Экономическая мысль Древней Греции. Курс лекций

§ 1. Экономические воззрения греческого эпоса

Прежде всего обратимся к документам греческого эпоса, представленного «Илиадой» и «Одиссеей». Последние дают настоящую энциклопедию мировоззрения древних греков X–VIII вв. до н. э., в том числе по социально-экономическим вопросам. Авторы знаменитых былин по ходу повествования вынуждены определять своё отношение к разного рода экономическим явлениям, часто большого исторического значения. Если их высказывания и оценки свести воедино, дать им систематическое изложение, то экономические воззрения архаической Греции выступят довольно отчётливо. Необходим лишь правильный комментарий экономического содержания текста знаменитых былин. Важно и устранение имеющихся кривотолков, которых накопилось очень много.

По мнению Эд. Мейера, эпоха Гомера «может быть названа» средневековьем в истории Греции, а последующий период расцвета греческих полисов «соответствует новому времени» ¹⁾.

Горячий поклонник частной собственности Фюстель де Куланж смело утверждал, что «племена Греции и Рима с незапамятных уже пор, всегда знали и соблюдали частную собственность». Он даже уверял, что у них «идея частной собственности заключалась в самой вере», так как у каждой семьи были своё огнище и свои предки ²⁾.

В нашей литературе тоже утверждалось некоторыми историками, будто социальные отношения Греции VIII века «близко напоминают строй средневековой Европы» ³⁾. Некоторые авторы прямо называли гомеровский период «эпохой господства военно-землевладельческой знати» и находили в греческом эпосе «рыцарей разного удельного веса» ⁴⁾. Аналогичным образом Р. Ю. Виппер подчёркивал, что гомеровский эпос даёт картину отчётливого «личного права на землю», поскольку в нём говорится об оградах полей, межевых знаках, спорах владельцев, многонадельных людях и т. д. ⁵⁾

Буржуазные историки отрицают существование земельных переделов периодического характера в эпоху гомеровского общества, несмотря на существование «жеребьёвых участков» ⁶⁾.

Подлинная история гомеровской Греции опровергает домыслы о господстве феодализма и чистых форм частной собственности. Греция той поры находилась лишь на высшей ступени варварства, пережитки общинного строя были в ней очень сильны и процесс формирования классового общества ещё только начинался. При этом складывались преимущественно элементы рабовладения, а не феодализма. Последующая история Греции наглядно подтверждает это положение. Существенным для этого периода был переход к использованию железа, которое, однако, оставалось ещё редкостью.

Как отмечает Ф. Энгельс, «с наибольшим расцветом высшей ступени варварства» мы встречаемся в творениях Гомера, особенно в «Илиаде». Сложные железные орудия, кузнечные мехи, ручная мельница, гончарный круг, изготовление масла и вина, развитая, переходящая в художественное ремесло, обработка металлов, повозка и боевая колесница, постройка судов из брёвен и досок, зачатки архитектуры как искусства, города, обнесённые стенами с башнями и зубцами, гомеровский эпос и вся мифология – вот «главное наследство, которое греки перенесли из варварства в цивилизацию» ⁷⁾.

Самым почётным богатством в гомеровском обществе считались металлы, особенно в виде оружия. При прославлении богатства Агамемнона указывалось, что его палатки наполнены медью.

В социальном строе гомеровской Греции сохранялось много пережитков общинных и родовых отношений. Землевладение было общинным, хотя община всё больше теряла родовой характер. Она становилась соседской, поземельной, территориальной. При этом клеры или наделы попадали в руки отдельных крестьян и затем использовались ими по своему усмотрению. Возникал обычный дуализм общины, порождавший противоречие между общинным землевладением и частным хозяйством. Он подрывал первоосновы общинного строя. Но существование жеребьёвых участков свидетельствует, что в Греции гомеровского периода общинное землевладение ещё сохранялось. В «Илиаде» говорится о борьбе двух лиц за то, чтобы «равным владеть им наделом». Очень прочно держались родовые связи населения, и авторы былин выступают сторонниками их сохранения. Они отстаивают родовую группировку населения как основу военного строя и политической организации греков.

В «Илиаде» выставлялось требование, согласно которому ахейцы должны «биться каждый в своей среде», дабы можно было судить о мужестве и трусости каждого из них. Старик Нестор считал такое построение войска по родовым группам наилучшим.

Греческие былины воспевали народные собрания, которые издавна играли важную роль в политической жизни. В «Одиссее» изображено, как сын Одиссея созывает собрание ⁸⁾.

Ф. Энгельс писал, что в эпоху гомеровского общества греческие племена в большинстве случаев уже объединились «в небольшие народности», внутри которых, однако, ещё вполне сохраняли свою самостоятельность роды, фратрии и племена ⁹⁾.

Следовательно, в гомеровский период ещё сохранялась родоплеменная группировка населения и общинные традиции сказывались в политической жизни самым непосредственным образом. Именно народные собрания были её центром и на них решались дела первостепенной важности.

Однако, как отмечал Энгельс, среди греков уже начался процесс социальной дифференциации и формирования классов. Это находило отражение в былинах и определяло отношение их авторов к целому ряду весьма важных явлений. Например, нельзя считать случайным то, что в «Илиаде» всячески воспевалась военная доблесть героев, которой гордились представители нарождающейся знати, ярко рисовалась картина того, как «яростно гнался за Гектором вслед Ахиллес быстроногий» ¹⁰⁾.

Своеобразный культ войны, характерный для гомеровской эпохи, несомненно отражал новые явления в социально-экономической жизни и в самом мировоззрении греков. Для порабощения народных масс прежде всего требовалась военная сила. Поэтому зарождавшаяся аристократия и воспевала войну. Формировались дружины, которые сыграли огромную роль в генезисе рабства. Их грабительские походы нуждались в оправдании. Военное превосходство знати трактовалось как основание её социального господства.

«Илиада» воспевала военную добычу, игравшую крупную роль в формировании рабовладельческой аристократии. В описании одного эпизода прямо говорится: «И собралися пилосцев вожди, делить между всеми стали добычу» ¹¹⁾.

Таким образом, гомеровский эпос отразил мировоззрение, характерное для периода формирования классового общества. Экономической основой последнего было рабство, и отношение к нему ярко характеризует экономические взгляды авторов былин. Они примиряются с рабством, считая его нормальным явлением экономической жизни. Гомеровский эпос не осуждает эксплуатацию рабов, а даёт ей моральную санкцию. Рабство военнопленных казалось авторам былин само собой разумеющимся. Правда, в ту пору рабство распространялось только на иноземцев. Это облегчало примирение с ним. В эксплуатации рабов авторы находили даже тему для поэтического вдохновения, как свидетельствует описание дворца Алкиноя в «Одиссее» ¹²⁾.

Хотя рабы изображены как беспрекословно повинующаяся масса, но рабство предстаёт в виде довольно патриархальной системы отношений. Так, натирание рабов благовонным маслом при участии госпожи – дело неслыханное для последующих веков расцвета греческого рабовладения. После стирки белья Навзикия купается вместе с рабынями, играет с ними в мяч, принимает пищу и т. д.

Гостеприимная Пенелопа, проявляя заботу об устройстве ложа для сна Одиссея, отдавала рабыням приказания. Авторы оставляли эти приказания без комментариев ¹³⁾.

Очевидно, что отношение к рабству (пусть даже в его патриархальных формах) было своего рода пробным камнем для идеологии общинного строя. В этой идеологии обнаруживался большой изъян, если рабство получало признание и с ним мирился гомеровский эпос. Ведь именно рабство погубило общинный строй Греции в последующие века. Будучи первоначально уделом лишь иноземцев (военнопленных), оно затем поражает самих греков, долговая кабала разъедает, как ржавчина, первоосновы общины. Рабство постепенно теряет патриархальный характер и становится системой зверской эксплуатации народных масс, не исключая самих греков. Уже в интересующие нас столетия гомеровского эпоса оно начинало оказывать сильное влияние на внутреннюю жизнь Греции, его миазмы проникают даже в их семейные отношения.

