Эльфийский бык

Глава 35 Сказывается о преданиях старины глубокой, подвигах и проклятьях

Глава 35 В которой сказывается о преданиях старины глубокой, подвигах и проклятьях

Потрясающая фигура? О да, это определенно такая фигура, когда есть чем потрясти.

Очень частное мнение одной леди

Иван развернул карту, которая нашлась в бардачке, и теперь сосредоточенно пытался понять, куда ехать-то. С навигатором было проще, но…

— Вот, мы тут, — Бер тыкал пальцем. — А надо туда…

— Не туда, это река, балбес! — Император тоже тыкал пальцем, но уже в другую сторону. — Нам сюда…

— Проблемы? — Маруся привстала на цыпочки, чтобы тоже поглядеть на карту. Потом хмыкнула. — Это вообще карта Вологодской области.

— Да? — Имератор поспешно палец убрал и руку.

А Иван, перевернув карту, убедился, что так оно и есть. Просто написано по краю и маленькими буквами. Вот интересно, зачем дядя положил ему карту Вологодской области.

Намеком?

— А… может, ты подскажешь, как до этого Осляпкино доехать? — поинтересовался Иван, карту складывая.

— Подскажу. И покажу. Мы с вами поедем.

— А разве можно? Петрович сказал…

— Петрович у нас известный перестраховщик, — Таська тоже появилась. Обе девицы были в синих джинсах и легких рубашках.

И не похожи.

Настасья высокая и статная. С формами, которые взгляд Бера приковывают. Вон, уставился, что зачарованный…

— Все не влезем, — сказал Иван, потому как машина явно не предназначалась для перевозки больших компаний.

— Тогда я не поеду, — Император произнес это с немалой готовностью. — Я там уже был…

— И как?

— Мотоцикл оставил.

— Серьезно?

Он кивнул.

— Сказали, что нарушил чего-то там… в этом вашем Осляпкино совсем страх потеряли.

— Не совсем, — отозвалась Маруся, закидывая в машину рюкзак. — Они чуют, кого трогать можно. Будь на тебе герб хоть какой, близко не подошли бы. А если простолюдин, то… извини.

— Это точно. Хотя раньше как-то аккуратней были, что ли, — подтвердила Анастасия. — Во всяком случае, чтобы отбирали технику, я не слышала.

— А что слышала?

— Да… — сестры переглянулись. — Разное… но это слухи. Вон, комиссия каждый год ездит. Проверяет, как люди живут… и уезжает. Довольная.

— Ага, — а вот Маруся не то, чтобы невзрачна. Скорее уж ниже сестрицы на полголовы. И худощава. Да и черты лица резковаты, далеки от идеальных. — С чего бы ей быть недовольною, если Свириденко принимает от души. Он тут человек известный. Уважаемый… так что… едем.

— А машину не отберут? — уточнил Бер.

— У нас — нет. Мы ж родовитые, пусть и голодранцы, но все же… — Маруся устроилась за рулем. — Я поведу, если вы не против.

Против Иван не был.

— Порасспрашивай, — тихо попросил Император. — Пока едете. Что там да и как.

— А ты?

— А его, — ответила Таська, забираясь в машину. — Сабуровы спрашивали… что-то там про работу… обещался им. Ну и если у нас, то оформиться надо.

— Вот-вот, — Император явно обрадовался. — Я работать пойду… должен же из вас, бездельников, хоть кто-то работать…

Кто бы говорил.

Иван забрался и, оглядевшись, понял, что место осталось одно, то, которое рядом с водительским. Ремень безопасности, как ни странно, тоже имелся.

— Пристегни, — сказала Маруся. — Тут дорога не ахти… вообще и вправду лучше бы в Конюхи, но… там если стоят на дороге, то и нас не пропустят. А в круг далеко станет…

Бер устроился сзади с Настасьей и уже что-то старательно ей рассказывал. Вот же, неугомонный…

— Откуда здесь водянички? — ехать и молчать было невыносимо, тем более, что Иван чувствовал себя донельзя странно. Нет, не придурком, но… вот как-то не на своем месте, что ли.

