Эльфийский бык

Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника

Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника

«Да, моя мама была абсолютно уверена, что я маюсь дурью. Но также она совершенно точно знала, что никто лучше меня этого не делает!»

Из благодарственной речи одного лауреата премии имени Зигмунда Фрейда в области нейропсихологии

— Ты о чем вообще думал⁈ — маменькин голос, и в обычное-то время громкий, ныне заполнил весь особняк, от подвалов, в которых вызревали сыры и отдыхали вина, до самого флюгера. Причем от голоса этого флюгер, еще прапрадедом Волотовых деланный и им же зачарованный, вздрогнул и замер, чего не случалось в последние лет триста.

Береслав поспешно смел со стола крошки и, вскочивши, вытянулся перед маменькой.

Оно, конечно, зря.

Бесполезно.

Бывает же, что в семействе почтенном и старом, традициями известном, урождается… этакое вот. И оттого Береника Волотова на младшенького глядя, обычно давила тяжкий вздох да печалилась. В годы ранние вся-то родня по линии Волотовых наперебой убеждала, что ничего-то страшного, возьмет еще кровь свое, вырастет еще дитятко.

Вытянется.

А оно никак.

И ныне вот, на матушку глядючи, Береслав голову задирал.

— К-когда? — уточнил он робко.

— Что «когда»?

— Когда я думал?

— Вот и мне тоже интересно, когда же ж ты думал? — маменькин палец уперся в лоб. — И чуется, что никогда!

— Я…

Береслав отчаянно пытался вспомнить, что же этакого он в последние дни утворил.

Напился?

Так… это да, это давече случилось, но в тот раз, когда сдачу диплома отмечали, он вроде и не сильно злоупотребил. Да и матушка в отъезде была, дальние шахты проверяя. Донес кто? Но с чего бы… вроде ж не буйствовал, посуду не бил и даже матушкиного кота, тварь злопакосную, за хвост ни разу не дернул.

Тогда…

Может, Нютка позвонила? Обрадовала новостью неожиданной о скором прибавлении…

По спине поползла струйка пота. А если и вправду? Она намекала про семью там, детишек… Береслав, конечно, артефактом пользовался, ибо желания заводить семью и тем паче детишек не имел, но кто их, женщин, знает.

Коварные!

Могла ли…

— Мама, я не специально! — выдавил он и глаза закатил, изображая ужас и раскаяние, но, видать, не убедил, если матушка отвесила затрещину.

Да такого в жизни не случалось…

Ну, Нютка, дай только…

— Мама⁈ — Береславу было не столько больно, все же силу матушка всегда умела рассчитывать, сколько обидно. — Да что случилось⁈

— Что? Случилось, да… случилось… — матушка скрестила руки на груди. — То случилось, что сына Господь крепко мозгами обделил…

— Виноват, — на всякий случай Береслав снова изобразил раскаяние. — Но чувство вины будет куда более искренним, когда я узнаю, что именно я сотворил.

Матушка вздохнула.

Вытащила телефон, тыцнула пальцем, тихо проворчав что-то под нос, скривилась, а после сунула этот телефон Береславу.

— Твое? — поинтересовалась она строгим голосом. — Творчество?

Хуже всего, что творчество и вправду было Береславово.

— А… это… ну…

— Твое, спрашиваю? — голос маменькин стал ласков-преласков.

— Ну… как бы… да, — Береслав отвел взгляд.

Врать маменьке он не мог. Не то, чтобы из моральных принципов, скорее уж потому, что Береника Волотова сына своего знала распрекрасно, а потому любое вранье его видела, чуяла и категорически не одобряла. Причем неодобрение это выражала весьма деятельно. Если в годы детские страдали уши — Береслав в тайне подозревал, что нынешняя его лопоухость именно от того и происходит, — то в годы ранней юности, согласно семейной традиции, основной удар взяла на себя задница. И следовало сказать, что общение с розгами, пусть и нечастое, весьма способствовало прояснению сознания. Хотя, наверное, расходилась с принципами гуманности и педагогики в принципе.

