Экономическая мысль Древней Греции. Курс лекций

§ I. Кризис рабовладельческого строя в IV в. до н. э.

В IV в. до н. э. экономическая мысль Древней Греции развивалась в новых условиях. Со времени Пелопоннесской войны начался кризис рабовладельческого строя, который в IV в. достиг большой глубины и в дальнейшем оказался безысходным. Он привёл к македонскому, а позднее и римскому завоеваниям Греции и вынесению противоречий последней на белее широкую периферию. Этот кризис оказался смертельным для греческого полиса как рабовладельческой общины, хотя он и не привёл к социальной революции. Подготовлялся он давно обострением экономических и классовых противоречий. Расцвет рабовладения в V в. до н. э., сопровождавшийся необычайным расширением и усилением эксплуатации рабов, а также массовым разорением свободного населения (ремесленников и крестьян) под давлением конкуренции рабского труда, как раз и подготовил этот кризис.

Страшные события Пелопоннесской войны ускорили его развязку. Эта война превратилась в общегреческое побоище, стала фактически гражданской войной и вызвала невиданные опустошения. По свидетельству Фукидида, в истории Греции «никогда не было взято и разрушено столько городов» и истреблено людей, как за годы этой войны. Как известно, она сопровождалась страшным голодом и эпидемиями.

Экономическое истощение Афин достигло предела и их казна к концу войны оказалась пустой. Социальные устои рабовладельческого режима были расшатаны. Пользуясь войной, рабы бежали от своих господ и искали защиты у их врагов. Афинские рабы перебегали к спартанцам, а спартанские илоты – к афинянам. Борьба демократических элементов с олигархами приобрела драматический характер, и рабовладельческий строй терял свои социальные резервы. Победительницей оказалась олигархическая Спарта, но она не могла стабилизировать положение. Противоречия греческого рабовладения не были устранены, они лишь загонялись вглубь военной диктатурой. После событий демократического переворота в Афинах и устранения «тирании тридцати» эти противоречия вновь вырвались наружу.

Сама Пелопоннесская война как общегреческое явление не может считаться случайностью, а тем более своеобразным самоистреблением самцов в силу биологических инстинктов, как утверждал С. Я. Лурье вслед за неким мракобесом Гюнтером ¹⁾.

Вместе с тем её причины несводимы и к борьбе отдельных полисов за рынки (на что указывал С. Я. Лурье), поскольку в смертельной борьбе участвовали и аграрные государства (прежде всего Спарта), в которых господствовало натуральное хозяйство. Совершенно очевидно, что рынки им были не нужны. На самом деле Пелопоннесская война была общегреческим взрывом внутренних и внешних противоречий рабовладельческого режима, который нуждался во внешней экспансии для их смягчения. Трагизм положения заключался в том, что она получила внутригреческое направление и потому вызвала ещё большее их обострение. Если бы эта экспансия пошла в сторону аграрной периферии соседних стран, то за счёт «варваров» рабовладельческий строй в Греции достиг бы временной стабилизации. Однако этого не произошло, так как слишком глубокими оказались противоречия внутри рабовладельческих общин. Аристократия пыталась с помощью внешних сил олигархической Спарты подавить сопротивление демоса, а последний стремился разгромить спартанскую олигархию и вместе с ней устранить господство полисной аристократии. Это был своеобразный кризис социальных резервов греческого рабовладения, которое потеряло опору среди свободного гражданства. Внутренняя борьба, происходившая в рабовладельческой общине, переросла во внешнюю и повлекла за собой катастрофические последствия. Противоречие между рабовладельческой знатью и демосом не было антагонистическим, но в годы Пелопоннесской войны оно приобрело необычайную остроту, выдвинувшись на первый план. Поскольку делались попытки использовать рабов для борьбы против знати, эти противоречия переплетались с основным классовым антагонизмом рабовладельческой формации (между рабами и рабовладельцами). Тем самым все классовые противоречия приобретали ещё бо́льшую остроту.

Пелопоннесская война наглядно показала, что греческая знать и плутократия могли господствовать над рабами лишь с помощью свободного населения, а между тем последнее выходило из повиновения. Рабовладельческий строй терял свои резервы как раз в тот момент, когда бегство рабов стало массовым явлением и они поднимались на активную борьбу с господами.

Позднее, в IV в. до н. э., эти явления находят своё дальнейшее развитие. В самой Спарте в 399 г. возник заговор под руководством Кинадона, рассчитанный на свержение олигархического строя с помощью илотов, периэков, гипомейонов, (т. е. спартиатов, потерявших свои клеры или наделы), неодамодов и других угнетённых прослоек населения. Характерно, что в ходе подготовки восстания проектировалось объединить силы рабов (илотов) и разорившихся спартиатов (гипомейонов) с целью избиения господствующей знати. Правда, заговор не увенчался успехом, он был раскрыт, и последовали жестокие репрессии. Но становилось очевидным, что даже в реакционной и олигархической Спарте с её натуральным хозяйством и государственным рабовладением господа теряли опору среди свободного населения и последнее начало блокироваться с рабами, для подавления которых оно раньше использовалось.

В других местах «греческого мира» кризис рабовладельческого строя в IV в. до н. э. проявлялся ещё более ярко. Народные массы восставали, выдвигая требования о переделе земли, кассации долгов, конфискации имущества знати и т. д. В одном из богатейших городов – торговом центре Греции – Коринфе возникло в 392 г. крупное восстание с участием экономически обездоленной бедноты. Оно сопровождалось массовым избиением знати и «лучших» граждан (т. е. богачей). Несколько позднее, в 370 г., события такого рода повторяются в Аргосе. Повстанцы разделили имущество богачей среди бедноты. Имели место волнения и в других городах.

Столь сильное обострение классовых противоречий внутри рабовладельческих общин Греции объяснялось многими причинами. Главной из них было ускорение процессов экономической дифференциации среди свободного населения, наблюдавшееся в V в. и затем продолжавшееся в IV в. до н. э. Скопление в городах пауперов мешало рабовладельцам использовать демос в качестве опоры при подавлении рабов и ограблении аграрной периферии. Буржуазные историки отрицают этот процесс. По мнению Белоха, «пролетаризация общества» в Греции IV в. не продвинулась вперёд, или продвинулась совсем незначительно. Однако оснований для такого вывода нет. Сами восстания городской бедноты, имевшие место в IV в., красноречиво свидетельствовали об углублении процессов экономической дифференциации.

Р. Пельман признавал наличие социальной дифференциации в IV веке, но связывал её с ростом богатства, а не ухудшением экономического положения народных масс ²⁾. Он демагогически истолковывал сам процесс дифференциации свободного населения, доказывая совместимость его с благополучием народных масс. Между тем обогащение одних и разорение других среди свободного населения Греции IV века засвидетельствовано и художественной литературой.

В одной комедии Менандра (вторая половина IV в. до н. э.) заявлялось, что «единственно полезным для нас богом оказывается серебро и золото. Если ты вводишь их в свой дом, то ты можешь пожелать, что тебе только не заблагорассудится, и всё тотчас же будет у тебя: имения, дома, серебряная посуда, угодливые слуги, свидетели и доносчики. Стоит тебе только дать побольше и твоими служителями будут сами боги». В таких условиях вполне естественным было обострение противоречий внутри полиса, так как по свидетельству Исократа, «бедные только и помышляют, как бы ограбить богатых».