Он привык за рулем.

И чтобы машина была нормальная.

И чтобы девица рядом болтала, о чем-то своем, может, не слишком глубоком-высоком, но главное, болтала, а Ивану оставалось бы поддакивать. Или порой вставлять в поток её речи фразу-другую. Можно вообще было бы не слушать, но…

— И еще эльфийский бык. И дом… и вообще, как я понял…

— А ты и вправду эльф? — Маруся обернулась.

— Наполовину.

— И уши настоящие?

— Конечно, — Иван ухо потрогал. Оно еще немного чесалось, поскольку за вчерашний день успело обгореть. И кожа теперь слазила не только от ожогов крапивы с аллергией вкупе, но и от загара. — У меня отец из эльфов. Мама как-то прибыла в Предвечный лес на практику. Отец руководил.

— Они встретились и полюбили друг друга?

— Наверное. Точно не знаю. Но мама осталась там… подозреваю не столько из любви, сколько потому что бабушку дальше пограничной зоны не пустили бы. А потом ей надоело там прятаться, и она уехала.

— Куда?

— Сперва в Европу, теперь где-то у берегов Австралии. Изучает миграции белых акул. Или рост коралловых рифов… точно не знаю. Она как-то не особо стремиться к общению.

Раньше Ивана как-то не спрашивали.

Об отце.

Или матери. Да и просто находились другие темы. Может, не более важные или интересные, но куда более безопасные для общения.

— А ты? — Маруся снова повернулась. — Если тебе неприятно, то…

— Нормально, — Иван пожал плечами. — Честно говоря, я её не слишком хорошо помню… мне было пару лет всего. У отца даже по меркам эльфов характер сложный. И сперва она им восхищалась, а потом, наверное, надоело…

— Почему она тебя не забрала?

— Не знаю. По официальной версии меня не хотели отдавать, а поскольку я родился в Предвечном лесу, то по законам их принадлежал роду отца.

Профиль у Маруси был красивый.

Редкая чистота линий. И уже черты лица не кажутся такими уж резкими. А кожа загорела. И не так, как в солярии, когда загар ложится ровным слоем шоколада. Этот неравномерный. И шея темная-темная, а когда майка чуть съезжает в сторону, то видно, что под ней кожа белее и мягче.

Стало вдруг неловко, будто он, Иван, подглядывает. Наверное, из-за этой неловкости и сказал:

— На самом деле, думаю, она поняла, что дети — это не её. И сбежала. А бабушку не стала предупреждать, потому что бабушка точно бы не одобрила. Ну и вроде как я с отцом оставался. Так что… уши у меня настоящие.

— И сила.

— С точки зрения природных эльфов я даже не слабосилок… дело не в количестве. Я плохо слышу. Чувствую… даже тот самый дом взять. Мой отец одним бы прикосновением его поднял. И заставил вырасти в нормальный дом. Включая всю необходимую мебель внутри. Хотя…

— Что?

А волосы она в хвост стягивает. И из хвоста этого выбиваются пряди, закручиваются у самого лица. Некоторые и в глаза лезут.

— Отец не стал бы. Он… как бы… он полагает, что путь подстраивания природы под нужды эльфов неправилен. Что скорее самому надо подстраиваться под природу.

— Это как?

— Он ушел из дома. И последние лет пятнадцать живет в лесу… точнее он становится частью этого леса. Из того, что я знаю. Он отказался от еды, поглощает силу извне… ну и в остальном. Остается на месте, чтобы не тревожить природу и все такое.

— Звучит… необычно.

— Да бредом звучит, — честно ответил Иван. — И да, я ему тоже не особо нужен… в природе детеныши с определенного возраста выживают сами.

— Извини, — Маруся порозовела. — Я не хотела… и в целом.

— Да ладно, — Иван подцепил тонкую чешуйку кожи и потянул. Надо будет что-то придумать, поскольку с такой рожей, как у него ныне, в свете показываться определенно нельзя. — Это все так… стандартная жизненная фигня.

