Экономическая мысль Древней Греции. Курс лекций

ЛЕКЦИЯ 5. СОЦИАЛЬНЫЕ ИДЕИ ФИЛОСОФОВ

Несравненно больше сведений об экономической мысли Греции этого периода дают произведения её философов или их отдельные изречения, касающиеся социально-экономических вопросов.

В 1842 году Маркс писал (в передовице «Кёльнской газеты»), что Греция и Рим «являются странами наиболее высокого „исторического развития“ среди народов древнего мира». Он указывал при этом, что «высочайший внутренний расцвет Греции совпадает с эпохой Перикла, высочайший внешний расцвет – c эпохой Александра». Это сказывалось и в духовном развитии, так как «в эпоху Перикла софисты, Сократ, которого можно назвать олицетворением философии, искусство и риторика вырастили религию. Эпоха Александра была эпохой Аристотеля, который отверг и вечность „индивидуального“ духа, и бога позитивных религий» ¹⁾.

Необычайное развитие греческой философии отчасти явилось следствием культурного наследства, полученного греками от Древнего Востока. Важное значение имело то обстоятельство, что греческая торговля сделала возможным взаимодействие философских идей самого разнообразного происхождения. Была ликвидирована духовная изоляция отдельных городов. Сама концентрация населения в городах сталкивала людей самых разнообразных взглядов и устраняла ограниченность деревенской жизни, в рамках которой коснели другие народы. Важное значение имел и значительный досуг рабовладельцев, хотя им обладали и господствующие классы других стран. Демократизм политического строя Греции многое объясняет в успехах её философии.

Но решающей и главной причиной этих успехов было чрезвычайно быстрое развитие экономики городов и экспансии рабства. По темпам своего экономического и политического развития античная Греция в V в. до н. э. далеко превосходила другие страны. Между тем быстрое развитие городов и рабства порождало множество таких противоречий – экономических и классовых, которые оставались неизвестными другим странам. Греческий полис классического периода оказался сложнейшим клубком этих противоречий, требующих ответа, выхода из создавшейся ситуации. Они толкали общественную мысль Греции вперёд, и в поисках путей их преодоления выросла греческая философия. Греки начали философствовать по нужде уже в VI–V вв. до н. э., когда другие народы коснели в деревенских условиях общинного быта. В частности, огромное значение имело то обстоятельство, что господство над рабами предполагало использование сил свободного населения в качестве социального и политического резерва рабовладельческого строя. Следовательно, надо было оправдать рабство в глазах свободного населения и найти формулу гибкой морали, допускающей компромисс между рабством и свободой. Появился большой спрос на социальную демагогию разного рода, непременным элементом которой являлись моральные сентенции, рассчитанные на нейтрализацию оппозиции мелкого люда, пользующегося политическими привилегиями. Вместе с тем само рабство было слишком свирепой и неприкрытой формой эксплуатации, а потому нуждалось в известном моральном оправдании. Всякая же моральная концепция необходимо ставила задачу её философского обоснования.

Таким образом, греки начали философствовать в такую пору, когда перед другими народами совсем и не возникали сколько-нибудь сложные проблемы морали или философии. Поэтому уже в VI–V вв. до н. э. греческая философия достигла настоящего расцвета, а немного позднее, в IV в., появились сложные экономические концепции. Экономическая мысль Древней Греции как бы стремилась подтянуться до уровня философии, богатой своими идеями.

Каковы бы ни были оттенки разных философских концепций VI–V вв., греческие философы выступали идеологами рабовладельцев. Затрагивая экономические вопросы при разрешении разных проблем этики, философы ярко выражали экономические идеи рабовладельческого полиса. Выявление экономических взглядов разных философских школ составляет одну из существенных задач историков экономической мысли античности.

Особенно ярко рабовладельческий характер этих взглядов сказывается в том, что философы античной Греции оправдывали существование рабства и объявляли праздность своего рода экономическим идеалом.

По словам Сократа (как их цитирует Диоген Лаертий), праздность – родная сестра свободы. Платон считал, что человек, выросший в состоянии свободы и праздности, стоит выше всех. По Аристотелю, граждане должны быть свободны от забот о предметах первой необходимости. С точки зрения Анаксагора, цель жизни – в созерцании и проистекающей из созерцания свободе. Фалес считал, что лучшим является дом, осуществляющий идеал праздности. Совершенно очевидно, что эта фразеология была рассчитана на оправдание рабства в глазах свободного населения.

Греческие философы уже в VI–V вв. до н. э. выдвигали разные экономические проекты и особенно часто формулировали нормы хозяйственной морали. Всё это делалось с позиций рабовладельческого режима и в его рамках. Моральные сентенции сводились преимущественно к поучению господ о том, как следует эксплуатировать рабов, как обеспечить себе поддержку свободного населения и добиться нейтрализации его оппозиционных настроений. Что же касается экономических проектов, то они ориентировались на поиски путей преодоления противоречий рабовладельческого строя на базе и с использованием его экономических резервов.