Ф. Энгельс отмечал, что уже у греков гомеровского периода мы застаём женщину «приниженной господством мужчины и конкуренцией рабынь», которые открыто становились наложницами ¹⁴⁾.

Естественно, возникает вопрос, почему авторы былин не замечали противоречия между общинным строем тогдашней Греции и рабством, как в их мировоззрении могли сочетаться эти антагонистические явления, которые исключали в конце концов одно другое? Конечно, былины не были экономическим трактатом; их авторы не задавались целью искать различия между отдельными формами производства. К тому же в поэтическом воображении народных певцов всё было возможно, как показывают чудесные приключения Одиссея (в том числе возможен и противоречивый симбиоз общины с рабством, несущим ей смертельную опасность).

Но такой ответ всё-таки не исчерпывает вопроса, так как поэты были людьми своего времени и, несомненно, в их былинах отразилось мировоззрение эпохи. Видимо, они стояли близко к формирующейся знати и воспринимали взгляды последней на социально-экономические явления эпохи, в том числе на рабство. Кроме того, рабство в ту пору не угрожало самим грекам непосредственным образом и оставалось, как сказано выше, уделом военнопленных иноземного происхождения. Отчасти рабы покупались у пиратов, их эксплуатация ещё не приобрела брутальных форм. Поэтому даже общинное крестьянство не видело в нём смертельной угрозы, и мотивы осуждения рабства остались чуждыми былинам. Их авторы заняли в известном смысле нейтральную позицию и эпически повествовали о невольницах Алкиноя. Они давали даже красочное описание того, как решительный Одиссей, доведённый происками женихов Пенелопы до бешенства, казнил 12 рабынь, предательски помогавших женихам Пенелопы.

Народным массам архаической Греции рабство представлялось ещё безобидным явлением, вполне совместимым с их свободой. Диалектика истории оставалась для них непонятной. Эти воззрения и отразили авторы былин в своём широком сказании о том, как жили греки в начале первого тысячелетия до н. э.

Весьма характерно для экономических воззрений эпохи отношение этих авторов к торговле и разным отраслям общественного производства. Вопрос о взаимоотношениях натурального и товарного хозяйства возник уже тогда, хотя торговля находилась ещё в зачаточном состоянии и мало затрагивала экономическую жизнь Греции. В его разрешении гомеровский эпос свободен от тех тенденций нейтрализма, которые имеются в описании рабства. Например, авторы былин допускают, что раб может быть верным и честным слугой господина. Это особенно ярко обнаруживается в изображении отношений Одиссея с некоторыми рабами. Наоборот, при описании торговли и разных отраслей греческой экономики гомеровский эпос отстаивает позиции натурального хозяйства, отражая дух эпохи.

Авторы былин относились к торговле с подозрением. В «Одиссее» купцы аттестованы как «хитрые гости морей» ¹⁵⁾.

В изображении авторов былин торговля сливается с пиратством и представляет собой социальную угрозу для самих греков. В качестве купцов выступают иноземцы (финикийцы), руководствующиеся чёрными замыслами. Они похищают прибрежных жителей и продают их в рабство. Для греков же достойными являются совсем другие занятия. Обмен у них носит натуральный характер.

Характеризуя простую форму стоимости, обычную для начальной стадии развития обмена, Маркс писал, что у Гомера «стоимость одной вещи выражается в целом ряде различных вещей» ¹⁶⁾. Мерилом стоимости часто были быки.

Незрелые формы обмена были свойственны этому периоду и накладывали отпечаток на экономические воззрения греков. Показательно, что отношение к ремесленному труду у греков того времени было совсем другим, чем позднее, в классический период расцвета рабства. Авторы эпоса совсем не считают ремесло позорным делом для свободного и даже знатного человека. Так, оказывается, что Одиссей знает ремёсла. Он сам изготовляет кровать, сколачивает плот.

Но в целом гомеровский эпос отдавал предпочтение сельскому хозяйству перед ремеслом, а тем более торговлей. Наряду с войной, сцены сельской жизни вызывали восторженное отношение авторов «Илиады». На щите Ахиллеса искусный Гефест изобразил мягкую новь, «плодородную пашню», земледельцев, виноградники, коров. Правда, на щите были изображены и 2 города, но повествование о них получилось более бледным и служило лишь для изображения батальных сцен ¹⁷⁾.

Для гомеровского эпоса была характерна натурально-хозяйственная концепция экономической жизни. Об этом свидетельствует презрительное отношение авторов былин к торговле и восхваление ими сельского хозяйства. Разные мотивы этой концепции потом многократно будут воспроизводиться греческими мыслителями даже в период упадка Греции, когда вопрос о дальнейших путях экономического развития приобретёт чрезвычайную остроту. Для условий архаической Греции эта концепция была вполне естественной, поскольку само хозяйство страны оставалось натуральным. В данном случае наблюдалось полное соответствие между характером общественного производства и экономической мыслью Греции. Гомеровский эпос адекватно отражал экономические условия своей эпохи.

Эта эпоха носила переходный характер и потому в её экономической мысли находят себе место противоречивые тенденции. С одной стороны, она мирится с возникновением рабства, начавшимся выделением знати, её обогащением, воспевает войну и считает правомерной богатую добычу. Это значит, что новые тенденции в социально-экономическом развитии Греции находили себе одобрение, хотя они были связаны с начавшимся формированием рабовладельческого строя. Но, с другой стороны, гомеровский эпос отстаивает позиции общинного строя, оказавшегося под угрозой, оправдывает сохранение родовых связей, осуждает происки иноземных торговцев, отождествляет последних с пиратами, и, главное, прославляет сельское хозяйство как достойное для свободных людей (не исключая знатных) и плодотворное занятие. В оценке роли торговли, значения сельского хозяйства и в понимании богатства (как скопления металлов, скота, хлеба, запасов всякого рода) гомеровский эпос развивал натурально-хозяйственную концепцию. Он отстаивал позиции натурального хозяйства, служившего экономической базой общинного строя. Авторам эпоса было очень трудно «свести концы с концами», поскольку в экономике и социальной жизни гомеровской Греции многое находилось в стадии становления и сталкивались противоречивые тенденции.

В буржуазной историографии не только искажается картина экономических условий архаической Греции, но и превратно толкуется само содержание гомеровского эпоса.

Р. Пельман решительно утверждал: гомеровский эпос представляет собой продукт «аристократического мира греческих средних веков», гомеровский певец «поёт для князей и знати», описание идеального государства на острове Схерии отражает именно «представления господствующего класса» ¹⁸⁾.

Однако в гомеровскую эпоху процесс формирования классового общества ещё только начинался, и столь односторонняя характеристика её эпоса неправильна. Сами военные дружины, подвиги которых воспевались в эпосе, были лишь зародышем аристократии рабовладельческого типа. Конечно, её мотивы сказывались в содержании былин, но их влияние не было исключительным.

§ 2. Социальные мотивы поэзии Гесиода

После гомеровского эпоса более зрелый этап в развитии экономической мысли Древней Греции отразила художественная литература VII–VI вв. до н. э. В эти столетия переходного периода экономические противоречия страны сильно обострились, так как развитие городов подрывало основы натурального хозяйства и экспансия рабства ставила под угрозу не только экономику, но даже свободу народных масс, прежде всего крестьянства. Формирование рабовладельческой аристократии продвинулось далеко вперёд, и классовые противоречия эпохи приобрели вполне определённые очертания, достигли большой остроты. Эпическое равнодушие к ним, характерное для гомеровских былин, оказывается невозможным для поэтов VII–VI веков. Они живут в атмосфере острых классовых конфликтов, сами страдают от этих конфликтов или активно участвуют в них. Экономические бедствия и классовые противоречия тогдашней Греции, естественно, оказывали влияние на мировоззрение поэтов, тематику их произведений, отношение к социально-экономическим явлениям, часто первостепенного значения. Окружающая жизнь, полная противоречий и конфликтов, властно вторглась в произведения греческих писателей VII–VI веков, и экономическая мысль эпохи оставила свой заметный след. Некоторые места этих произведений в условиях острой классовой борьбы играли роль политических памфлетов, давая оценку новым экономическим явлениям или политическим тенденциям, целым политическим группировкам или их отдельным представителям.

