Эльфийский бык

Глава 28 Где ведутся разговоры на лавочке

Глава 28 Где ведутся разговоры на лавочке

Три девицы под окном…

Многообещающее начало.

Маруся крутила в руках картонную карточку. Красивую, надо сказать. Плотная белая бумага. Изысканная вязь серебра. Аккуратный шифр без излишеств.

Свириденко, никак, дизайнера сменил.

— Пойдете? — поинтересовалась Аленка, высыпав в пакет шелуху. Тыквенные семечки опять Настасья притащила, и тоже в пакете, который на лавку и поставила.

Семечки были высушены и зажарены.

— Пойдем, — Настасья облизала пальцы и вытерла о штаны, после вытащила свою карточку. — Раз уж приглашают… по-соседски… отчего бы и не сходить.

— Опасно, — Аленка потерла шею. — Сегодня вон чего устроили.

— Ты как-то?

— Да нормально я… и огнецвет тоже.

За него Аленка, кажется, волновалась куда сильней, чем за себя.

— Синяки вон только, — она протянула руку. — Но сама виновата. Пыталась вырваться. Нет, ну вот вправду, на что этот идиот рассчитывал-то?

И ребра почесала.

Ребра, видать, слегка ныли.

— А Степка как?

— Да тоже ничего. Очухаться очухался, но пока пластом лежит.

— Я загляну, если хочешь, — предложила Настасья.

— Да нет, я ему отвару дала. Тут пока эта погань не выйдет, легче не станет. Выворачивает его наизнанку. И батя сказал, что дня два еще будет полоскать… ну в лучшем случае. Но сам виноват. Вроде как расслабились, привыкли, что в лесу безопасно…

— А эти где? — поинтересовалась Маруся. — Которые на вас…

— Батя сказал, что есть кому разобраться. Уйти ушел, а вернулся какой-то донельзя довольный. Давно таким не видела… в общем, мутно это все, девчонки. Но если что, Сашка — мой.

— Чего это? — Настасья приглашение, которое ныне доставили нарочным, положила на лавку. Семечки её интересовали куда больше. — Понравился?

— Не знаю пока… я ж так-то с ним не говорила особо… но до дома он меня допер. Представляете? Даже не запыхался!

— Да иди ты!

Настасья с Марусей переглянулись. И Марусе подумалось, что, может, и вправду повезло… правда, какое-то очень уж своевременное везение. И не случилось бы такое, чтоб оно чем иным обернулось.

Нехорошим.

— Потом еще и сеть эту… Серега как увидел, с ножом сунулся, а она только туже затягиваться стала. И вообще… ну а он на Серегу рявкнул, чтоб руки убрал. И так, что Серега убрал. А он никого, кроме бати, и не слушает.

— И дальше что? — Настасья семечки давила пальцами, благо, ныне никто-то не видел и не мог упрекнуть в недостатке девичьей слабости.

— А дальше сам стал разматывать. И вот… — Аленка потерла шею, — размотал. А там и батя пришел. Славка за ним метнулся… ну и вот.

— И что батя?

— Ничего. Молчит… он у нас всегда молчит. Но Серега сказал, что если так, надо дальше его испытывать. Сашку в смысле. Ну, чтоб совсем по правилам и заветам. А батя только хмыкнул. И буркнул, что как бы испыталку не надорвали… но ты ж их знаешь. Если напрямую не запретит… а он не будет.

— В общем, семечек у меня еще два мешка, — заключила Настасья. — Надолго хватит. Марусь, а тебе который по нраву?

— Никоторый.

— Мар-у-у-сь…

— И я им тоже.

— Откуда такая нечеловеческая самокритичность?

— Очень даже человеческая, — Маруся испытывала огромное желание отправить приглашение в мусор. Но идти придется. Не столько ради поддержания добрососедских отношений, которых никогда-то не было, сколько потому, что на вечере этом наверняка будут нужные люди.

Тот же глава отделения Имперского банка. С ним бы поговорить о реструктуризации…

И в целом.

Да и так…

Нападать Свириденко прилюдно не станет. Подгадить, конечно, постарается, но тут уж от них с Таськой зависит, справятся или нет.

— Я просто понимаю, что…

— Мордой лица не вышла, — подытожила Настасья с присущей ею прямотой. — Да и в целом, Аленка, сама знаешь, не везет нам со столичными. По-семейному. Так что пусть себе… живут.

— В коровнике? — Аленка прищурилась.