Так, ещё в VI в. до н. э. пифагорейцы выдвинули проекты экономических реформ. Сохранились сведения, что по призыву Пифагора 2000 человек (600 – по другим источникам) основали в Великой Греции особое государство, установив общую собственность. Пифагорейцы искали «золотой век» в первобытном состоянии человечества, когда существовало всеобщее равенство. Поэтому буржуазные историки находят пифагорейцам место «в истории коммунизма» ²⁾, игнорируя тот факт, что их проекты не выходили за рамки рабовладельческого режима, что пифагорейский союз получил аристократический характер, играл реакционную роль. Чтобы оправдать привилегии знати, пифагорейцы доказывали, что боги дали старые аристократические законы и справедливость людям уже при их сотворении. Привилегии знати выдавались за изначальное и божественное установление.

Разные представители греческой интеллигенции выступали с проектами реформ, но всякий раз на почве рабовладения.

Для утопий Платона прообразом служило много других утопий, известных греческому миру. Так, знаменитый архитектор V века Гипподам из Милета в своём идеальном государстве делил общество на три обособленных класса – военных, земледельцев и ремесленников. Монополию на оружие и государственные должности он давал военным («защитникам»), а ремесленников лишал и права на владение землёй.

Рабство сохранялось, и фактически Гипподам Милетский не отвергал основ экономического строя тогдашней Греции.

Очень ярко экономические взгляды рабовладельцев классической Греции выразил один из её крупнейших философов Демокрит (460–370 гг.). Его философия носила материалистический характер и опиралась на энциклопедические познания в области тогдашней математики, физики, медицины, астрономии, музыки, философии, истории.

Демокрит из Абдер был величайшим энтузиастом науки и заявлял, что найти одно научное доказательство для него «лучше, чем овладеть всем Персидским царством», мудрец должен забыть о женщинах, общение с которыми временно затуманивает сознание и недостойно мудреца. Будучи связан с земледельческой аристократией, Демокрит придерживался умеренных взглядов в вопросах политики и боялся радикальных требований крайней демократии. Проблемы социологии решались им с точки зрения биологии, но в духе материализма, на позициях которого твёрдо стоял этот философ в своих самых разнообразных исследованиях. По его мнению, первоначально звери были сильнее человека, так как «люди сражались голыми руками». Поэтому пришлось в силу необходимости объединяться в общественные группы. На протяжении длительного времени «первые из людей жили в тяжёлых трудах», поскольку оставались неизвестными огонь, способы приготовления пищи, устройства жилья. Однако «учителем человека во всём решительно была нужда» и, «научаясь горьким опытом», люди познакомились с огнём, разными видами ремесла и т. д. Во многом люди подражали животным, даже первоисточник нравственных чувств человека Демокрит усматривал в инстинкте, присущем всем животным. Правда, некоторые нравственные установления представлялись результатом «древнего соглашения», отвергалось утверждение пифагорейцев, что законы являются олицетворением «вечного и неизменного дара богов». По мнению Демокрита, зависть людей была «первоначальной причиной междоусобной борьбы» и лишь последняя породила ограничительные законы. Посему закон казался ему «скверной выдумкой», но всё же необходимой, поскольку в обществе имеются завистники, злодеи. Обязанность, долг граждан состоит в повиновении. Сам Демокрит активно участвовал в политической жизни, занимал высшую должность архонта и считал, что «дела государственные необходимо считать много более важными, чем все прочие», так как государство – величайшая опора людей. «Когда оно в благополучии, – всё в благополучии, когда оно гибнет, – всё гибнет». Одним словом, «закону, правителю и мудрейшему следует повиноваться». Демокрит требовал даже суровых законов против нарушителей, вплоть до права убивать явных преступников (пиратов, грабителей, сторонников государственных переворотов), как и зверей, каждым из желающих.

Касаясь социально-экономических вопросов, Демокрит заявлял, что «во всём прекрасно равенство», а избыток и недостаток не нравится. Однако фактическое господство философ оставлял за богатыми и аристократами, полагая, что «тот, кто будет тянуться, чтобы стать выше лучших людей, кончит тем, что приобретёт дурную славу», так как «тяжко быть под властью человека более низкого. Власть – по природе удел лучших». Демокрита возмущали политические претензии демократических элементов на занятие высоких должностей, потому что «чем менее люди из черни достойны этих должностей, тем более они невнимательны (к согражданам), тем более преисполнены безумия и наглости». Беднякам успокоительно доказывалось, что «благоразумный человек не скорбит о том, чего он не имеет, но радуется тому, что он имеет»; «нельзя назвать богатым того, кто недоволен тем, что имеет», и вместе с тем «нельзя назвать бедным того, кто доволен своей долей». Посему бедняк должен «глядеть на жизнь несчастных», тогда то, что у него есть, покажется ему «огромным и достойным зависти». Всякий, кто «дивится богачам», казался для Демокрита подозрительным, как стремящийся к перевороту. Как утверждал Демокрит, «обиженный счастливее обидчика», и «высшая доблесть духа состоит в том, чтобы кротко переносить обиды». Важным фактором в жизни человека считалось благородство происхождения, хотя большое значение придавалось также воспитанию и обучению людей. Пополнение знати за счёт людей образованных допускалось Демокритом. Он отвергал проекты уничтожения частной собственности, как несовместимые с естественной борьбой за существование. Отмена частной собственности, считал он, ухудшит имущественное положение людей и их душевные качества. Взывая к закону, Демокрит вместе с тем разрешал мудрецу его нарушение, если закон оказывался плохим. «Мудрец не должен рабствовать закону, но жить свободно». Фактически Демокрит мирился с рабством и заботился лишь о повышении продуктивности труда рабов (путём его разделения). «Рабами пользуйся, как частями тела – каждым по своему назначению», – писал он.

