Эти непонятные корейцы

Глава первая О еде и других «культурных шоках»

С чего начать разговор о Корее? Наверное, с того, с чего начинают разговор с иностранцем сами корейцы. Первым вопросом, как правило, будет: «Как давно вы приехали в Корею?»

А следующим: «Нравится ли вам корейская кухня?» Ответить отрицательно невозможно — нанесешь корейцу кровную обиду.

А если по-честному?

Ну, для начала: что такое «корейская кухня»? Большинство россиян полагают, что знают ответ на этот вопрос. Вон она, корейская кухня, на ближайшем рынке. Морковка по-корейски, спаржа, опята. Недавно в одном из московских магазинов мне попалась в руки книжка — «Корейские салаты». Как и следовало ожидать, в ней предлагались все те же рецепты «корейской морковки». Большинству поклонников этой замечательной закуски невдомек, что к Корее она не имеет никакого отношения. Это кухня наших советских или российских этнических корейцев — то, что они смогли сотворить из продуктов, которые были в России под рукой. Это их местные оригинальные произведения, нашедшие немало приверженцев среди россиян именно по той причине, что сделано все это из привычных продуктов. А в Южной Корее кухня совершенно другая, с русскими кулинарными традициями не имеющая ничего общего. Какая же она, корейская кухня?

Во-первых, по сравнению с «корейской морковкой» она зверски острая. Корейская кулинария не отличается особым разнообразием специй — в основном это красный перец, соевая паста, соевый соус и уксус. Для России достаточно необычно, но по сравнению с китайской, малайской, вьетнамской кулинарией этот джентельменский набор довольно однообразен. Однако кладется он в пищу в невообразимых количествах, так что корейское блюдо обычно приобретает красный цвет. Если в древнерусском языке «красный» обозначало «красивый», то в корейском «красный» — это еще и «острый», «вкусный».

Во-вторых, корейская кухня отличается необычным для нас набором продуктов — мало мяса, почти нет жира, зато много зерновых, соевого творога и овощей. Есть немало рыбных блюд.

По некоей непонятной мне причине рыба в Корее очень дорога для страны, окруженной морями.

Знаю, что некоторые иностранцы, в особенности россияне, к «настоящей» корейской кухне привыкают без проблем, кому-то она нравится. Но со мной, к сожалению, случилось по-другому. Первые полгода я честно питалась только в корейских ресторанах.

Поначалу было вкусно, необычно и, главное, чрезвычайно легко.

Похудеть за три месяца на 5 кг без малейших усилий — какая современная женщина не мечтает о подобном чуде! Но постепенно все вкусы и запахи стали казаться однообразными — все та же соя и паста из нее, все тот же красный перец. А через полгода стал болеть желудок, появилась аллергия на соевый творог, и я поняла — корейская кухня, за исключением пары-тройки нейтральных блюд, не для меня. Было очень досадно — ведь это означало отказ от дешевого и качественного корейского общепита.

Приходилось готовить дома или есть в ресторанах китайской и японской кухни. Такие заведения в Корее очень распространены и вполне доступны по ценам. Японская и китайская кухня не отличается остротой и нашим с дочкой европейским желудкам вполне подходила. А с исконной корейской кухней наши отношения, увы, так и не сложились. Это было одной из причин, по которой я не стала отдавать дочку в корейскую школу, — в школьных столовых в Южной Корее подается на стол все только корейское, то есть «красное».

Чтобы читатель не упрекнул меня в излишней гастрономической придирчивости, замечу, что «кулинарные проблемы» возникают у многих гостей страны. Если неприхотливые россияне в целом к корейской кухне приучаются, то куда трудней приходится американцам и австралийцам — эти очень тоскуют по знакомым продуктам. Им не хватает привычных сосисок, йогуртов, сыров и «здорового хлеба», то есть испеченного из нескольких разных злаков или цельного зерна. Австралийцам, кроме того, мало фруктов. Немцам плохо без колбас и хорошего пива — эти продукты, по общему мнению, не особенно удачные в Корее. С удивлением обнаружила недовольных и среди ближайших азиатских соседей Кореи — вьетнамцев, китайцев, малайцев. Им не нравятся вкусовое однообразие и излишняя острота корейской кухни. Как то раз я разговорилась на кулинарные темы с одним узбекским студентом в Сеуле. Он питаться в корейском общепите не мог вообще. Этому стройному, как лоза, юноше не хватало… жира.

Однако у некоторых блюд корейской кухни есть горячие иностранные поклонники. Тот же молодой узбек, к примеру, в невообразимых количествах поглощал жареные пончики с начинкой из бобовой пасты, которые продаются на уличных лотках, — это, пожалуй, единственное жирное блюдо корейской кулинарии.

