Эти непонятные корейцы

Глава десятая Алкоголь и Корея

Каждое корейское лето я проводила в самом центре Сеула.

Кондиционера у меня не было, вентилятор помогал слабо, и часто ночью от жары было невозможно заснуть. Когда душная комната становилась совсем невыносимой, я, не дожидаясь рассвета, выходила на улицу и шла прогуляться по направлению к горе

Намсан, которая одна среди каменных джунглей Сеула сулила зеленую прохладу и тишину.

Но мои ожидания никогда не сбывались. Прохлада была, а вот тишины и в помине не было. Гора, начиная часов с четырех, оживала человеческими голосами. Часам к пяти уже собирались толпы людей: кто гулял, кто занимался пробежкой, кто качал пресс на тренажерах. И что особенно интересно, физкультурники часто не отличались ни молодостью, ни высоким социальным положением — это были самые простые люди, вроде теток, торгующих на рынке, или дядюшеквахтеров. Выходили на утреннюю пробежку они и группами, и в одиночку. Можно было увидеть умилительные картинки — например, супружескую пару стариков, которые, держась за руки, преодолевали последние метры дистанции, или дружную компанию подружек лет 60, шумно подбадривавших отстающую.

Да, картинки были явно не российские. Увидеть у нас слесаря средних лет или пожилую уборщицу на утренней гимнастике можно, пожалуй, только в произведениях социалистического реализма советских времен. А в жизни такие люди будут смотреться как сумасшедшие. Что им, делать нечего? — такова, увы, обычная и еще самая мягкая реакция нашего общественного мнения на «моржей», сыроедов, бегунов и прочих. Да что там — любому человеку, кто хоть мало-мальски следит за своим здоровьем, в России нет-нет, да доводится услышать: «дурью мается», «делать нечего».

В том, что корейцам делать «есть чего», сомнений нет. От избытка свободного времени этот народ никогда не страдал. Все «азиатские тигры» славятся своей потогонной системой труда, высасывающей у человека все силы и не оставляющие ему практически никакого досуга. Но даже те крохи, что есть, корейцы стараются использовать во благо здоровья. Немало известных мне молодых работников крупных фирм вместо обеда идут качаться на тренажерах, многие предпочитают вставать на час пораньше, чтобы сделать утреннюю пробежку или успеть сходить в бассейн: они уверены, что сон не приносит такой бодрости, как физические упражнения, насыщающие мозг кислородом.

И такова не только молодежь. «Десять тысяч шагов ежедневно!» — такого правила придерживаются в Корее многие старики. Ходить, ходить пешком как можно больше убеждают пожилых людей газеты, журналы, врачи в телепрограммах. И к ним старики прислушиваются. Ходят группами в горы, в парки, к минеральным источникам. И, как результат, отличаются завидной крепостью и моложавостью. Попробуйте в горах угнаться за группой этих божьих одуванчиков в белых национальных одеждах. У вас уже перехватывает дыхание, ноги подкашиваются, а они дуют и дуют себе вперед — и хоть бы хны. Престарелый корейский поэт Со Чжон Чжу, приезжавший в Москву вместе с супругой, замучил своей напряженной программой всех наших переводчиц — то к могиле Толстого ему надо, то русский лес подавай. Завидная энергия — а ведь обоим супругам было уже за восемьдесят.

Мой знакомый сотрудник «Самсунга» рассказывал про свою 80-летнюю мать, которая постоянно находится в дороге — путешествует то по одним корейским горам, то по другим. И я не удивляюсь. Таких бодрых старушек в Корее много — в бассейнах, на уличных площадках с тренажерами, в саунах. Как-то часов в 6 утра я увидела, как перед нашим общежитием играют в бадминтон… две пожилые уборщицы — они закончили работу и решили отдохнуть.

Выглядит это удивительно, особенно если учесть, что Корее традиционно никогда не был присущ культ спорта, как, к примеру, Англии. Конечно, походы в горы корейцы практиковали и раньше, но не ради здоровья, а по необходимости: дорог в традиционной Корее было мало, лошадей практически не было, а двигаться было надо, особенно для посещения буддистских монастырей, которые из-за политических гонений всегда находились высоко в горах, в стороне от больших дорог. Так что в горы, хотя и поневоле, корейцы ходили. А вот тренажеры, теннис, бассейны, боулинг, бег по утрам — это пришло совсем недавно и быстро распространилось в народе — благодаря пропаганде здорового образа жизни. В отличие от моих ироничных соотечественников, даже пожилые корейцы к медицинской пропаганде относятся безо всяких усмешечек, с интересом и здоровым доверием. Правда, надо сказать, что в Корее все медицинские сведения тщательно выверяются, прежде чем попасть в средства массовой информации. К пропаганде здоровья никогда не примешивается реклама всяких сомнительных целителей и экстрасенсов, как в современной России.