Правда, Демокрит опасался слишком большой концентрации, земельной собственности и сравнивал рост землевладения с подобием «самой ужасной из язв – саркоме», так как владельцы земли «вечно стремятся присоединить к себе близлежащие участки», однако в отношении богачей ограничивался всего лишь проповедью благотворительности, дающей «блага, которые никто не мог бы исчислить» ³⁾.

Демокрит считал, что «добывать деньги не бесполезно, но добывать их несправедливым образом – хуже всего». Бедность в демократии настолько же предпочтительнее счастья у персидских сатрапов, «насколько свобода предпочтительнее рабства». Хотя разумное пользование деньгами означает щедрость и «оно полезно для государства», неразумное – бесполезный расход. Как утверждалось далее, если человек не желает многого, то ему и малое покажется большим, так как «даже небольшое желание придаёт ту же силу бедности, что и богатству». Демокрит прямо заявлял, что «надежда на нечестную прибыль – начало убытка», «дурные прибыли приносят потерю чести» и, «если жажда к деньгам не находит предела в своём удовлетворении, она гораздо тяжелее крайней бедности. Ибо чем больше пожеланий, тем большие потребности они возбуждают». Демокрит писал, что накапливание денег для детей есть только предлог для корыстолюбия. «Переносить бедность с достоинством – признак здравомыслия». Ведь человеческая жизнь является слишком слабой и кратковременной, сопряжённой с большими несчастьями и затруднениями при управлении «даже умеренной собственностью» и с применением «неисчислимых трудов для получения самого необходимого». Правда, «добровольные труды переносятся легче, чем недобровольные». Любопытен вывод, что «когда хозяйство общее, расходы не причиняют печали в такой степени, как когда оно – частное», да и доходы не так радуют. Относясь отрицательно к накоплению денег, Демокрит писал: «Как при опухолях самою злою болезнью является опухоль раковая, так и при денежном капитале его непрерывное приумножение – такая же болезнь» ⁴⁾.

Для политической концепции Демокрита характерен демократизм, противопоставление природы и закона (или искусственных установлений). Демокрит участвовал в подготовке демократического законодательства своего города, предлагал его частичные улучшения, призывал «закалять себя трудами» и изучать «величайшую науку – науку о государственной деятельности», руководствоваться в своей деятельности «не чувством страха, а чувством долга». Философу приписывается изречение: «Не спорь с законом, с должностным лицом и с тем, кто мудрей тебя». Мораль Демокрита носила утилитарный характер, так как мерилом полезного и вредного признавалось «довольствие и неудовольствие», а целью человека считалось получить «как можно больше удовольствий и как можно меньше огорчений» ⁵⁾. Правда, Демокрит при этом имел в виду не физические удовольствия.

Таковы существенные моменты, показывающие экономические взгляды Демокрита. В них отразились, как в фокусе, коренные проблемы рабовладельческого строя. В период наивысшего расцвета рабства Демокрит советовал господам пользоваться рабами как своими членами. Назначение рабов усматривалось в их повиновении господам. В условиях большого обострения классовых противоречий Демокрит провозглашал подчинение государству, т. е. фактически рабовладельцам, политической добродетелью. Во время быстрого разорения мелких производителей под влиянием конкуренции рабского труда, экспансии торговли, концентрации собственности и т. д. он упорно и красноречиво доказывал бедноте, что нужно довольствоваться малым, видеть в нём большое и искать утешения в ограничении своих потребностей. Из его многочисленных изречений следовал вывод, что экономически обездоленные люди должны довольствоваться своим жалким положением, так как и бедный при ограниченности потребности может быть богатым. Любопытно, что в этом отношении Демокрит, будучи идеологом рабовладельцев, предвосхищал социальную демагогию христианства. По его мнению, бедняк должен взирать на ещё более несчастных, а не завидовать богатым. Им развивалась любопытная философия социального утешения, предназначенная для нейтрализации классовых противоречий рабовладельческого режима. Этот режим должен быть сохранять свои социальные резервы среди свободного населения, несмотря на обнищание последнего, и рецепты Демокрита предназначались для этого. Всякого рода проекты уничтожения частной собственности отвергались как угрожавшие основам рабовладельческого строя. Демокрит считал правомерным существование демократических учреждений, но лишь в той мере, в какой они помогали рабовладельцам использовать свободное население в качестве своей политической и военной опоры. Зато он одновременно подчёркивал, что фактическая власть должна принадлежать «лучшим», т. е. аристократическим прослойкам рабовладельческой общины. Политический строй полиса мыслился им как господство знати, прикрывающейся демократическими формами и опирающейся на демос как свой политический резерв.

