Эльфийский бык

Глава 8 Где пред героями открывается перспектива новой жизни

Глава 8 Где пред героями открывается перспектива новой жизни

«Истинная леди никогда не признает, что совершила ошибку. Отнюдь. Изобразив некоторое удивление и даже легкий восторг, она воскликнет: „Надо же, до чего интересно получилось…“»

Книга советов юным леди

Сапожки сорок пятого размера Ванька взял двумя пальцами и брезгливо сморщился.

— Это… зачем вообще? — спросил он.

Сапоги хорошие. Армейские. Кошкин лично со склада запросил. Не то, чтобы его волновала сухость ног одного эльфийского олуха, но если заболеет ненароком, матушка точно испереживается.

Еще и потребует домой возвернуть.

— За надом. Бабушка сказала.

Сапоги весили изрядно. Иван такого не ожидал. Они что, из свинца отлиты? Он, когда их принял из заботливых дядюшкиных рук, то едва удержать сумел.

— Бери, бери… а то лично привезет, если вдруг ненароком забудешь.

Этого Ивану точно не хотелось.

— А…

Дядя протянул бурый армейский рюкзак.

— Пайка, — сказал он. — Чтоб с голодухи не помер первое время…

Судя по немалому весу рюкзака, первое время было понятием очень растяжимым.

— С-спасибо.

— Карточка… уж извини, твои я заблокировал.

— Что⁈

— Распоряжение свыше. На новой — подъемные в установленном размере, хватит, если не шиковать. А там, глядишь, и зарплата пойдет… — почему-то показалось, что дядя произнес это с насмешкой. — Так что, главное, до аванса дотянуть…

— А…

— Вещички свои сам пакуй. Тут можешь не стесняться. Машину я вам, обалдуям, хорошую взял… зверь — а не машина.

— Так у меня же ж есть… своя…

Бабушкой подаренная не так давно. Конечно, её бы уже сменить, но что-то подсказывало, что меняться стоит не с дядюшкой. Уж больно у того улыбка довольная. А Иван давно подозревал, что дядюшка его недолюбливает. То в кадетский корпус запихнуть пытался, то вовсе на военную кафедру, хотя всем известно, что эльфы — существа миролюбивые до крайности… ну, если не доводить. Иван же вовсе считал себя убежденным пацифистом.

— Свою тут оставь, — дядюшка хлопнул по плечу, и Иван едва не присел. — Поверь, от твоего… паркетника толку будет мало. Да и…

Ухмылка стала шире.

— Не потянешь ты его.

— В смысле?

— Одна заправка сожрет половину твоих подъемных, не говорю уже о замене масла и прочих… мелочах, — как-то это было с насмешкой произнесено. — Пойдем, покажу… говорю ж, не машина — зверь!

Редкой породы.

Того же темно-болотного выразительного окраса, который навевал мысли о служении родине и сражениях вовсе не с яблоневой плодожоркой.

— Это… оно… вообще какой марки?

Иван потрогал машину пальцем, искренне надеясь, что та развеется, или хотя бы внешность её престранная, нелепая даже, изменится. Но палец коснулся краски и железа.

Машина… была.

Была машина.

Она даже как-то на джип походила. Отдаленно. Такой вот болотно-зеленый, миниатюрный и явно беспородный.

— УАЗ это. Или грузо-пассажирский автомобиль повышенной проходимости, — дядя хлопнул машину по боку, и та задребезжала, чудом, кажется, не развалившись. — К слову, действительно самый универсальный и проходимый автомобиль. Можешь поверить моему опыту.

Верить не хотелось.

Хотелось закрыть глаза и представить, что этого чуда… нет.

— Выносливый. Неприхотливый. Починить можно буквально на коленке…

Иван сглотнул. Перспектива чинить этого машиномонстра на коленке не вдохновляла.