Корейская медицинская пропаганда успешно популяризирует не только традиционные, но и новые для Кореи способы сохранения здоровья, которые распространены в других странах.

Когда я приехала в Корею, там никто не слышал, например, о лечебном голодании, о купании в ледяной воде, об ароматерапии.

Прошло буквально два-три года, и о «моржах» в Пусане стали писать газеты, в стране распространились секции йоги и голодания, лечебные ароматные масла продаются в магазинах. (Любопытно, что ароматерапия в корейских телепередачах преподносилась как «русский» способ сохранения здоровья, а регулярное употребление в пищу чеснока в качестве профилактики атеросклероза — как «немецкий».) Как видим, медицинские советы и новая информация в Корее быстро внедряются в жизнь.

При этом реакция на зачастую радикальные способы обращения с собой, вроде моржевания или голодания, со стороны окружающих вполне нормальная — от заинтересованных расспросов до ободряющего-завистливого: «Здорово, ты — молодец, я так не могу».

Уважение корейцев к здоровью, сознательное отношение к нему мне всегда было симпатично — наверное, потому, что я сама к гимнастике, закаливанию, диетам и прочим издевательствам над собой всегда питала пристрастие. Так что даже корейская манера постоянно напоминать за едой, чем полезно то или иное блюдо («Попробуйте вот эту закуску! Прекрасно предотвращает запоры!»), меня веселила, но не раздражала по-серьезному. Но — увы! — идеальных народов и культур не бывает. Есть, к сожалению, в корейском менталитете черта, которая роднит корейцев с русскими в их пренебрежительном отношении в своей бренной плоти. Я говорю об отношении к алкоголю.

На первый взгляд ничего общего здесь нет и быть не может.

Что такое российский алкоголизм, нам с вами рассказывать не надо — дело известное. А Корея-то? Такая вроде бы практичная, здравомыслящая, конфуцианская, не склонная к разгулам. Здесь людям не известны такие роковые для нашей страны понятия, как запой или белая горячка. Даже если все выходные кореец пил, он в понедельник все равно, как штык, выйдет на работу.

Да и пьют корейцы далеко не такие крепкие напитки и не в таких количествах. Ну что там сочжу — рисовый ликер? Какие-то 20-25 градусов. Однако при ближайшем рассмотрении ситуация покажется далеко не столь безоблачной.

Пьющие и употребляющие спиртное люди есть в любой стране мира — даже в мусульманских странах. Вред употребления алкоголя известен всем, а с другой стороны, и вековые традиции виноделия, и кулинарную культуру, во многих странах непосредственно связанную со спиртным (Франция, Италия), со счета не сбросишь. Вот между этими двумя полюсами и лавирует человек в современном мире. Но если в Австралии, к примеру, употребление или неупотребление спиртного — это твое личное дело, которое не касается никого, кроме тебя, которое никому не интересно (как не интересно окружающим, пьешь ты на ночь кефир или нет), — то в Корее, как и в России, дело обстоит совсем иначе. Пить или не пить — эта интимная гастрономическая дилемма в наших странах поднимается до уровня морально-этического, используется как мерило человеческой личности. Российское отношение к вопросу хорошо продемонстрировал недавний фильм Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник», где сцены загулов и запоев изображаются с такой неподдельной любовью, с таким ухарством и молодечеством, что сомнений не остается — для режиссера и водка, и попойки представляются таким же предметом национальной гордости, как русский балет и полеты в космос. Соответственно отношение к тем, кто не пьет, — как к людям без задора и полета, без искры божьей, как к скучным и некомпанейским, как к занудам и стукачам. Как сказал еще, кажется, Горький: «Пьющих уважаю, алкоголиков жалею, непьющих боюсь».

Корейское отношение к спиртному примерно такое же. Умение пить — это дело чести, доблести и геройства. Неумение, соответственно, позор. Вот, к примеру, сюжет из студенческого телесериала «Три мужчины, три женщины». Изнеженный юноша первокурсник еле дополз до дома после первой студенческой вечеринки. Та же реакция и после второй. Мужчины в доме хмурят брови, мрачнеют — мальчик не умеет пить. Организм его не принимает водку. По озабоченным лицам домочадцев ясно — в дом нагрянула тяжелая проблема, примерно как неожиданно обнаружившийся диабет. Но папа не сдается — он упорно начинает приучать сына к спиртному. Вот мальчик выпил полрюмки и смог сдержать рвоту. Вот рюмку, вот уже полбутылки не за горами. И наконец, триумф — на очередной вечеринке он уже напился, как все. Аплодисменты и бурное ликование родных и друзей.