— Там быки.

— Бычарник не звучит.

— Зато правда, — Настасья пересыпала семечки из руки в руку и выглядела задумчивой. — В последнее время как-то мне неспокойно… такое вот поганое чувство, что того и гляди вляпаемся.

— Так уже ж, — Маруся сунула приглашение в карман. — По самые уши.

Тоже забота…

Идти надо, а в чем?

В джинсах на званые вечера ходить не принято. Платья… где-то были, да не те, что подходят к случаю. На чердаке разве что поискать, там, может, от бабки осталось еще что, неперешитое. Или вот шторы еще сохранились, которые прежде в парадной зале висели, из золотистого атласу. Надо будет тетку Анну попросить.

И девчонок.

Глядишь, сообразят чего, сообразно классике.

— Не-а. Это другое, — Настасья покачала головой. — Главное, понять не могу… и на картах расклады делала. Показывают, что гость на пороге. А от того гостя беды большие. Еще валетов четверка сразу выпадает, такого ж ни разу не было…

— Сидите? — тетушка Анна шла со стороны реки, и в лунном свете волосы её отливали характерною прозеленью.

— Сидим, — призналась Маруся. — Вот… на вечер пригласили. Посвященный выступлению мировой знаменитости. На скрипке играть будут…

— И чего не так?

— Да… все не так. А девчата где?

— Купаются, — тетушка пожала плечами.

— Ты их предупреди, чтоб к магам особо не лезли, а то мало ли…

Тетушка фыркнула и глянула этак, примеряясь.

— Который по нраву пришелся?

— Никоторый, — привычно уже отозвалась Маруся. — Просто вот… столичные они. А от столичных одни беды.

— Император — мой, — на всякий случай предупредила Аленка. — Если кто сунется, не погляжу, что твоя родня, мигом косы зеленые повыдираю.

— Да кто ж поперек тебя сунется-то, деточка, — тетка Анна говорила успокаивающе. — Только рады будут… ты лучше скажи, Аленушка, с кем это твой отец в лесу-то встречался?

— Понятия не имею.

— Встретила на опушке, так от него крепко молодецким духом тянуло… — тетка Анна прищурилась. — Если отправлю кого погулять, поглядеть, кто там лазает, возражать не станете? Сами понимаете, девки в самой поре. У иных и вовсе последнее лето…

— Понимаю, теть Ань, — отозвалась Маруся, чувствуя укол совести. — И… извините, что так получается… что тут…

— Не спеши, деточка, — тетка Анна рученькой махнула. — Богам оно виднее, как все сладить. А в лес я кого из девочек отправлю… молочка вон пусть снесут. Пирожков… одичалого мужика лучше всего на пирожки брать. Только с начинкой покумекать надо. Одни больше мясное жалуют, другие — сладкоежки… вот мой Петрович, он с яблочным повидлом любит…

Так и ушла, рассуждая о пирожках и мужиках.

— Знаешь, — Настасья заговорила далеко не сразу. — А вот теперь мне как-то и спокойнее стало, что ли…

— Тогда хорошо, — Аленка поднялась. — Пойду я. Завтра к роднику надо будет, огнецвет высадить. Где только достали, сволочи. Они же ж в наших-то краях еще когда повывелись. Но ничего, теперь-то я не позволю…

И ушла.

А Маруся осталась. И Настасья, которая прилипшие пленочки с пальцев слизала, а шелуху в пакет высыпала.

— Ответ пришел, — сказала она тихо. — Из имперской канцелярии… по жалобе. Проверку отправляют.

— И?

— И от этого мне вдвойне неспокойно… как будто вот… что-то сдвинули мы этой проверкой. И может плохо быть. Всем.

— А что еще писали?

— Что князя какого-то целого выправили. Правда, от этого князя ни слуху, ни духу… — Настасья вздохнула. — Свириденко тоже наверняка предупредили.

— Думаешь, от этого и приглашение?

— Не знаю. Но раньше он нас не звал. Может, хочет договориться? Я про этого князя почитала… пишут, что принципиальный очень. И если вдруг из-за него… что делать станем?

— Понятия не имею, — Маруся снова вытащила приглашение.

Через три дня уже.

И значит, отправили его в последний момент. Почти оскорбление…

— Договариваться со Свириденко… — Маруся поняла, что не будет с ним договариваться. — Бесполезно. Обещать он горазд, да только эти обещания все… их ведь и держать надо. А он… найдет способ все перевернуть и нас же виноватыми выставить. Поэтому…

— Играть спектакль о примирении пред столичным князем не станем, — подытожила Настасья с чувством глубокого внутреннего удовлетворения.

