Экономическая мысль Древней Греции. Курс лекций

§ 1. Экономические проблемы спартанского рабовладения

Особое место в истории экономической мысли античной Греции занимает Спарта. Как известно, социально-экономический строй последней оказался очень своеобразным и на протяжении целых веков вызывал изумление греков. Одни его осуждали как реакционный и деспотический, выражая чаяния демократических элементов греческого полиса. Другие, наоборот, идеализировали спартанские порядки, усматривая в них надёжный оплот против радикальных требований демоса и восстаний рабов. Наглядное представление об этом дают сочинения Ксенофонта и Платона. Уже в древности Спарта с её своеобразным общественным строем вновь и вновь оказывалась темой острой полемики. То или иное решение «спартанского вопроса» оказывало сильное влияние на развитие экономической мысли Древней Греции.

С другой стороны, в это развитие внесла свою лепту и сама Спарта, так как её своеобразный строй общественных отношений нуждался в экономическом обосновании. Спартанские порядки водворялись при активном содействии экономической политики определённого характера, которая тоже предполагала своё обоснование. Сама эта политика, известная под именем законов Ликурга, представляет собой весьма любопытное явление, отражающее своеобразие экономической мысли античности.

Когда позднее начался кризис спартанского режима, то стали возникать проекты его реформы, которые тоже оказывались очень оригинальными. Ведь спартанским реформаторам приходилось решать такие проблемы социально-экономического характера, которых не существовало в Афинах и других греческих полисах. Тем самым тоже вносились новые моменты в развитие экономической мысли античной Греции, как об этом свидетельствуют реформы Агиса, Клеомена и радикальные мероприятия Набиса. Своеобразие экономической мысли Спарты заключалось и в том, что в центре её внимания оказался аграрный вопрос. Яростная борьба за землю, кипевшая в аграрной Спарте, оказывала определяющее влияние на развитие экономической мысли. Самые острые вопросы эпохи концентрировались вокруг противоречий, связанных с распределением земли. Кроме того, определяющим для экономической мысли Спарты было отношение к тем общинным формам рабовладения, которые столь прочно укоренились на спартанской территории и порождали весьма своеобразные проблемы.

Буржуазные экономисты обычно игнорируют само её существование, а тем более своеобразие, довольствуясь лишь беглым обзором экономических взглядов Ксенофонта, Платона и Аристотеля. Не нашла она отражения и в советских курсах по истории.

По мнению буржуазных историков экономической мысли законы Ликурга «запечатлены сен-симонизмом» ¹⁾. Но такое сближение законов Ликурга с сен-симонизмом является чисто произвольным и совершенно необоснованным. Сен-симонизму чуждо было стремление к насаждению общинных форм рабовладения. Подобное сближение было рассчитано на дискредитацию социализма. Р. Пельман демагогически утверждал, что в Спарте существовал «социализм типа военных общин», которые потом и послужили Платону образцом ²⁾.

Таким образом, этот наиболее беззастенчивый фальсификатор истории экономической мысли античности приклеивал ярлык социализма даже к рабовладельческим порядкам древней Спарты. Трудно придумать более грубую фальсификацию истории. Зато в полном противоречии с тезисом о существовании социализма в рабовладельческой Спарте им отрицалось даже простое наличие в ней пережитков общинного строя. Приоритет и извечное господство частной собственности Пельман отстаивал любой ценой. В своё время Р. Виппер находил в истории Греции «коммунистическую школу», которая идеализировала общественный строй Спарты ³⁾.

В период общего кризиса капитализма спартанские «добродетели» вновь были извлечены из тьмы веков и стали объектом разнузданной политической демагогии для идеологов реакционной буржуазии. Так, фашистские историки предвоенной Германии демонстративно восхваляли Спарту, считая её прообразом фашистской Германии. Они утверждали (напр., Леншау), что Спарта была «непревзойдённым образцом государства», подобного которому «мировая история никогда больше не видела». Эта фразеология весьма ярко показывает реакционную сущность фашизма. Для фашистских мракобесов XX века именно террористический режим государственного рабовладения Спарты оказывался общественным идеалом. Спартанские порядки идеализируют и буржуазные реакционеры нашего времени подобно тому, как это делали идеологи греческих рабовладельцев IV века до н. э.

Экономическая мысль древней Спарты развивалась на почве её социально-экономического строя и свойственных ему противоречий.

Формирование рабовладельческого строя древней Спарты происходило в своеобразных условиях. Внутренний процесс дифференциации спартанской общины послужил исходным пунктом для этого и, как везде, общей основой становления рабовладельческого общества. Но этот процесс развивался очень медленно, так как господство натурального хозяйства задерживало его. Влияние торговли на него оказывалось несравненно более слабым, чем в других частях Греции или на островах Эгейского моря с их морской торговлей. Для континентальной Спарты были мало доступны пути тогдашней торговли, на спартанской территории стало невозможно возникновение таких богатых городов, как Афины и Коринф. В основном Спарта осталась вне того интенсивного процесса городообразования, который был так характерен для античной Греции и многое определил в судьбах последней. Экономика Спарты получила аграрное направление и сохранила его даже в V–IV веках до н. э., когда в полисах остальной Греции промышленность и торговля получили большое развитие.

Медленность разложения общинного строя и явилась определяющей чертой социально-экономической эволюции Древней Спарты. Это разложение дало спартиатам некоторое количество рабов, но сравнительно мало. В других центрах городской Греции он был ускорен за счёт импорта рабов. Там были использованы торговые источники рабов внешнего происхождения. Но для Спарты эти источники были недоступны, в связи с крайне слабым развитием её торговли. Орбита её экономической периферии оказывалась крайне узкой и чисто континентальной.

Решение вопроса было найдено в завоевании соседних народов, которое и дало удовлетворение экономическим домогательствам спартанских рабовладельцев. Ещё в XII–XI веках набеги дорян на территорию Пелопоннеса сопровождались порабощением местных жителей – ахейцев. Затем в VIII веке до н. э. была завоёвана территория соседней Мессении, а её жители обращены в рабов. Поэтому основная масса рабов Древней Спарты была получена военным путём и уже это обстоятельство наложило существенный отпечаток на характер спартанского рабовладения. Военное порабощение сопровождалось необычайным обострением классовых противоречий. В лице спартиата в глазах илотов выступал одновременно как первоначальный поработитель, так и последующий эксплуататор. Покупные рабы Афин и др. городов тоже ненавидели своих господ как эксплуататоров, но они всё-таки не считали покупателя виновником своего порабощения.