Бред, скажете вы. Бред, охотно соглашаюсь я. А от себя еще добавлю, что обильная рвота во время питья, насколько мне известно по рассказам знакомых медиков, означает, что печень такого человека особенно чувствительна к алкогольному отравлению и особенно предрасположена к циррозу — пить ему нельзя ни в коем случае.

Ну, ладно, допустим, это сериал, а мало ли чего не покажут в сериале. Но вот вам пример посерьезней. Эссе уважаемого в Корее и, кстати, очень хорошего писателя Пхи Чхон Дыка «Водка». В нем автор пишет о себе. Как и герой упомянутого сериала, он тоже от природы лишен способности пить. Настойчивого папы у него не было, и поэтому всю свою жизнь поэт был вынужден лишь наблюдать, как напиваются другие. Зависть к этим нормальным, с его точки зрения, людям, восхищение попойками, страдания отвергнутости от общего праздника Пхи Чхон Дык выразил в своем эссе. Вот всего несколько цитат: «Если не пьешь водки, то для чего жить на этом свете?», «Если б я пил водку, у меня было бы много друзей», «Моя жена говорит, что из-за того, что у меня всегда ясная голова, она чувствует дома постоянное напряжение. Другие мужья под хмельком всегда слушаются жену, а у меня чего ни попроси, я всегда отвечаю:

«Нет». Жена часто говорит, что никогда не отдаст свою дочь замуж за непьющего человека. Да и дети тоже любят пьющих отцов. Они знают, что у пьяного отца можно выпросить все что угодно».

«Почему ж я не могу пить?» — задает Пхи Чхон Дык риторический вопрос с такой же страстностью, с какой Катерина в «Грозе» вопрошала: «Почему люди не летают?» Ясно, что способность пить представляется ему, как и Никите Михалкову, чем-то высоким и прекрасным. Этот немолодой уже поэт как будто никогда в жизни не видел, в каких животных может превращать людей воспеваемый им алкоголь.

Одухотворение спиртного неизбежно дает свои ядовитые плоды.

Про Россию опять же не будем — это слишком, это запредельно, страшно. В Корее ситуация выглядит чуть полегче, ибо корейцы, с их конфуцианским стремлением к самоограничению во всем, не склонны доходить до ручки и в вопросе пития. Но — лишь рядовые, корейцы. А творческие, неординарные люди, гении, которые, по определению, без тормозов, в Корее гибнут от водки точно так же, как и русские. Ким Со Воль, Ём Сан Соп, Хен Чжин

Гон — кого из корейских литературных талантов начала XX века ни возьми, тот или «доупотреблялся» до смертельной болезни, или прямо погиб от белой горячки.

Однако и для рядовых корейцев поэтизация алкоголя даром не проходит. Как и другие дальневосточные народы, корейцы в массе своей спиртное переносят плохо – как утверждают медики, у них в организме не хватает ферментов, расщепляющих алкоголь. И вот этих природой к питию не приспособленных людей общество вынуждает пить. Ведь в Корее не принято отрываться от коллектива.

Во всем — и в хорошем, и в плохом. Поскольку принято считать, что пить — это хорошо, это сплачивает коллектив, смягчает атмосферу, улучшает взаимоотношения и т. д., то пить вместе с друзьями, одноклассниками, сослуживцами, пить с конкурентом и заказчиком, пить с рецензентом и с научным руководителем — в общем, пить со всеми человек должен. Должен — не больше и не меньше. Не выпьешь — себе дороже обойдется. Наживешь врагов, обойдут по службе, не помогут в трудную минуту. Белых ворон в Корее не любят.

К чему это приводит, увидеть легко. Достаточно пройтись по улицам Сеула вечером в субботу. Я с целью антиалкогольного воспитания подрастающего поколения иногда практиковала вечерние выходы с маленькой дочерью на субботнюю Тэханно. То тут то там — согнувшаяся пополам изящная, хорошенькая девушка, пьяная в стельку. Ее буквально выворачивает наизнанку, и сочувствующие подружки или бой-френд бережно поддерживают ее, помогая освободиться от столь поэтично воспетого Пхи Чхон Дыком спиртного в смеси с салатом и лапшой. «Маша, ну как тебе, нравится?» — «Не-е-ет!» — «Знаешь, почему эту красивую девушку рвет?» — «Знаю. Потому что водка».

Думаю, что бедной девушке тоже было понятно — ей так плохо сейчас, «потому что водка». Но если вы думаете, что в следующую субботу она не будет точно так же сгибаться пополам, то ошибаетесь. Ей ведь надо весело провести студенческие годы.

Точно так же должны пить и сотрудники корейской фирмы.

Вечеринки для укрепления корпоративного духа на работе у них происходят постоянно. Многие пить не любят, не хотят — но пьют по зову общественного долга. Вваливающийся домой в двенадцатом часу пьяный муж после очередной обязательной вечеринки — это ежевечерняя реальность многих корейских семей.