(Сами корейцы уличные пончики считают крайне нездоровой едой и оправдывают их присутствие в корейской кухне тем, что блюдо это не исконно корейское, заимствовано из Китая.) Большинству гостей страны нравится кимчхи — корейская острая квашеная капуста. Она на удивление хорошо дополняет любой национальный рацион. Русские ее любят за то, что хорошо идет под водку, австралийцы накладывают на сэндвичи. Западным иностранцам нравится и пулькоги — это корейский вариант японского жареного мяса сукияки. А я лично из всей корейской кухни предпочитаю блюда из отбивного рисового теста — тток. Это тесто готовят в самых разных вариантах — и жарят в остром соусе, и заправляют им супы, и готовят из него своеобразные пирожные — рисовые хлебцы. Тток, впрочем, также трудно назвать чисто корейским блюдом, ибо он есть и в китайской, и в японской кулинарии. По консистенции тток очень вязкий и напоминает мое любимое сырое тесто, которое в детстве запрещала есть мама — говорила, что будет заворот кишок. А его, оказывается ест целый регион, и хоть бы хны. Правда в прошлом году в Японии, как я прочла в прессе, какая-то быбушка на новый год все-таки подавилась.

Так что каждый находит себе в корейской кухне блюдо по вкусу. Но есть среди иностранцев и те, кто корейскую кухню любит всю без исключений и предпочитает ее любой другой. По моим наблюдениям, весьма часто это — белые мужчины, женатые на кореянках. Тут уж не разберешь, с чего началась любовь — с сердца или с желудка. Любопытно, что среди таких «неофитов кичмхи» много толстяков, хотя вроде бы корейская кухня отложениям жира не способствует.

Самый кроткий и терпеливый иностранец, настроенный к Корее благодушнейшим образом, рано или поздно неминуемо сталкивается с тем, что в переводе с английского именуется «культурным шоком». Это когда остро ощущаешь, что все вокруг не так, как надо. То же ощущение в тяжелой форме — это когда хочется взять автомат и…

У каждого — свой культурный шок. Американцы шокированы тем, что в Корее жители говорят по-корейски, а не на «универсальном языке», каковым им представляется свой собственный. Любители животных возмущены недостатком квадратных метров на звериную душу в Сеульском зоопарке и тем, что импотенты в Корее лечатся супом из собачьего мяса. Растрепанные западные феминистки ужасаются затюканности корейских женщин. Западных плейбоев кореянки как раз устраивают, но почему-то не нравится не вполне действующий, но все еще пропагандируемый местный принцип: «только после свадьбы»… В общем, у кого что болит.

Не буду лукавить и утверждать, что востоковедческое образование уберегло меня от каких бы то ни было культурных шоков и обеспечило олимпийским спокойствием и неизменной благожелательностью на все пять лет проживания в Корее. Ничего подобного. У меня тоже были свои шоки. И самый первый, с которым я столкнулась, — это корейская манера есть. Это был действительно шок, который ударил и долго не давал прийти в себя.

На бумаге это не описать. Чмоканья, чавканья и сладострастные всхлюпы, подсасывания и восторженные высовывания языка. Ням-ням, чмок-чмок, хлюп-хлюп… Все смачно, торопясь, обжигаясь, с брызгами и последующим отрыгиванием… Нет, литературный язык здесь бессилен.

В первую же неделю нахождения в Корее мне стало ясно, что я не могу есть в студенческой столовой. Не могу смотреть рекламу пива «Хайт» по телевизору, где крупным планом показан волосатый мужской кадык, внутрь которого с утробным урчанием, как в унитаз, всасывается пиво. А потом пена течет по подбородку, и… сочный, жирный звук отрыжки. Пейте пиво «Хайт», короче говоря. Приятного аппетита.

Один мой приятель-болгарин завел себе корейскую подругу.

Девушку симпатичную, большеглазую, бойко болтающую по-английски. Однажды он пригласил ее провести вечер в ресторане на Итхэвоне, где на двери висела табличка: «Только для иностранцев. Корейцам вход запрещен». (В Корее в иностранных кварталах можно порой встретить заведения с подобными надписями — свидетельства попыток местных властей уберечь корейскую нравственность от растлевающего зарубежного влияния.) Большеглазая девушка в глазах бдительного охранника вполне сошла за иностранку, и пара заняла свое место в углу за столиком.

Принесли какой-то сугубо западный стейк с картошкой, и наши герои приступили к еде. И вот тут-то девушка выдала себя. Она зачавкала так, что все кафе перестало жевать и молча уставилось на нее. Не помогли ни большие глаза, ни английский язык.

Как большинство иностранцев, я была вначале уверена, что чавканье за едой — следствие дурного воспитания корейцев. Что их просто не научили есть в детстве мамы. Оказалось — еще как учили. Только не по-нашему.

Моя корейская подруга рассказывала, что ей в детстве сильно доставалось от мамы как раз за противоположное — за то, что ест беззвучно, тихо. В глазах мамы это выглядело как черная неблагодарность за ее труд. Она, мол, готовила, старалась, а ребенок теперь сидит выпендривается — ковыряется в тарелке, вместо того чтобы с аппетитом съесть все, что дают. С аппетитом — значит, с причмокиванием. Чтобы показать, что ему вкусно.