Важной причиной обострения классовых противоречий был упадок греческой торговли в годы Пелопоннесской войны и после неё. Слабость греческой торговли заключалась в гипертрофии транзитных операций, недостаточности промышленной базы, неустойчивости внешнеторговых связей, ненадёжности политических гарантий и т. д. В годы Пелопоннесской войны торговые связи греческих городов были прерваны, источники снабжения горожан продовольствием и сырьём иссякли, возможности сбыта готовых изделий оказались под угрозой. В этих условиях пауперизация городского населения ускорилась и социальные резервы рабовладельческого полиса быстро таяли. В греческих полисах возникала опасная ситуация, господам не на кого было опереться. Это сознавали сами греки и формулировали свои выводы очень ярко. Ведь речь шла о самом существовании рабовладельческого строя, с которым были связаны коренные интересы господствующего класса и экономические успехи Греции, её культурные достижения.

Отражая кризис Афин в IV в. до н. э., Исократ утверждал, что афиняне, затевая войны, поручают их ведение «людям без отечества, перебежчикам, готовым на худшее предательство, лишь бы им платили большую наёмную плату». Само собой разумеется, что пёстрая толпа наёмников и авантюристов всякого рода не могла быть надёжной опорой для рабовладельческого строя.

§ 2. Новые проблемы экономической мысли

С первого взгляда кажется парадоксальным, что именно в IV в. до н. э. она получила наибольшее развитие. В Греции появились, наконец, специальные трактаты, посвящённые экономическим проблемам, возникли обширные проекты экономических реформ и сложные экономические концепции. Однако при более близком ознакомлении с обстановкой в тогдашней Греции расцвет её экономической мысли представляется вполне закономерным явлением. Ведь она развивалась и в предшествующие столетия на базе экономических и классовых противоречий эпохи, под их непосредственным влиянием. Экономическая мысль искала ответа на вопросы, возникавшие в связи с обострением этих противоречий. В IV веке обнаружился кризис рабовладельческого строя и под угрозой оказалось само существование источников богатства аристократии. Господствующему классу надо было спасать тот общественный строй, с которым были связаны его коренные интересы. Падение этого строя отождествлялось рабовладельцами с крушением всех устоев социальной жизни, с неизбежной ликвидацией экономических ресурсов Древней Греции, исчезновением всех достижений её материальной и духовной культуры. Этими достижениями гордилась интеллигенция, тесно связанная с рабовладельческим строем греческого полиса (вроде Аристотеля), а тем более те философы, которые сами являлись представителями рабовладельческой знати (Ксенофонт, Платон).

Когда рабовладельческий строй оказался на краю могилы, греческие рабовладельцы и их идеологи стали больше думать над его судьбами, чем раньше. Неизбежным оказался известный подъём экономической мысли и стародавние её проблемы выступают в новом аспекте, с бо́льшей остротой или дополняются целым рядом других вопросов большого значения. Если рабство стало социальной опасностью, то правомерно ли его существование и может ли быть оправдано с моральной точки зрения? Поскольку ликвидация рабовладения неприемлема, что нужно предпринять для смягчения его противоречий, укрепления власти господ, увеличения экономической эффективности эксплуатации рабов? Вставал вопрос о принципах управления, так как в условиях кризиса рабовладельческого строя оказывалось недостаточным простое одобрение рабства или примирение с ним. Нужно было решать острые вопросы не только морального оправдания рабства, но и его рациональной организации. Рабовладельцам требовались советы учёных.

С другой стороны, исключительную остроту приобрёл вопрос об использовании свободного населения для стабилизации зашатавшегося здания рабовладельческого строя, раз демос стал громить олигархов (вместо того, чтобы служить им) и блокироваться с рабами. Политика подкармливания его не достигала цели и оптимизм Перикла оказывался беспочвенным. Нужны были радикальные мероприятия, реформы, которые приковали бы демос к колеснице рабовладельческого строя и сделали послушным господам. Необходимо было найти место демосу в рамках этого строя, примирить его с рабством, спасти социальные резервы последнего.

Помимо того, если торгово-промышленное направление экономики греческого полиса приводило к пауперизации свободного населения, к потере социальных резервов рабовладельческой общины и к крайней неустойчивости её экономической системы, то естественно возникал вопрос, целесообразно ли это направление и не следует ли в большей мере ориентироваться на земледелие и более устойчивое натуральное хозяйство?

Разработка этих проблем и привела к подъёму экономической мысли Древней Греции в IV в. до н. э. Стали возможны экономические трактаты Ксенофонта, проекты экономических реформ, подготовленные Платоном, теоретические конструкции Аристотеля. Рождалась экономическая наука как своеобразная теория рабовладельческого способа производства. Вопрос о взаимоотношениях натурального и товарного производства получает новое освещение, и наблюдается рецидив натурально-хозяйственной концепции. Становятся возможными теоретические экскурсы в область проблем товарного производства и тонкий анализ природы стоимости, денег, процента и т. д. В целом экономическая мысль Греции IV в. до н. э. поднимается до такого уровня, который был превзойдён лишь меркантилистами XVII века (преимущественно в работах Вильяма Петти). Греческие писатели IV в. до н. э. дали духовную пищу для средневековой Европы на целое тысячелетие, комментированием сочинений Аристотеля довольствовались десятки поколений средневековых богословов.

Вместе с тем развитие экономической мысли было подготовлено предшествующим развитием греческой философии. Демократический строй полиса с его народными собраниями и публичными дебатами, сложной политической борьбой благоприятствовал этому. Имело значение и разнообразие экономических укладов в пределах «греческого мира», культурное взаимодействие городов Греции с другими народами на базе широкого развития торговли.

Итоги Пелопоннесской войны оказали сильное влияние на экономическую мысль Греции IV в. до н. э., и не только потому, что эта война вскрыла противоречия рабовладельческого строя и неустойчивость экономической системы полиса. Победительницей оказалась аграрная и деспотическая Спарта, опиравшаяся на государственное рабовладение и натуральное хозяйство. Это была победа олигархии над демократией, деревни над городом, натурального хозяйства над товарным, коллективного рабовладения над частным. Сама эта победа, кажущаяся парадоксальной, объяснялась тем, что Спарта была военным лагерем, настоящим «гарнизонным государством». Она использовала противоречия Афинского морского союза и прямое предательство олигархических партий в демократических городах (напр., в Афинах). К тому же государственное рабовладение оказалось более устойчивым, чем частное, и в обстановке войны – натуральное хозяйство более надёжным источником снабжения, чем дезорганизованная военными операциями внешняя торговля демократических городов.

На современников событий исход Пелопоннесской войны произвёл огромное впечатление. Идеологи рабовладельцев начинают идеализировать спартанские порядки и в своих программах экономических реформ фактически проектируют распространение этих порядков на всю Грецию. Этим в значительной мере объяснялась ориентация Ксенофонта и Платона на Спарту. Они считали, что необходимо возвратиться к натуральному хозяйству и земледелию, передать власть олигархии и даже (как проектировал Платон) перейти к коллективным формам рабовладения на государственной основе. Резкая критика хрематистики у Аристотеля тоже была созвучна этим планам реставрации натурального хозяйства. Правда, в целом концепция Аристотеля ориентирована на решение проблемы консолидации греческого полиса путём сохранения и усиления промежуточных или средних слоёв населения.

Таковы существенные проблемы и особенности экономической мысли Греции IV в. до н. э. – периода кризиса рабовладельческого строя. В качестве идеологов рабовладельцев в это время выступали Ксенофонт Платон, Аристотель. К характеристике их экономических взглядов мы и переходим.