Яркое представление об этом даёт знаменитое произведение Гесиода «Работы и дни».

Гесиод был сыном моряка из Эолийской Кимы. Его отец в поисках спасения от нужды переселился в Беотию. Там в местечке Аскру и вырос поэт. С ранних лет и до старости Гесиод занимался земледелием. Странствующим певцом Гесиод не был, но выступал на праздниках, состязаниях. Отличался трудолюбием, практичностью, честностью, рассудительностью, но и склонностью к приобретательству. Его брат Перс был полной противоположностью. Он затеял судебный процесс после раздела имущества отца. В своей поэме Гесиод поучал брата уму-разуму.

Хронологически поэма примыкает к гомеровскому эпосу, относясь к VIII–VII векам, но отражает новый этап в развитии Греции и, главное, содержит другие социальные мотивы. Гомеровский эпос отразил процесс формирования классового общества преимущественно с точки зрения складывающейся аристократии, которая обогащалась за счёт войн, ограбления народных масс, а рабство считала нормальным явлением, раз сам Зевс избрал человеку «тягостный жребий печального рабства». Наоборот, в произведении Гесиода этот процесс нашёл себе отражение и оценку с точки зрения народных масс, а именно крестьянства. Гесиод выразил крестьянское понимание экономических процессов. Его экономическим воззрениям была свойственна крестьянская ограниченность, наложившая отпечаток на всё произведение Гесиода.

Совершенно ошибочным нужно признать заключение В. Железнова, будто у Гесиода были те же «основные идеалы» (довольство, покой, почёт), что и у авторов гомеровского эпоса ¹⁹⁾. На самом деле, в противоположность аристократическим тенденциям гомеровского эпоса, у Гесиода отчётливо проявилось крестьянское понимание экономики эпохи и происходящих в ней сдвигов. В его произведении выражены чаяния широких народных масс, свободе и благополучию которых угрожало развитие крупного землевладения и укоренявшееся рабство. Это ярко сказывается в идеализации прошлого. Фактически она была идеализацией общинного строя, которому угрожало крупное землевладение и рабство. С этим строем были связаны коренные интересы крестьянства, а между тем он подрывался в своей основе, ему грозило общее крушение. Он нуждался в защите.

Воспроизводя мечты народных масс, Гесиод излагал легенду о золотом веке в прошлом ²⁰⁾.

Таким образом, Гесиод ярко выразил мечты задавленных нуждой крестьянских масс о тех временах, когда в рамках общинного строя им жилось более вольготно и не нужно было гнуть спину перед богачами, страдать от насилий знати и опустошительных войн. Сама земля в ту пору была плодороднее и, не требуя изнурительного труда, давала людям достаточное количество продуктов. Поэтому человек жил, не зная нужды и горя, насилий и унижения. С этой точки зрения Гесиод рисовал широкую картину исторической эволюции человечества и развивал любопытные мысли. Хотя в изложение их привносилось много фантастических элементов, однако Гесиод опирался и на исторические факты. Так, в его аллегориях о смене поколений золотых, серебряных, медных, железных несомненно отразился исторический переход от «бронзового века» к железному. Металлическое оружие, особенно железное, усилило позиции формирующейся знати, и этот капитальный факт истории находил отражение в народном сознании. Пришествие «железных людей» с острыми копьями воспринималось в народном сознании как социальная угроза и конец старинных отношений общинного строя. В фантастических построениях Гесиода имелся субстрат исторических фактов, своеобразно воспроизводившихся народными массами. Он осуждал войну, которая вела к порабощению одних людей и уничтожению других. По схеме Гесиода людей четвёртого поколения как раз «погубила война и ужасная битва». Столь характерный для гомеровского эпоса культ войны оказался чуждым Гесиоду, и это ярко свидетельствует о том, что последний имел совсем другой «хозяйственный идеал». Для авторов гомеровского эпоса война представлялась благородным подвигом и источником лёгкой добычи (включая рабов), между тем как для народных масс она несла страдания и порабощение. Поэтому её и осуждает Гесиод, трактуя процесс формирования рабовладельческого строя с точки зрения тех, кто страдал от грабежей и насилий, кому приходилось нести ярмо рабства и создавать богатства для аристократии.

Гесиод в мрачных красках изображал существующее положение вещей, обрекающее простой народ на беспросветную нужду, изнурительный труд и «заботы тяжёлые» повседневного характера. Оказывалось, что честному человеку «на свете не сладко живётся», поскольку «правым считается тот, кто подлей и бесстыдней». Народ представлялся Гесиоду в образе соловья, попавшего «в цепкие когти» ястреба. Соловей жалобно пищал, но ястреб как «владыка, много знатнейший», чем соловей, командовал последним и цинично диктовал свою капризную волю по принципу: «коль захочу – проглочу» или, наоборот, «верну тебе свободу».

В произведениях Гесиода ярко отразилась увеличивающаяся власть богатства. В них прямо отмечалось, что «в богатстве – сила», «честь следует за богатством» и «богатство составляет душу смертного».

Однако Гесиод не был революционером и даже сторонником радикальных реформ. Он отразил политическое бессилие крестьянства и надвигающуюся катастрофу воспринимал как рок, каприз судьбы. Сопротивление представлялось бесполезным и гордость – опасной. Она может принести лишь ещё бо́льшее унижение, ибо лишён разума тот смельчак, который силами «меряться хочет с сильнейшим». Пришибленность крестьянских масс ярко выступает в рассуждениях подобного рода. Голосом Гесиода говорил крестьянин, который не в силах был подняться на активную борьбу с надвигающейся угрозой нищеты и порабощения, однако способный ещё пролить слезу о золотом веке в прошлом и осудить бедствия настоящего.

Ограниченность крестьянского мировоззрения сказывалась тут самым непосредственным образом. Политическая незрелость экономических взглядов крестьянства выступала в поэме очень отчётливо и весьма характерна для умонастроения Гесиода. Он выразил жалобы крестьянства, но не дал ему программы активной борьбы против наступления знати.

Произведение Гесиода «Работы и дни» полно домостроевских советов разного рода. Правда, в нём говорится: «Если кто нападёт, – защищайся», но дух борьбы был чужд этому произведению в целом. В нём развивалась мораль крестьянина, цепляющегося за свой надел ²¹⁾.

Даже деторождение Гесиод советовал подчинить интересам борьбы за сохранение земельного надела. Он рекомендовал ту «систему двух детей», в которой много столетий спустя крестьяне буржуазной Франции будут искать спасения для своих парцелл. Поскольку обезземеливание греческого крестьянства всё больше прогрессировало, Гесиод предлагал искать выход в самоограничении роста населения, дабы земельные наделы не дробились слишком быстро. Это программа пассивного приспособления к сложившимся условиям, а не борьбы за их изменение.

Гесиод советовал заключать браки в надлежащее время, выбирать работящую жену из числа соседок, испытывать её длительное время и поддерживать благонравье после замужества. В этих домостроевских принципах он искал опору для крестьянского хозяйства.

Чрезмерное хлебосольство представлялось ему опасным для экономики крестьянина. Злословие Гесиод осуждал по тем соображениям, что оно могло навлечь беду на крестьянина. Ведь нехороший сосед для крестьянина «истая язва», а злословие могло породить козни со стороны соседей, среди которых мог быть крупный землевладелец.