Я неоднократно убеждалась, что чавканье во время еды действительно является частью национального застольного этикета корейцев. Правда, этикета именно фактического, действующего.

В корейских книгах о традиционных застольных ритуалах такой информации вы не найдете. Наоборот, там вас будут убеждать, что в соответствии с традиционными правилами вежливости есть за столом надо мало, тихо и молча. Но правила правилами, а жизнь жизнью. Помните «золотое правило», которое в советское время активно проповедовалось в школах и детсадах: «Когда я ем, я глух и нем»? Проповедовать его можно было сколько угодно — но представить себе нормальную дружную российскую семью, где за столом все сидят молча, просто невозможно. То же и в Корее. Не все предписываемое в книжках отражает ее реальную ситуацию, реальные правила приличия. Европейски образованный кореец, который даст фору любому белому в искусстве виртуозно обращаться с ножом и вилкой, будет есть на официальном приеме абсолютно беззвучно, маленькими аккуратненькими порциями. Однако по возвращении домой, где его ждет приготовленное мамой кимчхи-чиге{8 Кимчхи-чиге — суп из кимчхи, острой квашеной корейской капусты.}, он, как почтительный сын, будет чавкать и брызгаться так, что хоть святых выноси. И съест все до дна, будьте уверены. Никаких «мало и тихо».

Ну хорошо, пусть чавкают, пусть отрыгивают, думала я. Но зачем так спешить? Скорость, с которой корейцы справляются с содержимым всех этих бесконечных блюдечек и мисочек, наполненных панчханами{9 Панчхан — закуска. Для корейского стола характерно разнообразие панчханов, которые выставляются в маленьких тарелочках, в количестве от 4—5 в обычных столовых и 8—10 в богатых ресторанах. }, темп, с которым в желудок вливается дымящийся и красный от перца суп и заталкивается солидный комок клейкого риса (корейцы не любят длинный и сухой рис, который в России зовется вьетнамским), и вообще вся эта пожарная суета вокруг столика с едой меня сильно озадачивали. Ни приятной застольной беседы, ни неторопливого наслаждения пищей — все наспех, молча, «палли-палли», то есть «быстро-быстро».

Когда я пыталась расспрашивать корейцев о причине такой спешки, все говорили примерно одинаково: дескать, жизнь у нас деловая, напряженная, некогда за столиками рассиживаться. Но я-то замечала, что, после того как на тарелках не останется ни крошки, вся суета внезапно стихает, люди расслабляются и могут еще полчаса просидеть в ресторане, покуривая и болтая о всяких пустяках. Эту загадку раскрыл мой корейский приятель, замечательный человек, который стал для меня настоящим гидом по Корее. Он ответил просто и честно: «Да это привычка такая, с детства. Приучились мы тогда есть быстро, чтобы больше досталось».

И вот тут на поверхность выходит огромный культурный и исторический пласт, которого никогда не увидит поспешный западный критик корейских застольных привычек. Не смешной, а печальной оказывается корейская традиция спешить за столом. Она прямое следствие Голода, который владел этой страной на протяжении веков. «В мире есть царь, этот царь беспощаден, Голод — названье ему…» Когда за столом собирается большая семья, а миски полупусты, тут не до приятных разговоров — успевай только жевать и глотать, пока другие тебя не обогнали.

А голодать корейцам приходилось часто. Меня поразило случайно найденное в словаре слово: «весенний голод». Значит, понятие это было настолько привычным, что в языке сложилось специальное выражение. Как отголосок этой страшной реальности, звучит корейская пословица: «Сват по весне хуже ворога» (свата, пришедшего в гости, полагалось угощать по закону гостеприимства, а угощать весной было нечем). Или поговорка о богатой деревне: «Здесь семь домов из десяти живут не голодая» (речь идет о деревне богатой: то, что из десяти семей три обязательно голодают, считалось естественной издержкой).

Читая корейские романы о совсем еще недавнем прошлом Кореи — 50—60-х годах, поражаешься тому, какое огромное место занимает в них тема голода. Это постоянный, привычный фон, на котором разворачиваются все события. Роман Ким Чу Ёна «Рыбак не ломает камышей», во многом автобиографичный, ужаснул меня именно вот этим фоном, мимолетными упоминаниями. Мальчик, возвратившись из школы в жаркий летний день, не бежит на речку — он знает, что после купания захочется есть, а еды в доме нет. Братья весной встают на рассвете, чтобы успеть первыми из деревенских детишек добежать до бесхозной акации у дороги и подобрать осыпавшиеся за ночь лепестки — набить животы голодной весной. Или сцена зарождения первой любви. Слабенькая от голода девочка не может спуститься с крутого обрыва, и главный герой, мальчишка, должен помочь ей, коснуться ее руки. Это было в 50-е годы. Когда у нас издавалась книга «О вкусной и здоровой пище».