§ 3. Ксенофонт как экономист

Начнём с экономических взглядов Ксенофонта, который был современником Платона и предшественником Аристотеля. В буржуазной литературе обычно утверждается, что в отличие от Платона и Аристотеля он не создал продуманной системы, не был оригинальным мыслителем и не имел глубокого мировоззрения, что в его основной теоретической схеме нет последовательности и цельности. Буржуазные учёные считают, что Ксенофонт не обладал творческой мыслью и способностью к отвлечённому мышлению. При этом практицизм Ксенофонта и его склонность давать хозяйственные советы рассматриваются как признак теоретической слабости и доказательство того, что Ксенофонт был не способен на что-нибудь более серьёзное ³⁾. По мнению немецкого экономиста Онкена рассуждения Ксенофонта о земледелии не имеют существенного значения ⁴⁾, и экономические работы этого автора можно игнорировать. Детальную характеристику Онкен давал лишь сочинениям Платона и Аристотеля. Это игнорирование Ксенофонта и недооценка его идей характерны также и для литературы других стран. Так, в буржуазной литературе Англии встречаются весьма иронические оценки экономических работ Ксенофонта. Ингрэм характеризует ум Ксенофонта как «несколько ограниченный, в высшей степени практичный», в пределах домашней экономики обнаруживающий много «здравого смысла», но неспособный «дать много» в области крупных и главных вопросов; поэтому взгляды Ксенофонта на деньги «отличаются смутностью» и в некоторых отношениях ошибочны ⁵⁾.

В американской литературе Ксенофонт часто игнорируется и характеристика экономической мысли Греции IV в. до н. э. сводится к изложению экономических взглядов только Платона и Аристотеля ⁶⁾. В советской литературе экономическим работам Ксенофонта придаётся большее значение. Д. И. Розенберг дал им характеристику в своём курсе «Истории политической экономии». Однако надо заметить, что он вслед за Железновым рассуждал о неопределённости и противоречивости взглядов Ксенофонта ⁷⁾.

Пренебрежительное отношение буржуазных экономистов к работам Ксенофонта является результатом того, что, нарушая принципы историзма, они ищут у Ксенофонта экономическую систему новейшего образца, измеряют его взгляды на аршин Рикардо или Бём-Баверка. Не находя у Ксенофонта разработанной теории стоимости, денег, прибыли и т. д., они торопятся сделать вывод о примитивности его экономических взглядов. Не разобравшись в последних, они объявляют их противоречивыми. Считая практику антитезой теории, они даже практицизм Ксенофонта выдают за доказательство его научного бессилия, отсутствия творческих потенций и т. д.

Всё это свидетельствует лишь о порочности методологии буржуазной политической экономии, не видящей дальше орбиты рынка и сводящей историю экономической мысли к разработке лишь дюжины тривиальных вопросов, интересующих почтенного буржуа XIX–XX веков.

Между тем Ксенофонта занимали совсем другие проблемы: о судьбах рабовладельческого строя и путях преодоления его противоречий, о дальнейшем направлении экономического развития греческого полиса, о стабилизации экономики последнего. В разрешении этих вопросов он обнаруживает обширные познания, острую наблюдательность, теоретическую зрелость, политическую страсть. Он ясно понимает проблему и стремится последовательно её разрешить, проявляя определённую цельность взглядов. Его работы свидетельствуют о том, что он более глубоко понимал экономические проблемы рабовладельческого строя, чем буржуазные экономисты нашего времени, методология которых страдает антиисторизмом, а теоретический анализ не выходит за рамки плоских представлений самодовольного буржуа. Практицизм Ксенофонта вовсе не ослаблял его теоретических потенций, так как практика – основа теории, а не её антитеза. Он давал советы рабовладельцам потому, что они были нужны последним. Всё более актуальной становилась проблема рациональной организации рабовладельческого хозяйства, и практицизм Ксенофонта оказался как раз «ко двору». Не случайно Платон и Аристотель также спускались с высот своей теории и давали господам советы о том, как надо управлять рабами, подавлять их сопротивление и господствовать над ними.

Конечно, Ксенофонт во многом уступал Платону и Аристотелю. Последние превзошли его изысканностью стиля, полётом фантазии, широтой экономических проектов, глубиной теоретического анализа, постановкой многих новых вопросов. Но на этом основании нельзя делать выводы, будто Ксенофонт был никчёмной фигурой в истории экономической мысли Древней Греции. На самом деле он занимает важное место в её анналах. Ксенофонт оставил большое количество весьма разнообразных произведений. Среди них имеются сочинения исторические – «Анабасис» (описание похода Кира), «История Греции» (охватывающая события 411–362 гг. до н. э.), «Агесилай» (небольшой панегирик или некролог), «Киропедия» (своеобразный исторический роман о Кире старшем); философские – «Воспоминание о Сократе», «Защита Сократа на суде», «Пир», «Гиерон». Писал он и дидактические работы. Ксенофонт пользовался славой стилиста и оратора.

Его экономические взгляды нашли наиболее полное отражение в «Домострое», время написания которого остаётся неизвестным. Они изложены в форме беседы Сократа и Критобула. Эти взгляды он излагал и в ряде других сочинений, посвящённых в основном другим проблемам.

§ 4. Классовая позиция и политические взгляды Ксенофонта

Важно подчеркнуть, что в постановке и разрешении самых разнообразных вопросов, причём не только экономических, Ксенофонт неизменно выступал идеологом рабовладельцев. Классовая подоплёка его идейных мотивов прослеживается очень легко, она выступает наружу. Он защищал интересы того класса, к которому принадлежал сам.

Биография Ксенофонта известна лишь с большими пробелами. Он родился, видимо, в 444 г. и умер около 356 г. до н. э. (или позже). О периоде его жизни до 401 года почти нет сведений. Поскольку Ксенофонт получил хорошее образование и служил в кавалерии, есть основания полагать, что его отец не был бедняком. Ксенофонт участвовал в Пелопоннесской войне. После свержения тирании тридцати он попал в затруднительное положение (являясь, видимо, её сторонником) и определился на службу к персидскому царевичу Киру, став его советником. Весной 401 г. Ксенофонт отправился в поход с персами и греческими наёмниками против Артаксеркса (брата Кира). После гибели Кира (около Вавилона, при д. Кунаксе) он был избран полководцем и вывел греческих наёмников к Чёрному морю. В 396 г. он сопровождал спартанского царя Агесилая во время похода в Малую Азию. Афины приговорили Ксенофонта заочно к изгнанию. В годы Коринфской войны (394–387 гг.) он тоже сопровождает Агесилая в походах. Спартанцы подарили ему земельный участок в местечке Скилхунте (в Элиде, близ Олимпия) и Ксенофонт жил там до 371 г., занимаясь сельским хозяйством и литературой, а зимой 370–369 гг. переселился в Коринф, поскольку фиванцы разбили спартанцев при Левктрах. В 369 г. возник союз Спарты с Афинами, и приговор об изгнании Ксенофонта из Афин был отменён. Однако на родину Ксенофонт так и не вернулся.

Ксенофонт был далёк от народных масс. Он служил персидским деспотам, спартанским царям и олигархам, не поладил с афинской демократией и стал её изгнанником. Его экономическое благополучие покоилось на земельном пожаловании, полученном в награду из рук спартанской олигархии. Всё это определяло мировоззрение Ксенофонта, его политические симпатии и антипатии, характер экономических взглядов. Он выступает в своих произведениях как убеждённый идеолог рабовладельцев.

Политическая концепция Ксенофонта нашла своё яркое выражение в идеализации деспотического режима Персии. В сочинении «Киропедия» он восхвалял персидского царя Кира за политическое благоразумие, предусмотрительность, трудолюбие, великодушие, щедрость и писал, что нет животного, более трудного для управления, чем сам человек, но Кир умеет управлять многими, приобретая даже любовь подданных. В заслугу Киру ставилось то, что он тренировал воинов на охоте, разрешал им обедать лишь после того, как они вспотели на работе, проявлял щедрость, повсюду держал доносчиков (называемых ушами и глазами царскими), один управлял огромным государством, имел много друзей (в силу своей щедрости) и всегда пользовался их поддержкой, доверием. Правда, после его смерти, отмечал Ксенофонт, всё-таки начались раздоры ⁸⁾. Он писал, что государство Кира было «самым знаменитым и самым могущественным из всех азиатских государств» ⁹⁾.