Правда, самим рабовладельцам Демокрит читал нотации за неумеренное обогащение. Но он осуждал лишь бесцеремонные методы обогащения, которые дискредитировали рабовладельческий режим или ускоряли опасное своими последствиями разорение свободных элементов населения. Демокрит опасался за судьбы рабовладельческого строя и перед ним уже вырисовывалась отчасти та проблема стабилизации этого строя (путём сохранения его социальных резервов среди свободного населения), которая играла огромную роль в экономической мысли Греции IV в. до н. э.

Заслуживает внимания попытка Демокрита дать материалистическое истолкование происхождению человеческого общества, культуры и государства. Ценно то, что Демокрит, как великий материалист, пытался выявить экономическую необходимость (нужду), которая играла огромную роль в истории формирования человеческого общества. Он подчёркивал генетические связи первобытного человека с животным царством, огромное значение придавал изобретению методов использования огня и созданию других элементов материальной культуры.

Новые моменты в развитие экономической мысли Греции внесли софисты. Появление этой школы свидетельствовало о серьёзных сдвигах в греческой философии. С обострением классовых противоречий во второй половине V в. до н. э. материалистические концепции оказываются опасными для рабовладельцев, т. к. подобные концепции санкционировали всё-таки материальные требования народных масс. Для умиротворения последних требовались более рафинированные формы апологии существующего строя. Поэтому в греческой философии усиливаются идеалистические тенденции и выдвигаются на первый план моральные проблемы. Натурфилософские системы материалистического характера предшествующего периода ничего не давали для социальной демагогии рабовладельцев, спрос на которую необычайно возрос во второй половине V столетия. Нужны были новые конструкции на идеалистической основе и их дали софисты. Однако последние оказались очень пёстрой толпой. Их появление означало, что в Греции возникла профессиональная интеллигенция, которая обслуживала господ и своими моральными сентенциями ослабляла волю народных масс к сопротивлению. Но сама эта интеллигенция страдала часто от бедствий рабовладельческого режима. В экономическом отношении профессиональные учителя мудрости влачили жалкое существование. Вращаясь среди городской бедноты и пауперов всякого рода, они сами проникались их настроениями. Поэтому в моральной философии софистов появляются попытки развенчать мнимые добродетели господ, осмеять богатых и сильных, поставить под сомнение их господство, святость закона и гражданского долга. В этой своеобразной форме софисты косвенно отражали анархические тенденции городской бедноты (преимущественно интеллигентской), а также пауперов, выбитых из хозяйственной колеи. Некоторые из софистов приходили даже к отрицанию рабства.

В целом взгляды софистов, в том числе и экономические, дают очень пёструю картину. Вообще слово «софист» первоначально не означало представителя какой-либо определённой школы и направления. Его эквивалентом были слова «мудрец», «искусник», «изобретатель». Однако со второй половины V в. до н. э. оно стало обозначать учителя философии, профессионального философа.

К старшим софистам (в период до и во время Пелопоннесской войны) относились Протагор (481–411 гг.), Горгий (ок. 483–375 гг.), Гиппий, Прадик, Антифонт. К младшим принадлежали Алкидам, Ликофрон, Пол (ученики Горгия), Фразимах Халкедонский, Критий (из числа «тридцати тиранов» в Афинах), Калликил (представленный в диалоге Платона). В первой половине IV в. до н. э. наблюдался уже процесс разложения и вырождения софистики.

Среди софистов было два лагеря: идеологи рабовладельческой демократии и идеологи аристократии. Старшие софисты шли под флагом демократии и противопоставляли природу закону или условности. Протагор отказывался идеализировать первобытную жизнь, считая её жалкой, а человека самым беспомощным существом на свете. Он придавал большое значение успехам материальной культуры. Этический релятивизм Протагора был резко выражен Фразимахом: «справедливость есть не что иное, как выгода для сильного». Некоторые софисты для обоснования природного равенства и свободы людей апеллировали к теории естественного состояния. Антифонт полагал, что от природы люди «все и во всём устроены одинаково», включая варваров и эллинов. Алкидам заявлял, что «бог создал всех свободными, природа никого не создала рабом». Ликофрон считал, что благородство является выдумкой, так как люди «неблагородные и благородные ничем друг от друга не отличаются». Отдельные софисты отвергали и рабство. Антифонт отрицал положительное право, полагая, что благоразумный человек «при наличии свидетелей будет широко ставить закон, а в отсутствии же свидетелей – веления природы», которым присуща внутренняя необходимость (а не выдумка).

По его мнению, суд защищает не справедливого, а сильного, и безнравственно выступать в качестве судьи, прокурора, заседателя и т. д. Людям необходима самопомощь. Главную добродетель он усматривал в умении понять невыгодность покушения на чужие права и в своевременном отказе от него. Усматривая в законе организованное насилие, Антифонт считал, что появление закона не было результатом естественного развития. Общество первоначально возникло на договорной основе, но большинство людей нарушало договорные нормы. Тогда ловкие и хитрые люди добились построения общества не на убеждении, а на страхе и законе, выдумали всемогущих богов и т. д., превратив жизнь в сплошное прозябание и рабство. Сам Протагор развивал договорную теорию происхождения государства. Он полагал, что очень долго люди не могли объединиться: при попытках объединения они «начинали обижать друг друга, так как у них не было государственного искусства» и им приходилось снова разойтись.