О том, как недавно распрощалась с Царем-Голодом Южная Корея, свидетельствует отрывок из сочинения одной моей корейской студентки. Вот что она написала на заданную тему «Воспоминание о детстве»: «Когда мне было шесть лет, наша семья в воскресенье отправилась на прогулку. Старшему брату родители купили вареное яйцо, а мне нет. Родители сказали, что это дорого. Мне было очень обидно». Для нее, двадцатилетней, вареное яйцо было в детстве лакомством, недоступной роскошью. А в моем детстве, которое было как минимум лет на 15 раньше, мамы с бабушками плясали вокруг детей: «Ну, съешь кусочек! За маму, за папу…» В книге «Ваш ребенок», зачитанной до дыр моей юной мамой, предостерегали от опасности перекормить малышей излишним количеством яиц и сливок.

И еще один сюжет с вареным яйцом, уже из жизни современной. Как-то я брала интервью у прихожанки православной церкви Св. Николая в Сеуле. Интервью было длинным, аппаратура барахлила, а вокруг еще бегали наши дети, мешая записывать.

Одна приветливая корейская тетушка, член церковной общины, решила нам помочь. «Пойдемте-ка со мной, пока тут мамы заняты, — предложила она ребятишкам. — Я вам что-нибудь вкусненькое дам. Вареное яйцо, например. Хотите?» Чувствовалось, что предлагаемое угощение казалось ей самой очень соблазнительным. По недоуменным же лицам наших детей было ясно, что ее приманка не работает: «на яйцо» они не клюнут.

Да, корейцы, нынче сытые и сверхсытые, голод хорошо помнят и знают цену самой простой еде, пусть даже ее вокруг вдоволь. Как на всю жизнь усвоили цену корки хлеба наши блокадники.

В начале главы я упомянула о том, что вопрос о еде прозвучит сразу же после того, как вы начали с корейцем разговор.

«Нравится ли вам корейская пища?», «Вы уже пообедали?», «Что вы сегодня ели?» — эти необычные для нас вопросы в Корее звучат непрерывно. Один мой знакомый западный иностранец расстался со своей корейской девушкой только потому, что устал по пяти раз на дню отвечать ей на вопрос — что он сегодня ел?

А потом выслушивать замечания о том, что именно этого-то есть ему не следовало. Приятель углядел в поведении подруги покушение на свою драгоценную privacy и бежал без оглядки.

Он не понимал, что девушка была кореянкой и хотела как лучше. Она хотела показать, что любит его, а как могла это сделать кореянка, не расспрашивая мужчину беспрестанно о здоровье живота его? Корейский юноша был бы в восторге от такой заботы.

Еда в корейском менталитете — это очень и очень серьезно.

С этой частью мышления не в силах справиться ни годы, ни расстояния. Помню, как знакомый сахалинский кореец, молодой парень, в студенческие годы часто повторял непонятную мне тогда пословицу: «Едой и родителями не шутят». Я еще тогда подметила, что наши российские корейцы о еде могут говорить вдохновенно и бесконечно — как мужчины, так и женщины.

Таковы и их соотечественники в Сеуле. Отношение к еде как к драгоценному источнику жизни, высшему благу, лучшему досугу и наслаждению является неотъемлемой частью современной корейской культуры. На вопрос, как провел выходные, что делал, кореец обычно ответит: «Ел». Или: «Хорошо провел. У нас с друзьями была вечеринка, на которой мы ели…» (далее следует перечисление). Когда на радио я переводила программы под рубрикой «Путешествие по новой Корее», там то и дело встречались тексты следующего содержания: «Это город Н. Он известен особо вкусным сортом лука. Вот и сейчас здесь шумит базар.

Предлагаем вашему вниманию интервью с господином К., торговцем луком. Он расскажет, как ему удалось вырастить такой лук». Или: «Это город X. В этом городе прекрасно готовят лапшу. Каждую осень в нем проводится конкурс на лучшее приготовление лапши. В этом году победительницей конкурса стала госпожа Пак. Предлагаем вашему вниманию интервью с ней». А вот совет из корейского журнала, как расслабляться в течение рабочего дня: «Прикройте глаза и подумайте о том, что вы будете сегодня есть на обед. Вспомните поход в какой-нибудь любимый ресторан…»

Кстати, об обеде. Вся деловая жизнь в Корее вымирает с 12 до часу дня. Это — обеденное время, которое соблюдается нерушимо и свято. Пусть метеорит упадет на землю — в 12 часов ты должен сесть за стол. Даже если ты еще не голоден — ешь. Ешь, давясь от отвращения. Потому что так надо, так принято. Пообедать в 12 часов — это почти что священная обязанность, и корейцы, вообще-то не слишком склонные изнурять себя пунктуальностью, исполняют эту обязанность так же истово, как правоверный мусульманин намаз. В учебнике корейской грамматики я встретила пример к выражению «ничего не поделаешь»: «Хочешь не хочешь, а ничего не поделаешь — обедать надо». За обедом и после обеда все присутствующие сосредоточенно и серьезно говорят все о том же — о еде. Вкусно — невкусно, полезно — неполезно, освежает — не освежает.