Крайняя острота классовых противоречий спартанского рабовладения оставалась неустранимой. По свидетельству Фукидида, «спартанцы испытывали страх перед буйством и многочисленностью илотов» и все мероприятия были направлены «к ограждению от илотов». Заключая в 420 году договор с Афинами, спартанцы навязали статью, обязывающую афинян помогать Спарте всеми силами, «если восстанет рабская масса».

Столь необычайная острота классовых противоречий спартанского рабовладения объяснялась не только его преимущественно военным происхождением. Дело в том, что в итоге завоевания ахейцев и мессенцев дорянами в Спарте оказался нарушенным основной принцип античных рабовладельцев, неоднократно прокламированный их идеологами. Он состоял в том, что по соображениям безопасности не следовало допускать концентрацию в одном месте или в доме господина большого количества рабов одинаковой национальности. Соплеменники, понимая друг друга и находясь в общем для всех тяжёлом положении, легче могли организоваться и затеять против господ заговор. Этим правилом руководствовались обычно греческие и римские рабовладельцы при покупке рабов.

В силу этого экономическая политика и экономическая мысль спартанских рабовладельцев должны были решать весьма своеобразные проблемы. Это и накладывало особый отпечаток на их развитие. Чтобы решить стоящие перед рабовладельцами задачи, использовано было то обстоятельство, что в Спарте VIII–VII веков ещё сохранялись сильные пережитки общинного строя, и частная собственность ещё только развивалась. Земля всё ещё оставалась общинным достоянием и процесс индивидуализации производства не был завершён. Поэтому, естественно, общинные формы использования земли были перенесены на рабов и в Спарте возникло общинное рабовладение, которое постепенно становилось государственным, по мере того как происходила консолидация спартанского государства.

Такой исход событий стимулировался и тем, что в ходе завоеваний покорённое население становилось своего рода общественной собственностью. В качестве последней они и поступали в коллективное пользование всех рабовладельцев.

Буржуазные экономисты вообще связывают пристрастие греков к коллективизму собственности с военным происхождением их богатства, так как во время войны добыча приобретается не индивидуально, а коллективно ⁴⁾.

Подобное заключение несомненно является преувеличением, так как на формирование античной собственности огромное влияние оказали пережитки общинного строя. Однако, совершенно очевидно, что способы общинного приобретения рабов в ходе войны оказывали затем своё влияние на формы их эксплуатации.

Античная Спарта и даёт такой вариант исторического развития. В ней устанавливается террористический режим государственного рабовладения, в условиях которого все рабовладельцы были одинаково заинтересованы в эксплуатации рабов, сохранении своей монополии на землю и коллективно защищали свои социальные привилегии. Тем самым достигалось такое единство среди господствующего класса, которое было невозможно в греческих полисах и прежде всего, в Афинах. Все рабовладельцы оказывались вместе с тем землевладельцами и борьба землевладельческой аристократии с торговой, столь обычная в Афинах, практически исключалась или сводилась до минимума. Само уравнительное распределение земли среди господ сильно нейтрализовало противоречия внутри господствующего класса.

Камнем преткновения для рабовладельческого режима Афин и других греческих полисов были противоречия между рабовладельческой знатью и свободным населением. Последнее было необходимо для подавления рабов и поддержания социального господства знати, но пользовалось лишь крупицами с господского стола и в конце концов разорялось. Но в Спарте этот вопрос получал гениальное разрешение путём включения всего свободного населения в рабовладельческую общину. В результате этого сильно расширялась социальная база рабовладельческого режима.

Для рабов Спарты был установлен террористический режим и сама она превращена в военный лагерь. Но и этого оказалась недостаточно для сохранения господства рабовладельцев. Пришлось пойти на существенные уступки в формах эксплуатации рабов, приспособляясь к сложившейся обстановке. Латифундиальное хозяйство в Спарте оказалось невозможным и укоренились мелкие формы производства крестьянского типа с использованием труда рабов. Последние получают пекулий (по латинской терминологии) и на господской земле ведут хозяйство, пользующееся относительной самостоятельностью. То, что в Риме стало возможно лишь в период кризиса рабовладения и выражалось в наделении рабов пекулием, в Спарте оказалось системой с самого начала. Здесь илоты вообще владели некоторым имуществом, полусамостоятельно вели хозяйство и в пользу господ лишь платили тяжёлые оброки.

Следовательно, в Спарте террористический режим государственного рабовладения сочетался с некоторой экономической самостоятельностью илотов, хотя и весьма относительной. Она несколько смягчала жестокий режим спартанского рабства, но порождала дух независимости и сопротивления, активной борьбы. Это обостряло классовые противоречия и вызывало ответные мероприятия господ, которые ещё больше усиливали свою террористическую политику в отношении илотов.

§ 2. Экономическое содержание «законов Ликурга»

Историческая традиция приписывает выработку принципов этой политики и вообще установление спартанской системы полулегендарному законодателю и мудрецу Ликургу, относя его деятельность к VIII веку до н. э. (приблизительно) и считая его дядей и воспитателем молодого спартанского царя, фактическим правителем государства. По совету дельфийского аракула, Ликург, якобы, обнародовал свою ретру (краткие изречения в виде формул), положившую начало спартанскому государству. Ему приписывался раздел земли на 9 или 10 тысяч наделов (клеров), с наделением каждого спартиата и уничтожением неравенства в распределении земли. В дальнейшем Ликург будто бы покинул Спарту, обязав её жителей клятвой соблюдения новых порядков. В честь его был выстроен храм, сам он объявлен героем и богом, стал символом справедливого правителя.