Как говорил Горгий (в речи в защиту Паламеда), «в обилии денег нуждаются те, кто много тратит, а не те, кто господствует над наслаждениями»; деньги нужны тем, «кто являются рабами их, кто, опираясь на богатство и роскошь, стремится к почёту». Вместе с тем Антифонт в произведении «О согласии» потешался над скрягой, у которого украли деньги, закопанные в землю. Он советовал ему «не тужить, а представить себе, что деньги не пропали, и положить на то место, где они лежали, камень». Поскольку скряга не пользовался этими деньгами, он может и забыть о том, что лишился чего-нибудь.

Отсюда Антифонт и делал вывод, что «то, чем не воспользовались и чем не предполагают пользоваться, не может причинить никакого ущерба, владеешь ли ты этим или нет. Если божество, не будучи склонно дать полноту благ, посылает ему богатство и в то же время не даёт ему здравого смысла, оно, лишая его или богатства, или здравого смысла, в сущности отнимает у него и то и другое».

В трактате неизвестного софиста времён Пелопоннесской войны (так называемом Annonymus jamblich) указывалось, что «всякий человек должен прежде всего быть очень воздержанным, а это проявляется преимущественно тогда, когда он чувствует себя стоящим выше власти денег, развращающих всех и всё». По мнению автора этого трактата, «законность – наивысшее благо в общественной и частной жизни, отсутствие законности – наивысшее зло». В частности, «первым следствием законности является кредит, оказывающий большую пользу всем людям, и это большое благо. Благодаря кредиту деньги являются общими», находясь в обороте, а без кредита их недостаточно и тому, у кого их много. Кредит устраняет случайности в денежных делах, поскольку богатые могут пользоваться своим достоянием «безопасно и надёжно», а бедные получают от них поддержку. Кроме того, при законности люди «свободны от забот самых неприятных и могут посвящать себя заботам самым приятным», причём к первым автор относил государственные дела, а ко вторым – личные ⁶⁾.

У младших софистов (Алкидаманта, Крития) впервые встречается идея «естественного права». Из этой идеи некоторые из них делали вывод, что сильная личность может на основании «естественного права» нарушать писанный закон. Позднее это положение было демагогически использовано философом империализма Ф. Ницше в его учении о «сверхчеловеке», которому дано нарушать все нормы и законы. Для младших софистов был характерен индивидуализм, отражавший разложение общинных устоев.

Таким образом, в экономических воззрениях софистов наблюдались весьма противоречивые тенденции. Одни из представителей этой школы объявляли закон высшим благом, другие ставили под сомнение целесообразность подчинения ему. Некоторые софисты находили большие преимущества в широкой организации кредита, другие потешались над скрягами, которые занимаются бесцельным собиранием богатства. Для софистов характерен чисто потребительский взгляд на богатство и тезис, что человек не должен быть рабом своих денег. Духу времени и классовым интересам рабовладельцев новых поколений, выросших на базе городской экономики, соответствовало отрицание привилегий наследственной аристократии.

Труднее объяснить то, почему некоторые софисты признавали равенство происхождения всех людей, в т. ч. и рабов. Но тут сказывалась логика их антиаристократических концепций, отрицающих биологические основы социальных привилегий и изначальность классовых различий. Начав с отрицания врождённого аристократизма, они естественно приходили к признанию того, что природа создала и раба таким же человеком, как самого знатного гражданина. Кроме того, некоторые из софистов отражали демократические настроения интеллигенции и даже городской бедноты, соучастие которой в эксплуатации рабов было лишь весьма отдалённым и опосредственным. В пользу этих элементов греческого населения попадали лишь крохи с городского стола и с их стороны оппозиция рабству была не исключена. Наконец, нужно отметить, что, признавая природное равенство рабов и господ, софисты не выставляли требования о ликвидации рабства и освобождении рабов от тяготеющего над ними ига. Дело сводилось к радикальной фразеологии, рассчитанной на внешний эффект и шокирование аристократии. Ведь демонстрация логической казуистики часто оказывалась самоцелью для софистов. Так, Антифонт признавал природное равенство варваров и эллинов, но это не помешало ему проповедовать единомыслие и классовый мир, высказаться (подобно Протагору) за сохранение существующих порядков и потом участвовать в олигархическом перевороте 411 года. После свержения олигархов он был казнён.