Эта сторона корейской жизни нередко раздражает россиян.

Хотя поесть мы, в общем-то, любим, разговоры о еде в нашей культуре не приветствуются, ибо считаются признаком недостаточной духовности человека, свидетельством узости его интересов. Трудно представить себе двух российских профессоров, в присутствии студентов упоенно вспоминающих подробности съеденного накануне обеда. Такая модель поведения характерна скорее для чеховских мещан, чем для людей интеллектуального труда в России. А в Корее подобная ситуация с профессорами типична. Как и простой народ, корейские интеллектуалы говорят о еде много и со смаком, не боясь показаться окружающим ограниченными. Да что там профессора! Во время визита южнокорейского президента Ким Тэ Чжуна в Пхеньян в июне 2000 года главы обеих Корей — и те не могли удержаться от того, чтобы не свернуть на кулинарную тематику. Ким Чен Ир счел должным отметить, в частности, что южнокорейская кимчхи{10 Кимчхи — квашеная корейская капуста.} слишком солона, в отличие от водянистой пхеньянской, что суп нэнмён{11 Нэнмён — холодная лапша в говяжьем бульоне, любимое блюдо корейцев в жару.} вкусен только тогда, когда его едят медленно, не спеша… В западном мире подобные замечания на официальном приеме были бы смешны даже в устах женщин. Для корейских же лидеров разговоры о еде служили такой же вежливой «затравкой», как для англичан разговоры о погоде.

Любопытным следствием культа еды в Корее является традиция расплачиваться едой, чаще всего обедом или ужином в ресторане, за одноразовую работу или услуги. Сами корейцы такую оплату с удовольствием принимают и часто предпочитают ее деньгам — как в советское время сантехники предпочитали брать за ремонт унитаза бутылку водки вместо денег. Однако иностранцев этот корейский обычай устраивает далеко не всегда. Во первых, проводить вечер за столом с данным человеком ты, возможно, не хочешь (дело делом, а ресторан — это все-таки досуг), во-вторых, далеко не всегда обед, которым тебя угощают, тебе нравится.

Мне самой приходилось много раз сталкиваться с ситуацией, когда вместо расплаты «всеобщим эквивалентом» меня вели в деликатесный, по корейским понятиям, ресторан и кормили такой, по моим понятиям, отравой, от которой потом было просто нехорошо. Причем стоили эти рыбные потроха с перцем столько, что я с дочкой могла бы питаться на эту сумму неделю. Однако сказать корейцу прямо, что ты обо всем этом думаешь, чаще всего невозможно. Человек угощает дорогим кушаньем с такой искренней гордостью, с таким торжеством во взоре: «Это изысканное, очень редкое блюдо! Раньше такая рыба подавалась только к королевскому столу!» «Бедные корейские короли, бедная я», — крутились в голове жалобные мысли. Но делать нечего — приходилось есть.

Разговоры о еде непременно ждут и иностранцев, так что к этому надо быть заранее готовым. Тут мне хотелось бы дать читателям несколько советов во избежание возможных ошибок, которые могут испортить вам репутацию или отношения с корейскими коллегами. Итак, еда, некоторые специальные моменты.

Во-первых, стоит учитывать, что в еде корейцы на редкость консервативны и свою национальную кухню оценивают как единственно правильную. Она считается у них, вполне официально, «самой здоровой в мире», и большинство корейцев с этой оценкой согласны. Более-менее приемлемы японская и китайская, хотя японская считается «слишком сладкой», а китайская — «слишком жирной». Все остальное воспринимается как баловство, а не как нормальная еда. Тот, кто посещал шведские столы в дорогих ресторанах Сеула, где широко представлены все основные кухни мира, мог с удивлением заметить, что из всего этого изобилия кореец выберет только свои национальные блюда. Моя подруга, работавшая в России с корейскими туристическими группами, жаловалась на то, что угодить корейцам с едой было невозможно: обеды в самых наших лучших ресторанах их не устраивали. Меню, куда входили осетрина на вертеле, блины с икрой, изощреннейшие солянки, корейцы капризно браковали и требовали подать свой родной тосирак. И так происходит везде. В какую бы страну кореец ни поехал в качестве туриста, он не проявит никакого интереса к чужеземной кухне, уверенный заранее, что обед, в который не входит рис (причем рис именно корейский, клейкий) и кимчхи, — это не обед. Не будет пробовать даже из любопытства. Вот почему популярные в других странах фестивали иностранной кухни в Корее не встречают ровным счетом никакого энтузиазма населения. То ли дело фестиваль кимчхи!