— Я тебе вечером зелье принесу, — сказала Маруся. — Аленка делает. Мигом все восстановится… ну с большего.

— Спасибо.

— А водянички… есть легенда, что когда-то давным-давно…

— Когда мир был молодым… — Иван не удержался и тут же испугался, что Маруся обидится, но она лишь хихикнула:

— Точно! И текли по нему молочные реки меж кисельных берегов…

— Это я тебе, как природник скажу, еще та катастрофа…

Смех у нее красивый.

— Никогда с этой точки зрения не думала…

— По сказкам это у нас Бер. Он на мне тренировался их рассказывать. У них же там, что ни проект, то или сказание, или былина, или творческая обработка сказаний с былинами вкупе. Но извини, что перебил… значит, давным-давно…

— Давным-давно пришла на земли эти беда страшная.

— Эй, а можно погромче! Я тоже хочу слышать… мне по местным легендам еще отчет писать!

— Можно! В общем… двинулось на земли эти войско вражье, а вел его хазарин, но не простой, а черной силы полный.

— Некромант? — уточнил Бер пытаясь ближе двинуться, но машину тряхнуло.

— Не совсем, — Таська дернула Бера за рукав. — Сядь уже, неугомонный… некроманты — это некроманты. В том смысле, что маги, что сила их естественна, только берут они её не от жизни, но от смерти. Понимаешь?

— Еще как, — Иван покосился на Бера.

— А этот… он захотел над смертью власть получить. И для этого сперва стал пить кровь живых людей, а потом и жизнь забирать, силу тянуть. И сам набираться. И чем больше брал, тем сильнее становился голод его.

— Погоди… у эльфов тоже есть сказание о…

— У многих есть, — подтвердил Бер серьезно. — Впрочем, как о разного рода катастрофах. Но с мифами такое часто, что сюжет кочует…

— Это не сюжет, — Таська вытащила из сумки пакет. — Семечек хочешь? Тыквенные… сама жарила.

— Таська!

— Чего?

— Не сори в машине.

— Я не сорю. Это все семки… а маг был. И многих он убил, а многих подчинил, превративши в чудищ лютых. И сотворил орду, а её повел на земли русские…

— Да просто к людям, — отозвалась Маруся. — Шел и на пути своем истреблял всех, кого встретить случалось.

— Легенда о Черной орде? Ну да! — Бер хлопнул ладонью по колену. — Я читал, что близ Рязани копали, там, где старый город был[1]… и нашли курган с алтарем. Даже пытаются доказать, что людей там в жертву приносили.

— Приносили, — Таська семечки щелкала пальцами и весьма ловко. — Всех… особенно тех, в ком сила была. Черная орда ловцов пускала, искали они одаренных везде, а находя, волокли к хану.

— Но сколько бы ни приводили людей, ему все мало было… — подхватила Маруся.

Дорога, до того ухабистая, неровная, вдруг вытянулась и обзавелась черным гладким асфальтом.

— Тогда-то и полетел клич по землям всем… и встали князья, и богатыри, и простые люди. А с ними и иные, кто богами был сотворен…

— Эльфы?

— И они. И подгорный народ, дети Волота-Огнеборца… — Таська глянула на Бера. А тот нахмурился, явно пытаясь вспомнить что-то этакое, но если молчал, то и не вспоминалось, выходит. — Встали на пути Черной орды заслоном. И случилась битва.

— И длилась она три дня и три ночи… — Бер все же категорически не умел молчать.

— Именно… многие пали. Небо сделалось черным-черно от воронья. А земля, напившись крови, выпустила огнецветы. И не осталось тех, кто способен на ногах стоять. Ослабли руки, да не разжались, мечи не выпустили… сраженный тьмой, упал твой предок, Святогор-Огнеборец. И не желая погибать от так, превращаться в чудище, ударил он себя мечом в грудь, выпустил кровь и напоил огнем жил своих землю. А пламя это выплеснулось да и пошло по орде, собирая последнюю жатву. Тогда-то и не стало орды.