Так, идеализируя деспотический режим персидских царей, Ксенофонт выступал врагом полисной демократии греческих городов, а тем самым отражал кризис последней и разочарование рабовладельцев в демократических формах государственности, не обеспечивших устойчивости рабовладельческому строю в Греции. Времена Перикла миновали, и прежний оптимизм господствующего класса стал невозможен. Полисная демократия не могла дать нужных политических гарантий рабству, на котором покоилось экономическое благополучие господствующего класса. Она была также не в состоянии обуздать демос, который всё больше залезал в карман аристократов и богачей. Сама собственность последних теряла необходимые ей гарантии.

В сочинениях Ксенофонта отразилась неустойчивость положения богачей тогдашней Греции. Так, в диалоге «Пир» обедневший богач Хармид доказывал «преимущества» бедности с горьким сарказмом: «Я сладко сплю, растянувшись, я стал надёжным для государства, мне никто не угрожает, но уже я угрожаю другим; как свободному человеку, мне можно и отлучаться, и здесь оставаться. Передо мною встают с мест богатые и уступают мне дорогу. Теперь я подобен тирану, а прежде я был явно рабом. Тогда я вносил подать народу, а теперь государство мне платит и кормит меня». Теперь, говорил Хармид, не надо бояться воров, ухаживать за сикофантами, платить подати и т. п.

Выступая врагом полисной демократии, Ксенофонт отражал разочарование в ней таких разорившихся богачей или тех, которым угрожало разорение. Ненависть к демократическим формам политической жизни полиса была характерна для Ксенофонта. Он не скрывал своего преклонения перед аристократией и подчёркивал аристократизм своих политических вкусов. В диалоге Ксенофонта «Гиерон» поэт Симонид заявлял, что «великое дело – честь», что именно стремлением к ней «муж отличается от прочих живых существ». Симонид утверждал, что «честь имеет в себе нечто особенное», раз люди так жаждут её, не останавливаясь перед трудами и опасностями. «Никакие наслаждения не приближают нас так к божеству, как наслаждение от почестей» ¹⁰⁾.

Этот своеобразный культ чести играл определённую классовую роль в условиях рабовладельческого строя, переживавшего кризис, помогал ещё более резко противопоставить рабовладельческую знать черни всякого рода, и прежде всего рабам, возвысить господ, поддержать их авторитет. Но, выступая врагом демократии, Ксенофонт выражал много сомнений в целесообразности тирании. В том же диалоге «Гиерон» тиран доказывал поэту, что он лишился счастья, получив рабов вместо свободных друзей, и спрашивал, не будет ли мучением «бояться толпы, бояться уединения, бояться неосторожности и бояться самих стерегущих?» ¹¹⁾.

Диктатура отдельного тирана могла затронуть интересы аристократии. В истории Греции тираны очень часто выступали врагами аристократии, их политика приобретала демократическое направление. Поэтому Ксенофонт был сторонником концентрации власти в руках «добродетельного» государя, который не ущемлял бы интересы олигархии и успешно подавлял сопротивление народных масс.

Так, Ксенофонт написал похвальное слово спартанскому царю Агесилаю, восхваляя спартанские добродетели последнего ¹²⁾. Вообще нужно отметить, что спартанские порядки идеализировали многие мыслители и государственные деятели, вышедшие из школы Сократа (Симон, Критий, Ксенофонт и др.). Для Ксенофонта это стало определяющим.

§ 5. Идеализация спартанских. порядков

Свои экономические взгляды Ксенофонт изложил полно и ясно, характеризуя экономический и общественный строй Спарты. Именно здесь он формулировал своё credo по наиболее актуальным вопросам экономической мысли Греции IV века.

В небольшом сочинении «Лакедемонское государство» он дал яркое описание социально-экономического строя Спарты и выразил своё отношение к законам Ликурга. При этом ставился вопрос, почему крайне олигархический город Спарта оказался «могущественнейшим и знаменитейшим городом» Эллады и находил ответ в образе жизни спартанцев. Удивляясь мудрости Ликурга, считая его величайшим мудрецом, давшим спартанцам законы, «повиновение которым доставило им счастье», Ксенофонт решил отметить особенности спартанских порядков. Он считал мудрой мысль Ликурга, что «платье могут приготовить и рабыни», а спартанские девушки должны заниматься физическими упражнениями, дабы их дети были сильными и здоровыми. Одобрялось и требование Ликурга, чтобы браки заключались в «цветущую пору организма». Положительно Ксенофонт отзывался и о суровой системе воспитания спартанцев, дающей право педономам строго наказывать мальчиков, обязывающей последних ходить босиком зимой и летом, в одном платье, голодать и воровать, всё время быть под надзором начальства, ходить лишь молча и держа руки в карманах, не оглядываясь и смотря только под ноги. Его изумляло, что в результате этого «скорее можно услышать звуки от камня, чем от спартанских юношей», которые оказывались скромнее «теремных девушек». Вслед за Ликургом он утверждал, что охота «наиболее отличное занятие». Ксенофонт вполне одобрял установленные Ликургом общие обеды (сисситии), при которых «никто не оказывался рабом пищи» и всякий стремился «не шататься от вина». Достойным внимания читателей Ксенофонт считал и то, что Ликург запретил свободным гражданам Спарты «всё то, что имеет отношение к прибыли», так как стремление к обогащению излишне там, где «соблюдается равенство в пропитании», и где люди украшают себя «не роскошной одеждой, но благосостоянием тела». Отмечалось введение железной монеты, которую нельзя скрыть «ни от хозяев, ни от рабов». Ликург установил штрафы за хранение и накопление драгоценных металлов (золота, серебра), поиски их. В связи с этим Ксенофонт делал вывод о бесцельности обогащения в Спарте, раз в ней «приобретение доставляет гораздо больше неприятностей, чем удовольствия». Он отмечал, что в Спарте наблюдалось «полное послушание властям и законам». Ликург достиг того, что для спартанцев «хорошая смерть предпочтительнее позорной жизни», что, по мнению Ксенофонта, «также достойно удивления». Спартанец считал позорным сидеть за обедом рядом с трусом или сражаться с ним в палестре. Ксенофонт давал подробное описание строгостей лагерной жизни, установленной Ликурном для спартанцев, после которой во время похода царю ничего не остаётся, как быть «жрецом перед богом и полководцем перед людьми».

В заключение Ксенофонт выражал сожаление, что спартанцы стали уклоняться от законов Ликурга. Если в прежние времена они предпочитали «жить скромно дома, в союзе с согражданами», не допускали в Спарту иностранцев и сами не выезжали за границу, то теперь многое изменилось. Раньше спартанцы «боялись показать деньги», а теперь некоторые даже гордятся своими приобретениями ¹³⁾, добиваются поездок за границу.

Восхваляя спартанские порядки, Ксенофонт сформулировал целую программу действий для греческих рабовладельцев. Его экономическая платформа предлагала ориентироваться на коллективные формы рабовладения, которые оказались более устойчивыми, поскольку усиливали единство рабовладельческой общины и нейтрализовали многие противоречия внутри неё. Эгалитаризм и коллективизм потребления могли содействовать этому; за общим столом рабовладельцы о многом могли договориться и смягчить возникающие между ними противоречия. Ксенофонту было хорошо известно, что спартанские илоты являлись государственной собственностью, коллективным и неотчуждаемым достоянием рабовладельческой общины. Поэтому спартиаты цепко держались друг за друга, чтобы спасти своё государство и удержать в повиновении илотов. Само экономическое единство спартанских рабовладельцев усиливало их позиции в борьбе с илотами, делало более устойчивым рабовладельческий режим. Ксенофонт выражал сожаление, что этому единству приходит конец, но всё-таки считал, что именно жестокие порядки спартанского рабовладения должны быть идеалами, раз они оказались наиболее устойчивыми и Спарта вышла победительницей из Пелопоннесской войны.