Свои, отечественные продукты корейцы также считают самыми лучшими, самыми качественными. В Канберре есть специальный магазин — Kim's groceries, где продаются продукты, привезенные из Кореи. Я с удивлением обнаружила, что там продают не только «родной» рис, кимчхи и соевую пасту, но даже корейский майонез. В Австралии, где в магазинах продаются десятки сортов первоклассного майонеза, местные корейцы-иммигранты предпочитают переплатить (продукты из иностранного магазина стоят заметно дороже) и купить свой, который, не знаю, из чего уж делается, но не портится, находясь открытым без холодильника, месяцами. И тем не менее: «корейский майонез — значит, лучший майонез».

Это убеждение насчет превосходства своих продуктов над зарубежными, впрочем, характерно практически для всех народов — ни русские, ни австралийцы здесь не исключение. Так вот, упаси вас Господь задеть этих священных коров и заметить, например, что в корейских фруктах многовато химикатов, или пожаловаться на то, что суп из соевой пасты пахнет недостаточно изысканно.

Не надо, пожалуйста, не обижайте ваших корейских собеседников. Особенно если вас угощают чем-то домашним — маминым соленьем или хурмой из дедушкиного сада. Это святое. Надо съесть и попросить добавки.

Во-вторых, корейские собеседники будут интересоваться и вашей национальной кухней, в частности, задавать вопрос: «Что у вас является основной пищей?» Для сытых индустриальных стран, где люди питаются много и разнообразно, этот вопрос звучит странно. Индийцы же или малайцы корейцев отлично понимают. Поняли бы их, кстати, и русские крестьяне вплоть до начала XX века — те, кто питался отнюдь не заливными стерлядями и черной икрой, как нам это порой представляется, а в основном черным хлебом с луком.

«Основная пища» Кореи — вареный рис. Так было традиционно, и так продолжается сейчас. Правда, в случаях неурожая корейцы ели другие злаки — просо, ячмень, пшеницу. Но без особого удовольствия. Рис в Корее считается идеальной пищей. Есть к нему приправа — хорошо, нет — ничего страшного, будут есть так. Собственно, вся остальная корейская кулинария — та самая, зверски острая — создана как добавка к пресному рису. Вот почему корейское выражение «Ты поел?» дословно звучит как «Ты поел рис?».

Американцы-австралийцы-европейцы обычно затрудняются ответить на вопрос об их основной национальной пище. Современная диетическая тенденция в этих странах нацелена на максимальное разнообразие продуктов, на их пропорциональное соотношение. Нет в современной европейско-американско-австралийской кухне основной пищи. Но корейцы сами нашли ответ на свой вопрос. По аналогии с рисом они решили, что «основная западная пища» — хлеб. Бесполезно доказывать им, что это не совсем так, что хлеб в этих странах едят далеко не всегда, что в большинстве западных ресторанов его надо заказывать отдельно и платить за него отдельно, как за самостоятельное блюдо. Тебя не понимают. Потому что так не бывает. У китайцев есть основная пища, у японцев есть основная пища. Даже у всяких там малайцев с вьетнамцами. А вы что, рыжие?

Мы вот именно что рыжие. Но корейцам этого тоже не втолкуешь. После многолетних бесплодных попыток я сдалась. Хорошо, пусть будет хлеб. Но пусть и «основная русская пища» будет тоже хлеб. Запомнили? Никогда не говорите, что русские едят «в основном картошку». Картошка для корейцев — второсортный продукт, и вы сильно уроните честь державы, если скажете, что «основная пища русских — картошка». Корейцы тут же решат, что «несчастные русские» (а именно такой наш образ сейчас доминирует в корейской прессе) не могут позволить себе вдоволь хлеба, не говоря уже о такой роскоши, как рис. То, что рис можно не любить и предпочитать ему жареную картошку, кореец понять просто не в состоянии.

И, наконец, запомните: угощать корейца русскими блюдами в надежде его поразить — дело безнадежное. Не тратьте зря пороху и не переводите продукты. Корейцам, которые красный перец начинают есть с пеленок, любая пища без добавления этой специи кажется безвкусной. Наши борщи и блины, пельмени и кулебяки — все для них «жирно» и «пресно». Такие русские деликатесы, как икра или балык, также оставляют их равнодушными. Сало вызывает брезгливость: есть сырой жир свиньи! Да как это можно? Конечно, вслух вам этого не скажут. Но если вы напоролись на собеседника не слишком деликатного, можете заметить ему между прочим, что в России такое же отвращение внушает людям сырая рыба или жареные личинки тутового шелкопряда, которых едят в Корее. Думаю, впрочем, что до подобных разборок дело не дойдет. Каждый останется при своем мнении и будет есть свое — кто сало, кто личинки.

В утешение украинцев могу добавить, что запахи самых изысканных сыров также вызывают у корейцев приступы тошноты.

Мой знакомый кореец, который пять лет жил во Франции, не без гордости говорил, что «преодолел себя и научился есть сыр».

Говоря о еде, не могу избежать одной темы, которая обычно волнует западных иностранцев и смущает корейцев. Это — употребление собачины в корейской кулинарии.

