боевой готовности. Но и этого оказалось недостаточно. Спартанцам приходилось в борьбе с илотами опираться на помощь периэков, самостоятельных крестьян и ремесленников, которые использовались в качестве военного и политического резерва. Больше того, спартанцы заставляли самих илотов участвовать в военных походах. В других странах рабовладельцам удавалось держать рабов в узде и пополнять их состав лишь путём использования свободного гражданства в качестве военной силы. Могущественные армии египетских фараонов пополнялись феллахами, легионы римских полководцев и диктаторов формировались за счёт италийского крестьянства. В истории Древней Греции свободное гражданство составляло военную силу городов, их фискальный резерв и опору. В Афинах жило 30 000 метэков иноземного происхождения, которые тоже использовались рабовладельцами в борьбе с рабами или соседними народами в целях порабощения последних. Следовательно, наличие большого числа самостоятельных производителей, гордых своей относительной свободой и некоторыми политическими привилегиями являлось непременным условием прочности рабовладельческого режима, социальной гарантией его устойчивости. В этом состоял один из самых удивительных парадоксов социальной истории древнего мира и в том числе Греции. Только демагогически противопоставляя свободное гражданство рабам, греческие и римские рабовладельцы могли с успехом подавлять сопротивление рабских масс населения. Лишь противопоставляя свободных варварам, они могли порабощать соседние народы и вовлекать их в орбиту жестокой эксплуатации, решать проблему воспроизводства рабочей силы в общественном масштабе. В целом рабство предполагало как порабощение одной части мелких производителей, так и сохранение другой для подавления первой, низведённой на положение рабов. Лишь в этом случае оказывалась возможной относительная устойчивость рабовладельческого режима на протяжении длительного времени.

По мнению Маркса, мелкое производство играло огромную роль как в древности, так и в средние века. Он писал, что «как мелкое крестьянское хозяйство, так и независимое ремесленное производство частью образуют базис феодального способа производства, частью же, после его разложения, продолжают существовать наряду с капиталистическим производством» ¹⁵⁾.

Поэтому в истории экономической мысли большое место занимала проблема социальных резервов рабовладельческого режима. Выдвигались проекты реформ и принимались специальные меры для поддержания мелкого крестьянства, как показывает деятельность Солона, Писистрата, Агиса, Клеомена и др.; иногда прорывался протест самого крестьянства против надвигающейся угрозы порабощения (напр., в произведениях Гесиода). Делались попытки использовать колонизацию для возрождения крестьянства (в том числе Периклом). Судьбы городских пауперов волновали общественную мысль (об этом свидетельствуют комедии Аристофана) и дебатировались проекты их умиротворения. Платон искал разумные пропорции между численностью рабов и свободного населения, он вырабатывал проекты такой организации господствующего класса (военной, политической, духовной), которая гарантировала бы устойчивость рабовладельческого режима. Аристотель искал спасения в ориентации на средние, промежуточные слои населения.

Так экономические и классовые противоречия рабовладельческого режима стимулировали развитие экономической мысли Древней Греции непосредственным образом.

Сам внутренний строй рабовладельческого способа производства был неразрывно связан с этими противоречиями. Но экономические успехи Древней Греции оплачивались жестокой эксплуатацией рабов, их беспримерными страданиями и каторжным трудом. Позднее капитализм с его наёмным рабством, как показал в своё время Маркс, тоже маскирует утончённую эксплуатацию.

Восстания рабов были довольно частым явлением в истории Древней Греции (см. ниже лекцию VI). В IV в. начался кризис рабовладельческого режима, одним из выражений которого было крайнее обострение классовой борьбы. Последовало экономическое истощение Греции, начался её политический упадок, нависла угроза македонского завоевания.

В этих условиях идеологи господствующего класса должны были задуматься над судьбами рабовладельческого строя. Они ищут спасения в реформах, строят проекты, возлагают упования на Спарту, идеализируют её порядки, пытаются найти более надёжные формы коллективного рабовладения. Ксенофонт и Платон дают яркий пример таких поисков. Нужны были советы рабовладельцам относительно того, как следует организовать эксплуатацию рабов, требовалось моральное оправдание рабства и т. д. Всё это стало темой сочинений Аристотеля.

К. Маркс отмечал, что противоречия античного рабства накладывали определённый отпечаток на экономическую мысль того времени. Он указывал, что система надзора за работниками, обусловленная классовым антагонизмом между эксплуататорами и непосредственными производителями достигает своего максимума в системе рабства, хотя и в условиях последней оказывается необходимым общее руководство работами, вытекающее из их природы. Поэтому, писал Маркс, у античных писателей, «непосредственно наблюдавших систему рабства, обе стороны труда по надзору были неразрывно соединены в теории, как это имело место и на практике, – совершенно так же, как у современных экономистов, которые считают капиталистический способ производства абсолютным способом производства». Он ссылался на заключения Аристотеля, что господин проявляется как таковой не в приобретении рабов, а в их использовании, причём в «этой науке нет ничего великого или возвышенного» и господин лишь должен уметь приказывать то, что раб обязан уметь исполнить. Когда же у господ нет необходимости обременять себя этим, то обязанности надзора берёт на себя надсмотрщик, а сами они, говорит Аристотель, «занимаются государственными делами и философствуют».

Таким образом, Аристотель считал, что господство как в политической, так и в экономической области возлагает на властителей «функции господства» в экономической области и что они должны уметь потреблять рабочую силу. Однако, по мнению Аристотеля, как отмечал Маркс, труду по надзору не следует придавать большого значения, и состоятельный господин может передать «честь» этих хлопот надсмотрщику ¹⁶⁾.

Таковы земные корни и основные проблемы экономической мысли Древней Греции. Развитие экономической мысли тогдашней Греции обусловливалось экономическими и классовыми противоречиями, связанными с ростом городов и экспансией рабства. Поэтому в центре внимания оказались две проблемы – это взаимоотношение натурального и товарного хозяйства в экономическом развитии Греции, затем вопросы, связанные с рабством. Экономическая мысль идеологов господствующего класса искала устойчивый тип рабовладельческого режима и наиболее выгодное сочетание товарного производства с натуральным. Народные массы в ходе классовой борьбы выдвигали свои требования.

Весьма курьёзные результаты даёт попытка буржуазных экономистов истолковать экономическую мысль Древней Греции сообразно со схемами вульгарной политэкономии, лишёнными всякого историзма и совершенно бессмысленными в применении к экономической мысли античности. Так, в конце XIX века А. Сушон сделал попытку распределить экономические мысли греков по рубрикам (восходящим ещё к Сэю) – производство, труд, капитал, природа, распределение. Но оказалось, что проблему производства греки игнорировали, о труде имели превратные представления, до понимания капитала не дошли, роли природы не замечали, вопросы распределения решали неправильно. Таким образом, перед лицом надуманной схемы, отражающей убожество буржуазной политэкономии, исчезла совсем экономическая мысль античной Греции ¹⁷⁾.