— В свое время три таких вот УАЗика в стандартной комплектации на Эльбрус поднялись. Почти.[1]

— Может…

— Их уже больше шестидесяти лет выпускают…

— Заметно, что дизайн давно не обновляли, — не удержался Иван и дернул дверь. Дверь не поддалась. И со второго разу.

— Бестолочь, — дядя нажал на ручку. — Бережнее с машиной надо… чинить отныне за свой счет будешь.

Внутри пахло свежей краской.

— Кузов открытый, под тентом, но можно снять. Четыре двери. Пять мест. Может перевозить до семи человек и сотню килограмм багажа. Или, если вас двух дураков, то и больше полутонны возьмет.

— А как тут… — Иван опустился на водительское сиденье. — Где тут…

Панели активации он не видел. Да и вообще выглядело все довольно примитивненько. Круг спидометра. И второй еще… какой-то круг.

— Ключи, — дядя протянул связку. — Не потеряй. Напрямую тоже можно, но чуется, ты до этаких высот еще не дорос.

— Сколько ему лет?

— Лет? Да двадцать точно будет, так-то не знаю… из части списывали, я и прибрал в свое время. Решил, что пригодится… он еще хороший. Пробег мизерный. Движок ребятки перебрали. Кузов подлатали, покрасили… еще двадцать лет протянет.

Не приведи боже.

Ключом в дырку удалось попасть не сразу, зато хоть завелся этот монстр автомобильной промышленности с первой попытки. Мотор прокашлялся, заурчал. В кабине запахло бензином.

— А где тут… климат…

— Климат-контроля нет, — с радостью ответил дядюшка. — Кондиционера тоже. И подогрева сидений. И навигации спутниковой…

— Вот…

Иван высказался бы, но в зеркальце, что висело под самым носом, заменяя систему кругового обзора, отразило насмешливую улыбку дяди. Думает, что Иван не справится?

Ждет, что не справится?

И тогда-то он, князь Кошкин, окончательно убедится, что Иван… кто? Слабак? И бестолочь? И ни на что не годен, кроме как на балах голым задом сверкать? Долго же ему этот маскарад вспоминать станут…

— Спасибо, — Иван заглушил двигатель. — Я… не опозорю.

— Постарайся уж, — дядюшка произнес это серьезно.

Захотелось выпрямиться и… голова ударилась о низкий потолок, благо, мягкий.

— Машину не разломай, — Кошкин выскользнул из этого недоразумения на колесах. — И конспекты захвати.

— Какие?

— Какие есть, такие и захвати… пригодятся.

Пожалуй, к этому совету Иван бы и прислушался, вот только с конспектами у него было тяжко. В смысле, как-то он честно пробовал писать их, на первом курсе еще. Пытался и на втором. А на третьем оказалось, что проще попросить кого, чтоб дали сфоткать.

Или заплатить на худой конец.

Деньги решали, если не все проблемы, то очень и очень многие.

Вот и остались у него лишь «Основы почвоведения», преподаватель которых отличался редкостной занудностью и требовал для допуска лишь рукописные конспекты, и «Основы права».

Впрочем… какая разница?

Ноут он возьмет.

Зарядку. Телефон. Ну и прочие личные вещи, которые горничные еще вчера собирать начали. Так что Иван окончательно успокоился. Забросил в автобусик выданный дядей рюкзак, сунул сапоги и вытер руки. Сердце отчего-то колотилось…

Да и в целом ощущения были престранными. Впрочем, их Иван отодвинул, поскольку недосуг. Надо было еще загрузиться, заехать за Волотовым — хоть в чем-то свезло — и выбраться из Петербурга до того, как дороги станут. А дальше…

Он все рассчитал, так что к вечеру доберутся.

— Маруся! — Аленкин вопль распугал кур и воробьев, которых было куда как больше. Менельтор и тот поднял тяжелую свою голову, но убедившись, что опасности нет, вернулся к мешку с травой. Только вздохнул препечально, будто и это нехитрое действо — жевание травы — доставляло ему мучения.

Маруся, хлопнув быка по морде, заставила его отступить и траву вытряхнула в кормушку.