Чтобы господствовать над рабами, господам требуется физическая сила, и Ксенофонт восхвалял спартанскую систему физического воспитания. Даже женщины должны были тренироваться, забросив свои домашние занятия, укреплять своё здоровье, дабы рожать сильных спартанцев и в нужный момент стать резервом военных сил рабовладельцев. Спартанские рабовладельцы установили лагерный режим, обязательный для каждого из них, и поддерживали в своих рядах строгую дисциплину, чтобы держать в узде непокорные массы демоса и пресекать все попытки рабов к сопротивлению. Именно этого не хватало афинским и другим рабовладельцам полисной демократии. Поэтому Ксенофонт восторгался спартанской системой воспитания, умением спартанцев повиноваться, их стремлением убить всякие проявления индивидуальности.

Следовательно, в условиях кризиса греческого рабовладения и полисной демократии, в обстановке острой классовой борьбы, когда рушились традиционные авторитеты и разрушались сложившиеся давно социальные связи, Ксенофонт искал устойчивый тип рабовладельческого строя и находил его в Спарте. Он давал целую программу выхода из кризиса для всей Греции, рекомендуя распространение спартанского режима на все рабовладельческие общины. От надвигающейся угрозы общего крушения рабовладельческого строя Ксенофонт искал спасение в нейтрализации внутренних противоречий рабовладельческой общины (на основе коллективизма потребления и эксплуатации рабов как общинного достояния), в мобилизации внутренних сил её (путём установления лагерных порядков и строгой дисциплины среди господ).

Характерно, что он умалчивал о существовании в Спарте террористического режима для рабов и прежде всего о криптиях, во время которых молодым спартиатам разрешалось безнаказанно убивать по ночам илотов, встреченных на дорогах. Этот режим не вызывал у Ксенофонта осуждения и, видимо, принимался им. Он умалчивал также о застойности общественного строя Спарты, находя в нём одни лишь преимущества. Его не шокировала жестокость спартанских порядков, так как сам Ксенофонт тосковал по твёрдой власти, способной обуздать буйный демос и подавить волнения рабов.

Реакционность выставленной Ксенофонтом рабовладельческой программы совершенно очевидна. Но она очень ярко отражала новые тенденции в экономической мысли IV в. до н. э., развивавшейся под определённым влиянием кризиса рабовладельческого строя и полисной демократии, в обстановке необычайного обострения экономических противоречий и классовой борьбы. На проблемы, поставленные этим кризисом, Ксенофонт давал вполне определённый ответ, объявляя спартанские порядки экономическим идеалом для всей Греции.

§ 6. Вопросы организации рабского труда

Рабство казалось Ксенофонту столь обычным и естественным, что желание иметь рабов он приписывал каждому человеку. В диалоге «Гиерон» один из героев заявлял, что «простой человек желает дома, поля, раба и т. п.», между тем как желания тирана распространяются на целые города и трудно осуществимы ¹⁴⁾. Правда, Ксенофонт, не допускал иллюзий относительно социальных добродетелей рабства. Хризант, один из персонажей его сочинения «Киропедия» говорит прямо, что «рабы служат своим господам по неволе» ¹⁵⁾.

Ксенофонт ставит в заслугу обожаемому монарху (Киру) то, что тот заботился о пище и питье для рабов. В результате этого и рабы «подобно знатным людям, называли Кира отцом за его заботы о том, чтобы рабы всегда охотно продолжали оставаться рабами».

Совершенно ошибочно утверждение буржуазных экономистов, будто экономическая мысль античной Греции игнорировала проблему производства, оставляя «явления действительного производства на втором плане» ¹⁶⁾. Она живо интересовалась вопросами рабства, с которым неразрывно были связаны коренные проблемы античного производства. В частности, Ксенофонт вовсе не игнорировал производственные темы и давал им весьма характерное для Греции IV в. до н. э. решение, пытаясь формулировать некоторые рациональные принципы организации производства на базе рабства.

Ксенофонт стоял на почве рабовладельческого режима и давал лишь советы относительно более аффективной эксплуатации рабов. В «Домострое» он указывал, что хозяину часто приходится увещевать рабов, раздавать обещания, так как добрая надежда нужна рабу не меньше, чем свободному, и даже больше, чтобы у него была охота оставаться у хозяина. Кроме того, по мнению Ксенофонта, рабов можно сделать послушными едой сверх нормы, хотя этот способ и годен лишь для животных. Наконец, на рабов действуют и похвалы со стороны хозяина ¹⁷⁾.

Следовательно, в обстановке кризиса рабовладельческого строя Ксенофонт начинал искать рациональные принципы эксплуатации рабов, которые помогли бы смягчить классовые противоречия и преодолеть сопротивление непосредственных производителей. Он рекомендовал не убивать надежду рабов на улучшение своих жизненных условий, если даже для этого потребуются лживые обещания или демагогические похвалы. Целесообразным считалось и подкармливание голодных рабов. Спасение рабовладельческого строя представлялось ему первостепенной задачей, и для её разрешения он считал необходимым использовать самые разнообразные средства.

Всё это показывает, насколько нелепыми являются рассуждения буржуазных историков экономической мысли Греции о том, что Ксенофонт, как верный ученик Сократа, сблизившись позднее с Антисфеном, до конца дней оставался «одушевлённым стремлением к правде и справедливости» ¹⁸⁾, проявляя «искренние чувства гуманности» даже в отношении животных, а не только людей.

Конечно, Ксенофонт был большим поклонником Сократа. Ксенофонт заявлял, что Сократ казался ему «именно таким, каким может быть человек идеально хороший и счастливый» («Воспоминания о Сократе»). Вместе с тем Ксенофонт признавался, что, «размышляя о мудрости и величии духа его», не может не помнить о нём, а «помня – не восхвалять» («Защита Сократе на суде») ¹⁹⁾.

Но пиетет в отношении Сократа вовсе не является аргументом в пользу странных и плоских заключений об искреннем стремлении Ксенофонта к правде и справедливости, о его гуманности. На самом деле он выступал в качестве циничного идеолога рабовладельцев и рекомендовал последним разные способы обмана рабов, усиления их эксплуатации, мирился с террористическим режимом спартанского рабовладения и даже идеализировал этот режим. В сочинениях Ксенофонта речь шла о «справедливости» жестокого рабства, обрекающего народные массы на нищету и беспросветный труд, но обогащающего аристократию. Как откровенный представитель узкоклассовых интересов рабовладельческой знати, Ксенофонт не мог быть олицетворением абстрактной справедливости, она была чужда ему. Он искал пути спасения доходов паразитических элементов.

Следовательно, основному вопросу экономической мысли Древней Греции о правомерности рабства и путях его дальнейшего развития Ксенофонт давал вполне определённое решение, и домыслы относительно неопределённости его экономических воззрений совершенно неосновательны. В них не было и противоречивости. Наоборот, Ксенофонт довольно последовательно развивал свою точку зрения и сформулировал целую программу стабилизации рабовладельческого строя.