В 30-х годах V в. до н. э. началась в Афинах деятельность Сократа (469–399 гг.) в качестве учителя мудрости, выступавшего под лозунгом «познай самого себя». Политическим идеалом он считал господство аристократии, или лучших, так как разумное пользование властью есть «царское искусство», которое приобретается лишь вместе с врождёнными способностями, воспитанием и образованием. Торговцев и ремесленников, заседающих в народном собрании, Сократ считал неспособными к принятию разумных решений, поскольку они думают лишь о том, как бы им что-нибудь «купить подешевле и продать подороже». Посему он высмеивал принятый в Афинах способ выбора должностных лиц по жребию, указывая, что нелепо было бы «выбирать бобами рулевого, плотника, флейтиста» или исполняющего другую работу специального характера. Чтобы придать законам рабовладельческого строя больший авторитет, Сократ выдвинул идеалистическое учение о естественном праве и искал им опору в неписанных законах божественного происхождения (имея в виду всякого рода обычаи и правила благопристойности), соблюдение которых считалось тоже обязательным, но лишь на основе требований общественного мнения. Правовые же законы непреложны для человека, раз он живёт в государстве, заключив молчаливый договор с последним. Если эти законы кажутся ему плохими, за ним остаётся право на выселение.

Сократ мало касался экономических вопросов, но у него можно найти попытки использования статистики, он рекомендовал прибегать к методу вычислений. Все экономические операции, по мнению Сократа, проистекают из нравственных свойств человека, так как для приобретения богатства необходимы энергия, настойчивость, благочестие, а для его сохранения – воздержанность. Добродетель же заключается в умении пользоваться богатством и обходиться без него. Богатство, по мнению Сократа, – вещь относительная, и кто доволен немногим, тот богат, целью жизни должно быть освобождение души от материальной оболочки. Между тем, материальные блага являются препятствием к совершенствованию человека и государства. Поэтому даже осуждалось всё искусство экономии, как несогласие со стремлением к добродетели.

Любопытно, что физический труд, по мнению Сократа, не может считаться позорным для свободного человека. С другой стороны, уже Сократ склонялся к идеализации Спарты, осуждая дух наживы, свойственный афинским рабовладельцам.

Некоторые историки считают, что Сократ был «совершенно чужд всяких классовых предрассудков» ⁷⁾, но такое заключение совершенно неосновательно. Конечно, он пытался облагородить рабовладельческие порядки Греции. Его моральные сентенции оказались весьма утончёнными, построенными на искусной логической казуистике. Но его призывы к самоусовершенствованию путём внутреннего самопознания не затрагивали основ рабовладельческого строя, и жестокая эксплуатация рабов принималась им за вполне правомерное явление. Моральные сентенции Сократа фактически приукрашивали зверские порядки античного рабства, доказывая народным массам, что возможны добродетельные господа, познавшие самих себя. Эта мысль потом будет развиваться стоиками и основоположниками христианства в их призывах к внутреннему самоусовершенствованию. Такие призывы, обращённые к алчным рабовладельцам, фактически означали апологию рабства, примирение с ним. Идеалистические рассуждения Сократа свидетельствовали о том, что греческая философия становилась реакционной и греческие рабовладельцы начинали искать утешения на небесах. Антидемократические концепции Сократа отнюдь не случайны, они ярко выражали реакционные требования рабовладельцев о ликвидации демократических форм греческого полиса. Эти формы изживают себя к концу V в. до н. э., так как становятся слишком опасными для господ в условиях необычайного обострения классовых противоречий. Они использовались народными массами для предъявления всё более решительных требований рабовладельческой знати. Гражданский мир внутри полиса – рабовладельческой общины Греции – к концу V в. оказывается невозможным. Водворить его не смогла и гибкая политика «хлеба и зрелищ», проводившаяся Периклом столь искусно и с большой дозой социальной демагогии. События Пелопоннесской войны показали, что Греция стоит над пропастью и рабовладельческий режим не в состоянии использовать демос для подавления рабов, нейтрализовать оппозицию народных масс. Эта война фактически стала гражданской и охватила всю Грецию, так как ожесточённая борьба между олигархами и демократами не укладывалась в рамки отдельных полисов, приобрела общегреческие масштабы. Для рабовладельцев оказывается неизбежной переоценка политических ценностей, и Сократ выразил разочарование господ в демократии полиса. Они тоскуют о более прочной власти и надёжных гарантиях для своего господства. Сократ выступил их глашатаем и ему пришлось отвечать за преступления олигархической тирании тридцати, совершённые в Афинах. По требованию афинской демократии он был казнён в 399 г. В его политической концепции и моральной демагогии уже отразился тот кризис рабовладельческого режима, который обнаруживался катастрофически в годы Пелопоннесской войны и потом оказывал определяющее влияние на экономические взгляды Ксенофонта, Платона, Аристотеля. В этом смысле Сократ был их предшественником и не только потому, что Ксенофонт и Платон были его учениками. Характерно, что уже Сократ обнаруживал склонность к идеализации спартанских порядков, выражал сомнение в целесообразности безграничного накопления богатств любыми методами. В этом отчасти отражалось разочарование рабовладельцев односторонним развитием экономики греческого полиса. Это разочарование позднее, в IV в. до н. э., станет ещё более определённым и будет основополагающим для развития экономической мысли Греции.