Но особого внимания заслуживают советы Гесиода относительно обзаведения хозяйством. Он не говорит при этом о покупке земли, которая, очевидно, оставалась общинным достоянием и обычно получалась крестьянином по наследству, находилась вне торгового оборота. Зато на первый план Гесиод выдвигал сооружение дома, приобретение вола, различного инвентаря. Без этого немыслимо было крестьянское хозяйство даже в самых ограниченных масштабах. Первоосновы крестьянской экономики Гесиод делал темой специального рассмотрения, что было исключено для гомеровского эпоса с его аристократическими мотивами. Последний делал своей темой хозяйство родовой знати, начинавшей своё обогащение. Над Гесиодом довлеют другие проблемы и его «хозяйственный идеал» выглядит совсем иначе: это устойчивое и слаженное хозяйство мелкого крестьянина.

Но поразительным является то, что Гесиод покупку рабыни в качестве погонщицы волов считает совершенно правомерным делом и необходимым моментом организации крестьянского хозяйства. Это звучит диссонансом, не вяжется с общим строем его поэмы и её крестьянскими мотивами. После долгих жалоб на всякого рода социальные несправедливости и притеснения со стороны сильных «ястребов», автор вдруг признаёт допустимой эксплуатацию рабов, которая как раз и подрывала основы общинного строя, угрожала социальным позициям мелкого производителя. Такое противоречие в экономических взглядах Гесиода кажется трудно объяснимым. Ведь демократизм его воззрений очевиден. Характерно, что в Спарте Гесиода не признавали, между тем как его произведение получило широкое распространение среди крестьян и горожан в экономически развитых областях греческого мира. Даже буржуазные историки признают поэтические произведения Гесиода первым симптомом пробуждения массы ²²⁾.

Объяснение следует искать в противоречивости экономического положения самого крестьянства в Греции VIII–VII вв. до н. э. В своей массе оно, несомненно, страдало от рабства и роста крупного землевладения. Но из среды крестьянства выделялись зажиточные элементы, которые тоже тянулись к богатству и пытались использовать экономические возможности рабства для того, чтобы «выбиться в люди». Эти приобретательские тенденции зажиточного крестьянства были весьма распространёнными и не следует их идеализировать. Дуализм сельской общины проявлялся в том, что на общинной земле возникало частное хозяйство отдельных крестьян. На протяжении тысячелетий и в рамках разных формаций крестьянство служило исходным материалом для формирования разных классов и из его среды отчасти выходили рабовладельцы античности, феодалы средневековья, капиталисты буржуазной эпохи. Мелкие собственники всегда стремились быть крупными и части их удавалось стать эксплуататорами, в зависимости от определённых исторических условий, и прежде всего от развития того или иного способа производства, базирующегося на эксплуатации народных масс. В Греции VIII–VII веков начиналось формирование рабовладельческого способа производства, и зажиточные крестьяне тоже пытались «оседлать коня», использовать эксплуатацию рабов для своего обогащения, пробиться к экономическому благополучию за счёт других.

Отражением этих тенденций и явилось примирение Гесиода с рабством, в котором он не видел чего-либо предосудительного. Как рачительный хозяин он не был чужд приобретательских намерений и деловито советовал другим земледельцам покупать рабынь, наряду с волами и инвентарём.

Однако не следует считать Гесиода идеологом рабовладельцев, хотя он и допускал использование рабского труда в крестьянском хозяйстве. Этот вопрос имел для поэта второстепенное значение. Рекомендации о приобретении рабынь не характеризуют взгляды Гесиода в целом, а показывают только их противоречия. Общая черта экономических взглядов Гесиода состояла в защите позиций крестьянского хозяйства перед лицом надвигающейся угрозы со стороны сильных и богатых представителей формирующейся знати. Как свойственно крестьянину, он больше всегда возлагал свои упования на труд, который представлялся ему почётным делом. В оценке труда крестьянские мотивы экономических воззрений Гесиода сказываются особенно ярко. В этом вопросе обнаруживалась принципиальная разница между Гесиодом и такими идеологами рабовладельцев, как Платон, Аристотель. В V–IV вв. до н. э. под влиянием рабства даже среди городской бедноты Греции укоренилось презрительное отношение к труду. Но в VIII–VII вв. рабство только начинало развиваться и ещё не успело отравить сознание народных масс. Поэтому Гесиод, выражая крестьянский взгляд на ход экономического развития, отводил личному труду исключительное место в разрешении экономических проблем мелкого крестьянина. Его поэма является настоящим апофеозом труда. В непрестанном труде Гесиод предлагал крестьянам искать спасения и точку опоры для борьбы за свои экономические позиции в условиях усиления знати, роста крупного землевладения, разложения общинного строя и начинающегося развития рабства.

Он воспевал труд как фактор экономического благополучия и давал разнообразные рекомендации, полезные для хозяйства земледельца ²³⁾, советовал «трудом добывать пропитанье» ²⁴⁾.

Гесиод не только тосковал о «золотом веке» в прошлом, но и формулировал программу практических действий в настоящем. Это составляет наиболее существенный момент в его экономических взглядах. Именно в труде он находил конечное решение экономических проблем крестьянства. Личный труд рассматривался как главный экономический резерв крестьянских хозяйств, который следовало использовать всесторонне. Тем самым Гесиод очень ярко отразил своеобразный этап в развитии экономической мысли Древней Греции, характерный для начального периода генезиса рабовладельческого способа производства, когда физический труд считался ещё добродетелью.

Но, воспевая добродетели труда, Гесиод воспринимал его как экономическую необходимость и вовсе не идеализировал. Эта необходимость, как считал автор «Работ и дней», обусловливалась, в частности, тем, что Зевс скрыл от людей богатства мира. Приходится добывать их ценой тяжёлого труда, бремя которого Гесиоду самому приходилось нести долгое время. Так что для идеализации труда у него не было мотивов. Поэма свободна от чисто эстетического отношения к труду, свойственного многим моралистам, которые часто сами в производительном труде не участвовали. Гесиод воспринимал физический труд как печальную необходимость, своего рода искупительную жертву за материальное благополучие. Буржуазные историки экономической мысли Греции особо подчёркивают это ²⁵⁾, но в таком истолковании труда нельзя видеть склонности Гесиода к паразитизму, свойственному рабовладельцам, или отступление в какой-либо мере от положительной оценки труда. На самом деле и в этом отношении Гесиод лишь ярко выражал экономические воззрения крестьянства, во всей их ограниченности, специфически крестьянской.

Большой интерес представляет вопрос о том, как Гесиод относился к развитию торговли, которая тоже подтачивала основы общинного строя и мелкокрестьянской экономики. К сожалению, в его поэме по этому вопросу сказано очень мало. Гесиод считал сбыт продуктов земледельческого труда вполне нормальным явлением. Торговля пускала корни в Греции VIII–VII вв., в том числе в деревне. Однако Гесиод высказывался против увлечения торговлей и судоходством широких масштабов, предпочитая спокойный земледельческий труд.

Так, характерно, что Гесиод отрицательно относился к мореходству, считая его делом рискованным и обрекающим людей на блуждание. Он противопоставлял морякам блаженных земледельцев, которым овцы несут густую шерсть, а жёны родят «детей, похожих на отцов». Счастье таких земледельцев «ничем не омрачено, им не надо пускаться на кораблях, богатая земля родит им плоды в изобилии».

Следовательно, Гесиод высказывался в пользу земледелия и решал проблему дальнейших путей экономического развития Греции с позиций натурально-хозяйственной концепции. Этот вопрос был затронут поэтом только косвенно, но его точка зрения не вызывает сомнений. Она близка к воззрениям гомеровского эпоса, который тоже оставался в кругу представлений, свойственных периоду натурального хозяйства.