— Именно.

И Свириденко о том знать должен. Он ведь не дурак. И Марусю изучил ничуть не хуже, чем она его. А то и лучше. Что из того следует?

Что гадости ждать надо, но вот какой…

— Может все-таки дома отсидимся? Отправим бумагу, что занемогли…

— Надо, — Настасья покачала головой и поморщилась. — Надо, Маруся… такое вот… если не пойдем, погано будет. И если пойдем, тоже погано… но тогда-то и знать не будем, отчего.

— Тут… — Маруся семечку взяла. — Вопрос еще, как идти… с сопровождением…

— Маму Васю?

— Нет. Ей волноваться ни к чему.

— Вдвоем не вариант… — подумав, согласилась Настасья.

И Маруся кивнула.

Нет, времена ныне не те, чтоб девицам молодым на вечера нельзя было являться в одиночестве. Можно, но… как-то это до сих пор не принято, что ли.

Вызывающе.

Выйдет, будто она, Маруся, условностями пренебрегает… и Свириденко это отметит, заметит и донесет до нужных ушей. Да еще так, что малость эта обернется большими проблемами.

— Сабуровых… — Настасья поморщилась. — Тоже нельзя брать. Может, на это и расчет? В лесу не подловили, так на званом вечере… они ж молодые, будут из себя выводить. Или подольют еще какой погани. А если контроль потеряют, то…

Маруся кивнула.

— Магов? — предложила она. — Попросим? Столичные… с такими не зазорно являться. Да и Свириденко не станет нерв трепать, если…

— Если поверит, что столичные. Слышала, чего Петрович рассказывал?

Маруся хмыкнула.

Не услышать было сложно. История весь Подкозельск облетела, успев обрасти преудивительнейшими подробностями.

— Так это Севрюгин. У него мозгов и раньше-то было немного, а теперь и последние чувством собственной значимости вытеснило…

Маруся потянулась.

Почему-то стало жаль, что она этого не видела… очень жаль.

— Да… — задумчиво протянула Настасья. — Надо… звать. Легче… становится, если представить, что они тут. Не так… муторно.

А это аргумент.

Определенно.

— Вот завтра и позовем. Только… тетка Аня права.

— В чем?

— В том, что не с пустыми руками идти надо. Пирожки…

— Пирожки не успеем. Мы ж не они, чтоб от так… — Таська щелкнула пальцами. — Но блинов могу.

— Сегодня уже были.

— Так были толстые, а я налистников накидаю. С молоком и вареньем. Яишенку опять же.

Мысли были здравые.

В целом.

Хотя оставалось некоторое чувство неправильности…

— Я вообще слышала, что в столице есть такие мужики, которым платишь, и они тебя сопровождают. Для приличий.

— Таська!

— Что? Можно подумать, ты на сосне одни лишь сельскохозяйственные ведомости читаешь.

Её правда.

Не одни.

— Денег нет, — сказала Маруся на всякий случай, чувствуя, что уши краснеют.

— Так… то в столице деньгами, — у Таськи как всегда был свой аргумент. — А у нас провинция-с… мы с большего натурой.

— Тась… вот в твоем исполнении это как-то совсем пошло звучит. Получается, что мало того, что пойдем хрен знает куда, так еще и в сопровождении продажных мужчин. Которые ко всему продастся должны за блины с яичницей.

— Скажи еще, что у меня блины плохие…

Маруся хмыкнула.

И рассмеялась…

И Таська тоже.

— Ты… — толкнула она локтем. — Только им не говори… и вообще, чур темненький — мой. Или он тебе нравится?

— Нет.

— Точно? Ушастый так-то тоже ничего такой… хотя и пооблезлый. Аленке надо сказать, чтоб принесла чего, а то с такой рожей решат, что больной…

Вот же…

Дал бог сестру.

Хотя…

— Семки, — напомнила Маруся, протягивая руку. — Вот… может, в этом и задумка? Опозорить нас перед всеми? Показать…

— Мелковато… хотя опозорить он будет только рад, но поверь, Свириденко задумал что-то помасштабнее… на чем поедем-то? Из транспорта только Петровичева «Нива» осталась. Ну или трактор. Но на тракторе являться совсем уж эпатажно будет.