Новейшие исследования историков отрицают старые представления о глубокой древности спартанских порядков, характерных для VI–V веков до н. э. Они показывают, что только в середине VI века в Спарте произошёл коренной переворот в социально-экономическом развитии, и она перешла на казарменное положение. Основной причиной был страх перед восстаниями илотов, в связи с чем были закрыты спартанские границы для иностранцев, запрещён выезд спартиатов в другие страны, установлен террористический режим для илотов, стала ограничиваться торговля и т. д.

Многие буржуазные историки (Белох, Гильберт, Эд. Мейер, Пельман) вообще отрицают историчность Ликурга и относят возникновение легенды о нём к IV веку до н. э. и даже более поздним периодам, связывая её возникновение с борьбой за уравнительное распределение земли, свержение власти олигархического эфората и т. д. Но эти односторонние заключения отражают тенденции современной историографии буржуазного толка и модернизации экономических условий античности. Буржуазные историки не приемлют общинных форм экономической жизни даже в далёком прошлом и акцентируют на легендарности Ликурга.

Конечно, нельзя игнорировать того обстоятельства, что сведения о нём в ранних источниках очень скудны и лишь авторы более позднего времени (Эфор, Ксенофонт, Аристотель, Плутарх) ярко изображают его реформы. При этом и среди них не было должного единодушия в деталях. Так, о равном разделе земли между спартиатами умалчивают Геродот, Фукидид, Ксенофонт, Аристотель, Исократ, Платон и др. древнейшие писатели. Сам Плутарх, говоря о таком разделе, не приводит свидетельств. Поэтому некоторые историки считают его выдумкой стоиков ⁵⁾.

Но вопрос относительно историчности Ликурга не имеет существенного, а тем более решающего значения. Сами особенности строя античной Спарты и своеобразие её экономической политики были хорошо известны грекам V–IV веков. Спартанский режим идеализировался идеологами греческих рабовладельцев, они оставили его описание.

В своём сочинении «Государство лакедемонян» Ксенофонт дал яркое описание общественного строя Спарты.

Столь своеобразные порядки спартанского рабовладения просуществовали многие столетия. Официальная отмена законов Ликурга последовала лишь в 183 году до н. э. при Филопемене и только в итоге очень долгой борьбы. Следовательно, эти порядки и связанная с ними экономическая политика были характерны для Спарты очень длительное время.

Основоположники спартанской политики не оставили экономических трактатов, но её нормы несомненно являются важным элементом экономической мысли античной Греции. Так называемые «законы Ликурга» отличаются последовательностью, имеют в своей основе определённые принципы и формулируют целую экономическую платформу. Они вполне могут поспорить с экономическими проектами Платона и др. афинских писателей в формулировке экономических норм, их детализации, разносторонности, последовательном развитии основных положений. Экономическая платформа спартанского рабовладения отличалась известной цельностью и, главное, оригинальностью. Она давала иное решение коренных проблем рабовладельческого способа производства, по сравнению с экономической мыслью греческого полиса. В период широкой индивидуализации рабовладения, характерной для греческих полисов, экономическая мысль Спарты ориентировалась на коллективное господство рабовладельческой общины. Сформулированный ею принцип общинного, в дальнейшем государственного, рабовладения является определяющим для «законов Ликурга», а между тем этот принцип вовсе не был характерен для экономической политики полисной Греции, её экономической мысли. Не случайно поэтому экономическая концепция законов Ликурга вызывала изумление греков, а спартанские порядки стали рассматриваться в период кризиса рабовладельческого строя как экономический идеал.

Прокламируя общинные формы рабовладения, законы Ликурга требовали и коллективизма потребления. Для спартанской общины устанавливались общественные обеды, участие в которых признавалось обязательным. Так община спартанских рабовладельцев оказывалась вместе с тем каким-то обществом сотрапезников, возникало известное единство между производством и потреблением. Общинное рабовладение дополнялось адекватным ему коллективным потреблением. Режим спартанского рабовладения приобретал нужную цельность и относительную устойчивость. Илоты считались достоянием всей спартанской общины, были прикреплены к земельным наделам или клерам и вместе с последними предоставлялись только в наследственное пользование отдельных спартиатов. Их нельзя было продавать, убивать. По наследству они могли переходить вместе с наделом лишь к одному из сыновей.

Сам быт законы Ликурга регламентировали в соответствии со своим основным принципом общинности рабовладения. Личная жизнь спартиата почти всецело подчинялась общеклассовым интересам рабовладельческой общины. Он рассматривался, прежде всего, как принадлежность общины и обязывался служить ей всю жизнь. Уже с малых лет спартиат поступает под надзор общины, на службу к ней, и эта служба считалась высшей добродетелью. Самые жестокие формы воспитания устанавливались для молодого спартиата, чтобы сделать его способным подавлять сопротивление рабов, защищать классовые интересы рабовладельческой общины. Уже молодым спартиатам становится известным вид рабской крови, когда во время криптий они получало право избивать и уничтожать илотов.

Позднее всю жизнь спартиат должен был проводить в военных упражнениях, походах и т. д. Законы Ликурга превращали Спарту в военный лагерь, который должен был служить опорой для террористического режима спартанского рабовладения. Пресловутые спартанские добродетели становились элементом этого режима. Крайний деспотизм возводился в норму.

Большой интерес для историка экономической мысли античности представляет то обстоятельство, что законы Ликурга провозглашали принцип общинной собственности рабовладельцев на землю. Формально они каждому спартиату гарантировали земельный надел в 25–30 га, осуществляя принцип уравнительного землепользования! Таким образом, экономическая мысль Спарты давала совсем иное решение земельного вопроса, чем в полисной Греции, где всё больше укреплялась частная собственность на землю и это находило своё идеологическое отражение в экономической мысли. Спарта и в этом вопросе шла особыми путями, она пыталась укрепить свой рабовладельческий режим на базе уравнительного землепользования, общественной собственности на землю. Принцип частной собственности на территории Спарты ограничивался существенным образом. Спартанская система уравнительного землепользования в рамках рабовладельческой общины отличалась большим своеобразием и вносила новые моменты в историю экономической мысли Древней Греции. Тем самым внутри этой общины сильно ослаблялась борьба за землю и в своей борьбе с илотами рабовладельцы выступали более сплочённой группой.