Результаты бесконтрольного употребления спиртного в Корее налицо уже сейчас, и результаты не только эстетические. Тридцатилетний служащий — не бомж — с больной печенью в Корее становится все более привычной фигурой. Вот один из моих знакомых служащий крупной корпорации, 33-летний X., в функции которого входят общественные связи его подразделения. Он сильно сдал за те три года, что я его знала, — лицо опухло, стало несвежим, с мешками под глазами, все чаще он глотает разнообразные таблетки: от похмельного синдрома, от печеночных колик. X. буквально горит на работе. То же самое можно сказать и о студенческих активистах, вся активность которых обязательно сопровождается распитием спиртного. Моя знакомая кореянка, член студенческого комитета, в свои 25 уже жалуется на боли в печени, причем трезво отдает себе отчет в их природе — это алкоголь. Самое грустное, что эти люди не завзятые асоциальные выпивохи — наоборот, очень нормальные, правильные граждане, лояльные, честолюбивые, трудяги. К распитию спиртного они относятся не как к порочному удовольствию, а как к неизбежным издержкам своей работы.

К чему все это приведет Корею? Пока алкоголизм здесь еще не принял таких ужасающих масштабов, как в России. Но ведь и спиртное стало доступно обычному корейцу относительно недавно — лет 40 назад. До этого спиртные напитки были роскошью, которую позволяли себе по великим праздникам. Те самые бодрые старички, которыми я в Корее не устаю восхищаться, в молодости своей в таких количествах не пили — просто не имели возможности.

К сожалению, средства массовой информации Кореи в освещении проблем алкоголизма оказываются не на высоте. О вреде гамбургеров и «инстант-фуд» пишут много и резко (и вполне заслуженно). А вот о проблемах со спиртным высказываются куда мягче — говорят лишь о нежелательном «избыточном потреблении», при этом настойчиво отмечая все те же сомнительные плюсы, вроде «улучшения атмосферы», «расслабления» и проч.

А что такое «избыточное потребление»? Если в обществе считается, что напиваться нужно и должно, что это правильно и хорошо, — кто определит опасную границу? Когда моя приятельница попала в больницу «скорой помощи», на соседних носилках стонал, скрючившись, прилично одетый мужчина средних лет. С первого взгляда на него было ясно — печень, допился.

Подошедший врач спросил больного, часто ли он пьет. «Нет, совсем редко, — ответил тот. — Ну, раза три-четыре в неделю».

Мне не хочется думать, что либерализм корейских СМИ в отношении к водке диктуется каким-то материальным расчетом. Мне хочется верить, что вызван он лишь недомыслием, недооценкой грозящей опасности. Что пропаганда здорового образа жизни, которая в Корее работает столь действенно, вскоре изменит и этот относительно недавно вошедший в моду обычай насильственных застолий.

Но больше всего надежд в этом направлении я возлагаю на корейских женщин (жена Пхи Чхон Дыка не в счет). Многие молодые кореянки сейчас восстают против заведенного порядка продвижения мужей по служебной лестнице, согласно которому жены должны видеть своих благоверных исключительно глубокой ночью и в самом свинском состоянии. По всей видимости, у женщин срабатывает инстинкт генетической опасности. Они начинают протестовать против узаконенного и благословляемого обществом пьянства, причем не как-нибудь там скромненько плачут в уголок подушки: нет, они открыто «идут на вы». Угрожают разводом, требуют выбирать «или я, или пьяная фирма» и, главное, скандалят. А как умеют скандалить корейские женщины, надо видеть. В российских городах это древнее женское искусство под воздействием современных правил приличия постепенно вымирает. Кореянки же, натуры эмоциональные и непосредственные, владеют им виртуозно. Муж получает красочный спектакль по полной программе: с визгом, битьем посуды, криками, взыванием к соседям и прохожим, выбеганием на улицу ночью босиком и проч. — сладить с корейской женщиной, когда она решила скандалить, бесполезно. Сколько ни сетуй корейские мужчины на куриный бабий ум, бессильный охватить всю мощь их карьерной стратегии, против лома нет приема — им приходится подчиняться. Вот позвонил как-то мне знакомый кореец, сообщил, что увольняется из знаменитой корпорации: как только он начал успешно продвигаться вверх (и, следовательно, много пить), дома начались скандалы. Жена то и дело хватает детей в охапку и уезжает к маме, заявляя: «Ты мне противен пьяный». «Эх, не понимает она ничего в нашей работе», — грустно жаловался мой знакомый. Однако с фирмы ушел и пить перестал.

Так что, по всей видимости, именно женщины спасут корейскую нацию от нависшей угрозы алкоголизма.