Существенные мотивы поэмы Гесиода находили себе отклик и в более поздних произведениях греческой литературы (VII–VI вв. до н. э.). В этот переходный период всё больше усиливались имущественные контрасты, честь труда осквернялась пятном рабства, обогащение знати вызывало протесты бедноты. Поэтому даже в художественной литературе излагались жалобы бедняков, делались попытки реабилитировать труд, осмеять алчность богачей и т. д.

Так, выдающийся поэт середины VII в. до н. э. Архилох держался высокого мнения о труде и его экономическом значении. Он утверждал, что «всё создаёт для смертных забота и труд человека». Гиппонакт, поэт второй половины VI в. до н. э. (из города Эфеса), жаловался на бедность, обращаясь к Гермесу.

В баснях легендарного поэта Эзопа (VI в. до н. э.) звучат мотивы, обусловленные ростом экономического неравенства, расширением эксплуатации бедноты и т. д. в Малой Азии. В его басне «Жук и муравей» трудолюбивый муравей поучает беспечного жука весьма вразумительно: «О жук! Если бы ты тогда потрудился, когда я работал, – а ты смеялся надо мной, – не пришлось бы тебе теперь нуждаться в корме». Басня «Крестьянин и его сыновья» заканчивалась весьма категорическим изречением: «Истинное сокровище для людей -- уменье трудиться». Из содержания басни «Два горшка» следовало заключение, что «нет житья бедняку, если под боком у него поселится богач». Басня «Бык и жаба» тоже заканчивалась выводом, что «опасно слабому тягаться с сильным». Смысл басни «Бедняк» сводился к доказательству того, что с негодяями ласково обращаться не следует ²⁶⁾.

Наоборот, другие поэты выражали экономические воззрения тех, кто в переходный период приобретал господство вместе с развитием крупного землевладения, ростом городов, экспансией рабства. Так, поэт начала VII в. до н. э. Каллин, живший в городе Эфесе, писал «воинственные элегии», воспевая войну. Во второй половине VII в. до н. э. поэт Тиртей (по преданию школьный учитель из Афин) писал для спартанцев «воинственные элегии» и маршевые песни (эмбатерии), помогая тем самым спартанской знати подавить мессенийцев, боровшихся против порабощения. Мировоззрение аристократических кругов VI в. до н. э. ярко выразил Феогнид, изгнанный из Мегар демократическими элементами. Он с ненавистью смотрел на обогащающихся выскочек из черни и писал, что «граждан мельчает порода, Плутос царит: Это он добрых с худыми смешал» ²⁷⁾.

Аристократически настроенный поэт Феогнид писал, что «большинство признаёт только одну добродетель – быть богатым; ни мудрость, ни знание, ни красноречие – ничто перед богатством», он возмущался тем, что «деньги перемешивают сословия», что «с богатством и простолюдин становится благородным». Феогнида возмущали проекты революционных преобразований. Как озлобленный классовый враг народных масс, он призывал своих единомышленников «твёрдой ногой наступить» на грудь «суемыслящей черни» ²⁸⁾.

Феогнид формулировал программу аристократической реакции настолько определённо, что она не нуждается в пространных комментариях. Его стрелы направлены против двух врагов – с одной стороны, против купечества городов, подрывающего экономические основы старой аристократии, а с другой – против демоса, отрицающего её привилегии. Феогнид жил в период, предшествующий греко-персидским войнам, когда экономическое развитие далеко продвинулось вперёд и сложилась совсем иная ситуация, чем во времена гомеровского эпоса. Классовые противоречия были обнажены и достигли большой остроты. Любопытно, что, несмотря на прославление аристократии, сам Феогнид пытался разбогатеть путём торговли, но разорился. Он готов был сам пресмыкаться перед богатыми и облечёнными властью людьми, заявляя: «Угождай лишь тому, власть кто имеет в руках».

Феогнид цинично признавался, что будь он богатым, ему «добродетель тогда б лишней обузой была». Его политическое хамелеонство характеризует поучение, что «непреклонность вредна» и «нечего кровь себе портить во время гражданских усобиц» ²⁹⁾.

§ 3. Социально-экономическое содержание реформ Солона

Экономический подъём городов и формирование рабовладельческого строя вызывали обострение классовых противоречий. Народные массы пытались отстоять свои экономические позиции и спасти личную свободу перед непосредственной угрозой порабощения. В результате сложного столкновения классовых интересов появлялись реформаторы, которые искали выхода из положения путём осуществления тех или иных мероприятий. Возникали целые программы реформ, в которых экономическая мысль Греции находила своё яркое выражение.

Это прежде всего следует сказать о реформах Солона, которые являлись важным этапом в экономической и политической истории Афин. В них ярко отразилось состояние экономической мысли Греции на грани VII и VI веков до н. э.

Это было время жестокой борьбы классовых врагов. Солону приходилось маневрировать и искать компромисса, чтобы ценой частичных уступок народным массам (прежде всего крестьянству) спасти положение формирующейся аристократии.

В исторической литературе экономические взгляда Солона и его реформы толкуются очень противоречиво. Так, например, Р. Пельман находил в деятельности Солона даже «аграрный социализм» и «социалистические формулы», а в элегиях этого реформатора – его связь с «пролетарским движением», руководящимся неясными инстинктами ³⁰⁾. По мнению Р. Ю. Виппера, эвпатриды времён Солона вовсе не были крупными землевладельцами, а предпосылки его реформ явились результатом «капиталистической горячки городской жизни» ³¹⁾. С. Я. Лурье утверждал, что хотя Солон и принадлежал отчасти к торговому классу горожан, но «центр тяжести его реформ лежит в защите интересов аграриев» ³²⁾.

На самом деле в экономической программе Солона не было ничего социалистического, а тем более пролетарского, и совершенно нелепо искать признаки «капиталистической горячки» в Греции того периода, когда шёл процесс формирования рабовладельческого строя. Нельзя и сводить экономическую программу Солона к односторонней защите интересов аграриев (как делал Лурье), так как реформы Солона вовсе не ущемляли интересы городского купечества, которое ещё только формировалось. Солон лишь отразил сложившееся тогда соотношение социальных сил между земледельцами и купечеством при установлении поземельного ценза для политических привилегий. Ростовщичеством занимались не только городские купцы, и мероприятия Солона по ограничению кабалы ущемляли также интересы землевладельцев (которые кабалили крестьян).

Единственно правильную оценку экономической реформы Солона дал Ф. Энгельс. Он связывал реформы Солона с образованием афинского государства на почве обострения классовых противоречий эпохи. По мнению Энгельса, античные Афины представляют собою в высшей степени типичный пример образования государства вообще, так как последнее здесь возникает непосредственно из родового общества, без внешнего вмешательства, на базе классовых противоречий, развивающихся внутри самого родового общества ³³⁾.

В послесловии к статье «Социальные отношения в России» Энгельс отмечал (в 1894 г.), что в условиях возникновения денежного хозяйства Солон мог «посредством революционного вторжения в тогда ещё довольно юное право частной собственности освободить закабалённых должников, попросту аннулировать их долги. Но возродить к жизни древне-афинский родовой строй он не мог» ³⁴⁾. Разложение этого строя зашло очень далеко, и экспансия рабства приобрела угрожающие для народных масс размеры. Долговая кабала стала реальной опасностью и порождала революционный протест масс.

Предпосылки реформ отчасти понимал и сам Солон.

Он отмечал растущее влияние богатства, указывая, что «вожди народа не умеют сдерживать своей жадности к деньгам и к богатству» и каждый из афинян, имеющий более других, «хочет иметь ещё вдвое больше», проявляя ненасытную алчность. Эта тенденция представлялась ему опасной в политическом отношении, поскольку она толкала народные массы на активное сопротивление. Поэтому Солон неодобрительно относился (по крайней мере в своих элегиях) к накоплению богатства ³⁵⁾.

В условиях большого обострения классовых противоречий Солон усматривал свою задачу в политическом лавировании и спасении господства знати ценой частичных уступок народным массам.