— Чего? Опять хандрит? — Аленка с легкостью перемахнула через ограду.

— И снова.

— Может, его на лужок вывести?

Менельтор чуть дернул ухом и уставился на Аленку с ужасом, всем видом показывая, сколь оскорбительно подобное предложение.

— Поняла я, поняла, — отмахнулась Аленка. — Слушай… тебе тоже кажется, что он нас понимает.

— Понимает, — Маруся стряхнула с золотистого рога пылинку и бык радостно наклонил голову, требуя почесать за ушком. С другой стороны ограды раздалось возмущенное мычание. — Еще как понимает…

За ухо она дернула.

Но и почесала.

— Скотина… — Маруся собрала мешок. — Вот… что с тобой делать-то?

Менельтор сделал вид, что как раз именно теперь он чудесную способность понимания утратил. И вовсе всецело увлечен то ли поздним завтраком, то ли ранним обедом.

— Жрешь ты за троих. Пастись, как нормальная скотина, не желаешь… а толку от тебя?

Мычание с другое стороны ограды окрасилось иными нотами, одобрительными. Яшка, к брату относившийся с привычною ревностью, даже на задние ноги привстал. А передние на ограду и примостил, и голову вытянул.

— Вот впущу его… и посмотрим.

Менельтор лишь хмыкнул.

Не верит, значится…

— Вот чего ему не хватает-то? — задала Маруся вопрос, который, кажется, волновал всех.

— Может, маги помогут? — Аленка не удержалась и погладила быка. Пусть и огромный, что гора, в полтора раза больше обыкновенного, но ведь ласковый же ж.

И мягонький.

Шерстью покрыт шелковистою того нежно-золотого оттенка, которая только у этой породы и случается. Глаза синющие, с длинными ресницами. Рога тоже золотые, что твои полумесяцы…

— Сомневаюсь, — это Маруся сказала, дверцу в загон прикрыв. И к Яшке заглянула, который устремился к хозяйке с топотом. — Осторожно, балбес, снесешь же…

Бык ткнулся носом в живот, замычал, заурчал, выгибаясь. И тоже ухо подставил.

— Где опять поранился-то? — Маруся ткнула в свежую царапину. — На поле пробраться пытался?

Яшка сделал вид, что ему совестно. Потупился, голову склонил…

— Мало тебе того, что рог обломал? Так ведь, если поймают, Севрюгин чисто из поганого характера на колбасу тебя пустит…

Яшка фыркнул и ударил копытом, а потом головой затряс и замычал, протяжно, громко. На голос его Менельтор повернулся и ответил коротким то ли стоном, то ли вздохом, в котором почудился укор.

Мол, чего суетишься-то?

— Эх ты… бестолочь… вот если бы… — впрочем, вслух Маруся ничего не сказала, только рукой махнула. И принялась выбирать из путаной Яшкиной шерсти колючки, которые он умудрился где-то отыскать. И вот где, если из загона его третий день не выпускают? — На от…

Она вытащила из кармана горбушку хлеба.

Может, Менельтор и был красив, но хлеб она носила именно Яшке. И тот знал, задышал, зафыркал и глаза прикрыл… глазами и рогами они и были похожи.

Немного.

— Ты чего хотела-то? — спохватилась Маруся, закрывая второй загон. Яшку надо было подержать пару дней, пока Севрюгин подуспокоится, а то ишь, выдумал, что Яшка ему поле потоптал… да не было Яшки на том поле! Не могло быть!

— Маги приехать должны.

— Знаю.

— Мы там в клуб кровати принесли. Две. И еще матрасы… Сенька душ летний сфарганил…

— Молодцы.

— Марусь, ты чего? — Аленка всегда чуяла настроение. — Опять…

— Быка придется продать, — произносить это вслух не хотелось. Но и врать себе Маруся не привыкла.

Аленка шмыгнула носом и Яшка, почувствовав переменившееся настроение, бросил траву, затрусил к ограде и морду сунул меж штакетинами.