Оригинальным оказалось и решение проблемы социальных резервов рабовладельческого режима. В принципе законы Ликурга включали в состав рабовладельческой общины всё свободное население Спарты. Все спартиаты признавались членами этой общины и могли претендовать на долю в коллективной эксплуатации рабов, на часть общинной земли, участие в политической жизни страны. Но зато каждый спартиат обязан был с оружием в руках защищать классовые интересы рабовладельцев, беспрекословно выполнять её требования, жертвовать в пользу них удобствами личной жизни, проводить десятки лет в обстановке военных лагерей. Тот самый вопрос, над которым сотни лет работала экономическая мысль Древней Греции – как использовать свободное население в интересах рабовладельческой знати – получил в Спарте оригинальное разрешение. Рабовладельческая община Спарты ассимилировала свободные элементы населения и более полно использовала их для подавления рабов, консолидации рабовладельческого режима.

Правда, не следует игнорировать одно важное обстоятельство. За пределами рабовладельческой общины на спартанской территории существовали периэки, которые не пользовались политическими правами, но в экономическом отношении были самостоятельными производителями. Фактически они играли роль демоса внутри Спарты, занимались ремеслом, использовались в качестве военного резерва и массовой базы спартанской армии. Время от времени возникала активная борьба между рабовладельческой общиной и периэками, сцены которой воспроизводили обычную для полисной Греции борьбу между рабовладельческой знатью и демосом. Периэки платили дань в пользу спартиатов, занимались лишь отчасти земледелием, а преимущественно ремеслом и торговлей. Их насчитывалось около 30 000. Это были потомки когда-то покорённого ахейского населении приморских и пограничных городов. Сохраняя личную свободу, периэки всё-таки не могли родниться со спартиатами (путём браков).

В целом периэки были, подобно демосу греческих полисов, промежуточным элементом населения между господами и илотами, они использовались для нейтрализации экономических противоречий натурального хозяйства Спарты, как производители промышленных изделий и для подавления илотов (в качестве ополченцев). Поэтому и в Спарте отчасти воспроизводилась та проблема взаимоотношений рабовладельческой знати со свободным населением, которая оказалась неразрешимой в полисной Греции.

Следует подчеркнуть, что в развитии натурально-хозяйственной концепции экономическая мысль Спарты пошла значительно дальше идеологов рабовладельческого строя полисной Греции. Законы Ликурга вообще запрещали спартиатам заниматься ремеслом, торговлей, посещать другие страны, участвовать в спекулятивных операциях, владеть золотом и серебром, обогащаться за счёт прибыльной торговли и т. д. То, что экономическая мысль в других местах лишь осуждала или презирала, в Спарте запрещалось. Законы Ликурга декретировали натурально-хозяйственную систему как обязательную для Спарты и исключали участие рабовладельцев в ремесле или торговле. Они ориентировались на натурально-хозяйственное разрешение экономических проблем Спарты и активно затрудняли процесс товаризации хозяйства. Наглядное представление об этом дают железные деньги, которые являлись обязательными в Спарте. Они естественно стали оковами для спартанской торговли и своею тяжестью тянули её вниз. В истории Спарты исключительно ярко обнаруживался тот факт, что для рабовладельческого способа производства характерно натуральное хозяйство. Доводя принципы этого способа производства до их логического конца, экономическая мысль Спарты приходила к полному отрицанию «денежного хозяйства», к которому столь большое пристрастие питают буржуазные экономисты, считая такое хозяйство единственно рациональным для всех времён и народов. Больше того, экономическая мысль Древней Спарты санкционировала активную борьбу с расширением торговли и денежного обращения. В этом вопросе спартанская доктрина тесно предвосхищала экономическую мысль средневековья, в истории которой натурально-хозяйственные воззрения играли исключительно важную роль.

В целом можно утверждать, что экономическая мысль Древней Спарты, нашедшая своё выражение в так называемых законах Ликурга и разных проявлениях экономической политики рабовладельческой общины спартиатов, отличалась большой оригинальностью. Она внесла новые моменты в историю экономической мысли античной Греции, оставила свой след в её развитии. Без учёта её особенностей нельзя составить правильное представление об основных проявлениях экономической мысли античности.

§ 3. Кризис «ликурговой системы»

Однако, отмечая своеобразие экономической мысли Древней Греции в её спартанском варианте, следует подчеркнуть, что для идеализации спартанского режима, часто встречающейся в исторической литературе и особенно фашистской, нет оснований. Эта идеализация не выдерживает никакой критики.

На самом деле ликургова Спарта консервировала устаревшие формы экономических отношений, когда насаждала уравнительное землепользование и общинный строй рабовладения. Прогрессивность спартанского режима довольно скоро оказалась исчерпанной и очень рано он начал играть реакционную роль. Уже в V веке экономическое отставание Спарты становится очевидным, позднее оно ещё больше нарастает. По сравнению с богатыми городскими греческими республиками Спарта оказывается отсталой и бедной, её хозяйственная жизнь заходит в тупик. Пути прогрессивного развития оказывались закрытыми для неё. Если всё-таки экономика Спарты развивалась, хотя и медленно, то лишь в итоге отрицания ликургова законодательства, подрыва его старинных основ. Это выражалось в концентрации земли в руках аристократии, исчезновении единства рабовладельческой общины, расширении товарных отношений, росте городов, их промышленности и т. д. Однако все эти процессы крайне замедлялись ликурговой системой. В V–IV веках до н. э. Спарта оказалась олицетворением всего реакционного в греческом мире.

Эта система отличалась крайним аристократизмом, в ней не было ничего демократического. Пресловутая простота нравов лишь маскировала паразитизм спартиатов, составлявших военную касту. Их насчитывалось только 9000, а между тем на них работало не покладая рук 200 000 илотов. Каждый спартиат в среднем эксплуатировал больше 20 илотов и вёл чисто паразитическую жизнь. Уравнительные тенденции спартанской общины не должны нас обманывать. За ними скрывался крайний аристократизм паразитической касты, противостоящей народу, окружённой ненавистью и чувствующей себя как на вулкане. Животный страх перед илотами был определяющим моментом для политики спартанской аристократии.