То, что корейцы традиционно ели собак, никогда и никого не смущало. Ну да, ели. Как на Западе едят коров и свиней, не особо заглядывая во внутренний мир этих животных. В конце концов, чем та же свинья хуже собаки? Умное, интеллигентное, между прочим, животное. Сколько невидимых миру трагедий разыгрывалось испокон веку в российской деревне, когда деревенский ребенок вдруг полюбит веселого смышленого поросенка, играет с ним, как с другом, а потом лишенные сантиментов родители делают из его друга колбасу. Точно так же корейцы ели собак.

На бедной земле, с ее вечным недостатком пастбищ для крупного скота, собака была истинным спасением для корейского крестьянина: растет быстро, плодится часто и помногу, чего еще?

И если говядину кореец ел от силы пару раз в жизни (вол был ценной тягловой силой), то свинина и собачина были гораздо более доступны.

Собачина считалась и ценным стимулятором половой функции, что вполне понятно — на фоне преимущественно зернового и растительного рациона она была одним из редких источников белка. Вот почему собачье мясо не рекомендовалось употреблять мужчине во время путешествий — чтобы вдали от жены и наложниц не натворил всяких глупостей.

Никогда не приходило в голову корейцам, что этой кулинарной традиции можно стесняться. Но — на корейскую землю пришла глобализация, и некоторые национальные традиции предстали перед корейцами совсем в ином свете. Всем в Корее стали известны слова Брижит Бардо, ныне неистовой защитницы животных:

«Нация, которая ест собак, — это нация дикарей!» Несмотря на всю глупость, узость, бестактность этого высказывания, оно задело корейцев за живое. Старой традиции стали стесняться настолько, что во время Олимпиады в Сеуле все ресторанчики с собачьим мясом были закрыты. Потом они открылись, но под весьма туманными названиями (правда, кто захочет — поймет). Молодые корейцы в разговорах с иностранцами ни за что не признаются в том, что их нация ест собак — не хотят прослыть «дикарями».

Стыдливому отношению к старой традиции способствовало и появление нового для Кореи института домашних питомцев — маленьких собачек. Эта немыслимая в прежние времена роскошь становится все более модной индустрией в богатеющей Корее. Для собачек изготавливают бантики, колокольчики и искусственные косточки, им красят челки, одевают в попонки. Для собачек устраивают конкурсы красоты и выставки экстерьера. О «национальных породах собак» стали издаваться книжки, авторы которых ничтоже сумняшеся утверждают, что корейские собаки, оказывается, всегда исполняли исключительно сторожевую и декоративную функцию на корейском подворье. Домашние собачки стали в Корее символом цивилизованности. Сама мысль о том, что вот такое симпатичное существо можно съесть, молодому и очень сытому поколению корейцев, воспитанных на западных фильмах вроде «Бетховен», кажется кощунственной.

Но — Богу богово, а кесарю кесарево. Существует в Корее особая порода собак, фотографии которых не публикуют на обложке журнала «Корея». Этим везет гораздо меньше. Их, в отличие от домашних питомцев, едят. По-прежнему считается, что их мясо стимулирует половую функцию. Это качество корейцы приписывают, кажется, всем национальным продуктам. Правда, мои знакомые русские мужчины, пробовавшие собачину, утверждают буквально все в один голос, что никаких изменений в себе не заметили. Но если корейцам так легче — пусть верят. Вера — великая сила. Это вам любой Кашпировский скажет.

Проблема заключается, однако, в том, что с приходом на корейскую землю западных этических норм собачьи рестораны и рынки собачины оказались как бы на полулегальном положении. Считается, что ресторанов этих как бы нет, а посему никакого гигиенического контроля за этой сферой со стороны государства не ведется. Уже были зарегистрированы случаи заболевания посетителей ресторанов, где подается собачина. Причина — отравление недоброкачественными продуктами.

В корейском парламенте на повестку дня неоднократно выносился вопрос: что же делать с любителями собачьего мяса?

Казалось бы, самое разумное — легализовать старую традицию, отделив домашних питомцев от мясных собак. Это и предлагали некоторые умеренные члены парламента. Однако им противостоят более молодые депутаты прозападной ориентации, в частности от партии зеленых, которые эмоционально утверждают, что есть собак — лучших друзей человека! — моральное преступление, ни больше ни меньше. Судя по молодому и здоровому напору, с которым проводятся эти выступления, питаются гуманисты хорошо и белок в их рационе наверняка присутствует — свиной или говяжий.

Что бы ни говорили сейчас молодые корейцы, очеловечивание собак, которое свойственно испокон веков западной культуре, для традиционной корейской культуры чуждо. И никакого преступления в этом я лично не вижу, хотя сама являюсь страстной любительницей собак и собачину по этой причине есть, конечно, не стану. Мне кажется, чтобы с полным правом осуждать корейцев за поедание собак, надо быть строгим вегетарианцем. Для мясоедов же это вопрос не этики, а традиции. Ведь не испытывает же Запад комплекса неполноценности перед индуистами, для которых бифштекс — это тоже попрание всего святого. Наоборот, во время визита Путина в Индию местное правительство стыдливо прятало от белого человека своих священных коров. Вот он, евроцентризм в действии…

Что же касается перспективы поедания собак в Корее, то очень может быть, что следующему поколению корейцев сама мысль о том, что собаку можно съесть, покажется дикой. К этому, кажется, идет дело. На данном же этапе с этой национальной традицией приходится считаться даже самым решительным реформаторам.

