Эльфийский бык

Глава 38 Рассказывается о пользе саморекламы в устройстве дел сердечных

Глава 38 В которой рассказывается о пользе саморекламы в устройстве дел сердечных

Да бросьте вы. В нашем возрасте прилично себя вести — само по себе уже неприлично…

Великосветский разговор о всяком.

Мешки с мукой таскал Бер.

И Таська.

То есть сперва она смотрела, смотрела, а потом бросила взгляд на часы и тоже подняла ближайший.

— Поспешить надо, — сказала она. — Пока Севрюгину не донесли…

К магазину они подъехали вплотную, потом Маруся постучала, что-то сказала и двери открыли. Заднюю. А потом стали перегружать из кладовки в машину. Бер даже порадовался, что машина эта куда более вместительна, чем снаружи выглядит.

— Надеюсь, что нет, но с ними никогда не угадаешь, какую пакость выдумают.

— Погань, — сплюнул мрачный, заросший бородой мужичок в просторном камуфляже. — Вона… явилися.

И пальцем указал куда-то за спину.

Бер обернулся, как был с мешками на плечах.

— А машина-то новая! — сказал он радостно и громко. — Ишь, как блестит!

Машина стояла у обочины. Медленно приоткрылось окошко, из которого высунулась рука с сигарой. На руке блеснул красным глазом перстенек. В цвет рубашки подбирали. Рука махнула, то ли приветствуя, то ли к себе подзывая.

Бер подумал и решил, что он не понял.

В конце концов, полудурку простительно. И мешки в УАЗик бросил. Таська играючи поставила пару бутылей с чем-то желтым, причем бутыли были не литровыми.

Окно в машине опустилось ниже…

Рука замахала активнее.

— Чего это он? — поинтересовался Иван.

— Да… может, плечо у человека болит, — ответил Бер громко. — Затекло вон. Или из сустава выскочила. Эй, дяденька, хотите я вам руку вправлю⁈

— А ты умеешь? — Таська поглядела с подозрением.

— Нет. Но всегда хотел попробовать! — последний мешок занял свое место и Бер отряхнул руки. Маруся передала Ивану еще какую-то коробку. И пара стояла у дверей.

Меж тем дверь открылась, и показалась нога в белоснежном длинноносом штиблете. Чуть выше виднелся алый носок, то ли в цвет перстня, то ли в цвет рубашки.

А там и Севрюгин изволил явиться. Всецело, так сказать.

— И что вы здесь делаете? — поинтересовался он брюзгливо. И снова рукой махнул. Точно, плечо выбил. Небось, от этого и без настроения. Какое настроение, когда плечи болят.

— Так… закупаемся, — Бер хлопнул в ладоши и чихнул. Мешки с мукой были целыми, но отчего-то и его, и Ваньку, эта мука покрывала с ног до головы. — Муку вот взяли. Маслице… макарошек еще. Слушайте, а вы умеете макароны готовить?

Глядел Севрюгин отчего-то с подозрением.

— Вам тут не рады! — выдал он.

— Так… что ж теперь-то? Без макарошек сидеть?

Под ребра уперся кулачок. Таська?

— Мы запрещаем вам являться…

— Боюсь, — Иван оперся на машину. — Вы не можете запрещать нам являться куда бы то ни было. Это противоречит конституции. И законам.

— Здесь один закон…

— Как и во всей империи. Или у вас другие сведения?

— Мальчик… — Севрюгин сделал шаг, но какой-то не сказать, чтобы широкий. Осторожный даже шаг. При том не спускал взгляда с Бера, явно чего-то нехорошее подозревая. Правда, только подозревая, если с оформленными претензиями не выступил. — Я понимаю, что ты хочешь показать себя перед девушками… но подумай о своем будущем!

И руку поднял.

С сигаркой.