Правда, спартанский вариант греческого рабовладения оказался более устойчивым, чем афинский. Но в экономическом отношении это было достигнуто предоставлением илотам некоторой самостоятельности, сближением рабства с крепостничеством. Спартанские илоты были предшественниками римских колонов, в экономическом отношении стояли близко к ним. Спартанские рабовладельцы использовали экономические преимущества колоната раньше римских, и в этом состоит разгадка относительной устойчивости спартанского режима. Политически это было достигнуто созданием террористического режима для бесправных илотов, т. е. подавляющей массы населения страны (около 35% его). В обычных условиях спартиат не имел права убивать эксплуатируемых им илотов. Они считались государственным достоянием, которому нельзя было наносить ущерб произвольными действиями отдельных лиц. Но зато ежегодно объявлялась илотам официальная война и специально подобранные отряды избивали наиболее сильных или заподозренных в строптивости илотов. Такие отряды врывались в дома своих жертв и безжалостно уничтожали ни в чём неповинных людей. Илота уничтожали лишь за то, что природа наградила его большой физической силой или он ночью случайно оказался в пути.

Только поклонники концентрационных лагерей и фашистской диктатуры могут идеализировать террористический режим спартанского рабовладения и казарменный строй спартанской государственности. Этот режим не смог выдержать испытания времени, несмотря на все строгости ликургова законодательства и жестокости паразитической касты спартиатов. Объективный процесс экономического развития естественно оказывался сильнее архаической регламентации хозяйства и социальной жизни. Эта регламентация, освящённая ликурговым законодательством, тянула назад, стала анахронизмом, между тем как экономическая жизнь шла вперёд, хотя бы и крайне медленно. Происходило сближение спартанской экономики с общегреческой; со значительным запозданием, но в Спарте развивались явления, характерные для греческой экономики. Рост промышленности, расширение торговли, обогащение знати, разорение основной массы спартиатов, индивидуализация рабовладения и т. д. подрывали ликургову систему. Спартанская община равных становится фикцией, прикрывающей господство олигархии, малочисленной знати.

Если в конце VI века она насчитывала в своём составе 9000–10 000 спартиатов, обеспеченных землёй и рабами, то в IV веке уже только 1500 (по свидетельству Ксенофонта) или даже 1000 (по сведениям Аристотеля). Наблюдалась концентрация богатства в руках женщин, которые вообще играли большую роль в экономической жизни Спарты. Появились покупные рабы, как и в других государствах Греции. Золото и серебро всё больше проникают в хозяйственный оборот. Само спартанское государство уже не довольствуется железной монетой.

Любопытно, что Пелопоннесская война привела к более тесному взаимодействию Спарты с городами Греции, ускорила разложение ликурговой системы натурального хозяйства. Сама военная добыча в форме золота и серебра усиливала товаризацию спартанской экономики. Победив Афины, Лисандр отправил добычу в Спарту.

Когда военная добыча Лисандра хлынула золотым потоком в Спарту, там возник переполох. Как сообщает Плутарх, «самые благоразумные из спартанцев» ещё более «испугались силы, которую имели деньги» и с которой не могли бороться «даже лучшие из граждан». Решено было использовать золото лишь для государственных надобностей и под угрозой казни запретить приобретение золотых денег частным лицам. Однако, говорит Плутарх, спартанское правительство даже «приставив страх и закон в качестве сторожей» к дверям частных домов, не сумело всё-таки уберечь граждан и «сделать их непроницаемыми для денег» ⁶⁾.

Страсть к накоплению золота возросла, поскольку само правительство признало его денежным металлом.

В дальнейшем эфор Епиталей дал каждому спартиату право распоряжаться своим поземельным имуществом (путём дара или завещания). Правда, продажа старых родовых участков по-прежнему запрещалась, а продажа собственности, полученной в виде приданого или по наследству, считалась позорным делом. Под видом общих обедов, предусмотренных Ликургом, богатые спартиаты стали устраивать роскошные пиры.

Кризис ликурговой системы делал неустойчивым положение рабовладельческой общины в Спарте. Её социальные резервы таяли, экономически обеспеченных и боеспособных в военном отношении спартиатов становилось всё меньше. Экономически обездоленные элементы среди них не хотели защищать олигархическое государство. Между тем поведение илотов оставалось угрожающим. В годы Пелопоннесской войны спартанские илоты перебегали к афинянам целыми толпами, оказывались в лагере врагов Спарты.

§ 4. Реформы Павсания и Агиса

Поэтому в ходе кризиса ликурговой системы появляются любопытные проекты реформ, которые тоже являются интересным эпизодом в истории экономической мысли античной Греции. Эти проекты вновь обнаруживают своеобразие экономической мысли Спарты, обусловленное особенностями социально-экономического развития последней.

Уже в V веке делались попытки разрешить социальные проблемы Спарты путём реформы. Они связаны с именем Павсания, под руководством которого во время греко-персидских войн была одержана блестящая победа над персами при Платеях. Используй свой авторитет, он хотел сокрушить олигархию эфоров. При этом выставлялся лозунг возврата к старине, равенству наделов и т. д. В поисках поддержки народных масс, он, по свидетельству Фукидида, «обещал илотам свободу и права гражданства, если они примут участие в восстании и во всём будут помогать ему». Но победа осталась за эфорами и аристократами. Павсанию пришлось искать убежища в храме, и он умер там от голода, будучи замурован (около 470 г.).

Уже в этих событиях сказываются особенности спартанских реформ. Они исходят сверху, ориентируются на реставрацию ликурговой системы и предназначаются для укрепления рабовладельческой общины спартиатов. Только логика борьбы заставляет потом реформаторов апеллировать к народным массам, обещать последним разные льготы или даже свободу.

В дальнейшем аналогичные попытки реформ повторяются на более широкой основе и с применением более радикальных средств, но сам характер реформаторских проектов остаётся прежним. В третьем веке события приобрели драматический характер. Они были связаны первоначально с реформаторской деятельностью царя Агиса IV. По сведениям Плутарха, ко времени Агиса в Спарте оставалось не более 700 человек полноправных спартиатов, причём среди них, вероятно, не более 100 человек имели землю и наделы, а остальные представляли собою «неимущую и презираемую чернь».