Но какая педагогика, когда традиции есть?

— И вот спрашиваю, о чем ты, иродище, думал, когда писал это?

— Ну… — Береслав потер ладонью лоб, честно пытаясь воскресить воспоминания. — Я… тогда… не очень… помнишь, я денег просил… немного… а ты сказала, что если мне мало, то надо пойти и заработать.

Матушка убрала телефон.

— А тут мне предложили… пару групп вести… в сетях… модерация, контент…

— Контент… — повторила маменька эхом.

И привычно заныла задница.

Нет… после того, как ему двенадцать исполнилось, розги из жизни исчезли, сменившись иными способами воздействия. Но что-то подсказывало, что убрали их не так и далеко. И с маменьки станется…

— Дальше, — потребовала она.

— Надо… было популярность группы повышать. Подписчики там и все остальное… ну а народ наш как? Ему всякие благообразные новости… ну тьфу, тухляк. Любят же что повеселей… чтоб там… ну, разное…

Он стушевался.

— Я и подумал… вброс сделать. Хайп поймать… мам, ну это же что… это ж просто группа… таких в сетях десятки! Сотни! Я статью удалю и…

— Поздно, — произнесла матушка премрачно. — Твой… вброс с хайпом перепечатали. Надо полагать, такие же идиоты…

Задница заныла сильнее.

— А газетенка эта попалась на глаза… как ты думаешь, кому?

— Нет, — севшим голосом произнес Береслав.

— Да, дорогой мой… там, конечно, поставили сносочку, что, мол, народное мнение… аноним… но вот мне аккурат позвонили… поинтересовались… как же вышло так, что ты, мой сын… и этакие пакости пишешь.

Краска прилила к щекам.

И отлила.

И…

— А… ты?

— А что я? Пообещала выяснить. Обстоятельства.

Матушка махнула рукой.

— И?

— И выяснила, что младшенький у меня не только слабосилок, но еще и идиёт редкостный, — это Береника Волотова произнесла с глубокой печалью.

— И что теперь?

Вдруг подумалось, что розги — это не самое плохое, что может в жизни случиться. И Нютка вон тоже… пусть бы была беременной, Береслав уже согласен.

На семью.

Детей.

И в принципе.

Род за ней хороший, с таким и породниться не грех. А что мозгов у Нютки, как у канарейки, так… Береслав с ней изначально интеллектуальные беседы вести не планировал. Для бесед найдет кого-нибудь. Как все делают.

Пусть и тошно, но… жизнь — она такая.

— Теперь… теперь, дорогой мой, придется это доказывать.

— Что я… идиёт?

— Именно. Что ты просто идиёт, а не заговорщик и изменник…

Береслав закрыл рукой лицо.

— … которому самое место на каторге. А то и на плаху ведь можно. Чай, имелись прецеденты.

Заныла шея.

Вспомнился вдруг просмотренный давече исторический фильм, причем не весь целиком, ибо смотрелся он одним глазом, да и сопровождался просмотр потреблением всякого-разного. А вот сцена казни в память врезалась. Хорошо так врезалась. Надежно.

— Так… какая измена… и заговора никакого, — произнес он сдавленным голосом. — Никого уже давно… за измену-то…

— Повода не было, — отрезала маменька. — А теперь твоими стараниями появился.

— И как быть?

— Как, как… будем… искать… доводы, — Береника Волотова поморщилась, уже предчувствуя, что эти самые доводы станут роду в приличную сумму. А зряшних трат она не любила. — Компромиссы…

— А я?

— А ты пока поедешь…

— В ссылку?

— В Подкозельск, — она дотянулась и отвесила еще одну затрещину, перебив вопрос. — Поднимать сельскую культуру.

— В смысле?

— В прямом! Ты у нас по диплому кто?