§ 7. Возрождение натурально-хозяйственных воззрений

Другой важной проблемой, волновавшей мыслителей Древней Греции на протяжении ряда столетий, и особенно в IV в. до н. э., была проблема сравнения преимуществ натурального и товарного хозяйства, аграрного и торгово-промышленного направления экономики. Ксенофонт давал ей вполне определённое решение, причём в соответствии со своей проспартанской программой стабилизации рабовладельческого строя. Он решительно высказывается в пользу натурального хозяйства, считая реставрацию последнего одним из важных условий консолидации рабовладельческого строя, укрепления его экономических позиций. Торговля Греции в IV в. зашла в тупик, обнаружилась её неустойчивость. Чтобы достигнуть стабилизации греческой экономики, Ксенофонт предлагал избегать одностороннего развития торговли и промышленности. Он полагал, что устойчивости экономики можно достигнуть на почве натурального хозяйства и потому идеализировал архаизм спартанских порядков. Даже железную монету спартанцев Ксенофонт считал целесообразной, хотя она больше затрудняла, чем облегчала обмен. Он вообще одобрительно относился ко всем мероприятиям, с помощью которых Спарта затрудняла развитие обмена, не исключая и запретов общения с иностранными государствами. Ксенофонт выражал сожаления, что в последнее время спартанцы стали отступать от этого правила, нанося большой ущерб интересам своего государства. Достойным внимания он считал запреты Ликургова законодательства, касающиеся использования разных путей обогащения. Это не значит, конечно, что Ксенофонт ратовал за возврат к социальному равенству. Такое решение вопроса противоречило бы коренным основам его мировоззрения и прежде всего признанию рабства правомерным явлением. В идеализации натурального хозяйства Спарты, ограничений торгового обогащения и концентрации в частных руках материального богатства отразилось разочарование рабовладельческой аристократии IV в. в торгово-промышленном направлении экономической жизни полиса. Характерная для полиса гипертрофия торговли, особенно внешней и транзитной, стала опасной для рабовладельческого режима Греции. Пелопоннесская война показала крайнюю неустойчивость экономики греческих городов, прежде всего их торговли, которая не имела под собой достаточно прочной экономической базы и была ненадёжным источником снабжения городов продовольствием и сырьём. К тому же торговля ускоряла пауперизацию демоса, обостряла классовые противоречия рабовладельческого режима, лишала последнего необходимых ему социальных резервов. Поэтому Ксенофонт делал крутой поворот и рвал с предшествующими традициями экономической мысли Греции.

Если Перикл в V в. до н. э. восторгался обширностью экономических связей Афин и гордился тем, что торговля доставляет афинянам богатства всего мира, то Ксенофонт в IV в. уже не разделяет подобного оптимизма. Он не верит в чудодейственные свойства торговли и возвращается на позиции натурально-хозяйственной концепции. Именно в натуральном хозяйстве Ксенофонт усматривал спасение для рабовладельческого режима Греции и основу для ликвидации её экономических противоречий. Если Перикл отразил период расцвета греческой торговли в V в., то Ксенофонт – её упадок в IV в. Точка зрения Перикла соответствовала периоду расцвета рабовладельческого строя, а Ксенофонта – началу кризиса этого строя.

§ 8. Идеализация сельского хозяйства

В тесной связи с этим находилась идеализация сельского хозяйства, характерная для Ксенофонта и сопровождавшаяся резким противопоставлением сельскохозяйственных занятий ремеслу. Ксенофонт противопоставлял городу деревню, промышленности – сельское хозяйство и вообще занятия, ведущие к соприкосновению человека с природой.

В своём сочинении «Охота» Ксенофонт доказывал, что охотники имеют много преимуществ перед софистами, так как «те идут на зверей, а эти – на друзей». По его мнению, «желающие добиться обогащения в городе занимаются тем, чтобы победить друзей, а охотники – чтобы победить общих врагов». Поэтому охотникам добыча достаётся благодаря здравомыслию, а горожанам – «благодаря гнусной наглости» ²⁰⁾.

В «Киропедии» идеализация сельского хозяйства нашла отчётливое выражение. Один из персонажей, именно богатый перс Фераул, гордился годами своего земледельческого труда в молодости на участке отца. Он заявлял, что теперь богатство причиняет ему больше забот, чем раньше недостаток богатств, и приходил к выводу, что не так приятно иметь богатство, как прискорбно терять. Кто любит деньги, тому жаль их тратить. Во имя спокойного потребления и избавления от забот Фераул был готов отказаться от своих владений. Он осуждал роскошь и изнеженность новых поколений персов ²¹⁾.

В «Домострое» Ксенофонт выступил с панегириком сельскому хозяйству, отражая противоречия одностороннего развития греческой экономики и неустойчивость её транзитной торговли. Он утверждал, что ремесло зазорно, естественной является его дурная слава, оно осуждает человека на сидячий образ жизни (вредный для тела) и лишает людей солнца. Ремесленнику приходится целыми днями сидеть у огня; он имеет мало свободного времени для заботы о друзьях, о городе. Поэтому ремесленники плохи в сообществе; в городах, славящихся военным делом, ремёсла запрещаются. Ксенофонт ссылался на авторитет персидских царей, которые считали земледелие и войну самыми благородными занятиями и добавляли сатрапу земли, если область последнего оказывалась хорошо возделанной и густо заселённой. Он восхищался тем, что персидский царь Кир сам разбил обширный сад в Сардах и не садился обедать, не вспотев на работе. По мнению автора, от занятия земледелием не могут удержаться и богачи, как гимнастикой, доставляющей удовольствие и дающей силу организму для любого труда, приличествующего для свободного человека.

Земля даёт человеку всё для жизни, причём дарит плоды, имеющие приятный вид и приятный запах. Её плодами можно и богов умилостивить. Правда, нельзя земные плоды брать в неге, приходится переносить жару и холод. Сельское хозяйство даёт коня для войны, а пехоту пополняет крепкими людьми. Земля делает человека патриотом. Чтобы защитить её от врага, крестьянин учится метать дротик, бегать, прыгать. Она щедро награждает трудолюбивого работника. Зимой удобно жить в деревне, летом также приятнее проводить время вне города, пользуясь тенью деревьев, ветерком, купаниями для избавления от жары. Именно земледельцы приносят подобающие богам жертвы и устраивают достойные богов праздники. Земля учит справедливости: кто лучше за ней ухаживает, тот от неё больше получает и плодов.

Вместе с тем земледелие, подобно войне, учит и взаимопомощи. Находя прекрасным изречение, согласно которому «земледелие – мать и кормилица всех профессий», Ксенофонт писал: «если земледелие процветает, то и все другие профессии идут успешно». Им отвергались ссылки на град, засуху, ливни, ржу, мор скота и т. д. Он считал, что надо знать земледелие для рациональной организации его, и что земледельческому искусству не так трудно научиться. В частности, следует знать свойства почвы, для молотьбы использовать волов, мулов, лошадей, провеивать зерно с помощью ветра. Давались указания о садоводстве, вегетативном размножении растений. Ксенофонт советовал выпалывать сорняки. Он утверждал, что бедность в земледелии проистекает только от нерадивости, что леность земледельца – показатель плохой души, так как земледелие, «любящее человека, гуманное дело» ²²⁾.

Эта любопытная и красноречивая аргументация в пользу общения человека с природой очень характерна для экономических взглядов Ксенофонта как идеолога греческих рабовладельцев IV в. до н. э. Интересы рабовладельческой знати были тесно связаны с крупной земельной собственностью, которая в истории Рима считалась особенно почётной. Земельные богатства олицетворяли могущество римского нобилитета на протяжении целых столетий. Поэтому в своём панегирике садоводству, земледелию, охоте как естественным и благородным занятиям, Ксенофонт отразил точку зрения, характерную для спартанской, римской и т. д. знати. Презрительное отношение к ремеслу было вообще характерно для рабовладельцев античности, и в этом отражалось господство натурального хозяйства в экономике античности. Переход к ремеслу предполагал разорение земельного собственника (крестьянина) и воспринимался как позорный факт. Заслуживал уважение лишь тот земельный собственник, который прочно удерживал свои позиции в сельском хозяйстве. Имело значение то обстоятельство, что первоначальные богатства античной аристократии (в том числе и греческой) были неразрывно связаны с сельским хозяйством. Кроме того, в греческих городах ремеслом занимались преимущественно рабы и метэки, которые не пользовались политическими правами. Поэтому в глазах свободного гражданства занятие ремеслом не могло быть почётным делом, а для аристократии оно казалось вообще позорным.