Агис стал спартанским царём около 243 года и заявлял, что свою задачу видит лишь в восстановлении прежних законов и обычаев Спарты. С его точки зрения спартанский царь не может сравняться богатствами с другими царями, однако, возвратив гражданам «равенство и общее владение имуществом», приобретёт «имя и славу истинно великого царя».

Другой спартанский царь Леонид оказывал ему скрытое сопротивление, но осенью 243 года Агису удалось добиться избрания в эфоры своего сторонника Лисандра и последний внёс предложение о реформах. Их существенное содержание сводилось к предложению об уничтожении долговых обязательств, разделе земли для образования 4500 равных участков (подлежащих распределению среди спартиатов) и 15 000 мелких участков, предназначенных для периэков. Ставился также вопрос о восстановлении общественных обедов с образованием для этого 15 корпораций (фидитий) с участием 300 человек в каждой. Предусматривался возврат к дисциплине и образу жизни предков.

Однако осенью 242 года истёк срок эфората, Лисандр и его сторонники перестали быть эфорами. Новый состав эфоров оказался враждебным реформе. Тогда партия Агиса заставила новых эфоров сложить свои полномочия. Были назначены другие эфоры и последовало одновременное сожжение на площади всех долговых обязательств, обеспеченных недвижимым имуществом. По совету Агесилая земельная реформа была отложена, но всё же борьба закончилась осенью 241 года казнью Агиса ⁷⁾.

По сведениям Плутарха, к Агису примыкала молодёжь, между тем как старшее поколение оказывало сопротивление. Вместе с тем, женщины явились его противницами, имея в своих руках «большинство капиталов». Они «вмешивались в политику больше, чем их мужья в домашние дела». При этом «народ был изумлён великодушием молодого царя и глубоко обрадован его реформами», полагая, что лишь через 300 лет явился царь, достойный Спарты. Во всяком случае народ присоединился к Агису, но богачи обратились к Леониду с просьбой не оставлять их. После сожжения долговых расписок «народ стал требовать и немедленного раздела земель», причём Агис и Клеомврот отдали приказание относительно этого. Но Агесилай тормозил дело и тем самым оно было погублено.

В ходе борьбы за реформу сам Агис шёл на большие жертвы со своей стороны. Он отдал в общий фонд свои поля, пастбища, 600 талантов денег. Считается, что на его мировоззрение сильное влияние оказала философия стоиков ⁸⁾.

По сравнению с проектами предшествующего периода в реформах Агиса имелись новые моменты, которые ярко отражают дальнейшее обострение социально-экономических и классовых противоречий в Спарте. Так, ростовщичество получило в IV–III веках столь широкое распространение, что стало угрозой для рабовладельческого режима, именно его социальных резервов. Поэтому Агис пытался ликвидировать долговые обязательства, поставить ростовщичество вне закона и тем самым укрепить позиции спартанской общины. В этом вопросе он пользовался активной поддержкой народных масс, которые желали освободиться от гнёта ростовщиков. В истории Спарты накапливались противоречия, давно известные полисной Греции, городам последней с их развитой торговлей и широко распространённым ростовщичеством.

Затем сужение социальной базы спартанской общины зашло настолько далеко, что Агис проектировал пополнение состава спартиатов за счёт периэков и иноземцев (физически крепких и получивших воспитание). Он предлагал раздачу 15 000 клеров или наделов тем периэкам, которые были годны к военной службе. Следовательно, спартанская «община равных» окончательно выродилась и реформатор собирался укрепить её за счёт внешних источников, путём ассимиляции других прослоек населения Спарты. Подобно тому, как французский абсолютизм в позднее средневековье укреплял социальные позиции дворянства путём нобилитации буржуазии, так спартанский реформатор III века до н. э. собирался добиться консолидации рабовладельческого режима путём приобщения к нему части периэков. План Агиса отличался значительной широтой своих мероприятий.

В основном же проекты Агиса шли по пути предложений Павсания. Они звали к прошлому и предлагали реставрацию ликурговых порядков. Для осуществления этой задачи Агис не останавливался перед уравнительным переделом земли, чтобы выделить для спартиатов 4500 наделов. В случае осуществления этой программы были бы ликвидированы итоги целых столетий предшествующего развития и уравнительное землепользование вновь оказалось бы реставрированным среди спартиатов. Агис покушался на земельные приобретения знати и встретил с её стороны ожесточённый отпор. В этом и состояла одна из причин его поражения. С другой стороны, задержка «чёрного передела» вызвала недовольство народных масс, считавших себя обманутыми. Лозунг возврата к строгости нравов и суровому образу жизни в соответствии с предначертаниями Ликурга уже не вызывал энтузиазма среди экономически обездоленных масс населения. Они и так давно уже голодали. В результате Агис терял свою массовую базу и оказался изолированным перед лицом озлобленных врагов.

Развязать широкую классовую борьбу он не мог, опасаясь общего крушения рабовладельческого режима. Его реформы тоже исходили сверху и предназначались для нейтрализации народного протеста. Пытаясь лишь отчасти использовать поддержку низов для борьбы с олигархами, Агис не смог стать достаточно грозной для них силой и вместе с тем нажил себе много врагов. Он пал жертвой половинчатости своей политики. Затронув существенные интересы господствующей олигархии, Агис однако уклонился от того, чтобы поднять на активную борьбу народные массы. Оставаясь на позициях реформы и боясь революции, он естественно был обречён на поражение. Переоценив свой авторитет, Агис не принимал достаточно энергичных мер против врагов затеянной им реформы и тем значительно ослабил свои позиции. Следует подчеркнуть, что укрепление военной системы спартанского государства стояло в центре внимания реформатора. Поэтому начатая им реформа не могла обрести нужной поддержки народных масс и её социальная база сильно суживалась.

Но главной причиной неудач Агиса было то, что он стремился к осуществлению утопического плана реставрации отживших свой век отношений общинного рабовладения. Между тем процесс индивидуализации рабовладения зашёл очень далеко и являлся определяющим для экономического развития Спарты. В III веке вообще рабство переживало кризис в греческом мире, а между тем Агис своей реформой пытался реставрировать наиболее архаический вариант греческого рабовладения. Расширение социальной базы последнего не спасало положения, поскольку само рабство зашло в тупик. Улучшение экономических условий народных масс (периэков и илотов) не предусматривалось. Дело сводилось к пополнению общины рабовладельцев, силы которой совершенно иссякли.