Интересно, кстати говоря, отношение сахалинских корейцев к собачине. Они тоже свято верят в ее ценность и используют как средство для восстановления сил после болезни. Однако, как рассказывали мне, едят они собаку не со своего двора, а с соседского (а соседи, наоборот, их собаку). Считается (думаю, не без русского влияния), что есть свою собаку нельзя, в собаке заключен дух дома.

Еда, бесконечная еда и разговоры о еде. Полки книжных магазинов, заполненных книгами кулинарных рецептов и изданными чуть ли не на гербовой бумаге списками ресторанов страны.

Включаешь телевизор, и по какому-нибудь из каналов кто-нибудь обязательно ест. Сплошной культ еды, повсеместная жратва, вездесущее потребление, никакой духовности… Так может охарактеризовать Корею впопыхах русский критик. И ошибется.

Потому что культ еды здесь есть, а вот культа эгоистического потребления нет. От последнего есть сильное противоядие — духовная крестьянская, по сути дела, общинная культура, которая сохранилась и сохраняется усилиями всех воспитательных учреждений Кореи. Ее основной постулат — поделись. Поделись едой с голодным. Раздели трапезу с другом. Угости сладостями соседского ребенка.

Этот принцип действует в Корее безоговорочно и повсеместно. Как-то мне пришлось долго ждать автобуса на остановке, где кроме меня мерзло еще несколько человек. Рядом, под навесом, продавались горячие пирожки с бобовой пастой. Один из моих товарищей по несчастью, пожилой кореец, вдруг подошел к ларьку, купил пакет с десятью пирожками и… раздал нам всем по штуке, не забыв, конечно, и себя. Его поступок не вызвал у людей никакого удивления — дескать, чудит дед. Нет, все спокойно поблагодарили и начали есть.

Молодые люди в Корее воспитаны в той же традиции. В университете на перемене между лекциями студенты обычно забегают в буфет — за печеньем, конфетами. И никто никогда не ест принесенное в аудиторию один, обязательно поделится если не со всеми, то уж обязательно с сидящими рядом. Есть в одиночку нельзя, это некрасиво, это стыдно. Когда кореец говорит: «Он ест потихоньку, украдкой от всех», — то это в его устах звучит как характеристика плохо воспитанного, малокультурного, потенциально непорядочного человека.

…Сажусь в междугородний автобус. Мое место — рядом с ветхой, почти черной от солнца корейской бабушкой-крестьянкой.

Она собирается есть вареную кукурузу, но, увидев меня, разламывает початок и протягивает мне половину: «На! Ешь!»

Было что-то необыкновенно трогательное в этой бабушке с кукурузой, в ее жесте, исполненном бесхитростной доброты. В этой старой, как мир, традиции человеческого общежития. Сейчас в западных странах эта традиция быстро исчезает. Те же студенты в аудиториях австралийского университета достают свои гамбургеры у всех на глазах и жуют в одиночку, даже не подумав, что кто-то рядом может быть голоден. Каждый сам отвечает за свой желудок. В интернациональном детском садике в Сеуле, куда ходила моя дочка, воспитательница-американка внушала детям перед завтраком: «Все, что принесли с собою, вы должны съесть сами. Не делитесь пищей с соседями!» Дело в том, что среди ее воспитанников было много корейских детишек и делиться пищей для них было естественно — так они привыкли в семьях. То и дело в коробочке из-под завтрака у дочери я обнаруживала то «не нашу» колбасу, то чужие рисовые печенья. Откуда? «Это меня Лайза Ким (Джеймс Пак, Стефани Чон и т. д.) угостила», — следовал обычно ответ.

Наверное, по-своему воспитательница была права. Каждый должен есть свое. А то наестся ребенок соседского шоколада и ходит потом с диатезом. Да и вообще — зачем делиться? Голодных нет, в экономически развитой стране каждый может купить себе практически любую еду. Но… Что-то все-таки есть в этом рассуждении глубоко неверное, извращенное. Приучая человека есть в одиночку, «под подушкой» — не рубим ли мы сук, на котором сидим? Традиция делиться пищей хранила род людской в самых тяжелых испытаниях. Она отличала нас от диких зверей, она сделала нас людьми. Эта традиция кровно связана со всем добрым, что есть в человеческой душе, — милосердием, состраданием к слабому, вниманием к ближнему.

Будут ли способны на эти чувства дети из австралийской школы, в которую ходит дочка сейчас? Дети, которые, в отличие от своих корейских сверстников, едят исключительно каждый свое.