Однако в целом экономические воззрения Сократа характерны для переходного периода и в них лишь намечались те тенденции, которые только в IV в. найдут всестороннее выражение в экономических концепциях Ксенофонта, Платона, Аристотеля. Это объяснялось тем, что Сократ был современником лишь начальной стадии кризиса рабовладельческого режима и крушения греческого полиса после блестящего расцвета в «век Перикла». Зато Сократ оказал большое влияние на последующее развитие экономической мысли Греции. Экономические взгляды Ксенофонта и Платона формировались в значительной мере под влиянием Сократа.

Экономическая мысль греческого полиса классического периода нашла своё отражение также в художественной литературе. Последняя достигла большого развития и часто затрагивала социально-экономические вопросы. Даже проблема рабства дебатировалась в ней, причём с весьма различных точек зрения. Иногда в драматургии Греции слышались ноты осуждения рабства или хотя бы сочувствия рабам. Так, Эсхил говорит о Кассандре (в «Агамемноне»):

В одном из произведений Софокла голос народа повторяет:

В сочинении Эврипида «Фрикс» говорилось:

Среди других поэтов и драматургов раздавались иногда голоса, осуждающие рабство. Так, Филемон писал:

Другие писатели, наоборот, считали рабство нормальным явлением экономической жизни. Да и отмеченные выше авторы высказывали часто суждения иного рода.

Особого внимания заслуживают экономические воззрения Эврипида, одного из классиков греческой литературы V в. до н. э. В своих трагедиях Эврипид ярко отразил жизнь Греции этого периода, хотя их сюжетами и брал старинные сказания. В его произведении «Александр» доказывалось (сторонниками Париса), что рабом надо считать лишь того, кто по своей природе недостоин носить имя свободного, а не того, кто, будучи героем в душе, родился в положении раба. Другие (противники Париса), наоборот, указывали, что для царя невыгодно, если у него сильные рабы и слабые господа, или рабы сильнее своих господ; что самый невыгодный вид имущества – это раб с самомнением, и тот рабовладелец, который любит рабское сословие – мятежник против своего класса; что истинное благородство нельзя найти у простого народа, оно может быть только у богатых. Вывод гласил, что «гнусно рабское сословие: это брюхо – и только; о последствиях оно не думает». В некоторых несохранившихся трагедиях Эврипид тоже касался проблемы рабства. В одной из них говорилось, что «раб не должен заниматься отвлечёнными вопросами и вообще искать случая отлынивать от работы» («Антиопа»). В другой заявлялось, что тот, кто верит рабу, проявляет большую глупость («Алкмеон»). Эти тирады не обязательно выражали мнение самого Эврипида, но у последнего имелось вполне определённое понятие раба как социального статуса. Задолго до Аристотеля Эврипид делил рабов на тех, кто был рабом по природе и тех, кто попал в положение раба по случайному стечению обстоятельств, в результате насилия. Людьми, которые самой природой созданы для рабства, он считал варваров, а рабство греков квалифицировал как насилие. В «Оресте» рисовалась картина издевательства над трусливым рабом фригийского происхождения, и говорилось, что «рабской кровью» недостойно даже обагрить меч Ореста.

В своём отношении к ремесленникам Эврипид воспроизводил традиционные взгляды и указывал, что «владельцы мастерских ещё более несчастны, чем самое низкое простонародье», являясь «предметом всеобщего поношения» («Полиида»). Зато как яркий сторонник демократии он проповедовал гражданское равенство и считал, что «равенство и есть справедливость для людей». С его точки зрения, писаные законы имеют некоторое преимущество перед неписаными, так как они действительно обеспечивают всеобщее равенство («Паламед»). С другой стороны, неписаные законы хороши тем, что проникают в душу человека вместе с воспитанием.

Еврипид, однако, не одобрял защиту интересов городских пауперов и обвинял крайнюю демократию в разложении греческого общества. Он создал яркий образ демагога из числа знатных людей, который, «черни руки пожимая» и её «уловляя фразой льстивой», унижался недостойным образом («Ифигения Авлидская»). В «Оресте» рисовалась отталкивающая картина споров в народном собрании с участием подставных ораторов, явных демагогов. Еврипид считал тиранией порядок, при котором имущество граждан систематически забиралось для раздела среди бедноты, усматривал в этом лишь интриги разорившихся кутил из числа аристократов, у которых «цель – ограбить граждан» (как говорилось при описании возвышения тирана Лика в Фивах). В произведении «Просительницы» Еврипид делил греков на 3 класса, указывая, что богачи «стремятся лишь богатства увеличить – для государства пользы нет от них». Но бедняки страшнее для государства, поскольку у них «на хлеб насущный даже не хватает» и они лишь «одному доступны чувству – зависти к богатым». Мерзкий демагог «пьянит толпу заманчивою ложью». Отсюда и следовал вывод, что только «средний класс спасает государство».

Любопытно, что вслед за своим учителем Сократом, Эврипид считал полезным труд, ибо последний делает человека терпеливым и деятельным, а тем самым и нужным для общества («Александр»). Правда, таким облагораживающим трудом представлялся только труд сельскохозяйственный, на лоне природы.