§ 5. Реформы Клеомена

В этом и состояла классовая ограниченность «царственных реформ» Агиса, приведшая к их крушению. Однако его реформы нашли своё продолжение в деятельности другого спартанского царя Клеомена III.

По сведениям Плутарха, новый спартанский царь Клеомен был сыном Леонида и правил Спартой в 235–222 годах. Будучи женат на Агиатиде, вдове Агиса, он охотно слушал рассказы о планах Агиса. Но в отличие от последнего не был столь осторожен и кроток, не питал такой же склонности к умеренности и простоте, отличался большой энергией, мужеством, честолюбием, ему было «свойственно жало гнева». Клеомена тревожило положение в Спарте, где граждане были «очарованы бездельем и удовольствиями», цари не интересовались делами и носили лишь пустой титул, власть оставалась в руках эфоров, каждый думал только о своих выгодах, богатые стремились лишь к удовольствиям и наживе (не думая об общественных делах), большинство спартиатов «с неохотою думали о войне и относились без всякого рвения к спартанскому образу жизни». Он встал на путь реформы.

Клеомен уничтожает эфорат, изгоняет эфоров за пределы Спарты, жертвует своим имуществом в пользу спартиатов. Его примеру последовали Мегистон и другие. Далее, «вся земля была разделена» и царь назначил каждому спартиату надел, даже тем, кто бил изгнан (обещая вернуть с водворением спокойствия). Он пополнил число граждан «лучшими из периэков» и создал из них отряд в составе 4000 гоплитов. Были приняты меры к воспитанию молодёжи, вскоре «гимназии и сисситии получили подобающее им устройство», «лишь немногие по принуждению, большинство же добровольно вернулось к прежней простой спартанской жизни» ⁹⁾.

Любопытен тактический приём Клеомена. Чтобы ослабить своих врагов в столице, он увёл их в поход, а затем, явившись в Спарту, начал расправу с эфорами. Своим реформам Клеомен пытался дать некоторое идеологическое обоснование, он заявлял, что эфорат «не ведёт своё происхождение от божественного Ликурга» и неосновательно эфоры узурпировали власть в свою пользу. Клеомен собирался врачевать спартанское общество, чтобы «навсегда изгнать постороннюю заразу, внесённую в его организм, вместе с роскошью и изнеженностью, долговыми обязательствами и ростовщичеством», двумя «старыми язвами – богатством и бедностью». По его мнению, «необходимость извиняет насилие». Он ссылался на поучительный пример Ликурга.

Следовательно, реформы Клеомена были аналогичны преобразованиям Агиса, но осуществлялись более радикальными методами. Они вызвали переполох на Пелопоннесе. Народные массы повсюду приходят в движение и, пользуясь их поддержкой, Клеомен начинает завоевательные походы.

Терпя военные неудачи на Пелопоннесском полуострове, Клеомен ищет спасения в расширении реформ. Он осуществляет вторую реформу, разрешая зажиточным илотам выкупаться на волю с уплатой 25 мин (около 125 рублей золотом). 6000 илотов воспользовались этой возможностью и 2000 из них были сразу вооружены, включены в состав спартанского войска.

Но в целом, по свидетельству Плутарха, несмотря на свой радикализм, Клеомен сохранил подчинённое положение периэков и рабство илотов, хотя и отпустил на волю несколько тысяч последних (за деньги). Это запоздалое обращение к илотам не спасло положения реформатора. В 221 году при Селлазии македоно-ахейские войска разгромили армию Клеомена и последний бежал в Египет. Его реформы в Спарте были отменены.

Следовательно, судьба реформ Агиса и Клеомена оказалась в конце концов одинаковой. Причины поражения реформаторов в обоих случаях носили один и тот же характер. Реформы исходили сверху и были рассчитаны на осуществление утопической, даже реакционной цели. Реформаторы пытались укрепить рабовладельческую общину путём расширения её социальной базы и возврата к ликурговой системе. Но эта система стала уже анахронизмом, и все формы греческого рабовладения зашли в тупик. Реформаторы стремились осуществить свои планы без участия народных масс и избегая существенного улучшения их экономического положения. Поэтому перед лицом грозных врагов, в момент острых столкновений с олигархией реформаторы не могли опереться на поддержку народных масс, использовать их революционную энергию. Оставаясь на позициях рабовладельческого режима и не давая удовлетворения требованиям народных масс (периэкам, илотам), Агис и Клеомен теряли их поддержку и гибли в единоборстве с олигархией.

Однако характерно, что реформаторам приходилось всё более широко апеллировать к народным массам, принимать всё более энергичные меры для осуществления своих планов и углублять сами реформы. В этом отношении Клеомен пошёл значительно дальше Агиса, хотя и Клеомен не преодолел классовой ограниченности, свойственной начинаниям спартанских реформаторов.

Но как бы ни кончились реформы Агиса и Клеомена, они весьма любопытны как яркое проявление экономической мысли Древней Спарты. Экономические идеи обоих реформаторов оказались очень своеобразными и рельефно отразили глубокий кризис греческого рабовладения. Они апеллировали к отжившей свой век ликурговой системе общинного рабовладения и уравнительного землепользования, чтобы нейтрализовать экономические и классовые противоречия Спарты, связанные с индивидуализацией рабовладения, развитием торговли, концентрацией земельной собственности, разложением общины и сужением социальной базы господства олигархической знати.

Конечно, планы такого рода были наивными и реакционными, но не следует игнорировать широты их замысла и низводить всё до уровня отдельных практических мероприятий. Не подлежит сомнению, что они опирались на своеобразную экономическую концепцию, характерную для давних традиций экономической мысля Древней Спарты. Реформа отразили искомую веру спартанской знати в то, что коллективные формы эксплуатации рабов являются более надёжными и устойчивыми. Агис и Клеомен хотели нейтрализовать противоречия внутри рабовладельческой общины Спарты и усилить её социальные позиции.