— Что тебя ждет в этом Подкозельске⁈

— Блинчики! — ответил Бер раньше, чем Иван успел открыть рот. — Тонкие! Вы не представляете, какие там волшебные блинчики! А если еще тушенки удастся добыть…

— В магазине есть, — Таська наблюдала за происходящим. И к Марусе подошла, взяла под руку. — Если надо…

— Не… в магазине не интересно.

— А где интересно?

— В лесу, — Бер очень надеялся, что матушка к просьбе отнесется серьезно. В конце концов, он же не денег просил. Два ящика тушенки и пару кило сала…

— Вы серьезно? — Севрюгин удивился.

— А то… — Иван потянулся. — Ходят же люди в лес за грибами там, за ягодами… а мы вот за тушенкой.

— Тушенка в лесу не растет!

— Это вы просто искать не умеете, — ответил Иван снисходительно. — Тушенка не в каждом лесу водится… надо места знать.

Таська не выдержала и хихикнула. И этот её смешок заставил Севрюгина густо покраснеть. Он, окончательно уверившись, швырнул сигару на землю.

Показалось, что очень хочет что-то сказать.

Что даже сейчас скажет.

Но нет, сдержался. В машину сел и снова из окна рученькой махнул, то ли прощаясь, то ли наоборот…

— Тушенка, значит, не в каждом лесу водится? — уточнила Таська и расхохоталась.

— Ну… таки да, — Бер кое-как отряхнул муку с плеч. — Так что, поехали? А то нам еще остатки вещей в порядок привести бы… этот его дом, что не сожрал, то пожевал!

— Он маленький просто! — возразил Иван. — И не хотел. И вообще, ничего там сильно не попортилось. Надо…

Он запнулся.

— Постирать. Просто… слушайте, а стиральная машинка в Покозельске есть? Или как с интернетом?

Девчонки переглянулись.

И все-таки расхохотались. Нет, Иван же ж серьезно, а они вот…

— Поехали, — сказала Таська. — Блинчики, значит?

— Люблю блинчики, — Бер кое-как втиснулся. В загруженной мукою, маслом и еще чем-то машине стало тесновато. — На самом деле я ем не так, чтобы много, но тут постоянно что-то хочется.

Он похлопал себя по животу.

— Будут тебе блинчики, — усмехнулась Таська. — Тонкие… но потом. На вечер, если хочешь, можно картошки запечь. С молочком.

— Я согласен! — Иван сидел рядом с Марусей, но слышал все. Ишь ты, согласен он. А предлагали же Беру.

— Вот и отлично… все и посидим. Обсудим…

Таська сцепила пальцы и потянулась так, что хрустнули.

А потом поглядела этак, искоса, и уточнила:

— Тебя… не смущает?

— Что?

— Что я мешки ношу.

— Ну… так-то да. Лучше бы оставила, я бы сам поносил. Но в остальном — не особо. А что?

— Ничего… ко мне один сватался. А я подкову в кулаке сжала. Он и передумал…

— Я ж вроде не сватаюсь… пока, — сказал и сам не понял, зачем ляпнул.

— Да я так… на перспективу…

— Ну если на перспективу, то подковой меня не испугаешь. Я её тоже согнуть могу. И разогнуть. Я все-таки из Волотовых, хоть и слабосилок.

— Ты?

— Я… у меня братец старший не то, что подкову, он… не знаю, как-то я, мелким еще, из дому сбежал. Так, по дури… у меня дури вообще много.

— Это заметно.

— Вот… а там дом был. Заброшенный… с кузенами поспорил, что не забоюсь до самого верха… его на снос определили уже. И ходить туда было нельзя. А я пошел. На крышу забрался. Должен был оттуда ракету запустить. Она и бахнула… в общем, дом рушиться стал. Братец мой, благо, неподалеку оказался. Он руками уперся и волну пустил. В общем… здание потом ему же сносить и пришлось, потому как техника не брала.

Сказал и мысленно отвесил себе подзатыльник.

Нет, Ведагор, конечно, женат, давно и прочно, но… другие же остались. Неженатые. И наглые, главное. Такие, если прознают, всенепременно полезут… отбить попытаются или еще какую пакость учинят.