Солон сам заявлял, что он «дал подняться народу, но не больше, чем следовало» и «не позволил нанести обиду сильным и богатым», что он стоял «над обеими партиями и удержал их в равновесии». Он похвалялся тем, что «перед лицом закона добрых и худых, тех и других заветам Правды подчинил».

Это, конечно, не значит, что Солон в самом деле занимал позицию нейтралитета. В действительности он защищал интересы знати и сдерживал натиск революционных масс, парализовал их революционную энергию частичными уступками.

Как пишет Плутарх, реформаторская деятельность Солона стала неизбежной потому, что в Афинах «весь народ был в долгу у богатых», так как или обрабатывал у них землю, платя за это шестую часть урожая (называясь шестидольниками и фетами), или попадал в личную кабалу к своим кредиторам, причём одни должники оказывались «рабами на родине, другие были продаваемы на чужбину». Многим приходилось продавать даже собственных детей, что не запрещалось законодательством, или «бежать из отечества вследствие жестокости кредиторов». Поэтому среди большинства афинян возникла стремление «освободить просрочивших свои долги, произвести передел земли и вообще изменить государственное устройство». Сам Солон якобы «тайно обещал бедным раздел, богатым же обеспечение долговых обязательств», и молва разносила его заявление, что «равенство не вызывает войны» ³⁶⁾. Но фактически он служил партии богатых, спасая её богатство ценой экономических реформ. Сам он был афинским аристократом и происходил даже из царской фамилии Медонтидов. Правда, Солон занимался торговлей с намерением разбогатеть, хотя и заявлял, что ему «не хочется толстеть от нечестно нажитого». Это должно было содействовать его сближению с городским купечеством и вообще демократическими элементами городского населения.

Как повествует Диоген Лаэртский, позднее Солон пытался разоблачить тиранические замыслы Писистрата. Явившись в народное собрание с копьём и щитом, он заявил смело народу: «Афиняне, одних из вас я превосхожу умом, других – мужеством; умнее тех, которые не понимают обмана Писистрата, мужественнее тех, которые знают это, но молчат из боязни» ³⁷⁾. Но в целом он был далеко от народа и не может считаться представителем партии бедных. Его реформы соответствовали классовым интересам формирующейся знати – поземельной и торговой.

Реформы, проведённые Солоном в 594 году, затрагивали многие стороны экономической и политической жизни Афин ³⁸⁾.

По законам Солона отцу запрещалось продавать дочь в рабство. Женщинам разрешалось брать обратно своё приданое ³⁹⁾. Правда сохранился прежний запрет женщинам делать завещания. Некоторые историки полагают, что сообщение Диогена Лаэртского даёт повод думать о запрете Солоновым законодательством «продажи и скупки земельных наделов» ⁴⁰⁾. По свидетельству Геродота, реформатор Солон запретил нищенство в Афинах. Он в принципе не отвергал ростовщичества; разрешалось взимание любых процентов (как свидетельствуют судебные речи Лисия). Но он освободил землю от долговых столбов. Его сейсахтия (снятие бремени) временно облегчила положение должников. Сам Солон ставил в заслугу себе то, что в итоге его мероприятий «рабыня прежде, ныне же свободная» и что он вернул на родину «многих, в рабство проданных». Разные мероприятия, направленные против крупного землевладения, привели к исчезновению шестидольников (гектеморов), которые становились мелкими собственниками или свободными арендаторами. Один из законов Солона запрещал владеть землёй свыше определённой нормы. Но передел земли, которого требовали крестьяне, не был осуществлён. Больше того, Солон даже содействовал освобождению собственности (в том числе земельной) от родовых пут. Он разрешил свободно распоряжаться имуществом. Последнее можно было передавать по завещанию и не членам рода. Солон установил единообразие денежной и весовой систем. Кроме того, он поощрял торговлю и промышленность, осуществляя меры против праздности и привлекая иноземных ремесленников. Тем самым подрывался родовой строй.

Энгельс считал весьма серьёзными последствия солоновских реформ. Он указывал, что в течение ближайших 80 лет афинское общество «постепенно приняло направление», в котором оно потом развивалось в следующие столетия. Расцветавшему в досолоновскую эпоху земельному ростовщичеству был положен предел, равно как и безмерной концентрации землевладения. Торговля и ремесло (вместе с художественным), развивавшиеся благодаря рабскому труду во всё более крупных размерах, сделались господствующими промыслами. Открылись новые возможности для просвещения. Вместо того чтобы по-старому жестоким образом эксплуатировать собственных сограждан, афиняне стали теперь эксплуатировать преимущественно «рабов и покупателей афинских товаров вне Афин». Движимое имущество «стало самоцелью» ⁴¹⁾.

В истории экономической мысли Греции VII–VI вв. до н. э. реформы Солона занимают выдающееся место, являясь важным этапом её прогрессивного развития. Экономическая реформа Солона затрагивала основные проблемы, волновавшие мысль античной Греции на протяжении целых столетий. Его реформы порывают с натурально-хозяйственной концепцией, довлевшей над экономической мыслью Греции предшествующего периода, как об этом свидетельствует гомеровский эпос и поэма Гесиода. Солон примиряется с экономическим ростом городов, расширением их промышленности и торговли, даже сам ищет в городской торговле новый источник своих доходов. Им принимаются активные меры для облегчения товарооборота, с передачи собственности снимаются некоторые ограничения, обусловленные пережитками родового строя. Для ускорения роста промышленности он провёл целый ряд мероприятий, рассчитанных на повышение квалификации мастеров. Его запреты экспорта сельскохозяйственных продуктов должны были укрепить экономические позиции горожан, сделав более надёжными их сырьевые и продовольственные ресурсы. Содействие иммиграции метэков тоже было рассчитано на увеличение городского населения и, следовательно, на экономическое возвышение Афин. В целом, несмотря на аристократизм своего происхождения, Солон мирился с городским направлением экономического развития и даже содействовал ему. Он выходил за рамки натурально-хозяйственных принципов предшествующего времени и в своей экономической платформе отразил новые тенденции в экономике Аттики, связанные прежде всего с ростом городов. Процесс начавшейся урбанизации населения находил себе поддержку со стороны Солона. При этом речь шла о выборе основных путей дальнейшего экономического развития Греции. Точка зрения Солона была вполне определённой, он отводил городам крупную роль в экономическом развитии страны. Больше того, Солон связывал с ростом городов реализацию надежд на обогащение своего класса. Поэтому говорить о том, что он защищал только узкие интересы аграриев, нет никаких оснований.

Если теперь подойти к экономической платформе солоновских реформ с точки зрения второго из основных вопросов экономической мысли Древней Греции, то получаются весьма интересные выводы. Солон, подобно вавилонскому царю Хаммурапи, санкционировал рабство как совершенно нормальное явление. Он не ставил его экспансии каких-либо непреодолимых препятствий. Рабовладельческий способ производства таил в себе огромные экономические возможности, которые раскрывались всё полнее, обогащая формирующуюся аристократию. На его основе могли помириться разные её прослойки, поскольку эксплуатация рабов была доступна как деревенской знати, так и городскому купечеству.

Задача формирующейся знати заключалась в том, чтобы полнее использовать экономические возможности рабства, сделать рабов более надёжной собственностью и создать для этого необходимые политические предпосылки, укрепить государство, необходимое для подавления рабов. К этому и сводились политические реформы Солона, ставшие важным этапом в развитии Афинского государства на рабовладельческой основе, в его внутренней консолидации. Созданием Совета 400, установлением режима цензовой демократии и т. д. Солон укреплял политические позиции рабовладельческого режима Греции. Он создавал надстройку, способную адекватно служить своему базису и прокладывать дорогу рабству.