— Святогор… ушел в поход далекий. И сгинул. В семье так говорят.

— Ушел. Тут… после… если хочешь, проведу тебя к его могиле.

— Спасибо, — с Бера мигом слетела обычная его шутливость. — И… если это будет можно, я бы хотел рассказать… в наших хрониках о тех временах мало что сохранилось. Ну и могила считается утраченной.

— Расскажи, — Настасья насыпала семечек. — Только там уже не наши земли… в общем, как обычно, полегли все, и остались лишь Черный хан да добрый молодец, вдовий сын, которого матушка в годы малые с собой в поле брала, росами умывала, землицей заговаривала. Он-то хана и пришиб.

— Как? — тут уж Иван не удержался.

— Тебе исторически достоверно? — усмехнулась Маруся. — Если по легенде, то ударом палицы, потому как хан был заговорен от стали и огня, и прочих неприятностей. А вот черепно-мозговой не предусмотрел…

Прозвучало как-то… совсем не по-легендарному.

— Главное, что умирая, гнев свой и черноту хан облек в проклятье. И исторг его с тем, чтобы поразила тьма все-то окрестные земли, раз уж ему не жить, то и свету белому не устоять. А молодец взял да проклятье на себя принял. Вобрал черноту…

Почему-то ничего говорить не хотелось.

Даже Беру.

Таська и та перестала семечки щелкать.

— Он впустил тьму в свое тело, в сердце и душу. Но была та полна огня, которое опалило тьму. А сердце — крепко, спеленало её и заточило. Только вот тело подвело. Упал молодец на землю сырую бессильный, и лежал день, и ночь. И смотрел в небеса, которые потемнели, ибо пировало воронье.

Почему-то стало жутко донельзя.

Иван с детства обладал излишне живым воображением. А теперь явственно представил себе выжженные магическим огнем земли. И мертвецов. И воронов. И то, как неподвижно тело. Сонный паралич, когда осознаешь себя, но шелохнуться не можешь, вырваться…

Он содрогнулся.

— Но боги видели, что сотворил он. Не все еще тогда ушли. Тогда-то и направила Леля одну из дочерей своих, которых люди прозывали берегинями, на земли эти. И дала каплю небесной воды.

Даже дышать как-то легче стало, что ли.

— Напоила берегиня молодца. А после, оглядевшись, увидев, что сотворила Черная орда с землями, заплакала она горько. И слезы её, на землю падая, смешались с пламенем волотовым, кровью людскою и нелюдскою, сплелись подземными реками.

— Ну а те реки землю отпоили. И открылись наверх родниками, — договорила Таська, ссыпая остатки семечек в пакет. — С той поры так и повелось, что земли эти — особые…

— Молодец поднялся, увидал деву-берегиню. Влюбился сильно. И в жены взял. Стали они жить-поживать и добра наживать.

— А от силы берегини из родников появились водянички…

— А эльфы откуда?

— Эльфов позвали, чтоб помогли землю исправить. Один и остался… взял в жены младшую дочь берегини. Он и быка привел, если так-то.

Это объясняло, если не все, то многое.

Маруся же остановила машину и сказала:

— Земли эти еще тогда были Вельяминовым отданы. По легенде если, то проклятье не исчезло окончательно. В крови оно нашей. И… в общем, от него множество проблем. Хотя… и польза есть.

— Какая от проклятья польза?

— Ну… — Маруся первой выпрыгнула из машины. — Если так-то… знаешь, сколько в нем силы? Это ж природа. В ней все в равновесии. Есть проклятье — есть сила, а с ней и родник жив, и иные открываются. Коровы вот, водянички…

— А не страшно?

Иван попытался представить, каково это, с проклятьем жить. Не получилось.

— Да не особо… пока мой черед не пришел его принимать.

Маруся посерьезнела и сказала:

— Но это уже не твоя забота.

Почему-то стало обидно.

[1] В нашей истории Рязань взяли и полностью уничтожили войска Батыя. Жители были истреблены, город — разрушен. На старом месте он так и не восстановился.