Их планы во многом соприкасались с тем, что проектировали Ксенофонт и Платон. Эти идеологи афинских рабовладельцев тоже идеализировали общинные формы рабовладения и уравнительное землепользование, вообще спартанский режим.

По мнению В. П. Волгина, не исключена возможность прямого влияния платоновской теории на Агиса и Клеомена ¹⁰⁾. Но если даже такого влияния и не было, близость экономических идей спартанских реформаторов к воззрениям Ксенофонта и Платона очевидна. Только они не ограничились выражением общих пожеланий (подобно Ксенофонту) или выработкой фантастических проектов (с которыми носился Платон). Спартанские реформаторы попытались осуществить свои планы с помощью конкретных и насильственных мероприятий весьма радикального характера.

Имеются основания утверждать, что в период кризиса греческого рабовладения, в IV–III веках до н. э., происходило сближение экономической мысли Афин и Спарты. Это сближение шло на почве активных поисков выхода из кризиса. При этом одинаково общинные формы рабовладения считались спасительными и более безопасными, а уравнительное землепользование – панацеей от всех зол экономической дифференциации. Взоры идеологов и реформаторов рабовладельческого режима одинаково обращались в прошлое. Но в Спарте всё дело приобретало более практический оборот.

С другой стороны, реформы Агиса и Клеомена показывают, что реакция на развитие товарного производства и процесс индивидуализации рабовладения оказались в Спарте белее острой и энергичной, чем в Афинах и других центрах полисной Греции. Поэтому в Спарте стали возможны государственные реформы широкого масштаба, а не только туманные рассуждения о них. Сказывалось влияние исторической традиции. Натуральное хозяйство держалось в Спарте многие столетия и его кризис в IV–III веках воспринимался более остро. Общинные формы рабовладения укоренились очень давно, были освящены ликурговой системой и казались единственно надёжными. Когда затем начался процесс индивидуализации рабовладения и концентрации земли в руках олигархической знати, то это воспринималось в Спарте как потрясение основ. Реставрация ликурговой системы ставилась в порядок дня и более определённо выдвигались проекты экономических реформ.

Во всяком случае реформы Агиса-Клеомена по праву должны занять подобающее им место в истории экономической мысли Древней Греции. Игнорировать их нет никаких оснований.

§ 6. Реформы Набиса

Наиболее интересными применением экономической мысли Древней Спарты были реформы Набиса, которые переросли в настоящую революцию. Он повёл ещё дальше Клеомена в деле апелляции к народным массам и вступил на путь революции, посягающей на само существование рабовладельческого режима.

После гибели Клеомена III его реформы в Спарте пытался закрепить тиран Маханид, боровшийся с ахейской плутократией, однако был разбит Ахейским союзом. На смену ему пришёл Набис (207–192 гг. до н. э.), стремившийся к полной ликвидации личной зависимости в Спарте, разгрому крупного землевладения и даже объединению бедноты всего Пелопоннесса. Принадлежность к царскому роду помогла ему овладеть властью, и он использовал её для радикальных реформ. Выступая под знаменем «идеального ликургова строя», Набис фактически добивался серьёзных преобразований и осуществления новшеств. Он покровительствовал периэкским городам, установил связи с критскими пиратами, ликвидировал илотство, наделил илотов землёю, поощрял смешанные браки илотов со спартанцами, принимал в число граждан пришлых людей и создал шестую «филу новых граждан». Возникала однородная масса населения при незначительной прослойке рабов.

Но против Набиса образовалась обширная коалиция почти всех городов Греции во главе с Ахейским союзом. В результате борьбы с этой коалицией Набис погибает ¹¹⁾. Он был предательски убит (во время военного смотра).

Как сообщает Полибий, тиран лакедемонян Набис «изгонял граждан, освобождал рабов и женил их на жёнах и дочерях господ их, открыл в своих владениях как бы священное убежище всякому, кто был изгнан из родной земли». По сведениям Ливия, созвав собрание в Аргосе, Набис «обнародовал два предложения: одно о новых долговых книгах, другое о разделе полей поголовно». Поскольку он стремился к перевороту, это были, по мнению Ливия, «два средства разжечь чернь против знати» ¹²⁾.

Буржуазные экономисты не скрывают своей ненависти к Набису и его радикальным реформам. К. Бюхер называл Спарту времён Набиса «государством рабов и бедняков, оборванцев и висельников» и считал печальным, если бы оно не оказалось разбито Филопеменом, хотя и «означало последний исход, найденный греками в социальных смутах» ¹³⁾. Однако даже буржуазные историки эллинизма признают, что Набис «вовсе не был таким жестоким, как его обрисовали враги» уже в древности ¹⁴⁾.

Наоборот, нужно подчеркнуть, что Набис в силу логики событий оказался во главе настоящего социального переворота, который привёл в движение народные массы и пошёл очень далеко. Этот переворот был новым, в известном смысле исключительным, этапом развития кризиса рабовладельческого режима в Спарте. Если Агис и Клеомен пытались лишь использовать брожение в народных массах для укрепления рабовладельческого режима, не придавая этому брожению организованных форм, то Набис стал во главе экономически обездоленной массы свободного населения, чтобы сокрушить этот режим. Он приступил к ликвидации кастовой обособленности спартиатов и начал освобождать илотов, брутальная эксплуатация которых составляла на протяжении целых столетий основу рабовладельческого строя Спарты. События приобрели характер подлинной революции, хотя и происходили опять под лозунгом возвращения к законам Ликурга. Этот лозунг приобрёл теперь совсем другой смысл, так как речь шла не об укреплении рабовладельческого режима, а об его искоренении. Выступая под лозунгом возврата к ликурговой системе, народные массы фактически вели борьбу против неё. Набис преодолевал ограниченность реформ Агиса и Клеомена, его экономическая платформа оказалась несравненно более широкой и радикальной. Именно в углублении социального переворота он искал источники сил для осуществления своих грандиозных планов. Силы спартанской революции нарастали, и она била раздавлена лишь внешней интервенцией. Политика Набиса приобрела столь радикальное направление, что всполошила рабовладельческую аристократию соседних стран.