— Маг… — Береслав замялся, поскольку собственная специальность звучала… да не звучала она, никак. Но что сделаешь, если на традиционный для семьи землеведческий факультет он не проходил по силе.

И ни на какой из реальных тоже не проходил.

Вот и оставались к выбору — теоретическая магия, требовавшая хорошего знания математики, а с нею у Береслава никогда взаимопонимания не было, и искусствоведение.

— Маг, — отозвалась маменька эхом. — Искусствовед, специалист-культуролог и регионовед.

Почему-то прозвучало издевкой.

Надо было идти на реставрацию, там и интересней, и…

Поздно.

— А в Подкозельске аккурат клуб имеется. Имелся. Года три как с баланса сняли. Но теперь опять поставят. Для повышения культурного уровня населения, — маменька поднялась и Береслав на всякий случай втянул голову в плечи.

Береника Волотовна только пальцем погрозила.

— Посидишь там, — сказала она. — Годик-другой… концерта организуй какого. Мероприятие устрой. Придумаешь чего-нибудь. Но чтоб с отчетностью, ясно⁈

Отчетность она всегда уважала.

— А… можно не в Подкозельск? — почуяв, что маменька отошла, а она-то, пусть и гневаться была горазда, но и отходила быстро, Береслав осмелел.

— Можно, — кивнула Береника Волотовна. — Можно не в Подкозельск, а сразу на каторгу… там тоже культурная целина лежит, ждет не дождется, когда кто-нибудь ея поднимать станет. Заодно и пообвыкнешься.

— С чем?

— С каторгой, дорогой… с каторгой… если мозгов у тебя не прибавится, прости Господи, то рано или поздно там и окажешься. А так-то и ехать недалече будет, и людишки кругом уже знакомые…

Говорила она вроде бы с насмешечкой, но по спине побежали мурашки.

— Лучше… все-таки Подкозельск, — решился Береслав. — Погожу я пока с каторгой… сельская культура, мама, она мне как-то душевно ближе, что ли. Прям… чую желание единиться с природой.

— Вот и хорошо, — маменька окончательно успокоилась. — Каторга, конечно, место занятное и в окультуривании весьма нуждается, а регионы у них там такие, что ведать — не переведать. Но есть у них одно обыкновение. Любят удерживать особо ценных специалистов… обычно лет на десять-пятнадцать. В зависимости от статьи.

— К-какой?

— Кто ж его знает… на месте, чай, подберут. Значит, Подкозельск?

Береслав поспешно кивнул, решив, что совершенно точно не хочет знать, какую именно статью подберут такому особо ценному специалисту, как он.

— Вот и хорошо, — маменька, кажется, обрадовалась. — Да и дружок твой туда же отправится…

— Иван?

— А у тебя еще какой завелся?

— Нет, — вынужден был признать Береслав.

Все же сила, как и её отсутствие, значили много. С друзьями было сложно… в целом было сложно. Он пощупал переносицу, которая несколько раз ломалась в процессе диалогов разной степени конструктивности, а потому четко запомнила, что иных друзей у него нет.

Но если Иван тоже… может, все не так и плохо?

— А он за что?

— Он… за голую правду, скажем так, — маменька с трудом сдержала улыбку. — На самом деле это его в Подкозельск отправили, а я уж постаралась, чтоб и тебя заодно…

— Спасибо, мама, — это Береслав сказал совершенно искренне.

— Не за что… Дураки должны держаться стаями.

— Почему?

— Пасти будет легче… Грехи мои тяжкие…

Ваньке надо будет позвонить.

Если его ссылают, то о выходке дурной — а Береслав теперь сполна осознавал глубину её дуроты — наверняка узнал дядюшка. Князь же Кошкин и без того к племяннику относился весьма холодно.

— А выезжать-то когда?

— А вот завтрева… документы выправите и вперед. И да, — словно спохватилась маменька. — Жить будешь на свою зарплату.