Затруднение заключалось лишь в том, что экспансия рабства слишком обостряла классовые противоречия внутри Греции. Она вызывала протест масс. Опасаясь их революционных выступлений, Солон вынужден был идти на уступки. Он осуждал долговое рабство как наиболее опасное в политическом отношении. Ведь вместе с распространением долговой кабалы Афины теряли своих налогоплательщиков и военные контингенты. Потенциальные солдаты превращались в рабочий скот, в частное достояние господ. Кабальные рабы продавались даже за границу, и тогда становилось очевидным, что долговое рабство, действительно, опасно для государства. Перед Афинами возникали проблемы, хорошо известные рабовладельческим государствам Древнего Востока, как об этом свидетельствует кодекс Хаммурапи. Мероприятия Солона были предназначены для того, чтобы спасти социальные резервы рабовладельческого строя, сохранить больше свободного населения, необходимого для подавления рабов и устойчивости государства. Поэтому кассация долгов, ликвидация долговой кабалы и запрет её в будущем дополнялись в реформах Солона установлением максимальной нормы землевладения, что должно было сдерживать процесс обезземеливания крестьянства.

В тесной связи с этим находились мероприятия Солона, рассчитанные на поддержание крестьянского хозяйства, расширение площади агрикультуры, её интенсификацию и т. д.

Важное значение имело и создание суда присяжных.

Центральная задача экономической программы Солона состояла в том, чтобы нейтрализовать социальные последствия экспансии рабства и перенести противоречия рабовладельческого строя за пределы Греции, сделать иго раба уделом «варваров», а не греков. Речь шла о вопросе первостепенной важности, о дальнейших путях развития того способа производства, который позднее станет определяющим для экономики Греции, её истории. Лимитируя порабощение самих греков, Солон вместе с тем санкционировал рабство иноземцев, эксплуатацию варварской периферии и покупных рабов восточного происхождения на территории Аттики. Не исключалась также и эксплуатация рабов греческого происхождения, если они были уроженцами других греческих государств. Это противоречие во взглядах Солона стало возможным потому, что Греция, несмотря на успехи своей торговли, оставалась политически раздробленной.

Следовательно, реформы Солона не ставили рабовладельческий строй под сомнение. Они вносили лишь коррективы в его развитие.

В своих работах Ф. Энгельс показал экономические основы и классовые мотивы реформ Солона. Он писал, что Солон открыл ряд так называемых политических революций, причём вторжением в отношения собственности. «Все бывшие до сих пор революции были революциями для защиты одного вида собственности против другого вида собственности». «Родовой строй потерпел новое поражение», и аристократические привилегии были частью возобновлены в форме привилегий богатства, так как в конституцию Афинского государства был введён «совсем новый элемент – частная собственность». Права и обязанности граждан измерялись в зависимости от величины их земельной собственности ⁴²⁾.

§ 4. Экономическая платформа Писистрата

Реформы Солона не дали удовлетворения борющимся классам, поскольку он пытался «сидеть между двух стульев» и в своём лавировании часто ориентировался на золотую середину. В частности, крестьянство осталось недовольно тем, что его главное требование (о переделе земли) не было реализовано. Поэтому в последующие годы классовая борьба продолжается с ещё большим ожесточением. Возникают своего рода политические партии, отражавшие интересы эвпатридов плодородной равнины Аттики (педиэи), торгово-промышленного населения приморских городов (паралии) и обычного крестьянства горных областей (диакрии). Первая из них добивалась реставрации досолоновских порядков, паралии принимали реформы Солона, а диакрии требовали их углубления. В ходе острой борьбы вождём крестьянской партии становится знаменитый Писистрат. Так как диакрии, рассеянные в горах, страдали обычной для крестьян политической ограниченностью и не могли создать политический режим, допускавший их непосредственное господство в стране, то последнее приобретает характер личной диктатуры Писистрата или его тирании. Цезаристские тенденции крестьянских движений сказываются уже в древности.

Оставаясь длительное время у власти, Писистрат проводил в Афинах политику, в которой крестьянские мотивы находили отчётливое выражение. Однако эта политика проводилась в условиях экономического роста городов, обогащения купечества, экспансии рабства. Поэтому Писистрат ориентировался также на усиление этих тенденций в экономическом развитии Греции, хотя они подрывали позиции крестьянского хозяйства. В целом политика Писистрата была крайне противоречивой и содержала изрядную долю социальной демагогии. Однако его платформа весьма ярко отражает экономическую мысль Греции середины VI в. до н. э. и заслуживает изучения.

В исторической литературе деятельность Писистрата (а не только Солона) часто толкуется неправильно. Любопытно, что историки фашистской Германии (напр., Шахермейер) находили в крови Писистрата «северные показатели», а в его отношении к государству «тоталитарное направление» ⁴³⁾. Это характерный пример фашистской фальсификации истории.

Некоторые историки при оценке деятельности и взглядов Писистрата допускают модернизацию условий античности. Так, С. Я. Лурье, вслед за Р. Пельманом, искал в программе Писистрата «аграрный социализм» и утверждал, что последний был аналогичен «государственному крепостничеству» Египта ⁴⁴⁾. Однако, если Писистрат насаждал в Греции нечто подобное «государственному крепостничеству», то причём же здесь социализм? И как возможен был последний в условиях Греции VI в. до н. э., когда рабство становилось господствующей формой производства и стоял лишь вопрос о том, сможет ли выдержать его натиск крестьянское хозяйство? Защита последнего вообще, а тем более в таких условиях, к тому же частичная, непоследовательная, далека от какого бы то ни было социализма. Критикуя Пельмана в других местах своей книги, автор в данном случае воспроизводил его фразеологию, рассчитанную на дискредитацию социализма. Даже самый краткий обзор мероприятий и деятельности Писистрата решительно опровергает эти домыслы.

Писистрат происходил из аристократического рода Нелеидов. Он продолжал политику Солона, который сохранял с ним дружественные отношения. Пользуясь своей популярностью в массах, Писистрат получил специальную охрану (дубинщиков). Затем согласно решению народного собрания и с помощью своей охраны он захватил Акрополь, стал тираном (в 561 г. до н. э.) и удерживал власть до 527 года (с перерывами). Будучи близок к торгово-аристократическим кругам, Писистрат проводил политику компромисса и, видимо, уклонился от коренной ломки аграрных отношений. Нельзя считать твёрдо установленным, что земли, конфискованные у его противников, были разделены. Дело свелось к помощи крестьянскому хозяйству кредитом, содействию насаждениям масличных культур (оливок). Налог взимался умеренный, в 1/10 или даже 1/20 урожая. Были учреждены сельские суды. В годы правления Писистрата началось широкое строительство дорог, ведущих к Афинам. Было поднято значение сельских праздников в честь бога вина и виноделия Дионисия. Их перенесли и в города, празднуя с большой пышностью, с организацией театральных представлений и т. д.

В интересах политической демагогии Писистрат сам ездил по деревням для разрешения судебных дел. Аристотель прямо указывает, что тирания Писистрата носила мягкий характер, он стремился ладить с народом и заискивал перед ним. Широкую популярность среди крестьян Писистрат приобрёл завоеванием острова Саламина, земли которого были распределены среди малоземельных. Некоторые авторы полагают, что и конфискованные у знати земельные владения были тоже распределены среди крестьян. При этом в политике Писистрата обнаруживались эгалитарные тенденции. Саламинским клерухам запрещалось сдавать землю в аренду, продавать, менять, закладывать. Это запрещение не распространялось только на инвалидов. Держатели земли не могли даже отлучаться в города. Некоторые историки считают, что Писистрат запрещал использовать на обработке земельных наделов не только рабов, но и наёмных работников ⁴⁵⁾. Принимались меры к тому, чтобы крестьяне носили свой национальный костюм «катонаку», держались более высокого мнения о своём достоинстве и т. д.