Все эти моменты необходимо учитывать при оценке экономических взглядов Ксенофонта. Однако, к ним нельзя сводить всё дело, эти моменты общего характера не объясняют своеобразия взглядов Ксенофонта. Оставалось бы непонятным, почему именно он столь резко противопоставил сельское хозяйство ремеслу, пустившись в пространные рассуждения на эту тему. Объяснение нужно искать в кризисе полисной экономики Греции в IV веке, упадке её торговли, в кризисе всего рабовладельческого строя, начавшегося со времени Пелопоннесской войны. Этим объясняется и само направление аргументации Ксенофонта. Он акцентировал прежде всего на том, что земледелие воспитывает хороших граждан, отличающихся высоким патриотизмом и готовых защищать свою страну, а ремесло, наоборот, деморализует их, калечит в моральном и физическом отношениях, делает неспособными к защите родины. Восхваляя земледельческие занятия, он изливал свою ненависть к городскому демосу, буйные выступления которого расшатывали основы рабовладельческого строя. Ксенофонт выражал опасения относительно надёжности социальных резервов греческого полиса и доказывал, что нужно ориентироваться на крестьянство, в нём искать опору. Оно физически крепко, морально устойчиво, весьма патриотично и может послужить надёжной опорой для рабовладельческого режима. Напуганный городским демосом и опасаясь общего крушения рабовладельческого строя, Ксенофонт искал поддержки у крестьян, как мелких собственников. Он уверовал даже в то, что сама земля делает крестьян справедливыми, поскольку урожаи получаются ими в соответствии с затратами труда. Наоборот, ремесленники дурные в сообществе и от них нельзя ожидать чего-либо хорошего.

Следовательно, Ксенофонт оценивал преимущества земледелия прежде всего с точки зрения проблем, поставленных кризисом рабовладельческого строя. Социальные резервы последнего оказались под угрозой, их расшатывала городская экономика с её односторонним развитием ремесла, торговли, и он пытался найти решение вопроса в расширении сельского хозяйства, укреплении крестьянства, возврате к натуральному хозяйству.

Его экономическая аргументация сводилась к указанию на то, что продукция сельского хозяйства весьма обильна и обладает определёнными достоинствами потребительского характера (она приятна на вид и даже принимается богами в качестве благочестивого дара). Вместе с тем она является сырьём для других видов производства. Ксенофонт считал, что если земледелие процветает, то и другие отрасли промышленности могут успешно развиваться. Его аргументация приобретала физиократическое направление, и буржуазные экономисты часто утверждают, что он предвосхитил идеи Кенэ. Однако подобное утверждение противоречит элементарным требованиям историзма. Учение физиократов вовсе не сводимо к тезису об исключительной производительности земледелия. Существенным моментом их концепции было требование развития капитализма в сельском хозяйстве. Но для экономической мысли античности, в том числе для Ксенофонта, оно было чуждо. О развитии капитализма в сельском хозяйстве Греции IV в. до н. э. не могло быть и речи.

§ 9. Домостроевские мотивы. Трактовка богатства

Натурально-хозяйственные мотивы звучат и в рассуждениях Ксенофонта о домашнем хозяйстве. В «Домострое» Ксенофонт сводил проблемы рациональной экономики в значительной мере к домоводству и давал много советов по части последнего. Он доказывал, в частности, что можно быть богаче соседа, имея в 20 раз меньше имущества, если не столь часто угощать иностранцев, сограждан и не быть обременённым государственными повинностями и штрафами. Образцовым представлялось хозяйство, в коем образуются излишки от немногого, которым оно располагает. Осуждалось то, что многих греков не учили управлять хозяйством, и выражалось удивление, что люди одной и той же профессии могут быть как бедными, так и богатыми. Занимаясь своим делом кое-как, они оказываются бедняками, проявляя заботу – становятся богачами. Признаки хорошего хозяйства усматривались в том, что все вещи находятся в нужном месте, строятся лишь полезные здания, слуги не закованы, однако работают хорошо, рационально тратят средства. При хорошей постановке дела можно обогатиться от простого содержания лошадей. Даже хорошая жена, говорил Ксенофонт, помогает обогатиться хозяину, а дурная жена приведёт его к разорению, и виноват в этом он будет сам. Ведь если овца плоха, люди бранят пастуха. Жена имеет одинаковое значение с мужем для домоводства, главные доходы проходят через её руки и сбережения зависят от неё.

Домоводство Ксенофонт определял как «науку ... обогащать хозяйство» и отождествлял хозяйство с имуществом, а это последнее – со всем полезным для жизни. Муж и жена должны увеличивать своё имущество только честными средствами. Самой природой женщина приспособлена для домашних работ, мужчина – для работ вне дома, и это следует учитывать. Хорошее домоводство требует порядка, и Ксенофонт утверждал, что на свете нет ничего полезнее порядка ²³⁾. Потребительские мотивы натурально-хозяйственного характера довлеют над концепцией Ксенофонта при разрешении проблем домашнего хозяйства. Это сказывается и на его понимании богатства.

В своём сочинении «Воспитание Кира», Ксенофонт устами Кира (своего любимца) осуждает тех, кто «приобретя имущество, превосходящее размеры необходимого», зарывает излишки в землю, гноит их, переменивает. Кир хвастался, что он пользуется излишками, прислушиваясь к нуждам друзей; обогащая людей, он приобретает друзей, «безопасность и добрую славу». Кир, в изображении Ксенофонта, считал самым счастливым не того, «кто больше всех имеет и больше всех караулит, но того, кто сумеет приобрести всего больше, поступая справедливо и сумеет пользоваться этим, поступая прекрасно» ²⁴⁾.

Следовательно, само понятие «богатство» получало у Ксенофонта потребительское истолкование. Оно рассматривалось им, как фонд личного потребления и средство приобретения политических друзей. Для экономических условий античной Греции IV в. до н. э. такое понимание богатства было вполне естественно, поскольку для капиталистической эволюции экономической жизни отсутствовали необходимые условия. Вместе с тем оно отражало разочарование рабовладельческой знати в торгово-промышленном направлении экономики греческих полисов.

§ 10. Вопросы товарного производства

Правда, Ксенофонт не отрицал экономических возможностей разделения труда, поскольку города Греции в V в. до н. э. добились больших успехов.

В условиях значительного развития городов Древней Греции Ксенофонт смог отчётливо определить экономические преимущества разделения труда. В своём сочинении «Киропедия» он отмечал, характеризуя придворные порядки персидских царей, что царское кушание не только почётно, но и вкусно. Объяснение этому он находил в том, что вообще в больших городах вещи изготовляются лучше, чем в малых, так как в больших городах спрос на них большой и возможно разделение труда; мастер оказывается в состоянии прожить, занимаясь одним видом ремесла. То же самое, по мнению Ксенофонта, имеет место и в поварском искусстве ²⁵⁾. Буржуазные экономисты и акцентируют на этом, чтобы сблизить экономическую мысль античности с более поздними концепциями буржуазного толка ²⁶⁾.

В буржуазной литературе обычно утверждается, что идея разделения труда сформулирована греками, а не А. Смитом; оговаривается лишь, что греки игнорировали «дух свободы», неразрывно связанный с разделением труда ²⁷⁾.

Однако Ксенофонт понимал разделение труда очень своеобразно и в его концепции тоже сказывались натурально-хозяйственные мотивы. Характеризуя отношение Ксенофонта к разделению труда, Маркс указывал, что внимание автора обращено «исключительно на качество потребительной стоимости», хотя уже Ксенофонт знает, что «масштаб разделения труда зависит от размеров рынка». Маркс цитировал рассуждения Ксенофонта о том, что в крупных городах прогрессирует специализация ремесленников, так как совершенно невозможно, чтобы занимающийся многими ремёслами «всё делал хорошо» ²⁸⁾.