В «Оресте» был изображён «крепкий муж» среди ораторов, который свою землю пашет и служит образцом тех, кои «спасают государство». В «Электре» тоже был показан такой автург, который хотя и беден, но гордится своей свободой и обладает тем достоинством, что к его «очагу зовут вас не рабы». Подобный крестьянин силён тем, что ему и деньги потребны только «на два конца» – принять друзей и платить лекарю в случае болезни. Обе эти пьесы относятся к 409–408 гг. до н. э. и отражают настроения конца V в.

Для демократических тенденций Эврипида характерно, что он страстно желал победы над реакционной Спартой, ненавидел её, допускал выпады против неё. В Афинах он усматривал олицетворение мировой справедливости, общегреческого судью, способного помочь слабому и обиженному («Гераклиды», «Просительницы», «Геракл», «Медея»). Наоборот, в спартанцах Эврипид видел «народ, для мира ненавистный» («Андромаха»), спартанец – просто «чудовищный гоплит» ⁹⁾.

Следовательно, у Эврипида были весьма сложные социально-экономические воззрения и в своих трагедиях он затрагивал много актуальных проблем. При этом в разрешении последних сказывалось влияние софистов и особенно Сократа, отражавших настроение интеллигенции как сложившейся социальной прослойки афинского населения. Сам занимаясь творческим трудом, Эврипид склонен был признать облагораживающими и некоторые другие виды труда, поскольку они вызывают соприкосновения человека с природой, воспитывают его. Как и подобает интеллигенту, он был большим ревнителем равенства гражданских прав для свободного населения. Без этого была бы невозможна сама творческая деятельность интеллигента, которому обязательно нужны общественная арена и демократические гарантии распространения его произведений. Такие гарантии могло дать лишь гражданское равенство и его Эврипид отождествлял со справедливостью. Вместе с тем он осмеливался иногда шокировать общественное мнение постановкой вопроса о рабстве, утверждая, что не всякий раб является настоящим рабом по своей природе, что вполне возможны такие случаи, когда человек попадает в положение раба всего лишь по стечению обстоятельств, в результате прямого насилия.

Однако интеллигенция античности обслуживала господствующий класс своего времени и кормилась крохами с господского стола. Поэтому и над Эврипидом довлели экономические воззрения рабовладельческой общины, он воспроизводил её предрассудки и концепции. Так, в его произведениях утверждалось, что удел рабов – непрестанная работа, а вовсе не занятие отвлечёнными вопросами, что раб не заслуживает доверия, его самомнение опасно и господа должны быть сильнее своих рабов. Изречения подобного рода санкционировали эксплуатацию рабов и вместе с тем выражали страх господ перед рабами, перед обострением классовых противоречий. Эврипид говорил о рабах случайного происхождения и жертвах насилия, но имел в виду при этом лишь греков, порабощённых в силу тех или иных обстоятельств. Зато рабы из числа «варваров» им признавались рабами по природе, а их эксплуатация вполне правомерной. Тем самым он воспроизводил основной тезис социальной демагогии греческих рабовладельцев. Выступая поклонником гражданского равенства, он хотел, чтобы это равенство распространялось лишь на свободное население, не на рабов. Как выразитель чаяний рабовладельческой общины Эврипид стоял на почве рабства.

Зато новые тенденции заметны в разрешении вопроса об использовании социальных резервов рабовладельческого режима, а именно свободного населения. Эврипид ненавидел деспотические порядки Спарты и желал их разгрома, но вместе с тем уже разочаровался и в полисной демократии. Она кажется ему слишком обременительной для имущих, так как допускает периодическую конфискацию законной собственности в пользу городской бедноты. Последняя обвинялась им в эгоизме и постоянной склонности к покушению на чужую собственность. Эврипид выступал защитником собственности против притязаний демоса и выражал разочарование в той политике его подкармливания, которая была так характерна для Перикла. Эта политика не смогла предотвратить обострения классовых противоречий, ожесточённой борьбы демократов с олигархами в годы Пелопоннесской войны. Неустойчивость рабовладельческого режима стала тогда очевидной, и оказался неизбежным пересмотр старых концепций. Предвосхищая Аристотеля, Эврипид уповает на промежуточные прослойки населения и в них ищет спасение для государства. Подобно Сократу, он считал, что власть должна принадлежать «лучшим гражданам», т. е. благовоспитанным аристократам. Начинавшийся кризис рабовладельческого строя сказывался в экономических воззрениях и политической концепции Эврипида весьма определённым образом (как и в моральных сентенциях Сократа).

Противопоставляя крепкого крестьянина городскому пауперу и преимущества земледельческого труда бесчестию ремесленного, Эврипид отражал в своих произведениях проявления этого кризиса и новые тенденции в экономических взглядах рабовладельческого полиса. У Эврипида (как и у Сократа) возникают сомнения в целесообразности одностороннего направления экономики полиса, в ориентации на развитие промышленности и торговли.

В годы Пелопоннесской войны неустойчивость торговли греческих городов стала особенно очевидной. Но лишь позднее эти сомнения найдут красноречивое изложение и обоснование у наиболее крупных представителей экономической мысли Греции периода кризиса рабовладельческого строя (Ксенофонта, Платона, Аристотеля).