— Что? — а вот такого подвоха Береслав не ожидал.

— Высочайшее распоряжение… кто-то там опять инициативу выдвинул, о пересчете тарифов. Оптимизация, реконструктизация и чего-то там еще… ну, как оно обычно бывает. Вот Император и распорядился это дело… как это… — маменька щелкнула пальцами. — Апробировать. Вам и выпала высокая честь выяснить, как молодым специалистам на оптимизированных тарифах житься будет.

— Нам с Ванькой?

— Всем, — маменькина улыбка была полна доброты и безмятежности. — Всем отпрыскам высоких родов, которые вдруг ощутили в себе желание трудиться на благо отечества…

Береслав подумал.

Представил.

И хмыкнул.

Что ж, ради такого-то и Подкозельск потерпеть можно будет… но Ваньке все одно надо позвонить. Береслав лишь надеялся, что старый приятель еще жив.

Ванька не ответил.

А вот Нютка трубку взяла.

— Привет, дорогой, — произнесла она тем томным тягучим голосом, который бесил неимоверно. Причем Береслав сам бы не мог сказать, что именно его раздражает. — Хорошо, что ты позвонил…

— Да? — обычно он звонил или почти не вовремя, или совсем не вовремя. В общем, не проявляя должной эмпатии и чувства момента.

— Я как раз собиралась… не обижайся, ты славный парень и дело вовсе не в тебе…

В душе шевельнулось нехорошее предчувствие.

— Но ты сам должен понимать, что в сложившихся обстоятельствах… у нас нет будущего. Так что давай останемся просто друзьями.

— В каких обстоятельствах? — уточнил Береслав на всякий случай.

— В нынешних, — произнесла Нютка с особым выражением. — Дядюшка настоятельно советовал… дистанцироваться.

Значит, знает.

Береслав подавил вздох.

— И вообще… слышал? У нас тут… государева инициатива, — теперь в голосе Нютки звучала насмешка. — С распределением.

— Меня вот распределили, — пожаловался Береслав, чувствуя, как душу наполняет обида. Пусть он и не собирался жениться, разве что когда-нибудь потом, в отдаленной перспективе, но… вот так взять и бросить?

Одного?

В Подкозельске?

— Куда? — живо поинтересовалась Нютка.

— В Подкозельск.

— А где это?

— Понятия не имею.

Надо будет уточнить у маменьки, а лучше в сети глянуть, это всяко безопаснее.

— Не обижайся, но звучит как-то оно… не вдохновляюще. В общем, сочувствую от души… а меня вот на море. Дядюшка обещался… сказал, что в коллекцию. Что, мол, на Черном я уже была, на Красном тоже…

Береслав поморщился.

— А теперь и на Белом побываю…

И закашлялся.

— Уверена?

— Ага… сказал, что полезно будет…

Да, дядюшка Нюткин славился некоторой суровостью нрава, но чтобы настолько…

— Представляешь, сначала заявил, что я замуж выхожу, что он мне жениха нашел, какой-то там сын маминой подруги… или его друга… я не очень поняла. Но сказала, что не пойду! Я ведь думала, что ты мне предложение сделаешь…

Береслав даже головой замотал.

— А дядя тогда сказал, что за тобой больше нет перспективы и вообще… или замуж, или отрабатывать учебу. И главное, папенька с ним согласный. И маменька… и все против меня! Я и решила, что отработаю. Назло возьму и отработают. В конце концов, я свободная женщина!

— Свободная…

— Вот ты меня понимаешь. Жаль, что нам расстаться выпало… но не переживай. Я буду о тебе помнить. Слушай, а как ты думаешь, мне какой купальник взять? Белый или черный? Белый на Белом море… звучит. Или по контрасту? Тем более белый у меня уже есть, я в нем на Черное летала… а черного нет, но мне черный не очень идет…

— Красный, — посоветовал Береслав. — Главное, чтоб на меху…