Не то, чтобы Бер собирался…

Или все-таки…

Настасья сидела, перекинув косу через плечо. А та толстенная. Отливает золотом, прямо руки чешутся потрогать, убедиться, что золото и есть.

Но Бер себя в этих руках держит.

Пока.

— А ты, значит, слабый? — уточнила Настасья.

— Ага. С детства… говорят, что родился раньше срока. Выхаживали. Болел долго. Я тощим был. И мелким. Мелким и остался. Братья все на голову выше…

Вот и зачем опять? Получается, что Бер их нахваливает.

— Кузены опять же. Род большой…

— А нос тебе кто сломал?

— Кто его только не ломал, — Бер потрогал переносицу. — Сильно заметно?

— Не особо. Это я просто… видела. Сабуровым частенько вправлять приходилось.

— А им-то кто⁈ — удивился Бер, потому как сам облик братьев Сабуровых намекал, что драться с ними — дурная идея.

— Сами. Точнее друг другу… то на кулаках силой меряются, потом в азарт входят. То придумают пакость какую… в общем, приходилось. Они по возрасту дурноватые. Славка самый спокойный…

— А…

И чего еще сказать-то?

— Так что с носом?

— Ничего, — Бер нос потрогал. — Говорю я много. С детства же самым мелким был… меня и дразнили. Я сперва жаловался, потом отвечать начал. Потом как-то вот и приноровился. А меня бить стали. Я сдачи давать. Ну и выходило, что выходило…

— Тоже, стало быть, родственные… отношения.

— Большей частью. Но потом уже лицей был, когда надеялись, что у меня мозгов на науку хватит.

— Не хватило?

— Да… не то, чтобы совсем… скорее уж обидно стало, что в семейное дело мне никак. А наука… не мое это. Сидеть. Ковыряться. Мысли мудрые думать. Ты на меня погляди, где я, а где мудрые мысли⁈

Настасья засмеялась. И почему-то смех её не казался обидным.

— Вот я слегка… и подсадил отметки, чтоб на теормагию не запихнули.

— И пошел на культуролога.

— Изначально на реставрацию хотел. Но…

— Не сложилось?

— Да… не то, чтобы… просто услышал, как мама с подругой говорила. Что неплохо даже… что, мол, смогу чинить там… аппараты всякие, машины. И как представил, что до конца жизни на шахтах машины чинить, так как-то вот… в общем, решил, что культурология — это тоже неплохо. Культуру же кому-то поднимать надо.

— Это точно…

— А ты где училась?

— Мы? Дома.

— Совсем?

— Мама Вася учила. И учителей еще нанимали. Потом дистанционно было… думали, честно говоря, что поедем. Не в столицу, но можно в Москве вот или даже где поближе. Документы собирали. А потом не случилось…

— Почему?

Настасья с раздражением закинула косу за спину и повторила:

— Просто… не случилось. Работы много. И на кого тут все оставить? Маруся одна не вытянет. А вместе вот как-то… барахтаемся.

— А эта ваша мама Вася где? Извини, если лезу не в свое дело…

— Лезешь, — согласилась Настасья. — Не в свое. Болеет она.

— Может…

— Нет, ты не поможешь. Разве что… замуж возьмешь? — и голову склонила, смотрит этак, выжидательно. А в глазах смешинки. И сами глаза стали зелеными, пусть и без изумрудной яркости. Скорее уж зелень эта была спокойной, мягкою зеленью нефрита.

А он — камень особый.

С характером.

— А выйдешь? — Бер вдруг понял, что не испытывает внутреннего протеста.

Совершенно.

— Вот так просто?

— Ну… а как?

— Ты ж меня совсем не знаешь.

— Ты красивая.

— Спасибо, — щеки чуть покраснели. — Только на этом долго не протянем в браке-то…

— Блинчики у тебя вкусные. А еще ты подковы гнуть умеешь.