— Сама не хочу, но видишь же… не потянем. Его кормить надо нормально, витамины… для шерсти вон… у него шампуней больше, чем у меня. И ладно бы… работал… тогда б просто на вязках все бы отбили. А так-то… я на начало сентября на выставку заявилась, — Маруся вытерла вспотевшие ладони и в карманы сунула, чтоб не видно было, как руки дрожат. — Народного хозяйства… в Петербурге… императорскую… там… думаю, оценят.

Выглядел-то Менельтор внушительно.

— Можно будет и на месте договориться, если предложение хорошее…

— А… как… ну… — Аленка почесала Яшкину наглую морду, и он в ответ мазнул лиловым языком по пальцам. — Обстоятельства…

— Ну… придумаем что-нибудь… в конце концов, бычью потенцию при покупке никто не проверяет.

Марусе этот вариант тоже не нравился.

Вот категорически.

Не любила она врать, но иначе не выходило.

— Слушай! — Аленка вот не умела грустить долго. — А на выставку ты только быка или как?

— Да нет, общую подалась. Менельтора на конкурс, а у нас стенд будет, от хозяйства… там в погребе остались сыры кое-какие… ну и за лето чего-нибудь да сделаем. Стадо-то еще осталось.

Едва ли четвертая часть от того, которое было прежде.

— Кукурузу вон… морковку… все, чего наберем… это ж сельского хозяйства и народных ремесел.

— Ага, — сказала Аленка и задумалась.

Крепко так задумалась.

Трактор они починить не сумели, потому как электроника, а с электроникой ни Аленка, ни братья её, ни даже отец не ладили. Зато старый, в прошлом году поставленный, аккурат после приобретения нового, никуда не делся. Пусть даже Степка его модернезировать начал, но до конца не успел. Так что оживили, что уже неплохо. Глядишь… и вправду образуется.

Мена жаль, но… выручить за него можно столько, что хватит с банком рассчитаться и на закупки тоже…

— Слушай, — Аленка встрепенулась. — А они откуда ехать-то будут?

— Кто?

— Маги.

— Понятия не имею, — вынуждена была признать Маруся. — А что?

— Так, Семка говорил, что если со стороны Конюхов, то там дорогу чутка повело.

— Опять?

— Ну… дожди ж были неделю, а там болото рядышком, вот и потекло. Чего я тебе рассказываю! Сама знаешь… слушай, а если сядут?

— Как сядут, так и высядут, — необходимость заботиться о столичных магах вызывала в душе лишь глухое раздражение. — Маги все-таки…

— А… если не высядут?

— То хреновые маги.

— Все одно неудобно как-то выходит…

— И что предлагаешь?

— Может, я Семку пошлю? С трактором… ну, чисто на всякий случай… поглянет, если чего?

— Позвонить надо, — Маруся поморщилась. И вправду неудобно получиться может, да и ссориться неохота… вдруг и вправду польза какая от этих магов будет?

— Пробовали… связи нет. В смысле, недоступные… ты ж знаешь, от Конюхов там низинка, лес опять же…

И связь бывает по большим праздникам.

В Подкозельске она тоже не сильно радовала наличием, если внизу, а вот на чердаке была. Или еще на холм подняться можно. Или на дерево какое залезть, но тут тоже не всегда угадаешь…

— Ладно, — решила Маруся, глянув на небо. Дни были долгими, но и ныне солнце уже к закату потянулось. Коров пора принимать да следить, чтоб выдоили нормально, потому как в прошлый раз оказалось, что половина доярок на смену не вышла.

И аккурат перед проверкой из профсоюза.

Чтоб их…

— И вправду попроси Семку сгонять. Пусть проверит.

[1] В августе 1974 года три совершенно стандартных (без лебёдок и противобуксовочных цепей) автомобиля УАЗ-469 во время испытательного пробега достигли ледника на горе Эльбрус на высоте 4200 метров.