Буржуазные экономисты искажают экономические взгляда Ксенофонта, усматривая в нём теоретика стоимости. Они назойливо приписывают ему субъективную концепцию ценности, характерную для австрийской школы и других течений вульгарной политической экономии XIX–XX веков. Запутавшись в собственных домыслах, они обвиняют Ксенофонта в непоследовательности, большой неопределённости воззрений ²⁹⁾. На самом деле Ксенофонт вовсе не был теоретиком товарного производства, стоимости и денег. На первом плане в его сочинениях оказались вопросы рабства и путей дальнейшего развития экономики Греции. Тем более нелепо превращать его в предшественника Бём-Баверка и сторонника субъективизма, фокусов теории предельной полезности. В действительности Ксенофонт без особых ухищрений толковал явления, связанные с обменом, оставаясь на позициях всё той же натурально-хозяйственной концепции. Но с точки зрения последней ценность и деньги выглядели совсем иначе, очень своеобразно. Мотивы потребительского хозяйства оказываются определяющими для такого понимания ценности или денег, хотя они не имеют никакого отношения к измышлениям австрийской школы.

В своём «Домострое» Ксенофонт делает несколько замечаний о ценности, указывая, что «ценность есть нечто хорошее» и зависит от полезности вещей. Поэтому полезные предметы представляют ценность, вредные – нет. Кроме того, он ставил её в зависимость от уменья пользоваться вещью и заявлял, что лошадь, которой люди не умеют пользоваться, не представляет ценности, как и убыточно возделываемая земля. Аналогичным образом флейта для неумеющего играть лишена ценности, хотя при продаже она обладает ценностью. Ксенофонт приходил к выводу, что и деньги не являются ценностью для человека, который не умеет пользоваться ими. Сами знания и богатства оказываются в его глазах лишёнными ценности, раз люди не умеют пользоваться тем и другим.

Внося этический элемент в понимание ценности, Ксенофонт утверждал, что друзья полезнее и ценнее волов ³⁰⁾.

Это многократное подчёркивание связи ценности с умением человека пользоваться вещами крайне характерно для экономических взглядов Ксенофонта. Точка зрения потребительской стоимости довлеет над ним, а между тем она была неразрывно связана с его натурально-хозяйственной концепцией. Проблема меновой стоимости его мало интересовала. Зато очень важным представлялся ему вопрос о том, способна ли вещь удовлетворять ту или иную потребность, умеет ли потребитель пользоваться ею или нет. Угол зрения оказывается у Ксенофонта совсем другим, чем у буржуазных экономистов, ослеплённых золотым блеском денежного богатства. Совершенно ошибочно утверждение, будто взгляды Ксенофонта противоречивы ³¹⁾. Он в основном стоял на позициях натурально-хозяйственной концепции.

Конечно, Ксенофонт жил в условиях Греции V–VI вв. до н. э., когда торговля получила широкое развитие и сама аристократия обогащалась, используя торговые операции. Он не мог игнорировать того факта, что деньги приобрели в городах Греции большое значение. Но представление об их капиталистических функциях было чуждо ему. Для капитализма в Греции IV в. до н. э. не было нужных предпосылок. Маркс считал, что Ксенофонт в своих работах развивает понятие денег «в их специфической определённости формы в качестве денег и сокровища». Он ссылался на заявление Ксенофонта, что «когда приобретено столько утвари, сколько нужно для хозяйства, редко прикупают ещё; напротив, денег никто не имеет столько, чтобы не желать иметь их ещё больше, а если у кого-нибудь они оказались в избытке, то он, закапывая излишек, получает не меньше удовольствия, чем если бы он им пользовался. Когда государство процветает, граждане особенно нуждаются в деньгах» ³²⁾.

При всех своих натурально-хозяйственных тенденциях и проектах Ксенофонт не мог игнорировать роли денег, но считал, что они выполняют лишь функции средства обращения и накопления сокровищ. Продажа избыточных продуктов признавалась необходимой, иначе они теряли ценность, так как не могли быть использованы. Для неумеющего играть на флейте она «совершенно бесполезна», но будучи продана – приобретает ценность ³³⁾.

Грекам V–IV вв. до н. э. огромное значение денег становилось всё более очевидным. В одной из своих речей Демосфен прямо заявлял, что на разные цели «нужны деньги, и без денег ничего не сделается» ³⁴⁾.

В работах Ксенофонта не только имеются элементы экономического анализа процессов ценообразования. Так, указывалось, что при избытке меди или железа на рынке они подешевеют и их владельцам будет грозить разорение. Это может произойти и с земледельцами, если сельскохозяйственных продуктов будет доставляться на рынок слишком много, тогда земледельцам придётся переходить к другим занятиям, более доходным ³⁵⁾. Эти рассуждения показывают, что Ксенофонт улавливал связь колебаний цен с соотношением предложения и спроса, их динамикой. Изменения в уровне цен трактовались как объективно обусловленные. Тем самым ставилась очень важная проблема, сыгравшая исключительно большую роль в истории политической экономии. Фактически признавалось, хотя и на чисто эмпирической основе, что на рынке действует экономический закон спроса и предложения. Дальше констатации фактов Ксенофонт не шёл. Зато важно отметить, что он замечал влияние колебаний цен на положение товаропроизводителей, на смену их занятий и на перераспределение труда по отраслям производства. В своём произведении «О доходах» Ксенофонт рекомендовал Афинам расширять добычу драгоценных металлов, развивать мореходство и торговлю, использовать метэков для умножения доходов торгово-промышленного происхождения ³⁶⁾. Однако это не исключало господства натурально-хозяйственной точки зрения на экономические процессы. В своих замечаниях о книге А. Вагнера Маркс констатировал, что у древних авторов стоимость отождествлялась со значением, оценкой, достоинством, и если из первоначальной идентичности стоимости и достоинства «вытекало само собой, как из природы вещей, что это слово относилось к вещам, продуктам труда в их натуральной форме, то впоследствии оно в неизменном виде было прямо перенесено на цены, т. е. на стоимость в её развитой форме, т. е. на меновую стоимость, что ... мало имеет общего с существом дела...» ³⁷⁾.

Маркс подчёркивал, что «авторы классической древности обращают внимание исключительно на качество и на потребительную стоимость», а если «упоминают иногда о росте массы производимых продуктов, то их интересует при этом лишь обилие потребительных стоимостей. Ни одной строчки не посвящено меновой стоимости, удешевлению товаров. Точка зрения потребительной стоимости господствует», причём как у Платона, так и Ксенофонта ³⁸⁾.

В целом экономические взгляды Ксенофонта представляли собой известное единство. В его сочинениях одни положения дополняли другие и неизменно давали решение экономических вопросов с реакционных позиций рабовладельческой аристократии. Экономическая платформа Ксенофонта тянула Грецию назад, а не вперёд.

Особенно слабым местом этой концепции была её методология, тем более, что Ксенофонт не являлся философом.

Обычное для экономической мысли древних греков смешение общественного хозяйства с частным характерно и для него. Буржуазные историки объясняют это наличием у них этической точки зрения на экономические процессы, слабостью разделения труда, детским состоянием «национальной экономики» ³⁹⁾.

Нельзя отрицать значение этих моментов, особенно слабости общественного разделения труда. Но следует подчеркнуть, что этическая точка зрения на экономические процессы была производным явлением, обусловленным крайней остротой классовых противоречий греческого рабовладения, вступившего в фазу кризиса. Всё более актуальной становилась проблема морального оправдания рабства в глазах и свободного населения, а тем более рабов. Кроме того, Ксенофонт вообще ориентировался на возврат к натуральному хозяйству и потому ему чужда была народнохозяйственная точка зрения.