— Аргумент, однако. Умение гнуть подковы изрядно облегчает поиск компромиссов в семейной жизни. Или как-то так.

— Смеешься?

— Понять хочу.

— Меня?

— А кого ж еще-то…

— Ну… — Бер пожал плечами. — Мало ли… Но я от слова своего отказываться не привык. А что не знаем, так познакомимся. Я, между прочим, хороший…

— А главное — скромный.

— Не, скромный — это не про меня. Это Ведагор может скромным быть, а нам, мелким и хилым, приходится себя рекламировать. Иначе же ж затопчут.

Смех у нее звонкий.

И громкий. И почему-то хочется щуриться. И самому тоже тянет рассмеяться.

— Тогда рекламируй дальше, а я послушаю.

— Ну… — Бер даже как-то слегка растерялся, чего с ним давненько не случалось. — Если так-то… я сильный. Точно сильнее обычного человека. Вань, подтверди!

— Чего?

— Что я сильный!

— А… — отозвался Иван. — Сильный — это точно! Очень сильный. Однажды на спор забрался в сад губернатора и у девушки с веслом весло отнял. Это статуя такая… мраморная.

— Облицовка там мраморная. А внутри — цемент. Еле справился…

— Сильный, но безголовый, — сделала вывод Анастасия.

— Погоди, — Маруся ненадолго отвлеклась от дороги. — Если статуя, то цельная ведь?

— Ага. Но говорю же, там мрамор поверху.

— А так бывает?

— Бывает. Техника такая, каменной заливки. Вот как металлом обливают или заливают. Можно и камень, структуру изменить и тогда уже покрыть что-то… в общем, не самая сложная. Я структуру слегка изменил. Отделил пальцы от весла. И камень чуть растянул…

— В итоге, — вмешался Ванька, — просыпается губернатор, а девушка с веслом стала девушкой без весла.

— А весло куда подевалось? — полюбопытствовала Таська.

— Ну… я его Ваньке подарил.

— Ага, как же… в сад припер и в клумбу воткнул. С гортензиями.

— Ну не домой же было его тащить!

— Сообразительный, — Таська сделала вывод. — Хотя с соображением запаздывает немного…

— Это спор был! Вообще и Ванька спорил!

— Не надо! — Ванька густо покраснел. Превентивно, так сказать.

— Ясно… а так-то ты еще что умеешь?

— Ну… частушки могу спеть. И даже сочинить. Разбираюсь в особенностях живописи. Могу палехскую живопись от хохломы отличить. А её в свою очередь от борецкой, вологодской, мстерской, холуйской… их вообще под три десятка разных.

— Очень полезно. Еще Сабуров сказывал, ты стулья чинишь.

— Это так… мелочи.

— Не скажи.

— При факультете кружок был, по реставрации. Я ходил. Что? Интересно же. После кружка к технике меня точно не допустили бы.

— Я не знал, — сказал Иван.

— Да как-то оно… народ больше на спорт всякий или магическое конструирование. Или еще куда… на самом деле реставрация — это интересно. Практически любой материал имеет память, которую так или иначе можно восстановить. А значит, и исходный вид… правда, там куча условий. Скажем, от материала многое зависит. От исходных свойств, накопления энергии… и от склонностей самого реставратора. Меня вот к металлам большое внутреннее сродство. С ними мне даже проще, чем с деревом.

— Металл… — девчонки переглянулись. А Таська, чуть прищурившись, уточнила: — То есть, если есть что-то металлическое… и это что-то немного… заржавело. То сугубо в теории ты это восстановишь?

— В теории — восстановлю, — но справедливости ради Бер добавил. — На практике же смотреть надо. А что вы хотите восстановить?

— Трактор, — сказала Маруся. — Понимаем, что не совсем по профилю… но можешь его расписать под хохлому.

— Или под эту, — Таська идею поддержала. — Холуйскую живопись. А в отчете укажем, что возрождаешь народные традиции. Маруся справку выдаст, что в наших краях трактора только так и расписывали.