Но всё это отнюдь не даёт оснований говорить о каком-то «аграрном социализме» в экономической платформе Писистрата. Последний всего лишь продолжал политику Солона. Перед ним даже не возникало вопроса о правомерности существования рабовладельческого режима. Подобно Солону, Писистрат мирился с рабством и вносил лишь коррективы в его развитие, стремясь в рамках рабовладельческого строя отстоять позиции мелкого крестьянства. Без использования последнего в качестве военной силы и фискального резерва была невозможна устойчивость этого строя. Таким образом, радикализм экономической платформы Писистрата не доводился до борьбы с самим рабством и фактически служил укреплению рабовладельческого режима Греции. Реформы сводились к временному смягчению внутренних противоречий этого режима, как и во времена Солона, путём нейтрализации некоторых последствий роста крупного землевладения и развития рабства, опасных для крестьянского хозяйства. Писистрат тоже искал формулу компромисса между рабством и крестьянским хозяйством. Особенность заключалась лишь в том, что новый реформатор опирался на своеобразную политическую партию крестьянского типа и её победу в Афинах. Диакрии стали политической силой, определяющей на некоторое время ситуацию в Афинах. Спустя 30–40 лет после Солона крестьянство Аттики проявляло больше политической организованности, даже решительности. Отсюда и происходил относительный радикализм платформы Писистрата в аграрном вопросе по сравнению с реформами Солона. Она отразила обострение экономических и классовых противоречий становления рабовладельческого способа производства, более зрелый этап в развитии экономической мысли Греции. Была сделана новая попытка разрешения стоящих перед Грецией проблем на почве рабовладельческого строя.

Нет никаких оснований изображать Писистрата каким-то народным героем и борцом за торжество «аграрного социализма». Делая уступки крестьянству, тиран одновременно прокладывал дорогу купечеству, содействовал его экономической экспансии. Антинародный характер политики Писистрата обнаруживался сразу после захвата им власти.

Оказавшись у власти, Писистрат прежде всего разоружил население. Чтобы избавиться от беспокойной бедноты большого города, он стремился переселить её в деревню, помогая неимущим людям обзавестись хозяйством. Зато надежда крестьян на передел земли не оправдались. Писистрат ближе стоял к торгово-аристократическим слоям населения, в интересах которых расширял влияние Афин. В итоге длительной войны с Митиленой он овладел гаванью Сигейоном (на побережье Малой Азии), господствовавшей над входом в Геллеспонт. На противоположном европейском берегу была основана афинская колония. Писистрат распространил афинское влияние на остров Делос, являвшийся центром всей области Эгейского моря. Успехи внешней политики Писистрата дали сильный толчок афинской торговле. В целом его внешняя политика носила агрессивный характер и содействовала экономическому подъёму Афин, их промышленности и торговли. Писистрат затеял обширное строительство в Афинах, построил храм Афины Паллады (в Акрополе), затем водопровод и водоёмы, организуя общественные работы, привлекая в город выдающихся художников, поэтов. Афины украсились многими зданиями, было начато строительство храма Зевса Олимпийского. Писистрат сблизился с партией паралиев, отражавшей интересы горожан и искал у неё опоры.

Следовательно, этот защитник крестьянской экономики одновременно активно содействовал росту городов. Подобно Солону, он порывал с натурально-хозяйственной концепцией и ориентировался на расширение товарных отношений, неразрывно связанное с экономической экспансией городов. Объективные тенденции экономического развития оказывались сильнее иллюзий мелкого крестьянства, мечтавшего о сохранении своих позиций на почве натурального хозяйства. Поскольку торговля городов расширялась, становился неизбежным массовый привоз дешёвого хлеба из других стран. Но это необычайно ускоряло разорение крестьянства. В экономической платформе Писистрата сочетались противоречивые тенденции.

С точки зрения интересующей нас темы важно подчеркнуть, что и во втором из коренных вопросов экономической мысли Древней Греции Писистрат занял вполне определённую позицию. Вопрос о взаимоотношениях натурального и товарного хозяйства решался в пользу последнего. Это было вполне естественно для периода экономического подъёма городов Греции и прогрессивного расширения её торговли. В середине VI в. до н. э. торговля сулила грекам обширные перспективы обогащения и вместе с тем ещё не выявились её противоречия (как это будет позднее, особенно в IV веке до н. э.).

В экономической концепции Писистрата (как и Солона) противоречиво сочетались примирение с рабством, ориентация на экономическую экспансию городов и поддержание крестьянского хозяйства для частичной нейтрализации противоречий развивающего рабовладельческого режима. За годы тирании развитие городов и рабства сильно продвинулось вперёд. Однако, помощь крестьянскому хозяйству дала лишь временные результаты. Его разорение прогрессировало, и в V в. до н. э. в экономически наиболее развитых областях Греции возникла совершенно новая ситуация.

§ 5. Социальные тенденции «Гортинской Правды»

Своеобразным документом экономической мысли Греции переходного периода является «Гортинская Правда» ⁴⁶⁾. В ней очень ярко отразились процессы формирования рабовладельческого строя и вместе с тем борьба народных масс за сохранение пережитков родовых норм, спасение своей свободы от долгового рабства. Запись законодательства города Гортины (о. Крит) была найдена в 1884–1885 годах и относится к середине V в. до н. э. (в своей главной части). Некоторые историки (напр., Р. Ю. Виппер) относят этот документ приблизительно к 500 г. до н. э.

Р. Ю. Виппер совершенно неправильно комментировал этот документ, находя в нём «коммерческий дух» и даже стремление женщин обеспечить себе возможность самостоятельных инвестиций капитала за счёт приданого ⁴⁷⁾. На самом деле «Гортинская Правда» не даёт оснований для модернизации экономических условий античности и её экономической мысли. «Гортинская Правда» ярко отражает смертельную борьбу между общинным строем, уходящим в прошлое, и торжествующим рабством, за которым оставалось будущее. Например, законодательство Гортины заботится о том, чтобы при заключении браков родовая собственность не выходила за рамки рода. Следовательно, «Гортинская Правда» стоит на страже родовой собственности – первоосновы общинного строя; но противореча этому, она признает рабство правомерным явлением и пытается лишь регулировать его развитие. Так, в интересах свободных граждан господа объявляются ответственными за преступления своих рабов. Вместе с тем «Гортинская Правда» отразила незрелость рабства, допуская смешанные браки свободных с рабами. Дети от таких браков признавались даже свободными, если раб поселялся в доме своей жены, обладавшей личной свободой.

Таким образом, в «Гортинской Правде» отразилось как разложение общинного строя, так и формирование рабовладельческого способа производства.

Следует отметить, что общинный строй, разлагавшийся в самой Греции VII–VI вв. до н. э., часто возрождался за её пределами в процессе колонизации. Его противоречия выносились на более широкую периферию, где общинные формы производства и потребления иногда вновь возрождались в условиях античности. Как сообщает Диодор в «Исторической библиотеке», жители Книдоса и Родоса, бежавшие от тирании азиатских властителей, поселились на Липарских островах (после неудач в Сицилии), а затем, страдая от нападений пиратов, создали флот и разбились на две части, причём «одна обрабатывала землю, которая составляла общую собственность, другая – отправлялась на борьбу с пиратами». Объявив общим и всё движимое имущество, колонисты устроили «совместное потребление продуктов в виде публичных трапез». Такие порядки сохранялись некоторое время. Позднее липарийские земли были разделены, но обработка земель других островов продолжалась на общинных началах. Наконец, последовал раздел земли и на этих островах, но только на 20 лет. По истечении этого срока намечалось переделить её заново.

Вопреки свидетельствам Диодора Р. Пельман отрицал существование в 680 г. до н. э. общинного строя на Липарских островах у выходцев с Книдоса и Родоса, отождествлял порядки липарцев с законами пиратской крепости и вест-индского государства флибустьеров, указывая, что пираты всегда делят добычу по-товарищески ⁴⁸⁾. Но эти выводы лишены всякого основания. Поселение колонистов не могло быть гнездом пиратов, последние обычно не занимаются земледельческими работами.